Олегархат районного масштаба

Глава 8

После Нового года я решила «ходить на работу». То есть просто стала работать не из своего кабинета дома, а сидела в кабинете, расположенном в здании Комитета. Огромная разница, ведь теперь мне приходилось на работу ходить! Ну а то, что до работы идти было неспешным шагом пять минут, во внимание можно было и не принимать, разница от перемещения на двести метров все равно была огромной: дома-то постоянно нужно было какие-то домашние дела сделать, а тут уже ничто меня от собственно работы не отвлекало. Плюс общаться с сотрудниками стало проще, и в какую-нибудь лабораторию зайти стало несложно. То есть и раньше было несложно туда из дому зайти, но даже внутренний настрой был теперь совершенно иным: я не «в гости» заходила, а шла по «своим владениям».

Да и сотрудники теперь меня все же иначе воспринимали: если в прошлом году они «все бросали» и начинали крутиться вокруг меня, пытаясь всё показать и рассказать, то теперь они в лучшем случае провожали меня глазами, а чаще вообще внимания на мое появление в помещении не обращали, продолжая заниматься своими делами. И даже когда я устраивала в какой-то лаборатории «производственное совещание», на него собирались лишь те, кто был для этого нужен. Например, когда я зашла посмотреть, как идут дела в «лаборатории матриц», ко мне подошел лишь один инженер, ведущий конкретную работу – а завлаб только «вежливо попросил» обсуждение вопроса вести «где-нибудь в коридоре». И это было совершенно понятно: люди работали, решали очень непростую задачу, а громкие разговоры их просто отвлекали.

А этот инженер (по фамилии Федин) очень сжато рассказал мне об обнаруженной проблеме и перечислил, какие эксперименты он собирается провести для того, чтобы найти путь их решения:

– Сейчас матрица изнашивается где-то за неделю работы, даже чаще дней за пять – но тут интересно то, что в последние пару дней производительность установки вырастает, а качество продукции улучшается.

– Это почему?

– Каналы успевают заполироваться. По идее за счет того, что трение уменьшается, и нагрев должен падать, но так как сырье изначально нагревается до ста двадцати… в общем, полированные каналы повышают производительность процентов на двадцать. И проблем тут ровно две: полировка каналов при изготовлении матрицы увеличивает ее стоимость более чем в полтора раза – что увеличивает и стоимость продукции. А вторая – скорость износа матрицы после полировки тоже несколько увеличивается.

– Отлично, и какие предложения?

– Я уже провел эксперимент с матрицей из лантанированой хромомолибденовой сталью: результат впечатляющий, матрица до двух недель работает практически без следов износа, а сколько времени потребуется до выхода ее из строя, я пока даже примерно сказать не могу.

– И почем эта сталь сейчас на базаре?

– Да, при этом матрица уже раз в десять дорожает, тут же не только металл дорогой, но и очень сложная его обработка. Поэтому на следующем этапе – я надеюсь, уже на следующей неделе начну эксперименты – матрицу из обычной стали мы попробуем покрыть слоем этой самой хромомолибденовой с помощью плазмотрона.

– Технология вроде отработанная, что так долго-то возитесь?

– Покрывать каналы матрицы изнутри… нужна была довольно непростая оснастка, ее на опытном заводе МВТУ обещают со дня на день доделать. Тут тоже цена матрицы вырастет вдвое, но если все получится, то экономический эффект получится вообще двойной: по моим расчетам срок службы матрицы будет минимум месяц, а сработавшуюся матрицу можно будет просто снова на восстановление в плазмотрон отправить – и восстановленная окажется уже дешевле новой, изготовленной по старой технологии.

– И когда ожидается результат?

– До нового урожая с гарантией!

– Что-то дополнительное нужно?

– Заявку я, как и положено, в базу занес, вчера еще, но успели ли ее в отделе снабжения прочитать, я сегодня не проверил… Но это не срочно, еще успею.

