Земский докторъ. Том 7. Переезд

Глава 19

— Иван Палыч! — покусав губу, Иванов обернулся. — Коли ты уж здесь, так, может, глянешь на труп? Я так понимаю, вызвали уголовку?

— Вызвали, — закуривая, кивнул Гробовский. — Как приедут, нужно все оцепить и не пускать этих чертовых журналистов!

— Ребята, останьтесь у входа! — Валдис махнул молодым чекистам. — Никого, кроме милиции, не пускать.

— Есть, товарищ начальник!

Вытянувшись, парни встали у входа с самым угрюмым видом. Чекисты и доктор прошли внутрь. Собравшаяся толпа схлынула, осталась лишь пара человек, корреспондентов каких-то изданий, все же надеявшихся хоть что-то узнать.

Внутри, в большом зале, ярко горели люстры. Посетители спокойно обедали, искоса поглядывая на сцену в ожидании хоровых цыган. Похоже, здесь и слыхом не слыхивали про только что совершенное убийство. Тогда откуда это узнали те, кто снаружи, на улице? Кто-то официантов случайно сболтнул?

Метрдотель в черном фраке угодливо изогнулся перед Гробовским:

— Прощу-с, товарищи… Желаете отужинать?

— Нет. Желаем кое-кого допросить, — оглядывая зал, усмехнулся Алексей Николаевич. — Кто узнал, кто видел, кому рассказал? Где у вас можно расположиться?

— А вот, пожалте в отдельный кабинет.

— Нам бы лучше рядом с Пушкинским.

— Да-да, господа… Ой — товарищи! Прошу-с…

Метрдотель лично проводил чекистов в кулуары. Зеленые бархатные портьеры, ковровые дорожки, приглушенный свет, бронзовые канделябры, надраенные до золотого блеска. Роскошь, что и говорить.

Пушкинский кабинет был освещен ярко, вероятно, по требованию того же Гробовского. На столе, в большом серебряном блюде жареный рябчик, что-то в горшочках, кажется — стерляжья уха, расстегаи, грибочки… Открытая бутылка хорошей довоенной водки «белоголовки», шампанское в ведерке со льдом.

Худой сильно пожилой мужчина, лысоватый, с седыми усами, раскинув руки, лежал на диванчике, обитом темно-голубым велюром, и, казалось, с самым задумчивым видом смотрел в потолок. Словно бы на минутку прилег отдохнуть. Втянутое бледное лицо, черный смокинг, манишка — видно, покойный был тот еще франт! Мог себе позволить — специалист. Общее впечатление портила лишь кровь, залившая весь левый бок.

— Ну, здравствуй, Александр Иваныч… — подойдя, с явным сожалением протянул Иванов. — Вот и свиделись. Жаль, что так…

Действительно — жаль. С Печатником были связаны все надежды на удачное завершение финансово-медицинского дела. И вот — увы! Кто-то рубил концы…

Хм… Кто-то?

— Ну-с, посмотрим…

Поставив саквояжик, доктор вытащил оттуда перчатки и ножницы с пинцетом. Потом чуть подумал, снял пиджак и закатал рукава.

— Вот его документы и вещи, — Гробовский кивнул на край стола. — Протокол кто будет писать?

— Максим, у тебя ж папочка? — прищурился Иванов. — Пиши, а мы с Алексеем пока займемся допросами… Да, любезный! — чекист обернулся к метрдотелю. — Вы так и будете здесь стоять? Давайте по одному — всех. Кто видел, кто слышал, кто мог что-то знать.

— Понял! Сделаем-с.

По-военному щелкнув каблуками, администратор покинул кабинет и приступил к действиям.

Гробовский с Ивановым ушли вслед за ним.

Проводив их взглядом, Шлоссер вытащил из папки листы бумаги и чернильницу-непроливайку с пером и неожиданно улыбнулся:

— С гимназии боюсь всей этой писанины. Как ни стараюсь — обязательно кляксу посажу… Ну вот! Нате, пожалуйста. Испортил листок!

