Олегархат районного масштаба

Глава 17

Коробочку я осмотрела с большим удовольствием: все же, как ни крути, мне принесли первый в мире (в этом мире) карманный калькулятор. Его даже можно было бы в какой-нибудь музей поместить, чтобы потомки на него смотрели и восторгались – но нельзя. Потому что функционально это был именно «карманный калькулятор», а вот эргономически…

– Прежде чем вымогать незаслуженные конфетки, вкратце расскажите, что вы успели за это время сделать. А я подумаю, вы хоть на сахарок-то простой наработали или нет…

– Ну, сама смотри: мы четыре микросхемы калькулятора запихнули в один корпус…

– Великое достижение, что и говорить…

– Ребята разработали… то есть запрограммировали ПЛМ четырехбитную на генерацию сигналов на индикатор диодный… тут пока поставили разные индикаторы, поэтому циферки разноцветные, но ты сама самый красивый цвет выбери, синий не выбирай, они больно тусклыми выглядят. Дополнительно поставили схему зарядки аккумулятора от «Пионера», так что он может работать и от сети, через «Пионеровский» же блок питания, и от своего аккумулятора. Но можно и просто «Крону» ставить, только от «Кроны» он примерно полтора часа работает, мы проверяли.

– Это все?

– Нет. Зеленые индикаторы мы успели изготовить на пятимикронной линии, и на том же кристалле дешифратор теперь стоит, не программируемый, сразу готовый. Но и красный, и желтый мы тоже можем по той же технологии теперь сделать.

– Ладно, на сахарок вы заработали. А что у нас с клавиатурой? Вы у меня где-то карман видели, в который это ваше чудище поместиться сможет? У меня даже на этом халате карманы не такие обширные.

– Свет, ты просила сделать калькулятор…

– Я просила сделать карманный калькулятор! За семисегментные индикаторы… кто у вас ими занимался?

– Группа Старикова из Брянска, в основном они все их делали, ты же такую гамму полупроводников предложила проверить, что там человек девять еле справиться успели. И это не считая мастеров на линии. А тут мы только синие и фиолетовые проверяли, но ты же сама видишь, какие они получились тусклые.

– Мы их временно отложим, но про них все же забывать пока не станем, для них я другое применение уже придумала. Старикову, конечно, орден я постараюсь выбить, да и всю его группу всяко не обделю, а вот с вами у меня разговор другой будет. То есть не с вами, вы, я гляжу, просто взяли готовые кнопки…

– Но других-то нет!

– Есть другие… значит так, выбирай, кто сейчас полетит в Приозерный: там программаторы контроллеров как раз на других кнопках делаются… то есть прямо сейчас полетит, сразу по выходу из квартиры. А вы бегом в первый отдел, забирайте там схему контроллера этой кнопки и садитесь сочинять контроллер клавиатуры, на которой будет уже… сколько тут, двадцать кнопок? Вот на двадцать кнопок контроллер и разрабатывайте. В однокристальном исполнении, и я буду очень рада, если вы уложитесь в два квадратных миллиметра кристалла. А теперь главное: нам очень скоро потребуются сотни тысяч таких калькуляторов… нет, не таких, конечно, уберите от меня это убожество. Калькулятор должен поместиться к футляр размером в семь на пятнадцать сантиметров, в крайнем случае восемь на пятнадцать, и толщиной не свыше двух сантиметров. И он просто обязан быть еще и красивым! Пошлите кого-нибудь в Строгановку, что ли, найдите там кого-то с приличным художественным вкусом, пусть внешний вид прибора вам специалист придумает такой, чтобы его было просто в руки брать приятно. Учтите: мы не в наши войска их будем поставлять, в буржуям продавать! Так что если художники придумают не один вариант, а, скажем, десяток, то выберите лучшие и запускайте их в работу: притворимся, что у нас разные производители люто друг с другом конкурируют.

– Это зачем?

– Конкурируют и друг другу цены на рынке сбивают, так мы создадим впечатление, что поставки в буржуйские страны пойдут по минимальным ценам. Кстати, а кто-нибудь хотя бы примерно прикинул, почем это чудище у вас получается?

– Прикинули. Если… когда индикаторы будут серийно выпускаться, то вся машинка в сборе получится примерно за двести пятьдесят рублей, это без аккумулятора и, конечно, без корпуса. А корпус, да и клавиатуру тоже, мы пока посчитать не можем, их же вообще еще нет.