Проблема с матрицами сейчас вообще была на контроле у самого товарища Булганина. Потому что сельское хозяйство страны бурно развивалось (хотя и не совсем так, как в моей «прошлой жизни»), то есть совсем не так, как это было еще до моего рождения. Но все же бурно, и в прошлом году страна собрала небывалый урожай зерновых. Совсем небывалый, а кроме разнообразного зерна в СССР собирали и много всякого другого, используемого как для еды или корма, так и в промышленности. Но лично меня интересовало исключительно зерно – а точнее, то, что оставалось после его сбора и переработки. Сейчас интересовало, и поэтому у меня в Комитете уже второй год работала лаборатория, занимающаяся исключительно вопросом «оптимального использования отходов сельхозпроизводства». То есть лабораторий таких – работающих по отходам – было три, а одна работала исключительно над увеличением срока работы матриц.

Разработанные еще в МВТУ «автоматические котлы» получили сейчас довольно широкое распространение, но они изначально проектировались под использование древесных пеллет. И такие пеллеты теперь производились во многих лесоперерабатывающих предприятиях. А еще в пятьдесят седьмом этим очень заинтересовались изготовители подсолнечного масла, ведь у них в процессе переработки появлялись буквально горы шелухи от семечек, которые можно было пустить «на отопление» после гранулирования. И возможностью они в большинстве своем воспользовались – но тут выяснилось, что матрицы, неплохо работающие при гранулировании отходов древесных, очень быстро изнашиваются при работе с шелухой от семечек. А ведь их делали буквально из танковой брони!

Но броня эта хорошо от ударов и взрывов защищает, а вот истирается она все же довольно быстро. Впрочем, маслоделы этот момент предпочти игнорировать, все равно топить собственными отходами получалось гораздо дешевле, чем завозить топливо со стороны. Но когда я в позапрошлом году прикинула, сколько в полях сжигается соломы…

Не я прикинула, мне этот вопрос задали товарищи из Минсельхоза, прочитав где-то, что европейцы сейчас активно стали соломой жилье отапливать. И особенно этим увлеклись финны – но финнам было хорошо, у них хутора просторно по стране расставлены, так что «соломенную печь» размером с полдома им было где поставить. А у нас… я как раз вспомнила, что те же самые пеллеты и из соломы делались – ну и попросила «провести эксперимент». Эксперимент показал, что пеллеты из соломы получаются неплохие (правда, зольность у них вчетверо выше, чем у древесных), но матрицы, через которые продавливается соломенная крошка, изнашиваются очень быстро. И люди занялись именно матрицами…

То есть сначала они этим занимались буквально «для собственного удовольствия», но когда в Красном Холме заработала уже электростанция (правда, мощностью всего в четыре мегаватта), то Николай Александрович тоже очень вопросом заинтересовался. Ведь эта электростанция сжигала по сто тонн соломы в сутки, но только в Краснохолмском районе в прошлом году урожай соломы превысил двадцать тысяч тонн. И это только соломы, которую не использовали для всяких сельхознужд типа на подстилку скотине и тому подобного. То есть электростанция электричество народу давало буквально «на подножном корме» (ну, еще немного там «добирали» топлива, собирая всякий мусор по лесам). А когда товарищ Булганин прикинул, сколько в целом по Союзу соломы просто так сжигается в полях, то он передо мной поставил очень конкретные вопросы…

И это было понятно: в прошлом году в СССР каменного угля добыли полмиллиарда тонн. С большим трудом и проявляя настоящий героизм – а тут двести миллионов тонн очень неплохого топлива просто так засоряет атмосферу. Причем, как добавили накала страстей агрономы, уменьшая плодородие почв.

Так что финансирование строительства новой (на двадцать четыре мегаватта») «соломенной» станции в Бежецке шло уже за счет государственного бюджета, а Федор Павлович Вязников, сконструировавший котел для этой станции, получил орден Трудового Красного знамени. И с этим орденом (и всей своей командой котлостроителей) передислоцировался в Красный Холм. Потому что, вероятно, счел, то Красный Холм – не такая уж дремучая провинция: дважды в день оттуда в Калинин летали самолеты «Местных авиалиний», а новый аэродром «Местных» открылся непосредственно на окраине города, через дорогу от экскаваторного завода. Да и сам городок бурно развивался: мне все же Краснохолмский район в управление не передали (да я и не просила об этом), но денег на расширение и котлостроительного завода, и самого города правительство выделило немало. Настолько немало, что в городке появилась даже своя телестудия…

