Земский докторъ. Том 7. Переезд

Глава 3

Заложив руки за спину, Иван Палыч спустился по лестнице, как арестант. Впереди и позади него шли красноармейцы с маузерами в лаковых деревянных кобурах. У подъезда ждал черный «Руссо-Балт» с заведенным мотором, за рулем сидел угрюмого вида шофер — пожилой дядька в темно-серой кепке.

Садясь в машину, доктор обернулся, помахав рукой выглянувшей в окно жене. Он ни капли не сомневался — Анна Львовна немедленно начнет что-то предпринимать, и, если надо, дойдет и до Владимира Ильича! Лишь бы саму не арестовали… Ну, пока вот не тронули, и это вселяло надежду.

В наручники арестанта не заковали и вообще, конвоиры вели себя корректно. Просто попросили не задавать никаких вопросов и уселись по бокам от доктора на заднем сиденье. Один из них хлопнул шофера по плечу и отрывисто бросил:

— Едем!

Кто они были такие? По виду, вроде бы, красноармейцы: легкие шинели без погон, красные звездочки на фуражках. Знаменитую «буденовку» еще не ввели, как и красивую, с «разгонами», форму. И все же — кто? Чекисты? Милиция? Военная контрразведка? Или… из Управделами? Кто их послал, кто отдал приказ? Дзержинский, Рыков, Троцкий? Или… Миша Бурдаков? Этот тоже мог, интриган чертов! С Дзержинским, вроде как ровно все прошло, вчера только мило беседовали… Рыков? Но, никаких уголовных преступлений доктор не совершал и не намеревался. Троцкий? Может быть, и ему поступил донос? Обвинение в шпионаже… Ну да — немецкие медицинские журналы! Иван Палыч вспомнил, что отдавал их в перевод одной из секретарш в Совнаркоме. А вдруг эта секретарша — немецкая шпионка? Хотя, с Германией сейчас мир… Мир-то — мир, но немцы втихаря помогают атаману Краснову. Да, на всех углах об этом не кричат, но особо и не скрывают.

Троцкий… Презрительный прищур, желчный взгляд… неприятный тип. Создатель Красной армии, теоретик перманентной мировой революции, грубо говоря — левацкий левак, от которого можно ждать чего угодно!

Что ж, посмотрим…

Урча двигателем, автомобиль покатил по булыжной мостовой, кромсая фарами предутреннюю тьму. Впрочем, небо над крышами домов уже начинало светлеть, наступал новый день, и кое-где уже шелестели метлами дворники.

Иван Палыч еще не так хорошо знал Москву, чтоб определить, куда его везут. Ну, улицы и улицы, бульвары…

Ага, вот пошло что-то знакомое. Вычурные дома в стиле модерн, он же — ар-нуво, широкая улица… страховые фирмы…

Да это ж Лубянка! Большая Лубянка, где вчера только был. Вот показалась и площадь…

Неужели, Дзержинский? Что-то вчера понял не так… Или — новый донос?

Автомобиль остановился прямо напротив здания ВЧК.

— Выходим! — выбравшись первым, приказал красноармеец. Впрочем, теперь ясно — чекист.

Знакомая гулкая лестница, приглушенные звуки выстрелов где-то в подвале… третий этаж…

Один из чекистов осторожно постучал в дверь… заглянул:

— Товарищ Председатель ВэЧеКа, гражданин Петров Иван Павлович по вашему приказу доставлен!

— Почему — доставлен? — послышался недовольный голос Дзержинского. — Я же просто привезти просил! Ладно, пусть заходит…

Обернувшись, чекист молча кивнул на дверь.

— Здравствуйте… тов-варищи…

Доставленный несколько опешил, увидев в кабинете Дзержинского еще и своего непосредственного начальника, товарища Семашко, фактически — наркомздрава. Оба — и хозяин кабинета, и Семашко — выглядели озабоченными и усталыми.