– Пока и не нужно корпус с клавиатурой считать, мне просто порядок величины прикинуть. И получается вполне приемлемо. Вы, ребята, уж постарайтесь как можно быстрее выдать коммерческий продукт, годный для поставок буржуям.

– Свет, а почему ты сейчас только о буржуях говоришь? Думаешь, советским людям такие калькуляторы не нужны будут?

– Советские люди пока перебьются. Но не потому, что они недостойны, а потому, что сейчас этими калькуляторами дешевыми мы будем в зародыше убивать американскую полупроводниковую промышленность – а ее нужно убивать, пока она маленькая, то есть как можно скорее. И мы должны направить на эту войну – а это, мои дорогие, именно настоящая, хотя и технологическая, война и есть – все силы и все ресурсы страны. А так как на этом фронте почти все ресурсы тут у меня в комнате и собрались… Ладно, вон там, в буфете, стоит ваза с конфетами, можете взять себе по «Мишке». Но только по одному, остальные я вам скормлю когда первый серийный калькулятор будет продан в американском магазине. Все, всем спасибо за визит, идите работать дальше. И да, – продолжила я, когда ребята уже выходили за дверь, – премию в размере месячного оклада вам как раз в получку и выдадут…

За лето население нашей квартиры снова выросло, и теперь у нас жили уже три Сережиных племянницы. То есть сначала три приехали, но одна благополучно завалила приемные экзамены в институт, а остались Машка, поступившая почему-то в Станкин, и Оля, которая никуда не поступала, а просто решила (причем сама, ее мать была против, просто на Сережины уговоры поддалась) два года до поступления поучиться в московской школе. Школа у нас была буквально во дворе дома, так что это было очень удобно – и для девочки, и для меня: Оля с удовольствием и с Васей гуляла во дворе (не в школьном все же), и в магазин за хлебушком бегала. А еще она прекрасно рукодельничала, и мы с ней вдвоем обшивали наших домашних. То есть главным образом Васю и Зою, но вот Сереже теперь все рубашки шила именно племянница, так что муж мой наконец-то стал выглядеть не полным чучелом. Для меня так и осталось секретом, почему в СССР мужские рубашки все шили, мягко говоря, весьма убогонькие. По дизайну убогонькие, а вот ткани для них были просто великолепные, любые буржуи обзавидовались бы… если бы не крой.

И больше всего это меня удивляло потому, что ведь советские «легкие промышленники» на самом деле старались делать одежду покрасивее, лучшие ткани выбирали – а получалось почему-то… именно оно. Но удивлялась я лишь до тех пор, пока не пообщалась с одной преподавательницей из текстильного, с которой обсуждала возможность производства детской одежды на новых фабриках, строящихся в селах «специальных районов» для того, чтобы там люди и зимой деньги могли заработать. Вопросы были довольно непростые: как обеспечивать оптимальный раскрой тканей непрофессиональными закройщицами. Какие операции нужно обязательно обеспечивать машинами, а какие допустимо даже в массовом производстве и ручками выполнять. И как раз при обсуждении последнего вопроса она заметила:

– У вас подход к швейному производству вообще неверный, для массового пошива модели нужно максимально упрощать. Вот сами смотрите: тут у вас. Если вместо вот этой детали из трех отдельных частей, поставить простую спинку, то число швов в готовом изделии уменьшится на два, а если учитывать и заделку, то в предлагаемой вами модели нужно будет сделать дополнительно шесть швов, что неизбежно скажется на цене готового изделия, и скажется в худшую сторону.

– Но получится же неудобно!

– Нет, как раз ткань кроить станет проще, а если использовать ткани с рисунком, то при пошиве не придется еще и рисунок подгонять…

И эта дама, будучи профессором и преподавателем технологии швейного производства, была абсолютно уверена в своей правоте! Ведь ее и саму так же учили… наверное. Но меня так не учили, поэтому я, взяв в качестве «подопытного кролика» Нику (она тоже на машинке шить умела, но до Оли ей было все же далеко) провела следственный эксперимент и выяснила, что если не считать «повышенного расхода» ниток, то на одну мужскую рубашку цена увеличится (с учетом нынешних ставок швей на фабриках) на целых двадцать две копейки. При цене рубашки в магазине в жалкие тридцать пять рублей…