Хотя телестудии уже много где появились, во всех «моих» городах – так точно. Потому что небольшая команда инженеров-радиотехников комитета разработала и приступила к изготовлению (в Брянске, на телевизионном заводе) новеньких видиконов на основе оксида свинца. Которые на порядок превосходили по парметрам распространенные сегодня видиконы на селене или на сульфиде сурьмы – и потому с огромным энтузиазмом закупаемые компанией Грюндиг – ну а Комитет в качестве оплаты получал от немцев в том числе и крошечные – весом всего по три кило – телевизионные камеры, выпускаемые этой компанией. Пока получал: брянские телеинженеры мне пообещали сделать свою, полностью отечественную камеру весом до двух килограммов – ну а пока обустроить телестудию стало возможно вообще в любом городе страны.

Правда, чтобы в городе появилось свое телевидение, одной телекамеры было маловато (и даже двух телекамер было бы недостаточно), там еще требовалось всякое разное другое оборудование и – главное – телевизионная вышка. С оборудованием все же в СССР было не особо плохо, по заказу все нужное могли изготовить почти два десятка радиозаводов, а вот с вышками было не так весело. У меня даже возникла мысль во всех моих городках поставить по копии Шаболовской башни – только не московской, а тех, что стояли на Оке, но Сережа подал мне идею поинтереснее:

– Свет, тут меня твой архитектор попросил рассчитать прочность дома, который он спроектировал, точнее, программу расчета прочности помочь составить, через СНТО Бауманки. И мои студенты неплохо поработали, твоему архбюро программу расчета составили.

– Я рада за них. Это курсовые были или ты им на диплом это подсунул?

– Могла бы над мужем и не насмешничать, на кафедре математики МВТУ своих дипломников нет и быть не может. Но я о другом: ты позавчера вроде обсуждала, какие в городках телевышки ставить, а я как раз с ребятами из сто шестидесятого поговорил. В общем, у твоего архитектурного гения готов проект бетонно-каркасного двадцатиэтажного дома, на который, между прочим, легко взгромоздить еще и тридцатиметровый шпиль. А фрязинцы сказали, что если над шпилем поставить их новые направленные антенны, то излучение в здании будет вполне в пределах допустимого. Это, конечно, почти на двадцать метров ниже Окских башен, но любой район с такой телевидение покроет: там радиус уверенного приема получился порядка пятидесяти километров.

– Все это замечательно, но мне почему-то кажется, что такой домик получится подороже стальной башни…

– А ты поговори со своими архитекторами: они почему-то уверены, что такое здание наоборот позволит прилично денег на строительстве сэкономить.

Арифметику все же в школе неплохо выучила – и после разговора в архитектурном бюро сама убедилась: да, постройка такого здания в любом небольшом (до двадцати тысяч человек) городке – дело выгодное. Потому что в нижних этажах можно разместить школы, городские поликлиники, целый Дворец культуры с кинозалом и отдельным театральным залом, библиотеку, кучу магазинов и Дворец пионеров заодно. А экономия получится главным образом на коммуникациях. Не настолько большая, чтобы в результате строительство одного здания окажется дешевле кучи разных, но и дороже стройка тоже не станет. А если еще и использовать его в качестве телевышки, то выгода получается не столько финансовая, сколько по срокам строительства. И ведь ребята спроектировали сразу десяток таких зданий, правда, отличающихся друг от друга в основном внешней отделкой и незначительными мелочами. Так что я вызвала в Москву деда (в смысле, товарища Соболева), деда Игната (то есть все же товарища Бурова), главных архитекторов Красного Холма и Ряжска – и архитектурное бюро Комитета провело для них «презентацию». Пока что это слово популярности не завоевало, так что все свелось к обсуждению того, в каком месте городов такое чудище выстроить можно – а спустя неделю весь состав архбюро из Москвы разъехался для того, чтобы выбранные проекты «привязать к местности». Ну а я занялась прикидками, откуда на новые стройки взять денег…

Чисто технически с финансами проблем у Комитета не было: десять процентов очень приличной валютной выручки по текущему курсу переводилось в рублях на счета Комитета – и эти деньги Комитет мог тратить по своему желанию на что угодно. Еще несколько десятков миллионов рублей туда же поступали от продажи основной продукции уже множества заводов, но большая часть этих средств приходила на «безналичные» счета и с них зарплату, скажем, строительным рабочим платить было нельзя. А новые стройки вообще-то организовывались с расчетом на то, что основой строительных коллективов будут студенты из стройотрядов, которым «безналичка» в принципе была не нужна. Так что приходилось очень серьезно изысканием средств заниматься, и мне в этом даже «бухгалтера в штатском» помочь особо не могли.