Вид у чекиста при этом был, как у нашкодившего мальчишки. Скомкав листок с кляксой, Максим бросил его в мусорницу, стоявшую возле стола… Потом немного подумал, и, высыпав содержимое мусорницы прямо на стол, принялся там копаться, словно какой-нибудь гаврош на помойках Монмартра.

— Гм… гм… Ничего интересного! Так что тут у нас? Паспорт… на имя Козлова Никиты Мефодьевича… портмоне… совзнаки, «керенки»… А это что еще за черт? Иван Палыч, не знаете?

Доктор оторвался от трупа:

— Английские фунты!

— Ага… так и запишем — английские фунты, в количестве… сейчас посчитаем… Так, Ива Паыч! Что у вас?

— Две огнестрельные раны, — пояснил доктор. — Обе — прямо в сердце. Полагаю, первый раз стреляли в упор, второй уже с некоторого отдаления — на всякий случай. Пули вам в морге достанут — запросите.

— А пока что мете сказать?

— Думаю, браунинг. Знаете, маленький такой, женский…

— Значит, кто-то должен был слышать выстрелы!

— Не факт! — Иван Палыч покачал головой. — Стены тут толстые, портьеры. Тем более, если цыгане пели. У них сейчас, по-моему, антракт… Нет, вряд ли кто слышал. Разве что здесь в коридоре… Да и то — вполне могли приять за звук вылетевшей из шампанского пробки.

— Н-да-а… — глаза-буравчики задумчиво уставились на стол.

— Еще кое-что! — доктор подозвал чекиста. — Взгляните-ка… Вон, на правой щеке…

— Помада! — склонившись, воскликнул Шлоссер.

— Помада, — Иван Палыч кивнул. — Ярко-красная, скорее всего — английская… Отпечаток был четкий… но стерли…

— Да, я видел на салфетке… Значит, точно — женщина. Главное, и денег не взяла!

— Скорее всего, торопилась.

Закончив свои дела, доктор загляну в соседний кабинет, к Гробовскому, пока что скучавшему в одиночестве.

— Валдис официанта допрашивает, — подняв глаза, пояснил чекист. — А я цыган жду. У них как раз перерыв начался… ну, когда… В зале видели какую-то девушку, брюнетку. Матросский воротничок, синее короткое платье фасона «работница»…

— Какого-какого фасона?

— Ива-ан Палыч! Ты супругу свою давно не видал?

— Ну-у, с матросскими воротничками у нее нет.

Алексей Николаевичи рассмеялся:

— Потому и нет, что Анна Львовна — деловая женщина, в наркомате работает. А эта барышня развлекаться пришла! В парике. И платьице свое приметное давно уже скинула… выбросили или в печке сожгла. Ищите, товарищи сыщики!

— И что же теперь?

— А ничего! — развел руками Гробовский. — За подозреваемой следить будем. И на «горячем» возьмем. Иначе — дипломатический скандал, так-то! Тсс!

Чекист вдруг округлил глаза и понизил голос:

— Кажется, к нам кто-то пришел… Эй! Не стойте же, входите!

— Можно, да?

Очаровательный юный голосок! Очаровательное создание — худенькая большеглазая барышня в широкой цыганской юбке, в расшитой рубахе с монистом. Смуглая кожа, черные локоны, отливающие синевой, заколотые алой розочкой, карие, с поволокой, глаза, а в глазах… в глазах прыгали золотистые искорки!

Эстремадура, тореро, коррида, Кармен… да-да, что-то такое, испанское…

— Господи! — глянув на барышню, ахнул Алексей Николаевич. — Сама Катя Ларина!

— Вы меня знаете? — красотка обворожительно улыбнулась.

— Еще бы! Вы же на пластинках записаны… Теща обожает цыганские романсы. Да садитесь же! Прошу.