Понятно теперь, почему «импортные» рубашки производства ГДР или Чехословакии народ в драку расхватывает, и даже северокорейские в драку идут – правда последние главным образом «в сельской местности». Вообще-то корейцы шили очень неплохо, просто цвета у них были не самыми популярными… по мне, так вообще вырвиглаз – но они были именно что удобными. А на селе такими рубашками можно было, например, ворон с огородов распугивать, а в поле кто ее вообще увидит? Впрочем, и Сережа такую рубашку себе купил, правда дома ее не надевал: сероватая чисто хлопковая ткань была украшена такими ядрено-фиолетовыми клеточками, что смотреть на нее было просто больно – и жизнь рубашки закончилась тем, что Оля ее потихоньку изъяла, аккуратно распорола и сшила точно такую же, но уже из нормальной ткани. Ну а мне пришлось его племянницу защищать, приняв «вину на себя»:

– Успокойся, это я ее попросила так сделать. У людей вообще-то восприятие разных цветов сугубо индивидуальное… так вот, меня этот клетчатый фиолет до бешенства доводит! Я даже на половую тряпку останки твоей рубашки не отправлю, у меня от одного вида этой тряпки молоко пропадает!

– А сразу сказать не могла? Я бы ее давно и выкинул…

– Раскидался тут один… у нее только цвет был вырвиглазный, а покрой-то замечательный. И ты ее надевал потому что в ней удобно было – а теперь удобно будет сотням других мужчин в СССР, потому что я поручила такие же рубашки… только нормального цвета, конечно, на швейных фабриках в спецрайонах шить.

В спецрайонах и фабрики (конкретно швейные) были организованы именно что «специальные». То есть «распределенные»: на «головном предприятии» велся только раскрой тканей, а затем крой развозился по домам швей (которых предварительно все же обучили шить на устроенных в селах курсах). Ну и все нужные материалы тоже развозились, а обратно свозились уже готовые изделия. Чтобы это все организовать (и чтобы продукция получалась все же качественная) требовалась и весьма существенная подготовка (например, каждая швея ярлычок на изделие нашивала, снабженный индивидуальным номером, так что при обнаружении брака сразу становилось ясно, кто напортачил). Но это все было главным образом именно «административной работой», поскольку по технологии проблем вообще не было. Те же индивидуальные ярлычки – для фабрик-прачечных номерки, пришиваемые на вещи, делались вообще за минуты, так как все нужные машины давно имелись, так что тут самым сложным было администрирование всей этой системы. Сложным для любого человека, которого такому не учили – но я-то именно администрированию чего угодно и училась, а потом еще много лет на практике навыки оттачивала. И отточила, как оказалось, очень неплохо…

Сентябрь в Ряжском районе выдался довольно сухим, только уже в конце месяца прошел ливень, правда «почти тропический», за день дождя выпало почти двадцать семь миллиметров. Однако вспаханные после уборки поля всю эту водичку благополучно впитали, и на реках наводнений не случилось – а особенно не случилось наводнения на великой реке Хупте. Так что мощность Хуптинской ГЭС снизилась до примерно двухсот киловатт и местные «энергетики» решили провести профилактику на гидроагрегатах. Ну а раз решили, то и начали это делать – и радостный вопль гидроэнергетиков донесся аж до меня, мирно сидящей у себя дома и занимающейся «воспитанием подрастающего поколения».

Поколению вопль не очень понравился, и я послала разобраться с причинами его возникновения московского специалиста (причем специалиста именно по энергетике), а когда он вернулся, я с интересом выслушала его объяснения:

– Светлана Владимировна, я, конечно, не великий металлург, но даже мне понятно, что там эти гегемоны смогли натворить. То есть я их еще специально порасспрашивал… в общем, у них избытка металла не было, так что они для лопастей турбин собрали металл… в общем, собрали поломанные резцы-быстрорезы, в кузнице из них сковали заготовки, как-то обточили. Но быстрорез-то еще и быстроржавь, и у них в воде лопасти проржавели… я с чертежами сравнил, получается, что ржавчина за сезон там по паре миллиметров успела сожрать. Так что вариант тут один: нужно новые лопасти делать, а по-хорошему вообще всю турбину менять надо. И проблема в том, что турбина-то совершенно нестандартная, так что где ее делать, я не знаю.

– Мне кажется, что теперь тебе можно полгода в цирк не ходить, ты уже впрок насмеялся… однако есть мнение, что никто нам даже металл приличный для изготовления новых турбин не даст.

– Ну, это вопрос уж точно не ко мне.

