Земский докторъ. Том 7. Переезд

Глава 4

Среднего роста, изящная, стройная, девушка словно бы сошла с иллюстрированного журнала для работниц. Модная причесочка «каре», синяя, с белым воротничком, блузка, черная плиссированная юбочка, фильдеперсовые чулки, желтые весенние бурки.

— Место? Конечно же, есть! — словно охотничий пес, старый «юбочник» Бурдаков тот час же сделал стойку. — Прошу, садитесь! Товарищи, примем в нашу компанию товарища девушку? Кстати, как вас зовут?

— Черникова, Елена. Можно просто — Лена, — присаживаясь, девушка смущенно улыбнулась и одернула юбку. — Я из Вольска, знаете?

— Гм-гм, — на правах старшего представив всех, покачал головой Михаил Петрович. — Как-то не довелось… в Вольске… Может, ты, Иван Палыч, был?

— Нет, и я не был, — опустив ложку, доктор пожал плечами.

— А вы, значит, тоже с обувной фабрики? Как и они? — Бурдаков кивнул на сидевших в зале обувщиков. На конференцию?

— Нет, — девчоночка дернула шеей. — Я — текстильщица. Ткачиха… Или, лучше сказать — оператор вязальной машины.

— Надо же! — поцокал языком совчиновник. — Похвально! Похвально, что у нас такая молодежь! И куда же вы едете… вся такая красивая?

— В Зареченск, на ткацкую мануфактуру, — Лена чуть покраснела. — У нас, в Вольске, разруха пока. Фронт-то рядом. А про Зареченск я много слышала. В газетах писали — фабрики работают, порядок кругом. И места дают в общежитии.

— Ну, насчет порядка — не знаю, — вступил в разговор Иван Палыч. — Но фабрики работают, да. И место для вас, я думаю, найдется.

— А, если не найдется, так я вам помогу! — Михаил Петрович растопорщил усы и, как бы невзначай, придвинулся к девчонке поближе. — Вы, как пообедаете, заглядывайте к нам в купе… Посидим, поболтаем. Я вам расскажу про Зареченск.

— Товарищи… не знаете, тут рабочие талоны принимают? — поморгав, поинтересовалась Елена. — А то у меня денег — кот наплакал. Да и те — «керенки».

Советская власть в это время испытывала явный дефицит налички, поэтому деньги ходи всякие. Царская «мелочь», двадцати- и сорокарублевые купюры Временного правительства — так называемые «керенки» — и недавно появившиеся советские кредитные билеты разного достоинства, отпечатанные еще на оборудовании и клише все того же Временного правительства — а потому на советских банкнотах гордо красовался двуглавый орел, правда, без короны, скипетра и державы. Да и надписи были сделаны еще по-дореформенному — «с ятями» и все прочим.

— Селедочка здесь вкусная, — завидев подошедшего официанта, улыбнулся до того молчавший Резников. — Советую заказать.

— Ой… А у меня только на комплексный обед талоны…

Комплексный обед состоял из все тех же постных щей, заправленных перловкой, и пшенной каши с конопляным маслом. Впрочем, юная ткачиха уплетала все с завидным аппетитом, так что счетовод Акимов даже предложил ей прихваченного с собою сала. От сада девушка не отказалась, видать, была по-настоящему голодна.

Насытившиеся уже к этому времени мужчины принялись обсуждать последние новости: высадку фон дер Гольца в Финляндии, британскую эскадру на мурманском рейде, учреждение военных комиссариатов, декреты о потребительских кооперативах и о национализации внешней торговли. Последние два декрета — очень нужных и полезных для страны — появились не без помощи доктора Петрова. Иван Палыч сначала, как бы между прочим, обсудил их с товарищем Семашко, потом — с Дзержинским, а вскоре дело дошло и до Ленина. Таким же образом доктор хотел протащить и декрет о свободе внутренней торговли, но, вот, пока не успел. Хотя. Семашко уже был в курсе, а уж авторитет Николай Александрович имел в Совнаркоме немалый.

— Вижу, вкусно! — глядя на усердно работавшую ложкой девчонку, улыбнулся Михаил Петрович. — Ах, милая Леночка… а вы водку что же, совсем не употребляете?

— Только, когда простужусь, — Лена оторвалась от каши.

