Олегархат районного масштаба

Глава 16

Итальянская компания «Оливетти» делала пишущие машинки, и делала их очень неплохо. К тому же делала она их очень много, и всегда старалась быть «на острие пишмашного прогресса». Поэтому когда в Европу хлынули советские бухгалтерские вычислительные машины, «Оливетти» в стороне не осталась. Потому что бухгалтерия – это овердофига всяческих бумаг, а поставляемые сЭВМ германские «Зоемтроны» печатали буквы на этой бумаге довольно медленно, примерно по десять штук в секунду и даже еще медленнее. А у итальянцев была серийная электрическая машинка, которая бумагу пачкать могла со скоростью уже в тысячу двести символов в минуту, причем пробелы в число символов не включались: там каретка просто перескакивала на большее расстояние, на пробеле не задерживаясь. И на многих пробелах подряд точно так же не задерживаясь, а ведь бухгалтерские таблицы на три четверти из пробелов и состоят, так что «Оливетти» по факту обгоняла немцев практически впятеро.

Правда, чтобы она так обгоняла, инженерам итальянской компании пришлось существенно поработать над интерфейсом клавиатуры (через который доработанные машинки к компу теперь подключались), и в процессе ковыряния с компом у кого-то из этих инженеров возникла идея превращения машинки в самостоятельный «текстовый процессор». И идею эту они воплотили, через заднее неприличное место воплотили, вытащив необходимые для процессора микросхемы из купленного в магазине компа. Но комп в сборе – игрушка очень недешевая, так что руководство «Оливетти» начало закидывать удочки на предмет продажи им нужных комплектующих россыпью. Однако сотрудники «Внешторга» стояли непокобелимо и за деньги буржуям микросхемы продавать отказывались. И за пишущие машинки отказывались, ибо нечего советского бухгалтера иностранщиной запугивать, тем более что в советских бухгалтериях вообще почти везде строчные принтеры уже стояли. Но все же во «Внешторге» люди сидели глубоко разумные и итальянцам сделали намек, а те его поняли…

Итальянская компания «Оливетти» делала пишущие машинки, и делала их очень хорошо. А чтобы делать лучшие в мире пишущие машинки, они для своих заводов сами и станки делали, тоже в чем-то лучшие в мире. У них даже собственное станочное производство имелось – но вот на сторону они свои станки не продавали. Потому что эти станки позволяли делать лучшие в мире пишущие машинки – и больше ничего, поскольку были эти станки очень «узко специализированные». Но фокус заключался в том, что они, собственно, не с нуля станки делали, а просто станки других станкостроителей аккуратно «допиливали» под свои нужды, и «допиливали» они станки, которые покупали буквально по всему миру. Ну а весь мир им любые станки продавал: компания-то была сугубо капиталистической из капиталистической страны, входящей в НАТО, так что ограничений на поставку оборудования им не было. И руководство «Оливетти», правильно восприняв намеки наших «Внешторговцев», предложили простую сделку. Особо, правда, оговорив то, что никто об этой сделке узнать не должен, так как в противном случае им уже никто ничего продавать не станет.

Понятно, что в СССР никто рекламировать подобную сделку в прессе и не собирался, однако на пути ее реализации возникли «определенные препятствия». Понятно, что проще всего станки можно было спрятать где-нибудь на заводах Средмаша – но товарищ Славский – Средмашевский министр – уперся как баран и заявил, что «в его закрытых городах посторонних предприятий не будет». То есть он решил станочки себе прибрать – но товарища Патоличева такое желание не порадовало. Потому что Николай Семенович очень хорошо представлял себе, как производство станков с ЧПУ отразится на всей советской промышленности, но так же хорошо понимал, что у Славского получить детали для обновляющегося (пока лишь в мечтах) Гомельского завода не выйдет. Других именно «полностью закрытых городов» в стране не было, так что остался лишь вариант станки разместить в «специальных районах», подчиняющихся КПТ – точнее, лишь в одном из них, где «закрытость» была не хуже, чем у советских атомщиков. Но и здесь оказалась засада, причем ну уж очень засадная: сотрудники ведомства Павла Анатольевича выяснили, что информация о любых безналичных платежах между министерствами СССР каким-то образом утекает в закордонье, но пока не выяснили даже точное место утечки: это мог быть Госбанк, Минфин или тот же Госплан. И во всех этих местах назначение денежных переводов было известно.