— Иван Павлович, просич бардзо, чай себе сам наливай… Вон, на подоконнике чайник… — «Железный» Феликс махнул рукой. — Прошу извинить. Понимаю — рано, но время не терпит. Вот и товарищ Семашко…

— И от меня прими извинения, Иван Палыч, — Николай Александрович махнул рукой. — Просто сегодня еду в Петроград, а здесь дело важное. Хотелось бы разобраться. Спасибо Феликс Эдмундович — предупредил.

— Да что случилось-то? — захлопал глазами доктор.

— Случилось, Иван Палыч, случилось! — Семашко горестно вздохнул. — Помнишь, пару недель назад мы отправляли в Зареченск три вагона медикаментов?

— Да помню, конечно, — Иван Палыч уже начал догадываться, что произошло. — Перевязочные материалы, обезболивающее, салицилка… Вагон, что ли, поперли?

— Если бы… — покачал головой Николай Александрович. — По бумагам — все чисто. Но! В местную милицию и в ЧеКа поступил сигнал от одного бдительного товарища, счетовода из госпиталя. Стали разбираться — накладные все подписаны, печати стоят… А медикаментов — кот наплакал! Разворовали, сволочи… Ну, дальше Феликс Эдмундович расскажет…

Начальник ВЧК говорил недолго, но и того, что он рассказал, Ивану Палычу хватило, чтобы всерьез озаботиться судьбами близких ему людей… а заодно — и своей собственной.

Получив секретный доклад от Гробовского, Феликс Эдмундович поручил разобраться в этом деле своему заместителю Якову Петерсу, который направил в Зареченск своего человека, наделенного самыми широкими полномочиями, вплоть до применения высшей меры пролетарской защиты. Звали его Отто Янович Озолс. Несмотря на молодость — тридцать пять лет — Отто Янович сникал себе репутацию честного и бескомпромиссного борца. Прихватив с собой дюжину латышских стрелков, товарищ Озолс немедленно отправился в Зареченск, где тот час развил самую бурную деятельность, арестовав главврача, начмеда и всю госпитальную бухгалтерию. Под удар попали все без исключения медицинские учреждения Зареченска и уезда, в том числе — и бывшая земская больница в селе Зарное. Заведующая ею, гражданка Аглая Гробовская была заключена под домашний арест, а ее муж — глава местной ЧК — временно отстранен от своей должности.

Услышав такое, Иван Палыч побледнел… Аглая! Алексей! Да это чертов Озолс может натворить многое…

— И вот еще что я узнал… От своих людей, не от Петерса, — закашлявшись, Дзержинский отпил холодного чаю и протянул доктору исписанный торопливым почерком листок. — Это копия. Что сумел, то мой человек сделал. Ознакомьтесь, Иван Павлович, просич… прошу…

Это был список. Список всех тех, кого, по мнению товарища Озолса, следовало немедленно арестовать для дальнейшего разбирательства. Люди там были отнюдь не простые, и, видимо данных посланнику полномочий для репрессий не хватало.

Да уж — фамилии… должности… компромат!

Уняв дрожь в руках, Иван Палыч вчитался:

'Начальник ЧК Гробовский, Алексей — из бывших полицейских, при царизме боролся с революционерами, лично знал многих.

Его заместитель — Субботин Аристотель. Указывает в анкете, что происхождением из крестьян. На самом деле — сын известного местного кулака и богатея Егора Субботина, ныне покойного.

Некоторые сотрудники ЧК тоже вызывают весьма обоснованные подозрения. А именно:

Михайлов Николай, из бывших студентов. Указал в анкете, что учился за счет земства. На самом деле — платил отец, акционер банковского общества, ныне покойный.

Иванов Михаил, указывает, что из рабочих. На самом деле — работал в местной кадетской газете.

В милиции.

Начальник — Красников Виктор. Политически малограмотен, склонен к меньшевизму.

Сотрудники:

Лаврентьев, Петр — бывший царский пристав!

Деньков, Прохор. Урядник!

Ни тот, ни другой своего прошлого не скрывают.

В образовании. Пока что проверена школа села Зарное.

Директор — Весников Николай Венедиктович. Абсолютно аполитичен. Не видит врагов народа, окопавшихся рядом.