— О! Вот это правильно, — засмеялся Бурдаков, — Вот и Иван Палыч подтвердит, он же у нас доктор! Так вы все же заходите к нам…

— Ох… даже не знаю, — девушка смущенно потупилась.

— Обязательно заходите! — не отставал упертый совчиновник. — Без всякого стеснения. Еще же ведь вовсе не поздно. Едва только начало темнеть.

— Хорошо, — наконец, согласилась красотка. — Только сперва зайду в свой вагон. У меня там вещи, плацкарта.

— О, конечно, конечно!

Бурлаков задержал доктора в коридоре:

— Иван Палыч, дружище! Вынужден, как мужчина мужчину просить…

— Да понял я все, — хмыкнув, улыбнулся доктор. — У ребят в купе в шахматы поиграем. Часа два у тебя есть! Три даже.

— Вот, спасибо, дорогой! — Михаил Петрович потряс приятелю руку. — Век не забуду.

— Да ла-адно! Только смотри, осторожнее…

— Ой! Кого ты учишь-то, Иван? Да… погоди-ка… ты деньги на всякий случай прибери. А то мало ли…

Ну да, ну да… Что и говорить — опытного человека видно сразу.

Бурдаков был доктору нужен. И для безопасности, и для внедрения своих идей, да для многого. Так что, пусть себе развлекается, пусть чувствует себя обязанным…

Поиграв в шахматы в соседнем купе, Иван Палыч еще почитал газеты и ближе к полуночи вернулся к себе. Дверь купе оказалась полуоткрытой…

— Миша! — вытащив браунинг, негромко позвал доктор. — Э-эй…

Из купе донесся могучий храп.

Убрав пистолет, Иван Палыч отворил дверь…

Раскинув руки, Бурлаков лежал на диване, застеленном серо-голубым казенным одеялом, и крепко спал. Прямо в одежде, и не сняв яловые сапоги. На столике виделась початая бутылка вина и два стакана в металлических подстаканниках.

Иван Палыч быстро понюхал стаканы и хмыкнул: так и есть! Снотворное! Однако, ушлая девица… Хорошо, хоть свои-то денежки при себе! А Михаил-то Петрович — тоже еще, так глупо попался… Э-эх. Вот ведь — краткие знакомства в поездах ни к чему хорошему не приводят.

Бурдаков проснулся на рассвете. Застонал заворочался… Сел, обхватив голову руками…

— Доброе утро, — спокойно пожелал Иван Палыч.

Михаил Петрович ошарашено заморгал:

— А где же… Ох! Я кажется, задремал…

— Задремать тебе помогли, — поднимаясь, хмыкнул доктор. — Полагаю, та самая юная красотка.

Чиновник дернулся:

— Да, как же она…

— Барбитураты, — кивнув на стакан, пожал плечами Иван Палыч. — Барбитуровая кислота, открыта еще лет шестьдесят назад немецким химиком Адольфом фон Байером. В день Святой Варвары. Еще есть версия, что его возлюбленную звали Барбара — отсюда и название. У нас используются с девятьсот третьего года.

— Так это что, яд что ли?

— Снотворное. Таблетки такие — «Веронал», — пояснил доктор. — Обычно — немецкие. Но и англичане их тоже производят.

— Снотворное… — Бурлаков быстро похлопал себя по карманам френча. — Уф… документы на месте… Мандат — вот он! Бумажник… тоже на месте…

— Ты в бумажник-то загляни!

— Черт! Денег-то нету. Сперла! — с досадой сплюнул Михаил Петрович. — Вот же тварь!

— А ты думал! — Иван Палыч открыл свой саквояж. — Копалась и здесь. Но, вроде бы, ничего не пропало. У тебя-то много денег было?

— Да было, — отмахнулся Бурдаков. — А, хотя — черт с ними. Главное, документы целы. А деньги… Деньги — дело наживное… И ведь, какой кроткой овечкой прикинулась! Даже я не распознал.

— И на старуху бывает проруха!

— Уж да! И все же… Надо эту сучку найти, задержать! — вдруг спохватился чиновник. — Сейчас… по всем вагоном… Начальника поезда… проводников…

— Ага, ага, — доктор скептически усмехнулся. — Сидит она, тебя дожидается, как же! Небось, давно уже и след простыл. За ночь четыре станции по пути было! Так что, Михаил Петрович, не смеши людей. Лучше потом спокойно расскажешь все Гробовскому. А уж он кого угодно найдет.

