Земский докторъ. Том 7. Переезд

Глава 14

Доктор дернулся.

— Ну, Иван Палыч! — в полутьме вдруг прозвучал знакомый насмешливый голос. — Вечно от тебя карболкой разит!

Вышедший из-за шторы мужчина повернулся к окну.

— Гробовский! — ахнул доктор.

— Алексей Николаич, ты как здесь?

— Да! — Иванов тоже внес свою лепту. — Коллега! Мы ведь вас только через неделю ждали!

— Понятно, — усевшись на диван, Гробовский принялся разряжать наган. — Напугал всех и запутал. Ничего! Скоро все распутаем. А пока… Может, грамм по сто? Так сказать, за встречу!

Отказываться не стали — к тому же нужно было столько обсудить.

Кабинет Николая Александровича Семашко поражал своим аскетизмом. Никаких лишних предметов, лишь громадный стол с бумагами, стопка книг на полу, да карта Советской России на стене, испещренная значками госпиталей и эпидемиологических очагов. Сам нарком, несмотря на ранний час, уже излучал привычную энергию. Увидев Ивана Павловича, он отложил папку и широко улыбнулся, жестом приглашая сесть.

— Иван Павлович! Здорово, что зашел.

— Так сами же позвали.

Времени у доктора совсем не хватало — все нужно было успеть, и везде он был нужен. Но отказать самому Семашко он конечно же не мог. Вот, пришел.

— Верно, позвал. Чаю будешь? У меня хороший есть. Нет? Ну как знаешь. Да ты присаживайся. Как успехи? Хотя, что я спрашиваю! — он сам себе перебил, с наслаждением потягиваясь в кресле. — Мне уже доложили. Из пятнадцати безнадежных септических случаев, которых вы курировали с применением вашего пенициллина, одиннадцать пациентов выписаны, трое — на стадии выздоровления, и лишь один… увы. Но и тот в агонии уже доставлен был в больницу. Процент выздоровления, о котором мы с вами и мечтать не могли полгода назад!

Иван Павлович кивнул, сдержанно улыбаясь. Радость от успеха была, но ее оттеняла усталость и понимание что за этими цифрами стояло — колоссальный объем работы, который проделывался вручную, буквально по граммам. В лаборатории уже трудилось, помимо него, еще пять лаборантов — день и ночь.

— Да, Николай Александрович, результаты обнадеживают. Препарат работает против стафилококков, стрептококков, возбудителей газовой гангрены. Но проблема в объеме. Лаборатория Московского госпиталя — это капля в море. Даже на весь госпиталь…

— … не хватает, я знаю! — снова перебил его Семашко, постучав пальцами по столу. — Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Ваши успехи, Иван Павлович, — это конечно же научная сенсация. Но не только. Еще это — стратегический прорыв. Вы понимаете, что это значит для страны? Для Красной Армии? Да чего ты застеснялся? Я ведь правду говорю, чего тут стесняться. Раненый боец, который сегодня умирает в полевом госпитале от заражения, завтра будет возвращен в строй! Буквально через две недели! Мы сможем проводить сложнейшие операции, не опасаясь послеоперационных осложнений! Это спасет десятки, сотни тысяч жизней!

Он встал и начал расхаживать по кабинету, его глаза горели.

— Я ведь тоже врач, и кому как не мне понимать перспективы твоего препарата. Но… — он сделал паузу. — Лабораторные партии — это кустарщина. Пусть и гениальная. Стране нужны не граммы, а килограммы. Центнеры! Понимаешь? Лекарство нужно людям, шахтерам, красноармейцам в каждой медсанчасти!

Иван Павлович слушал, и у него защемило сердце. Он чувствовал, к чему все идет. Его тихая лабораторная работа, его убежище, где он мог сосредоточиться на науке, заканчивалась.

— Я все понимаю, Николай Александрович, — тихо сказал он. — Но промышленное производство… это совсем иная задача. Нужны реакторы, центрифуги, стерильные цеха, квалифицированные технологи…

— И все это у нас есть! — Семашко остановился перед ним. — Вернее, будет. Мы проводим национализацию и перепрофилирование. И один завод идеально подходит для ваших задач.

Он подошел к карте и ткнул пальцем в точку где-то в Подмосковье.

— Бывший химический завод «Прогресс» в Люберцах. Немцы его строили, оборудование — первоклассное. Производство анилиновых красителей, что нам и на руку — есть опыт работы со стерильностью и органической химией. Цеха простаивают. Мы их законсервировали. Я уже подписал распоряжение о передаче завода в ведение Наркомздрава и создании на его базе Опытного завода № 1 по производству антибактериальных препаратов.