Учителя:

Ростовцева, Вера Николаевна, ее кузина — Ростовцева Ксения. Из помещиков. Владеют флигелем.

Чарушин, Виктор Иванович. Бывший гласный городской Думы, бывший глава местной земской управы, бывший председатель уездного комитета Временного правительства.

Пронина, Анна. Ученица, председатель отряда скаутов…'

Дочитав до Чарушина и Анютки, Иван Палыч потер переносицу. Анюта! Скауты! До детей уже добрались! А Чарушин, что же, теперь в школе? Хотя, почему бы и нет? Человек он грамотный…

Так! Не все еще:

«Гладилин Сергей Сергеевич!»

Ого!

«…председатель Зареченского уисполкома. Читает и говорит по-французски! Возможно — шпион Антанты».

В этом месте Семашко громко захохотал — от души, до слез прямо! А, отсмеявшись, замахал руками:

— Этот ваш Озолс… он что же, всех там арестовать собрался? Прыткий парнишка. Хо! Гладилин французский знает! Эка невидаль — Лонжюмо! Вон, ты, Феликс Эдмундович, по-польски говоришь… и по-литовски тоже.

— Да я и вообще поляк! И с Пилсудским в одном классе учился.

— Вот! Значит — подозрительный. И смех, и грех!

Закашлявшись, Дзержинский прошелся по кабинету и нервно забарабанил тонкими пальцами по подоконнику:

— Смех-то смехом… Ну, Яков, холера ясна! Друг называется… И где он такого черта нашел? Наверное, в этой своей Англии… Что, товарищи, смотрите? Да, да, Петерс до революции в Англии жил. На родственнице Черчилля женился! Но, как только у нас революция — тут же и прискакал, надо отдать должное. Ну, Якова я придержу… А вот Озолс… вдруг да он Троцкому бумагу напишет? Может ведь, холера, вполне. Зареченск — прифронтовая зона, «белые» рядом. Лев Давыдович как наркомвоенмор, там за все и отвечает. Zgoda (Ладно)… Напишет — будем думать, как отбиваться. А, товарищ Семашко?

— Именно так, Феликс Эдмундович! Именно за этим я к тебе и пришел.

Сделавшись чрезвычайно серьезным, Николай Александрович повернулся к доктору:

— Ну, что ж, Иван Палыч. Теперь позволь непосредственно к делу. Мы с Феликсом Эдмундовичем решили послать в Зареченск комиссию. Не от ЧК, а от Совнаркома! Владимир Ильич одобрил. Ты будешь там замом председателя по медицинским вопросам.

— Понял.

— Председателем же назначен сам управделами, Михаил Петрович Бурдаков, надежнейший и проверенный товарищ!

Вот тут Иван Палыч чуть не упал со стула. Надо же — Бурдаков! Хотя… может, оно и к лучшему.

— Михаил Петрович прекрасно разбирается во всех финансовых делах, — дальше взял слово Дзержинский. — Тем более, и Зареченск он хорошо знает — бывал.

Бывал, бывал… да уж…

Уж кого- кого, а Гробовского с Аглаей он точно вытащит! Хоть в этом подмога…

— Товарищ Бурдаков ежедневно будет телефонировать Совнаркому, — председатель ВЧК понизил голос. — И мы, Иван Павлович, тоже вас об этом попросим. Все, что выясните, сообщайте в свой родной наркомат…

При этих словах Семашко нервно поежился и помотал головой.

— Ах да, нет ведь еще наркомата, — тут же поправился Феликс Эдмундович. — Ну, значит — в этот ваш… медико-санитарный отдел.

— Все ясно, Иван Палыч? — Николай Александрович пристально посмотрел доктору в глаза.

— Более чем, — кивнув, отозвался тот.

— Ну, тогда идите домой, собирайтесь. Машина будет подана к десяти часам.

В командировку молодая супруга собирала доктора лично. Слава Богу, предупредили вовремя. Анна Львовна даже похвасталась:

— Сам Анатолий Васильевич насчет тебя предупредил. Мол, не волнуйтесь — вызвали по важному делу. Вот, даже с работы отпустил! Ах, Ваня… Завидую тебе! Едешь в Зареченск, на родину, увидишь всех наших! Передавай всем знакомым поклон.