Причем переводы «по безналу», похоже, буржуи отслеживали вообще все, в том числе и межреспубликанские. Но одно место все же было закрыто и от Госбанка, и от Минфина, и от Госплана – просто потому, что любые платежи через сберкассы считались платежами за товары народного потребления представителями этого народа и они никого не интересовали. То есть Госбанк и Госплан учитывал лишь общие суммы налички, которые советские граждане потратили где-то – и им этого для своих нужд зватало. Так что если строить новенький заводик «за наличку», то никто (из возможных буржуйских осведомителей) этого бы не заметил.

Правда, они бы заметили, если бы любая организация перечислила на счета явно подозрительной личности кучу денег из бюджета. Из любого, за исключением одного-единственного источника. Точнее, из двух источников: если бы денежки этой личности перечислялись бы из бюджета республиканского ЦК партии или из республиканского же бюджета комсомольской организации. Потому что партийные (и комсомольские) бюджеты советские финансисты даже права не имели проверять – ну, до определенных пределов. Так что если бы мне какая-то республика, точнее, ЦК партии из какой-то республики выдал сугубо партийную премию, то такая информация точно за рубеж бы не утекла.

Петр Миронович согласился меня крупно премировать только после того, как Николай Семенович ему всю эту схему подробно расписал, причем для пояснения некоторых деталей схемы пришлось еще пригласить в гости и «бухгалтеров в штатском», которые ее, собственно, и разработали. И в конечном итоге мы договорились, что я за «внедрение передовых полупроводниковых технологий в республике и огромный личный вклад в строительство полупроводниковых заводов» получу неназываемую вслух премию ЦК компартии Белоруссии, а если денег все же на стройку не хватит, то меня еще и белорусский комсомол премирует. А денег может не хватить: как очень верно заметил Петр Миронович в процессе обсуждения, я-то подсчитала только расходы на постройку нового цеха, а чтобы цех заработал, ему еще и электричество потребуется – а вот электричества все же не хватало вообще везде.

В той же Рязанской области общая мощность областных электростанций едва перевалила за двести мегаватт, пятнадцать из которых обеспечивали колхозные «малые ГЭС» мощностью буквально от пятидесяти киловатт. И колхозы, между прочим, с областью «своим электричеством» делиться не собирались. Самое забавное, что и в моем районе появилась такая «малая ГЭС», на могучей речке Хупте. В одном месте этот ручей падал на полутора километрах больше чем на десяток метров, и местные МТСовцы, героически насыпав по двум берегам речки высокие (как раз полуторакилометровые) дамбы воздвигли гигант гидроэнергетики мощностью в шесть сотен киловатт. А если учесть, что самые мощные ГЭМ в области были на Оке (в один мегаватт) и на Мокше (в два), то Хуптинская ГЭС в этом ряду смотрелось тоже довольно впечатляюще.

Причем руководство трех МТС строили ее исключительно своими силами (правда, проект они все же заказали в МЭИ, хотя и у студентов), и станция получилась у них довольно современная, там даже автоматика управляла углом наклона лопастей на турбинах. Но все равно она была именно «наколенным изделием из дерьма и палок»: турбины хотя и были поворотно-лопастные, но изготовили их на авторемонтном из обычной инструментальной стали. То есть из той, которая под руку подвернулась, и было ясно, что надолго их просто не хватит…

Так что мои идеи по «внезапному увеличению электромощностей в области в два раза» нашли глубокое понимание у товарища Патоличева (да и не у него одного). Так что, когда Петр Миронович подписал с итальянцами контракт, он еще раз ко мне заехал и поинтересовался:

– Светик, а у КПТ нет намерений выстроить совершенно перспективный завод по выпуску паровых турбин? Если ты что-то новенькое вдруг изобретешь, не по тематике Комитета, конечно, но дающее большой экономический эффект стране, авторских мы, я думаю, на такой заводик наскребем…