— Вот! — обрадовано подскочил чиновник. — Именно так. Алексей Николаевич нам точно поможет. Только, Иван… ты это — рот на замке.

— Само собой. Ну, что, пошли будить наших?

Первым делом командировочные, взяв извозчика, отправились в уисполком, к Гладилину. На вокзале их никто не встречал, хотя особой тайны из поездки никто не делал. Но, и не афишировали. Заместитель Дзержинского Петерс — а вслед за ними и Озолс — все равно дознались бы.

Председатель встретил их в глубоких раздумьях. Даже вечно шумная секретарша Ольга Яковлевна на этот раз вела себя тихо, разве что курила гораздо больше обычного… хотя, куда уж больше-то?

О приезде комиссии Гладилин — один из немногих — знал, и с ходу предложил чаю с баранками.

— Баранки наши, зареченские, — самолично разливая чай, улыбнулся Сергей Сергеевич. — Вкусные! Недавно открыли артель.

— И впрямь, вкусные.

Бурдаков кивнул, попробовав и, хлебнув чайку, искоса взглянул на председателя:

— А ты чего кислый-то такой, Сергей Сергеич?

— Дела, — отмахнулся Гладилин. — Этот еще латыш, понимаешь… Да вы, думаю, в курсе. Озолс под меня копает… а, впрочем — под всех! Аглаю арестовал, Гробовского отстранил от службы. Субботина вообще услал за болота — подавлять кулацкий мятеж. Хотя, какой там, к черту, мятеж… так, мужички пошумели по-пьяни.

— А с милицией как? — поинтересовался Иван Палыч. — Красникова не отстранили еще?

— Да пока работает, — председатель уисполкома хмыкнул и покачал головой. Худощавый, с узким лицом и интеллигентской бородкою, он нынче выглядел осунувшимся и усталым. — Лаврентьев с Деньковым тоже пока на месте. А вот Гробовского Озолс бы тоже арестовал, да Феликса Эдмундовича побоялся. Как и товарища Семашко! Однако, что в больницах творит… Говорят, под пытками показания выбивает!

— Вот же сволочь! — выругался доктор. — И что, что-нибудь накопал?

— Если бы! — Сергей Сергеевич желчно прищурился и вытащил из портсигара папироску. — Деятельность развил бурную, людей похватал — а толку? Нет, чтоб на местных, на нас, опираться, так ведь… Э-э, что говорить! Чужаки есть чужаки — кто им чего расскажет? Тем более — латышам. Они и по-русски то многие — через пень колоду.

Чиркнув спичкой, Гладилин рассеянно закурил и тут же, спохватившись, предложил папиросы гостям:

— Угощайтесь, товарищи… кто курит.

— Да у нас свои, — рассмеялся Михаил Петрович. — Привет тебе, кстати, от Владимира Ильича. И от Феликса тоже.

— Спасибо, хоть не забывают, — председатель выпустил дым. — Иначе б черт этот латышский сожрал бы давно! И так краев не видит, работает грубо… как в царской охранке!

— Вот! — закурив за компанию, встрепенулся Бурдаков. — Вот, правильно ты сказал, Сергей Сергеевич! Как в охранке. Не наши, не советские методы. Это мы запомним, запишем… А методы-то как я понял, результата пока что не дали?

Гладилин неожиданно хохотнул:

— Мало того, что не дали… Мне Красников по секрету сказал — у них и изъятые документы сгорели! Гулеванили с девками… от буржуйки в кабинет пожар и… А я вот думаю — кто-то поджог! Озолс, кстати, девок тех ищет.

— Ладно, Сергей Сергеевич! Поглядим.

Поселившись в соседней с исполкомом гостинице имени Коминтерна (бывшая «Англия»), там же устроили и выездной штаб — в номере люкс места вполне хватало, тем более, можно было не беспокоиться о чае.