— Всенепременно!

— Может, тебе даже удастся заглянуть в Зарное! Хотя, туда, наверное, еще не проехать — грязь.

Завязывая галстук, Иван Палыч пожал плечами:

— Может, и подсохло уже. Эвон, солнце-то! Прям июнь.

Снаружи донесся шум подъехавшего авто. Тот же «Руссо-Балт», что заезжал утром. И тот же водитель. Только чекистов не было.

Взяв саквояж, Иван Палыч поцеловал жену и бегом спустился по лестнице.

Бурдаков жил недалеко от Кремля, и уже ждал автомобиль во дворе, в компании двух своих помощников: пожилого, с седенькой бородкою, в светлом летнем пальто и сутулого белобрысого парня в накинутой поверх толстовки тужурке. Оба считались отличными счетоводами.

— Акимов, Виталий, — залезая в машину, представился парень.

— Резников, Павел Викторович, — протянул руку пожилой.

Устроившись на переднем сиденье рядом с водителем, Бурдаков по-хозяйски махнул рукой:

— Поехали!

Кивнув, водитель вырулил на Садовое кольцо… Ярко светило нежное апрельское солнышко, и легкий ветерок будто бы шептал: весна — время любви! Судя по довольной физиономии, именно так и считал уважаемый Михаил Петрович. Оказывается, он все-таки был женат, правда — гражданским. Впрочем, после декрета об отделении церкви от государства иного в стране и не признавали.

— Ой, смотрите, смотрите — свадьба! — пожилой счетовод Резников непроизвольно дернулся и показал рукой.

И в самом деле, навстречу катила коляска, запряженная парой белых коней. Кучер сидел в цилиндре, а в гривы лошадей были вплетены красные и голубые ленты. Ну и остальное все, как полагается — жених в черном смокинге, невеста в белом платье. Позади — еще коляски и даже автомобили.

Иван Палыч с любопытством обернулся поглазеть на «свадебный поезд»… и вдруг заметил позади автомобиль. Спортивное белое купе! То самое? А если бандиты сейчас начнут стрельбу?

Впрочем, «Руссо-Балт» ехал достаточно быстро, делая где-то километров семьдесят в час, и купе спокойно держалось себе сзади, не предпринимая никаких попыток нагнать или обогнать. Да и что им до какого-то «Руссо-Балта», каких, наверное, в Москве несколько десятков.

— Интересно, а много автомобилей в Москве? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил доктор.

— В газетах писали, до войны насчитывалось ровно одна тысяча двести восемьдесят три штуки! — тут же отозвался белобрысый. — А сейчас, думаю, куда как больше. Может быть, тысячи две, а то и три даже!

Резников покачал головой:

— Три тысячи! Этак скоро и совсем лошадей не останется. Будут одни авто да трамваи.

Иван Палыч снова обернулся назад: купе что-то не было видно. А, нет — вот! Э, что же они делают? А вдруг…

Доктор нащупал в кармане браунинг…

Белый спортивный автомобиль с рычанием пронесся мимо и затормозил на углу.

Не тот! Синий капот, и синие же дверцы. И водитель, кажется — девушка! Хотя… кто их там разберет? Тем более, на ходу. Из-под шлема с очками-консервами вроде как выбивались длинные темные пряди… И что с того? Парни тоже частенько с такими патлами ходят, косят под Карла Маркса. Одежда же — черная куртка из «чертовой кожи», темные брюки-галифе. Поди, пойми… Номер, ага! Вон он мелькнул на левом крыле, как и предписано недавним декретом. На белом прямоугольнике надпись «Москва» и ниже — пять черных цифр. Последние — две «пятерки».

Подъехав к Казанскому вокзалу, водитель остановил машину у тротуара, едва отыскав свободное местечко. Подхватив вещи, товарищи командировочные отправились на платформу. Подходящий поезд отходил через полчаса.