Николая Семеновича понять было можно: для будущей (уже строящейся) Ряжской ТЭЦ котлы делались как раз «соломенные», даже несмотря на то, что районы (и даже Рязанская область целиком) электростанцию топливом обеспечить не могла, солому Комитет «законтрактовал» большей частью уже в соседней Липецкой области. Но если взять в целом по стране, то на соломе теоретически можно было получать до восьми гигаватт базовой мощности – а это могло стать очень даже заметным дополнением у нынешней генерации. К тому же в котлы можно было не только солому пихать: в стране росло много стеблей подсолнуха и хлопчатника кукуруза тоже недостатком горючих материалов не баловала – в общем, много всякой горючей дряни на полях произрастало, так что на «всяком мусоре» было совершенно реально и десяток гигаватт получить – но Петр Вязников привел весьма обоснованные расчеты, показывающие, что на мусоре можно с хорошим качеством производить пар для турбин максимум мегаватт шестидесяти, а при большей мощности просто половина пеллет в трубу вылетит так и не сгорев, так что гигаватты эти получить можно было лишь применяя «дробное питание». Однако в планах у СССР в основном числились «энергетические гиганты» с генераторами (и турбинами) больше сотни мегаватт, и все нынешние заводы в этих планах уже учитывались. А позволить на заводках «нарушать производственную дисциплину», как сейчас решили сделать брянцы с Механического, руководство страны не могло. Ладно, какая-то бешеная комсомолка уговорила народ ударно потрудиться на субботниках – но это можно раз позволить, ну два, а разрешать постоянный десятичасовой рабочий день было нельзя. Даже идеологически нельзя, к тому же тут еще и «внешняя политика» сильно влияла: наверняка враги-империалисты раззвонят на весь мир, что «в социалистических странах рабочий люд злобно гнетут». Так что мысль о новом заводе мне тоже была понятна – но его я «за свой счет» строить точно не собиралась. И по «идеологическим» причинам, и по личным…

О «энергетической безопасности» все же в СССР не одна я думала, таких думальщиков у нас более чем хватало. Те же директора трех Ряжских МТС… или дед. В Приозерном тоже избытка электричества не наблюдалось, его, конечно, заводам хватало – но вот с топливом там периодически случались неприятные перебои. Причем не столько с топливом для электростанции, сколько с топливом для цементного и кирпичного заводиков – и деду это сильно, конечно же, не нравилось, он там очень много еще из задуманного выстроить не успел. Еще недостаток уже электричества очень не нравился «дяде Саше Бурову», у которого минимум раз в неделю отключался (по счастью, планово) завод по производству бетонных столбов для ЛЭП. А это он вообще считал недопустимым, так как столбы в центрифугах должны были крутиться по многу часов, и отключение завода всего лишь на час завод этот «вырубало» больше чем на полсуток, и поэтому «деды» решили проблему решить кардинально. Там же все недалеко (ну, километров двести на Урале вообще считается «рядом»), и они, обговорив все вопросы с энергетиками, приступили к строительству «хозспособом» новой электростанции. А так как насчет острого дефицита паровых турбин они были в курсе, то электростанцию они решили строить водяную. Только вот не просто ГЭС, а гидроаккумулирующую.

На Ике (это речка такая, если кто не знает) довольно много мест, где берег поднимается над руслом метров на сто, а в одном месте в полутора километрах от берега вообще на высоте ста тридцати метров раскинулось плато в несколько квадратных километров – и вот пару из этих квадратов было решено задействовать под верхнее водохранилище ГАЭС. Ну а внизу, поскольку речка-то маленькая, надо было и нижнее водохранилище выстроить.

Энергетиков такая идея очень заинтересовала, поскольку на Урале ночами заметный избыток электричества с угольных станций образовывался, а девать его было, в общем-то, и некуда, Единую Энергетическую Систему СССР пока с Уралом не соединили – а угольные электростанции были вынуждены работать с резко уменьшавшейся нагрузкой, что им на пользу явно не шло. И по расчетам, «лишней» мощности на Урале ночами имелось до четырехсот мегаватт – и вот ее и решили направить на перекачку воды из нижнего водохранилища в верхнее.

Причем стройка сразу начала «избыточное электричество» потреблять: чтобы просто поднять кучу грунта, нужного для постройки дамб на горе, были поставлены электрические ковшовые транспортеры, и привезенную по железной дороге глину наверх ими поднимали как раз ночами, а по дамбе землю развозили двадцатитонные карьерные троллейбусы-самосвалы. Но этим всем все же профессиональные гидростроители занимались, а деду – как человеку, показавшему себя в качестве опытного руководителя строительства промышленных предприятий – поручили руководство строительством городка для этих самых гидростроителей. Двух городков: в селе Большеустьинское, которое было райцентром, и в деревне Нижнее Бобино, на околице которого должно было появиться нижнее водохранилище. И дед, мне кажется, с задачей справился блестяще. То есть строительство городков еще только началось, но он потребовал передачи под свое управление всего Мечетлинского района (тут же переименованного в Большеустинский), и башкирские власти немедленно пошли ему навстречу. Мало кто может отказать в небольшой просьбе простому советскому инженеру, если эту просьбу так сильно поддерживает первый зампред КГБ…