Однако внезапно (то есть почти что по плану) получилось и эту проблему решить: в марте в Приозерной (с опережением планового срока почти на два месяца), в апреле в Благовещенске (на месяц раньше срока) и в мае в Ряжске (всего на неделю до планируемой даты) заработали новенькие швейные фабрики, собравшие в своих стенах большую часть безработных женщин этих городов. То есть женщин фабрики собрали еще раньше, когда они только строились: чуть ли не треть строителей как раз эти женщины и составляли – а теперь они радостно (потому что за довольно приличные зарплаты) они начали производить «товары народного потребления», приносящие самые что ни на есть наличные деньги в бюджет Комитета.

Понятно, что чтобы что-то сшить, нужны были ткани – но с ними тоже серьезных проблем не возникло. Потому что в Приозерном шились легкие (граммов по триста весом) плащи из полипропиленовой ткани «собственного производства» (то есть изготавливаемой все же на заводе в Мытищах, куда был поставлен купленный мною ткацкий станок), в Благовещенске выпускались штаны и куртки из довольно плотной материи (конопляной, произведенной из матерки, производимой где-то в Молотовской области), а Ряжск шил детские куртки и комбинезоны из мало востребованной капроновой ткани. Теплые куртки, «демисезонные», и совершенно зимние комбинезоны, причем в качестве утеплителя использовался синтепон. На куртки шел синтепон из полипропиленового волокна (его уже производили достаточно для работы этих фабрик, для чего на Московский НПХ теперь пропан в цистернах привозили, так как даже «опытная установка» могла полипропилена произвести раз в десять больше, чем получалось сделать «из местного сырья»), а для комбинезонов использовался лавсановый. Такой – после проведения испытаний – в огромных количествах заказала армия, но, как всегда, планы разных министерств немного не совпали: самого полиэтилентерефталата делалось уже много, а промышленные установки для производства пустотелого волокна в Мытищах только еще изготавливались. Но опытной установки на снабжение материалом фабрики детской одежды хватало…

В общем, всего хватало. Но хватало настолько впритык, что приходилось всю логистику буквально в ручном режиме отслеживать и направлять. И периодически ткань в Приозерный или в Ряжск приходилось даже самолетом возить чтобы фабрики не простаивали. Но благодаря тому, что у меня всегда перед глазами была самая актуальная информация по всем моим производствам, получалось все эти заводы и фабрики обеспечивать всем необходимым для бесперебойной работы.

Конечно, работа диспетчером отдела снабжения – это не совсем то, о чем я мечтала. Но пока эту работу никто другой выполнить не мог. У меня три молодых девушки такую работенку все же осваивали, но у них проблем с обучением было более чем достаточно: как бухгалтера и даже как экономисты они работать самостоятельно уже могли – но вот с освоением вычислительной техники у них было пока неважно. Неважно и у меня было, все же нынешние интерфейсы пока даже до мало-мальски приемлемого уровня не дошли – но я-то могла и просто запрос на SQL составить несложный, а они… в общем, пока только учились.

Вдобавок, если с «родными» предприятиями все было в доступности (и вся нужная – и актуальная – информация имелась в базе данных), то со «сторонними поставщиками» картина выглядела куда как печальней. И не только из-за сложностей в получении этой самой актуальной информации, а в основном из-за того, что мои заказы (особенно внеплановые) часто никто вообще выполнять не желал. Даже за деньги не желал – и с такими поставщиками приходилось мне разбираться лично.