У самых дверей вокзала доктор все же обернулся, поискал глазами белое спортивное купе. Да-а, найдешь тут! И машины, и извозчики и вон, даже мотоциклет с коляской! «Дукс»! Точно — «Дукс». Такой, какой остался в Зарном… Эх, не худо б его да в Москву!

А вон, сразу за «Дуксом» — белое авто! Впрочем, нет — показалось. Не купе… что-то побольше. Или все же… Да черт-то с ним! Едут люди по своим делам, никого не преследуют, ни в кого не стреляют.

— А ведь поезда-то наладили! — проходя мимо билетных касс, хвастливо хмыкнул Михаил Петрович. — Почти до самых «беляков» ходят, и почти по расписанию. Вот что значит Викжель пол свой контроль взять.

Иван Палыч спрятал улыбку. Идею не разгонять профсоюз железнодорожников, а мягко взять его под свой контроль подсказал Совнаркому именно он, через товарища Семашко.

Нужный экспресс отходил от третей платформы. Билеты были уже оформлены, два купе первого класса. Иван Палыч с Бурдаковым расположились в одном купе, счетоводы — рядом, в другом.

— Павел Викторович… Может, партеечку в вист? Эдак по маленькой? — еще в коридоре предложил Михаил Петрович. — До ночи еще далеко, спать ложиться рано.

— До можно и партеечку, — пожилой счетовод потер руки и оглянулся на своего коллегу. — Ты как, Виталий?

— Я б лучше в шахматы, честно сказать, — отмахнулся парень. — В карты я как-то не очень. Тем более — в вист.

— А ты, Иван Палыч? — Бурдаков глянул на доктора.

Тот тоже махнул рукою:

— Я — пас. Почитаю лучше.

— Экие вы скучные! Газеты, что ли, купить?

В шахматы все-таки сыграли. Через полчасика после отхода поезда в купе заглянул Виталий с шахматной доскою подмышкой. Иван Палыч пождал плечами — что ж…

Первую партию доктор проиграл вчистую, вторую свел вничью, а третью… опять проиграл.

— Ну, Виталий! Ты прям Ласкер, чемпион мира.

Акимов ничуть не смутился:

— А я б и с Ласкером сразиться не прочь.

За окном проносились деревья, какие-то сонные городки и деревни. От нечего делать уселся за шахматы и Бурдаков. И, к удивлению доктора, выиграл!

Иван Палыч только руками развел:

— Михаил Петрович! Ну, ты удивил.

— А то! — горделиво приосанился совчиновник. — Знай наших! И мы кое-что могем.

Молодой счетовод лишь покачал головой:

— Зря я вам ладью пожертвовал. Надо было рокировку делать.

— Надо — не надо, тут, как сказать! — потер руки Михаил Петрович. — А давайте-ка, братцы, обедать! А вечером в вагон-ресторан пойдем. Он тут имеется, я уточнял. Вот только что там подают, черт его знает.

В ресторане подавали постные щи, соленые огурцы и ржавую селедку с луком и отварным картофелем. И жуткий самогон под видом водки. Что ж — уж что было. По тем временам — шикарно!

Виталий идти в ресторан отказался, экономил командировочные, так что сидели втроем. Повезло, пришли вовремя — почтив все столики были заняты делегацией обувщиков и недавно призванными красноармейцами — тех кормили по карточкам.

— Ну, за наш с вами успех! — понял рюмку Бурдаков.

Выпив, закусил селедкой… и зашарил глазами по вагону, словно высматривающий жертву хищник. И ведь высмотрел же!

— О, вот та фемина ничего… Руки, правда, толстоваты. Зато какой бюст! А и вон та брюнеточка в лисьей горжетке. Тощевата, конечно, но… Ого! А рядом-то… Вот это формы! Иван Палыч, ты только взгляни, какие тут обувщицы!

— Товарищи, у вас местечко свободно?

Вся компания разом обернулась. В проходах между столиками стояла симпатичнейшая блондиночка лет двадцати с длинными загнутыми ресницами и чудными ярко-голубыми глазами.