Озолс объявился там уж к вечеру — крепкий молодой человек с квадратной челюстью и сбитым набок носом, он чем-то напоминал боксера: так же дергано двигался и смотрел на всех исподлобья, готовый в любую секунду уклониться или отразить удар. Кожаная чекистская куртка, фуражка с красной звездой, синие офицерские галифе. На портупее — маузер в лаковой кобуре. С легкой руки запустившего эту моду Троцкого, так ходили почтив все армейские командиры… ну, и чекисты с милицией тоже. Какую-то особую форму и в Красной армии, и в милиции еще только собирались вводить. Ну, о ЧК в этом смысле речь вообще не шла — им-то зачем форма? Разве что — пограничникам.

Озолс явился не один, а в сопровождении двух латышских стрелков — молодчиков с угрюмыми лицами висельников. Латышская дивизия была создана еще в царские времена, для борьбы с немцами и, надо сказать, латыши, защищая свою землю, сражались отменно. Революция они почти все поддержали — как Февральскую, так и Октябрь. Совсем недавно, 13-го апреля 1918-го, все латышские полки были сведены в советскую Латышскую стрелковую дивизию, готовящуюся к отправке на фронт против войск Антона Деникина.

Оказавшиеся на высоких постах в ЧК латыши — Петерс, Берзиньш и прочие — естественно, перетаскивали на службу своих земляков. Латышам благоволил и Дзержинский, почему-то не доверявший полякам.

— Озолс, Отто Янович, — войдя, посланец Петерса протянул руку. — Здравствуйте, Михаил Петрович… Здравствуйте, товарищи… Что же вы не сразу ко мне? Потеряли время.

По-русски товарищ Озолс говорил бойко, но, с заметным акцентом.

— Отто Янович, — поздоровавшись, холодно улыбнулся Бурдаков. — Вот наши мандаты. Мы — представители Совнаркома, и к вам являться не обязаны. Вовсе наоборот — это вы обязаны нам докладывать! Итак, прошу, садитесь. Чем поделитесь? Что уже узнали?

Тонкие губы латыша побелели от едва сдерживаемого гнева. Пересилив себя, он уселся в глубокое кресло, вытянув обутые в ярко начищенные сапоги ноги. Улыбнулся — так улыбалась бы каменная статуя, умей она улыбаться.

— Кое-что мы уже нарыли. Завтра я пришлю подробный доклад. Сейчас же, прошу позволить…

— Нет! — тут же оборвал Бурдаков. — Все же попрошу доложить тот час же. Кратко, в общих чертах.

Отто Янович поиграл желваками:

— Ну-у… если в общих чертах…

Ничего нового он не сказал. Ничего из того, что члены комиссии уже и так знали.

— Подписи на документах подлинные, печати — тоже, — заверил Озолс. — Увы, все изъятые бумаги сгорели — пожар!

— Пожар или поджог?

— Разбираемся! Я уже арестовал некоторых… причастных…

Иван Палыч поднялся на ноги:

— Отто Янович! Что касается медицинских служащих, мне нужно со всеми переговорить. В чем и прошу вашего содействия. И как можно быстрее!

— Да хоть прямо сейчас! — развел руками латыш.

Прямо сейчас и отправились. Озолс, ничтоже сумняшеся, пользовался коричневым «Фордом» из местной ЧК, разве что сменил шофера на своего.

— А где же товарищ Карасюк? — садясь в машину, вспомнил прежнего водителя доктор. — Неужели, тоже арестован?

— Ну-у, Иван Павлович, — уполномоченный Петерса обернулся с натянутой улыбкой. — Что же мы — всех подряд арестовывать будем? Товарищ Карасюк временно переведен в часовые. Сами понимаете, в чужом городе лучше иметь рядом только проверенных людей.

Ну да, ну да… Доктор едва сдержал усмешку. Гробовского отстранили, Колю с Михаилом, верно, перебросили на другие дела. А сами с документами облажались! Кстати, в этом лучше бы разобраться самому… тем более, счетоводы сейчас запросят все, что осталось. Если осталось…

Расположившись в свободном кабинете местного ЧК, Иван Палыч, с позволения Озолса, вызвал для разговора первого арестованного — заведующего военным госпиталем — пожилого, чуть сутулого, с большими залысинами и пышными седыми усами. Воинский френч, офицерская шинель, накинутая на плечи… Звали его, насколько помнил Иван Палыч, Владимиром Тимофеевичем. Да-да — Владимир Тимофеевич Арнаутский.