Он произнес это с такой легкостью, как будто речь шла о переезде в новую квартиру, а не о создании целой отрасли с нуля.

— Завод будет вашим, Иван Павлович. Вернее, вы будете его научным руководителем и главным технологом. Ваша задача — перенести вашу кустарную, но блестящую методику на промышленные рельсы. Наладить процесс, обучить персонал, написать технологические регламенты. Да, вам придется отойти от непосредственной работы с пациентами. Но поверьте, одна удачно налаженная вами производственная линия спасет больше жизней, чем вы оперировали бы за всю свою карьеру.

Семашко посмотрел на него прямо.

— Я не могу поручить это никому другому, Иван Павлович, сам понимаешь. Ты — автор. Ты один знаешь все подводные камни, все нюансы. Без тебя на этом заводе будут тыкаться в потемках и потратят годы на то, что ты можешь сделать за месяцы, а то и недели. Страна просит тебя об этом. Я прошу тебя.

Иван Павлович молча посмотрел в окно, на серые московские крыши, глубоко вздохнул и повернулся к наркому, но ничего не сказал.

— Иван Павлович, я все прекрасно понимаю, — поймал его взгляд Семашко. — Твое призвание — наука и практическая медицина. Но ситуация требует жертв. Стране нужен пенициллин.

— Николай Александрович, я полностью отдаю себе отчет в важности задачи. Поверьте. Я подготовлю детальные технологические регламенты. Распишу все этапы — от выращивания штамма до очистки. Все методики, все пропорции. Мои записи будут настолько подробны, что любой грамотный инженер-технолог сможет разобраться.

— В том-то и дело, что не сможет, — Семашко покачал головой. — Иван Павлович, ты изобрел этот метод не по учебнику. Ты знаешь, как поведет себя плесень, если температура в цехе упадет на полградуса, или как изменится выход продукта, если партия кукурузной муки будет чуть иного помола. Этого все в регламент не впишешь и не учтешь. Нам нужен твой глаз, твоя интуиция, особенно на старте. Ну?

Иван Павлович вновь тяжело вздохнул. Бросать силы на завод сейчас хотелось в последнюю очередь. Но разве окажешь напрямую Семашко?

— Николай Александрович, я врач, а не производственник. Я не умею управлять цехами, составлять графики, распределять людей…

— И не надо! — отмахнулся Семашко. — Ты же не кочегаром будешь работать! У тебя будет штат инженеров, мастеров, лаборантов. Даже директор будет. Ты ему все и будешь рассказывать и показывать. Что-то вроде консультанта. Твоя задача — быть мозгом и совестью производства. Объяснить, показать, направить. Поставить процесс, как часовой механизм. А когда он будет отлажен и пойдет, как по маслу, — сможешь с чистой совестью вернуться к своим пациентам и исследованиям. Но без тебя на первом, самом сложном этапе — мы обречены на месяцы проб и ошибок. А за эти месяцы, Иван Павлович, умрут сотни людей, которых мы могли бы спасти. Я прошу тебя не как начальник, а как коллега. Помоги.

— Ладно, — после паузы выдохнул Иван Павлович. — Я согласен. Но только на период запуска. Обещайте, что как только производство выйдет на стабильный режим…

— Слово наркома! — радостно воскликнул Семашко. — Как только скажешь, что система работает и может функционировать без твоего ежедневного контроля, — мы немедленно подберем преемника. Значит, договорились?

— Договорились.

— Отлично! Машина будет у госпиталя к девяти утра, — Семашко снова сел за стол, его лицо стало серьезным.

— Уже завтра?

— Ну да, а чего ждать? И еще один момент, Иван Павлович. Работа предстоит секретная. Уровень важности — наивысший. Никаких публикаций, никаких разговоров. Ваше имя и название завода не должны фигурировать ни в каких документах открыто. Понятно?

— Понятно, — кивнул Иван Павлович. Он и сам понимал, каким сокровищем они обладали.

Когда машина подъехала к проходной завода «Прогресс» в Люберцах, Ивана Павловича ждал первый сюрприз. Не полуразрушенные корпуса и заросшие дворы, а кирпичные, добротные здания с целыми стеклами, дымящимися трубами и оживленным движением. У проходной его уже ждал молодой, но с умными, быстрыми глазами человек в кожаной тужурке — директор, товарищ Рогов, как он тут же представился.