Усевшись на диван, девушка скромно сложила руки на коленях:

— А вы, значит, сыщики? Эркюль Пуаро и… этот, как его, Видок!

— Мой коллега, вообще-то — доктор, — рассмеялся чекист.

— Ага! Доктор Уотсон! Тогда вы, значит — Шерлок Холмс… Ой, — барышня вдруг смутилась и покраснела. — Вы не обращайте внимание. Я, когда волнуюсь, пытаюсь спрятаться за шутками. Порой, не всегда удачными, да.

— А вы сейчас волнуетесь? — Гробовский, наконец, приступил к допросу.

— Конечно! Убийство же. Ой, видела этого старичка, которого… жуть! Он прошел первым. А потом та девушка… жуть! жуть! Так это она его?

— Катерина! — строго прервал Алексей Николаевич. — Хотя… Катя Ларина — это ваш сценический псевдоним?

Юная Кармен улыбнулась:

— Нет. Я и по паспорту Катерина. Катерина Васильевна.

— Ну, Катерина Васильевна, расскажите, как все было? Как вы увидели, услышали, может, чего…

— Случайно. Просто перепутала кабинеты, заглянула в Пушкинскэй. А там они. Старик в черном костюме и брюнетка в матроске. У нас как раз перерыв начался, — пояснила Катя. — Мы обычно чай пьем в кабинете. Так профсоюз решил! Да, да, у нас профсоюз, а я, между прочим — профорг! Что же мы, не советские люди, что ли? А барышня та — из наших.

— Как из ваших? — удивился Гробовский. — Из цыган?

— Из хоровых… В хоровых же не обязательно одни цыгане… Я закурю, можно?

— Да, да, пожалуйста.

Вытащив из сумочки портсигар, девушка достал папироску. Алексей Николаевич галантно поднес спичку.

— Понимаете, я там слышала, как барышня говорит… Ну, когда заглянула… — артистка выпустил дым. — Вот, как я говорю — вы ничего необычного не заметили?

— Вы сказали не Пушкинский, а — Пушкинскэй, — улыбнулся Иван Палыч. — Что-то среднее между «э», «а», «и».

— Вот! Настоящий Уотсон! — Катерина рассмеялась и стряхнула пепел в стоявшую на столе хрустальную пепельницу. — Именно! Так принято у хоровых. Ну, мода такая, что ли… С до войны еще.

— Так вы полагаете, та барышня — русская?

— Ну-у… может, бессарабка… Хотя, нет! Слишком белая кожа. Из импЭрии, точно! И точно пела в каком-нибудь хоре или кабаре. Да-да! Точно! Кажется, я ее как-то в «Одеоне» видела. Ну да, видела. В «Одеоне» всегда весело было. Канкан, акробатки, песни!

Когда цыганка ушла, Гробовский и сам потянулся за папироской:

— Та-ак… Понимаешь, соседи мне сказали — третьего дня, мол, цыганка какая-то заходила, помаду предлагала купить. И так все выспрашивала про жильцов… Я вот теперь и думаю… Опростоволосились мы! Эх, Ваня… Сильные нынче у нас враги. Опытные, наглые, дерзкие. И, самое обидное — всегда на шаг впереди.

— Алексей… — чуть помолчав, доктор встал и прошелся по кабинету. — Ты говорил — на горячем' взять…

— Ну?

— Думаю, враги сейчас будут присматриваться к германскому посольству, — Иван Палыч вновь уселся на диван. — Будут искать подходы.

— Провокация?

— Да! Вполне могут убить посла.

— Англичане — да.

— И не забывай о левых эсерах! В ЧеКа, знаешь ли, не всем и не все можно говорить.

— Да знаю, Валдис предупреждал. Вот же докатились! Собственным коллегам верить нельзя.