— Извините, Иван Павлович… Нет ли у вас закурить? — присаживаясь, тихо попросил заведующий. — Уже третий день без курева… извелся весь.

— Да, да, конечно…

Доктор не поленился сходить за папиросами в соседний кабинет к Озолсу… Принес пару штук.

— О, «Зефир»! — обрадовано протянул Арнаутский. — Ох… извините… спички?

Спички нашлись в ящике стола. Кто-то из молодых чекистов курил — Миша Иванов или Коля Михайлов. Кажется, Иванов… а, впрочем, какая разница?

— Пожалуйста, курите! — улыбнулся Иван Палыч.

Ничего существенного ни заведующий госпиталем, ни его начмед не поведали. Да, принимали по ведомости медикаменты, не так и много — два грузовика. Три ящика салициловой кислоты, бинты, вата, даже морфин. Еще шприцы, капельницы, системы. Тут начмед оказался весьма точен и обстоятелен, дотошно указав точное количество полученного.

— Именно на это количество и были составлены накладные? — все же уточнил доктор.

— Да, да, именно так, — покивал начмед — растерянного вида толстячок лет сорока пяти с красными щеками и круглым добродушным лицом. — Я лично все принимал, ставил подпись, печать… и относил на подпись заведующему. Иван Павлович! Я точно помню, что расписывался за три коробки морфина. Но, здесь утверждают, что расписался за дюжину! Они мне даже показали накладные… Знаете…

Начмед развел руками и непонимающе моргнул:

— Мне показалась, что подпись там — моя! И печать — наша! И подпись Владимира Тимофеевича… Но, я не расписывался за такое количество, Богом клянусь!

Тоже самое, в принципе, поведали и все остальные задержанные… коих Иван Палыч распорядился отпустить. Естественно, с разрешения товарища Бурдакова, коему телефонировал уже в обед из бывшего кабинета Гробовского.

Озолс зло поиграл желваками, но чинить препятствия не осмелился.

— Что ж, коли так считаете — отпускайте. Медицина и бухгалтерия — ваша власть. Что же касается поджога… То с ним мы разберемся сами!

Они и разбирались. Лично Отто Янович и его поручные латыши. Слышно было как из подвала доносятся истошные женские крики… И с этим пока что было ничего не поделать! Разве что тактично сообщить Дзержинскому о «дискредитации светлого образа сотрудника ЧК».

— Иван Палыч… Спасибо вам! — выйдя на улицу, доктор уже собирался взять извозчика, как вдруг его нагнал коллега — заведующий военным госпиталем Арнаутский. — Спасибо вам большое! Если б не вы…

— Ну, что вы, Владимир Тимофеевич! Во всем разобраться — это мой долг. Нельзя же оставить город без медицины! Всего доброго вам. Работайте спокойно. А с аферистами… С аферистами мы разберемся!

Вот если б можно было так же поступить с арестованными девушками…

— Извозчик! Извозчик!

Эх… мимо! И вокруг, как назло, ни одной коляски! Придется идти к площади, там много… даже есть и такси.

Девушки… Интересно, как Озолсу удалось их так быстро найти и арестовать? В чужом-то городе. Ну да, дамы полусвета — можно через сутенеров, через содержательниц подпольных притонов — бандерш. Красников может поделиться информацией, да и чекисты — те же Михаил с Колей.

Да, отыскать можно, Зареченск — не Москва. Но, все же, не так быстро! Не через сутки же! А Озолс хвастался, мол арестовали уже на следующий день. Вопрос — как? Кто помог?

— Извозчик!

Господи, остановился… эх…

— Иван Павлович! Господин Петров!

Из-за угла выглянуло взволнованное девичье личико. Этакая вполне приятная дамочка лет двадцати пяти, в модном зеленом пальто и шляпке, а ля Глэдис Купер, популярная американская актриса…

Девушку это доктор где-то уже видел. Правда, давненько…

Черт побери!

Да это ж Лизанька Игозина — Егоза! Тайный агент Гробовского.

— Иван Павлович, помогите, — оглядываясь, прошептала Лиза. В больших карих глазах ее стоял страх.

— Они… они убьют меня. Как уже убили многих…