Я, когда узнала о таком его «достижении», не удержалась и, отловив его по телефону, поинтересовалась: «какого хрена»? Мне и с одним районом крутиться приходится как белке в колесе, а тут на ровном месте еще один подсовывается, причем по размеру заметно больший. Но дед, меня выслушав, ответил, несмотря на разговор по «защищенной линии», очень уклончиво:

– Я вам потом все расскажу, попозже, при личной встрече. Но убежден, что вы со мной полностью согласитесь в том, что так надо.

Ну да, раз надо, то надо, и ведь не одному деду, Павел Анатольевич, очевидно, тоже так считает. И, вероятно, считает, что я и с этой задачкой справлюсь, как справлялась уже с кучей других. Ведь не просто же так он ко мне «секретаршей» генерала КГБ назначил – а я навсегда запомнила Ленину сентенцию о том, что в Комитете я всем руковожу. А она – командует… хотя у меня ни малейших претензий к ее «командованию» не было: с кадрами в Комитете все было просто великолепно. Да и не только в Комитете…

В самом начале июля в Москве навсегда закрыл свои двери театр «Ромэн»: у них больше денег не было для содержания труппы и все «артисты» просто разбежались. А денег у них не стало потому, что еще весной было принято закрытое постановление Совмина о прекращении бюджетного финансирования большинства театров, что лично меня сильно порадовало. То есть театры перестали финансировать именно из госбюджета, никто не запрещал их денежкой подкармливать из бюджетов, скажем, областей или республик – но и у тех избытка денег все же не было. Что, впрочем, на количестве театров в стране практически не сказалось: очень многие собирали полные залы и проблем с финансами вообще не испытывали. А некоторые театры как раз после постановления и возникли: людей творческих в стране было много, а получить хотя бы моральную поддержку от местного руководства в принципе большого труда не составляло. Да и помещений для таких театров найти было не особо сложно: клубы хотя бы минимальной пригодности для выступлений в каждом приличном селе имелись, а в большинстве городов и Дворцы культуры давно уже не стали чем-то удивительным. Опять же, репертуар стал более доступен и разнообразен: например, Женька – моя бывшая соседка по комнате в общаге – пригласила меня на премьеру своей пьесы в Волоколамский театр драмы и комедии… жалко даже, что я не смогла к ней на это мероприятие скататься: она обещала мне показать «комедию из жизни студентов». Хотя у меня и без театров комедий хватало.

Самая веселая комедия случилась, когда фрязинцы притащили мне «на посмотреть» американскую нелицензионную копию нашего четырехбитного микропроцессора. Ну что, схему они разобрать сумели и сделали процессор почти таким же. Но лишь почти: судя по всему, в тонкостях КМОП-технологии они не разобрались и схему повторили на технологии ТТЛ. И вот тут-то вся «почтявость» и сыграла: у них с очевидным трудом (для фрязинцев очевидным, я все равно в этом ничегошеньки не понимаю) получилось влезть в топологию с шагом в шесть микрон, но это бы и плевать. А не плевать было на то, что за счет заметно больших емкостей элементов у них рабочую частоту не вышло задрать больше полумегагерца. Все равно для американцев это был прорыв – но комп на таком процессоре считал со скоростью порядка пятидесяти тысяч коротких операций в секунду, а общая шина тормозила так, что ни о какой транспьютерности изделия и говорить не приходилось. Так что собрать из кучи кристаллов суперкомп они даже теоретически не могли… пока не могли. Впрочем, и такой процессор нашел себе неплохое применение: янки тоже начали делать калькуляторы. Довольно простенькие и пока всего лишь восьмиразрядные (то есть на восемь десятичных разрядов). Для калькулятора им пришлось еще с десяток разных микросхем изобрести – но мне стало понято, что за океаном денег на микроэлектронику решили потратить много. Пока – просто много, а не очень много, и передо мной встала задача задушить фашистскую гидру в ее собственной берлоге. То есть, конечно, задавить ростки американской микроэлектроники в зародыше, используя американские же законы.