— Вас ждем, Иван Павлович! Николай Александрович лично звонил. У нас тут уже кипит работа!

Иван Павлович молча последовал за ним, и его удивление сделалось еще больше. Семашко не просто «организовал» завод — он совершил чудо административной воли. В главном корпусе, отведенном под новое производство, царила чистота. Рабочие в чистой спецодежде монтировали новые электропроводки и подвесные линии коммуникаций. В воздухе пахло свежей краской, бетонной пылью и… стерильной чистотой. Было видно, что помещения прошли тщательную санитарную обработку.

Когда успел? Неужели за один день все сделал? Ведь вызвал то Семашко его вчера.

Нет, конечно же нет. Николай Александрович знал об успешных испытаниях пенициллина загодя и уже тогда дал команду оборудовать этот завод. И только когда все основные приготовления были сделаны вызвал и его, Ивана Павловича, на беседу. Рисковый, конечно. А если бы Иван Павлович отказался? Впрочем, отказался ли бы? Отказать самому Семашко…

— Это будет основной ферментационный цех, — пояснил Рогов, указывая на огромные залы, где устанавливались внушительные стеклянные и металлические цилиндры — ферментеры. — По вашим схемам. Десять штук, каждый на пятьсот литров.

Иван Павлович вопросительно глянул на Рогова. Схемы? Он никаких схем не давал. Ну Семашко… И здесь преуспел! Украдкой самостоятельно изучил процесс получения пенициллина и сделал чертежи. Голова!

Иван Павлович подошел к одному из аппаратов, коснулся рукой прохладной нержавеющей стали. Внушительно. Это не его самодельный таз со льдом. Настоящий промышленный монстр.

— Оснастку для них делали на соседнем «Металлисте», — с гордостью сказал Рогов. — Мешалки, системы аэрации, термостаты. Все как вы указали.

Дальше — больше. В соседнем помещении уже вовсю монтировались центрифуги для отделения биомассы плесени от питательного бульона. В другом — ряды холодильных камер, где должен был храниться готовый бульон-сырец. Но самое главное ждало его в конце коридора — цех экстракции.

Здесь царила особая атмосфера. Рабочие, под руководством инженера-химика, с особым тщанием собирали систему из стеклянных и стальных колонн, теплообменников и приемных емкостей.

— Здесь будет самое сердце, — пояснил Рогов. — Система замкнутого цикла. Все соединения — на фланцах с тефлоновыми прокладками. Никаких утечек эфира. И вентиляция принудительная, вытяжка прямо под каждым аппаратом. Будет как в операционной.

Иван Павлович кивнул, чувствуя, как узел тревоги в его груди понемногу развязывается. С таким высоким уровнем организации он тут не долго пробудет.

Иван Павлович провел здесь весь день, переходя из цеха в цех, внося мелкие коррективы, объясняя тонкости; показывал, как должна быть организована «чистая зона» для посева и работы со штаммами, где требуется практически стерильные условия; требовал установить дополнительные бактерицидные лампы, настаивал на особом режиме мойки и стерилизации стеклянной тары.

К концу дня, стоя у гигантского ферментера, в котором уже вовсю булькала тестовая партия питательной среды, Иван Павлович почувствовал странное чувство. Радость? Ликование? Гордость? Завод — это уже не его маленькая, пахнущая плесенью лаборатория, а живой, дышащий организм. И этот организм должен производить жизнь.

Иван Павлович положил руку на теплый бок аппарата, словно чувствуя его будущий пульс.

«Ну что ж, — подумал доктор, глядя на свое отражение в блестящем металле. — Все только начинается».

Вечер в их скромной квартире был тихим и уютным. Анна Львовна, штопая носок при свете керосиновой лампы, с улыбкой слушала мужа. Иван Павлович, сбросивший пиджак и расстегнувший воротник, жестикулировал, вдохновленно рассказывая о гигантских ферментерах и цехах, которые уже обретали жизнь.

— … и представляешь, Аня, эти стальные колоссы уже стоят! За день установили! И все работает! И запах там не медицинский, а… промышленный. Но чистый. И люди, знаешь, горят! Инженер один, седой уже, так он мне говорит: «Товарищ Петров, мы тут для истории работаем!» Понимает всю важность дела!

Анна Львовна отложила носок.

— Я так за тебя рада! После всей той истории с Бородой… А теперь — такое доверие.