В «прежние будущие времена» все было просто: приехала на Ламборгини, вся из себя одетая в костюмчик от Живанши и с Брегетом на руке – и все становятся рады тебе всячески услужить. А здесь и сейчас такие замашки могли привести лишь к строго противоположному результату. Так что в поездки к смежникам я отправлялась в самой строгой одежде – обычно в костюмах серых тонов – и без каких бы то ни было побрякушек. Но обязательно при всех орденах: сейчас ордена на людей действовали пожалуй даже посильнее, чем Ломбаргини с Патеком вместе в моей старости. Хотя в особо запущенных случаях и ордена не помогали, но у меня для таких было «оружие» помощнее. Оружие под названием «Елена Николаевна»…

Широко распростерла крылья свои над Россией полупроводниковая промышленность, и на каждом предприятии, с этой промышленностью связанным, имелся свой первый отдел. Который подчинялся соответствующему управлению КГБ, во главе которого стояла полковник Елена Николаевна Суворина. И Лена была просто по долгу службы в работе всех этих предприятий (точнее, в работе этих первых отделов) разбираться досконально. И она разбиралась, постоянно осваивая самые разнообразные новые знания, да так осваивая (и внося свои предложения по организации работ), что незадолго перед Новым годом она стала доктором наук. А так как в ее управлении по всем многочисленным предприятиям числилось уже заметно больше тысячи человек (причем подавляющая их часть была офицерами), то после Нового года Лене было присвоено звание генерал-майора КГБ. Просто потому, что по мнению того же Павла Анатольевича она единственная разбиралась во всей полупроводниковой кухне, а в управлении полковников (в региональных отделениях) было уже чуть меньше десятка. И чтобы полковники-мужчины не возбухали, что ими командует полковник-женщина (это я так думаю, что поэтому, уточнять у товарища Судоплатова не рискнула), КГБ ее генералом и сделал. А я этим воспользовалась: когда заранее было известно, что с очередным поставщиком договариваться будет трудно, я к нему в гости приезжала в сопровождении Лены. Для которой сама лично сшила новенькую парадную форму. Почти не поменяв ничего в дизайне, просто там слегка заузила, тут немножко расширила – но в результате Лену в форме можно было хоть на подиум выпускать. Но на подиумы она не выходила, а (едва удерживаясь от смеха) шла на полшага позади меня и немного справа – и перед началом всех разговором коротко представлялась:

– Генерал-майор КГБ Суворина, секретарь Светланы Владимировны.

Обычно на этом переговоры и заканчивались, а иногда ко мне с таких предприятий приезжали гонцы с предложениями о поставках еще чего-то сверх плана. И я иногда даже не отказывалась: так, в Ряжск я заполучила именно «сверх плана» два генератора по тридцать два мегаватта из Лысьвы и две турбины для них из Харькова. Ну а котлы я предпочла все же силами Комитета выстроить: четыреста тысяч тонн Рязанской соломы сами себя точно не сожгут…

Зато во всех этих хлопотах почти незаметно прошло завершение работ по заказу Судоплатова по системам шифрования, а к осени и первые образцы роутеров встали на испытания. Ими соединили Ряжск с Москвой, а в Москве отдельные линии протянули в Кремль и во Внешторг. Там и машинки вычислительные поставили, из последней серии «универсальных машин» – не на столы, понятное дело, к Булганину и Патоличеву, а их секретарям, но Николай Семенович нововведение мгновенно оценил, получив возможность в любой момент точно сказать, сколько компов он может продать очередному импортному покупателю. Правда, пока он мог сказать это довольно примерно, Казанский завод ЭВМ только приступило к выпуску таких агрегатов, но ему хватало.

А вот Павлу Анатольевичу не хватало, и он приехал ко мне в Комитет с важным вопросом:

– Светлана Владимировна, вы сейчас начали поставки за рубеж самых современных отечественных вычислительных машин…

– Нет, я начала поставки машин, которые были самыми современными полгода назад. А сейчас сразу два завода приступили к производству элементной базы нового поколения, и себе мы будем ставить машины, уже на порядок лучше того хлама, который я отправляю за границу.

– Но ведь это самые новые машины, которые Казанский завод только в конце августа освоил в производстве!

– Да, потому что Казанский завод к моему Комитету не относится. Но не закрывать же его, тем более что его продукцию буржуи с радостью приобретают. Казань еще пару лет будет буржуев радовать, ну а мы с грустью будем использовать что-то гораздо лучшее.

– Почему с грустью? – удивился Судоплатов.

– Потому что современное программное обеспечение возможности этих машин позволяет использовать хорошо если на треть. А программы мало что стоят огромных денег, так их еще быстро и разработать невозможно. Но если вы поможете…

– Лично?

– И лично тоже. Есть пятнадцать минут поговорить?