Через пару дней Иван Павловича вновь напрягли чекисты. И это притом, что доктор был сильно занят на строящейся фабрике и в лаборатории, работал без продыху, да еще окормлял больных. И вот, доработался… Особым приказом по наркомздраву, подписанным товарищем Семашко, Ивану Павловичу Петрову были предписано отдохнуть не менее трех суток! Именно так — приказом. Кстати, не такое уж и редкое явление в те времена. Взять хоть того же Дзержинского, нахватавшего себе должностей, как драный кот — блох.

— Отдыхать, отдыхать и отдыхать! — так нарком и выразился. — Ты мне, Иван Палыч, живой и здоровый нужен. И — работоспособный. Сам же сказал — подарок всему миру! В Совнаркоме идею твою поддержали… А это уж, извини, обязывает.

Вот Иван Палыч и отдыхал. На пыльном чердаке дома номер 7 бис по Денежному переулку, что неподалеку от Арбата. В компании с Гробовским и двумя трофейными биноклями фирмы Карл Цейс. Бинокли были хорошие, сильные.

— Ну, Иван Палыч, что видишь?

— Да какой-то, честно сказать, срам! Девки на крыше загорают.

— Экие бесстыдницы, ай-ай-ай! Где, говоришь…

— Да вон, левее… Где общежитие…

— Хорошее место, удобное.

Две головы — лучше двух, а две пары глаз — куда лучше одной. Алексей Николаевич всерьез опасался, что может и не узнать ловкую бестию и безжалостную убийцу. Артистка ведь! Кабаре! Переодевается, парики меняет. Вот только помаду сменить пока что не догадалась. Так и пробуй ее, смени! Недавно милиция целую партию изъяла. Польскую, на собачьем жиру. Вот и купи такую! Вся Москва в шоке до сих пор.

— Именно англичанка в квартиру и заходила, — приложив к глазам бинокль, промолвил чекист. — Я соседей еще разок опросил. Точно — все на «э» говорила. Вот ими и показалось — цыганка. Тем более, в темном парике была… Ох, смотри, какая пухленькая!

— Да уж…

В облицованном серым песчаником двухэтажном особнячке по адресу Денежный переулок Пять располагалось германское посольство. Особняк некогда принадлежал известному промышленнику Бергу и чем-то напоминал эклектичный стиль французских городских дворцов. Кстати, именно в этот дом первым в Москве провели электричество!

Чуть наискосок от посольства, почти напротив, виднелся еще один особняк с плоской крышей, на уже трехэтажный. Второй и третий этажи занимало женское рабочее общежитие, первый — редакция газеты «Новый путь». Вот девушки на крыше и загорали, пользуясь погожим деньком! Конечно, не голышом, но в «голых» купальниках, с обнаженными руками — ногами. Впрочем, некоторые особы не стеснялись и большего — до общества «Долой стыд» под патронажем Александры Коллонтай оставалось совсем недолго.

— Вон, смотри еще идут… Не она? А, Иван Палыч?

— Ммм… Похоже! А, нет… У нашей глаза светлые, а эта — кареглазка. И — смуглая… или просто загорела уже…

— Ого! Еще фотограф притащился… С портативной камерой, — Гробовский покусал губу. — А с ним — фемина!

— Блондинка в красном платье?

— Ага. Видать, для журнала мод фотографировать будут. Ну да…

Встав на самом краю крыши блондинка картинно воздела руки к небу… По команде фотографа послушно повернулась боком…

С этой крыши было прекрасно видно все германское посольство, включая внутренний дворик!

Опустив бинокль, доктор потер переносицу… потом вновь приложил к глазам окуляры, всмотрелся и прошептал одними губами:

— Она!

— Хороша чертовка! — хмыкнул Гробовский. — Смотри, смотри — переодевается. И ведь не стесняется никого… Точно — из кабаре. Иван Палыч! Представляешь, сколько всего они могут с крыши наснимать?

— Думаю, они тут надолго… — доктор поводил биноклем. — По крайней мере — девица. Они же должны составить расписание всего дня посла. Как его… Мирбаха.