Понятно, что ни в какие суды по поводу патентных прав я иски подавать и не собиралась: и так ясно, что их даже не примут. Но у американцев существует один бог: деньги, и с помощью «честной конкуренции» такое проделать было в принципе возможно. А если не выйдет, то есть, в конце-то концов, и конкуренция нечестная. Я же не просто так через товарища Патоличева поместила на склады почти десяток тонн индия…

Я снова собрала своих специалистов (фрязинцев не приглашала: оттуда все очень нужные мне товарищи уже переселились в Ряжск, поскольку из Ряжска, скажем, в Москву добираться стало быстрее и проще), и поставила перед ними новую задачу:

– Мне даже неинтересно знать, сколько часов в сутки вы будете корячиться над решением задачи. И даже если кто-то из вас помрет от переутомления… то я прикажу тушку этого идиота перемолоть в дробилке и выкинуть что получится в метановый танк: пусть хоть так дебил пользу народному хозяйству принесет. Так что польза от вас в любом случае для меня будет, а вот какая после решения окажется польза для вас лично, я и представить не могу. То есть я-то могу. Но, боюсь, если я заранее о ней расскажу, то некоторые товарищи по фамилии Пономаренко меня с какашками сожрут за растранжиривание социалистической собственности. Вопросы у вас есть ко мне?

– Есть, пока только один: на сколько мы можем задейстовать мощности завода?

– Ну, кремнелитейню вы можете целиком под себя пока подгрести, а серийные линии лучше все же не трогать: они для вас денежку зарабатывают. Но сейчас на заводе новая линия монтируется, так что если вы до окончания монтажа успеете задачку решить, она вашей сразу будет.

– Тогда второй вопрос: с химиками кто договариваться будет?

– Ну не я же! Вам задача поставлена, а рамках этой задачи полномочия выделены – вот полномочиями и пользуйтесь.

– А я чего спрашиваю: у меня сестра в Менделавке преподает, и, думаю, химическую часть со своими студентами она в тамошнем СНТО решить будет в состоянии. Но за работу нужно будет все же кое-что платить…

– Ты сколько лет уже в СНТО не работаешь, что правила забыл? Не кое-что, а в соответствии с нормативом, а у Комитета денег, слава богу, на зарплаты людям вроде хватает. Но советую обратить особое внимание: как только вы задачу решите, денег и на премии сразу станет очень много – но не раньше, чем вы ее решите. Все понятно?

– Вроде все. Так мы пошли уже?

– Да, идите и работайте на мою мировую славу. И кто восславит меня громче всех, тот получит сладкую конфету…

В целом задачку перед инженерами я поставила не особо и сложную: нужно было морально и финансово задавить американскую калькуляторную промышленность. Причем с точки зрения производства нужных микросхем тут вообще ничего (почти ничего) делать не требовалось: в Минске уже выпускались (по «старой», пятимикронной топологии) микросхемы, из которых калькулятор и пионер бы мог собрать. С точки зрения технологии я предложила им все эти микросхемы поместить в один корпус, причем не на один кристалл, а в корпусе несколько кристаллов вместе собрать – а это была работа для технолога средней руки максимум на неделю. Так что ребятам было нужно всего лишь разработать новый кристалл управления индикаторами – и сами индикаторы, конечно.

Лучше всего было бы использовать индикаторы на жидких кристаллах, но я даже примерно не представляла, из чего они делаются. А, судя по тому, что пока они нигде не всплыли, и никто в мире этого не знал. Но зато я знала, что такое светодиоды (и не только я это знала, их даже иностранцы потихоньку делать начали, правда пока лишь в сугубо лабораторных целях) – и вот все, что я знала, я парням и рассказала. В том числе и про гетеропереход из нитрида галлия в нитрид галлия-индия. Рассказала – и просто пошла домой: все же Зоя оказалась девочкой довольно прожорливой и к моим опозданиям на кормежку относилась очень… громко. Так что я о выданном задании и не вспоминала, причем не вспоминала аж до двадцать седьмого августа. А вспомнила об этом потому, что ко мне в гости заявилась небольшая делегация (то есть все, кто на том совещании в июле присутствовал) и их «вожак», протягивая мне небольшую коробочку из черной пластмассы, ехидным голосом поинтересовался:

– Свет, тут народ интересуется: конфета-то сладкая где? Ты же обещала…