– А вот я думаю иначе. Сталь-то быстроржавная сама по себе неплохая, прочная, а на такой электростанции нагрузки на лопасти вообще крошечные, она бы там лет сто без проблем отработала.

– Да она там уже на следующий год вообще от ржавчины развалится!

– Вывод: нужно сделать так, чтобы эта сталь в воде не ржавела.

– И как?

– Взмахнем волшебной палочкой, скажем волшебное заклинание «сталь, не смей тут больше ржаветь», и дело в шляпе. А чтобы эту шляпу нам ветром не сдуло… Ты же у нас вроде гидроагрегатами занимаешься?

– В том числе и ими, но тут…

– А тут у нас получилась прекрасная экспериментальная база. Пусть эти герои самодеятельного труда всю ржавчину отскоблят, шкуркой, например, и отправят турбину к тебе в лабораторию.

– И зачем она мне тут?

– А ты ее где-то на миллиметр еще сточишь, затем запихнешь каждую детальку по-отдельности в плазмотрон, покроешь слоем хромванадиевой стали до начального размера и уже полностью нержавеющую турбину отправишь им обратно. Затем проделаешь тот же трюк со второй, а потом и с третьей турбиной.

– И вы мне предлагаете столько корячиться ради мелкой колхозной ГЭС?

– Я тебе предлагаю покорячиться ради того, чтобы когда большие и важные дяди начали выдумывать новые турбины для новых ГЭС, ты бы вышел и сказал им: «вы все дураки и ничего не понимаете, турбину можно сделать впятеро дешевле и она прослужит при этом вдвое дольше, идемте, я вам на живом примере покажу, как надо». И получил бы за это звание академика… нет, только членкора, и к нему орден Ленина. И в благодарность за это принес бы мне торт такой огромный…

– А, тогда понятно… торт – это довод очень веский. Я постараюсь, и вам о результате сообщу конечно.

– Сообщи, сообщи. Только заранее хочу предупредить: тамошние энергетики тебя тоже отблагодарить захотят, так ты благодарность не пей: там самогон настолько паршивый гонят…

– Свет, знаешь же, что я даже водку не пью. Но – спасибо, побегу стараться!

Все же в Комитете общение людей извне выглядело довольно своеобразно. По официальным вопросам все друг к другу обращались на «вы», а по неофициальным (вероятно, в силу одного возраста и статуса) на «ты». И когда такое проскальзывало в присутствии посторонних товарищей, то это вызывало у них когнитивный диссонанс – но внутри Комитета это позволяло четко разграничивать вопросы рабочие и не очень рабочие. И исключением из этого правила были лишь Лена вместе со всем первым отделом и бухгалтера, причем не только те, что «в штатском». Но с ними и вопросы все же решались исключительно рабочие…

А про плазмотроны… когда-то, мне кажется, что в начале девяностых, я прочитала в газете большую статью о том, что в Москве, в депо «Москва-3», наладили восстановление вагонных осей, напыляя на них как раз с помощью плазмотрона «утраченную в ходе эксплуатации часть металла». То есть они брали сработанную ось, еще с нее слой стали стачивали – а затем новый металл напыляли. И в статье особо подчеркивалось, что после такой обработки восстановленная ось служит втрое дольше новой. Последнее меня удивило, ведь можно и новую по такой же технологии делать – но позже мне знакомые железнодорожники объяснили, почему с новой этот трюк не прокатывает. Но насчет увеличения срока службы сказали, что все верно: так как напыленный в плазмотроне металл как-то специальным образом кристаллизуется, то истирается он после этого в разы медленнее…

Так что в Комитете образовалась и лаборатория, занимающаяся разработкой плазмотронных технологий. А теперь появился и объект для их применения на практике, точнее для проверки возможности такого использования. Так что единственной проблемой могло стать получение откуда-то нужного для напыления металла, но у Комитета уже образовались устойчивые связи в ВИАМе, так что и здесь проблема была решаемой.

А с ВИАМом связи были неформальные, сугубо «личные», то есть более тесные и дружеские. Ведь Комитет отношения к авиапрому вообще не имел – если не считать того, что в Благовещенке производились моторы для МАИшных самолетов. А моторы для самолета – они чем легче, тем лучше, и по простой человеческой просьбе товарища Булганина специалисты института авиационных материалов давали благовещенцам «частные» консультации про эти самые материалы. И результаты таких контактов получались (для Комитета) очень интересными: в октябре ко мне приехали товарищи с моторостроительного и рассказали много воодушевляющего. В частности, они рассказали, что у них получился очень неплохой автомобильный уже мотор… даже два мотора. Или три: один двухлитровый четырехцилиндровый рядный мотор мощностью за девяносто сил, «почти такой же» шестицилиндровый, но уже V-образный на три литра и мощностью в сто тридцать сил. И моторчик маленький, вообще двухцилиндровый, объемом в поллитра и мощностью около двадцати лошадок.