— Вот ведь, — вздохнул Алексей Николаевич. — Воевали, воевали с немчурой… А теперь вот, защищаем их.

— Не их, а Россию! Представляешь, если посла убьют, что начнется?

— Да уж… А фотографа я уже где-то видел! — Гробовский вдруг напрягся. — Ну да, видел… Где вот только…

— У нас, в ВЧК, — спокойно подсказал доктор. — Это Андреев, Николай, из фотоотдела. Друг Блюмкина и левый эсер.

— Да уж… Как я погляжу — спелись.

Как и предполагали приятели, фотограф вскоре ушел, забрав камеру и большой баул с одеждой. Шпионка же улеглась загорать, расстелив покрывало. В бесстыдном полосатом купальнике без рукавов. Вот повернулась… о чем-то поговорила с соседками… посмеялась…

— Погоди…

Высунувшись в чердачное окошко, Гробовский махнул кому-то рукой и вновь вернулся на место…

— Ага-а… Блокнотик достала… и карандаш… При всех, что ли, будет записывать?

— О, Иван Палыч! Может, она поэтессой представилась. Эта, как ее… Тэффи! Зинаида Гиппиус.

— Да уж, фантазии у нее хватит. Вообще, хорошо б было нашего человечка на ту крышу отправить.

Гробовский неожиданно рассмеялся:

— Ты, Иван Палыч, поучи жену щи варить!

На крыше, между тем появился еще один загоральщик — мускулистый парень в черных спортивных трусах и синей рабочей блузе.

— Товарищ Шлоссер! — узнав, ахнул Иван Палыч. — Что ж, снимаю шляпу. На этот раз, кажется, предусмотрели все.

Чекист тихонько засмеялся:

— А ты думал? Ну, кто запретит человеку отдохнуть в свой законный выходной?

Достав бутылочку пива, Шлоссер спокойно уселся рядом со шпионкой… Даже предложил ей сдать глоток — а та и не отказалась!

— Как бы она его с крыши не сбросила… — мрачно пошутил доктор.

— Не сбросит… Будешь монпасье?

— Давай…

Вечером Иван Палыч встретился с чекистами в бильярдной, неподалеку от Арбата. Иванов и Гробовский угрюмо тянули пиво. Доктор тоже взял кружечку. А что? На работу все равно не пускают.

— Ну? Что Шлоссер?

— Да что. Понаблюдал… — грызя соленую сушку, отозвался Валдис. — Девица — художница. В блокноте дела зарисовки… Портреты шаржи… такое все. Зовут Марта. Во ВХУТЕМАСе учится. Иногда фотографируется для журналов мод. С Андреевым познакомилась с полгода назад. Знает его, как классного фотографа.

— Да уж, фотограф он действительно классный, — вспомни бордельный альбом, Иван Палыч согласно кивнул.

ВХУТЕМАС… Высшие художественно-технические мастерские… Молодежи там много училось. Художники, архитекторы, скульпторы… мастера художественной обработки металла, керамики, росписи по текстилю, да много… То, что называется авангард.

В кружках пенилось пиво. Не очень-то свежее. Да и сушки были такие — не разгрызешь.

— Что же, выходит, обознались? — потер переносицу доктор.

— Не думаю, — Иванов сдул пену и закурил. — Максим сказал, она именно так и говорила — «маленькЭй», «звонкЭй». И еще. Студентки по имени Марта в московском ВХУТЕМАСе нет.

— Вот! Соврала же, — Иван Палыч азартно хлопну ладонью по столу. — Андреева надо трясти!

— Ага, потрясем.

Выпусти дым, Иванов еще больше заугрюмился и понизил голос:

— Подходил я к Андрееву… Так, в столовой… Хотел вызвать на разговор. Не вышло! А после обеда вызвал меня шеф. И так, знаете, заявил, что некая Марта, сотрудница английского посольства — личный агент начальника иностранного отдела ВЧК товарища Блюмкина. Проверку в отношении ее приказано прекратить.