— Ну ты вспомнила про этого Бороду… — нахмурившись, буркнул Иван Павлович.

— А забывать не надо, он ведь и дальше будет… Зависть… Чуть под суд тебя не отдал. Ах, если бы не товарищ Семашко…

— Это мы еще посмотрим. Борода этот…

В этот момент в дверь раздался резкий, настойчивый стук. Не дожидаясь ответа, дверь распахнулась, и на пороге, тяжело дыша, появился молодой парень в замасленной спецовке. Его лицо было бледным, глаза широко раскрыты от ужаса. Иван Павлович узнал в нем одного из монтажников, Василия, что работал в цехе экстракции.

— Товарищ Петров! — выдохнул парень, едва переступая порог. — Беда на заводе! Срочно нужно!

Иван Павлович вскочил.

— Успокойся, Василий. Что случилось? Авария?

— Хуже! — рабочий сглотнул ком в горле. — Штаммы… Все культуры! В инкубаторе… они… они почернели! Все! Погибли!

Иван Павлович почувствовал, как пол уходит из-под ног.

«Почернели» — это означало, что чистейшую культуру Penicillium notatum, которую он с таким трудом отбирал и бережно размножал, поразила дикая, агрессивная плесень-загрязнитель. Конкуренция в микромире. И такое бывает. Его драгоценный, единственный в своем роде штамм, сердце всего будущего производства, был уничтожен. Без него все эти ферментеры и центрифуги — всего лишь груда бесполезного металла.

— Как⁈ Как почернели⁈ — его собственный голос прозвучал хрипло. — Как это могло произойти? Лаборатория должна быть стерильной!

— Не знаю, Иван Павлович! — чуть не плача, сказал Василий. — Дежурный лаборант говорит, что все по инструкции делал. После высевания ждали, наблюдали. А к вечеру… Лаборант проверил — а там… сплошная черная плесень. Грязь какая-то. Всюду!

Иван Павлович закрыл глаза на секунду, собирая волю в кулак. Паника была роскошью, которую он не мог себе позволить.

— Едем, — коротко бросил он, уже натягивая пиджак. — Аня, не жди. Это может занять всю ночь.

Анна Львовна понимающе кивнула.

Машина, пробиваясь сквозь ночную тьму, подлетела к проходной завода. В цехах горел свет — тревога подняла всех. В стерильной лаборатории стояла гробовая тишина. Дежурный лаборант, белый как полотно, трясущимися руками показывал на открытый инкубатор.

Директор Рогов встретил машину Ивана Павловича у проходной.

— Иван Павлович, я не понимаю… Все же было под контролем, все по инструкции… — его голос сорвался, а взгляд беспомощно начал блуждать. — Я лично проверял журналы, температурный режим в норме, лаборант — проверенный товарищ…

Вошли в лабораторию.

Иван Павлович, надев маску и перчатки, склонился над чашками. Картина была удручающей и однозначной. Бархатистые оливковые колонии пенициллина были безнадежно поглощены агрессивной черной сажистой плесенью. Она расползлась повсюду.

Что за черт? Как же так? Неужели все же где-то упустили что-то?

Иван Павлович молча проверил журналы температурного режима, записи о стерилизации. Все было безупречно. Осмотрел уплотнители на дверце инкубатора, фильтры вентиляции — все герметично, все новое. Лаборант, молодой паренек, чуть не плача, клялся, что не отступал от инструкции ни на шаг.

И тут в голове у Ивана Павловича что-то щелкнуло. Холодная, тяжелая догадка.

«Все сделано правильно, — пронеслось в его сознании. — Слишком правильно. Значит, это не ошибка внутри самого процесса. Это… диверсия извне».

Он медленно выпрямился, снимая перчатки. Взгляд скользнул по бледным, испуганным лицам рабочих, Рогову, дежурному персоналу. Враг здесь? Возможно. Где-то среди них. Или кто-то имеет доступ сюда.

— Иван Павлович? — тихо спросил Рогов. — Что будем делать?

— Полная стерилизация всего помещения, — голос доктора прозвучал глухо, но твердо. — Все, что контактировало с зараженным воздухом — подлежит уничтожению. Цех на карантин.

— А производство? — в голосе директора послышалась паника.

— Производство… — Иван Павлович с горькой усмешкой посмотрел на почерневшие чашки. — Начинаем с нуля. У меня есть резервные образцы штамма. Но их мало. Потребуется время, чтобы нарастить биомассу. Но… права на ошибку уже не будет.