Последний появился особенно вовремя: в Ряжске на авторемонтном инженеры закончили разработку «крестьянского» автомобиля как раз под этот двигатель. Там парни особо и не выделывались, в качестве образца взяли американский «Виллис» (и немножко все же ГДРовский «Трабант»), и предложили для производства полноприводный «джип» со съемной стеклопластиковой крышей. У меня уже лежал большой список того, что на авторемонтный требовалось «дополнительно поставить» из оборудования, чтобы начать серийный выпуск этой машинки (названной «Савраской», вот такая у меня фантазия в тот момент оказалась неуёмная), а теперь появился и довод для руководства, объясняющий, зачем Комитету потребовалась куча довольно непростых станков. Причем довод наглядный: на заводе успели и «экспериментальный образец» изготовить…

А станков действительно нужно было много, причем в том числе и совершенно иностранных (по счастью, не из числа тех, поставки которых в СССР были запрещены), потому что очень многое в автомобиле сейчас в Советском Союзе изготовить просто не могли. То есть в количестве «одна штука» могли – автомобильчик-то ведь сделали, и все в нем было полностью отечественным, но во-первых, одного автомобильчика даже мне лично маловато будет, а во-вторых, цена такого производства окажется… Роллс-Ройс дешевкой на фоне крестьянского авто покажется. Но я все же прекрасно знала, что избытка иностранных денег в Союзе нет и вроде как не предвидится. По крайней мере, когда я в очередной раз позвонила Николаю Семеновичу, он, лишь только голос мой в телефоне услышал, сообщил:

– Оставьте ваше сообщение, вам перезвонят… если захотят, что вряд ли. А денег нет.

Я ему поставила (как образец «особо нужного административного прибора») телефонный автоответчик, и Первому заму всех высших должностных лиц страны агрегат очень понравился. Мне он тоже нравился, потому что сильно помогал быть в курсе всего в Комитете происходящего даже тогда, когда я дочку кормлю. Но вот Николаю Семеновичу я все же про нужду в импортных деньгах изложила, а выслушав повторно мысль о том, что «денег нет», добавила:

– А я не прошу их вас из кармана вытащить, а прошу лишь честь мне отдать до того, как вы их в карман положить соберетесь. У меня случайно появился очень интересный товар для буржуйских рынков…

– Так, излагай.

– Не буду излагать. Но если вы захотите отведать довольно неплохого тортика с чаем…

– В семь сегодня тебя устроит?

– Вполне.

Николай Семенович приехал ко мне около девяти:

– Извини, Светик, на работе задержался, надеюсь, секретарь тебя предупредил. Где обещанный тортик?

– Да, предупредил, но тортик уже съеден. Зато у меня есть вот что, – и я положила на стол новенький калькулятор.

– Это что?

– Это карманный калькулятор, последнее достижение полупроводниковых технологий.

– Наверное, не самое паршивое достижение, но мне такой вроде и не нужен, зачем ты его показываешь?

– Такой вообще никому не нужен, потому что такой даже в руки стыдно взять. А вот такой – я положила на стол лист бумаги с красивой картинкой, – или вот такой, – на столе появился еще один рисунок, – буржуины бы расхватывали как горячие пирожки, потому что СССР готов их поставлять всего за сотню с небольшим долларов. Только я пока не могу сказать, с насколько небольшим.

– И почему?

– Потому что у нас нет технической и технологической возможности изготавливать такие корпуса не то что десятками и сотнями тысяч, а просто сотнями.

– А зачем…

– Но есть кое-кто, кто такой возможностью обладает. Я вам больше скажу: такая возможность много у кого есть. Однако нас буржуины на свои розничные рынки не пустят…

– И какой тогда смысл…

– Но буржуи пустят на Рождественскую распродажу Телефункен или Оливетти, и та, и другая компания может таких коробочек наштамповать хоть миллионы штук. Так что если мы им… точнее, я голосую за Телефункен, но у вас может быть и свое мнение, так вот, если мы им поставляем до Рождества сотню тысяч вот таких штук, – я открыла неказистый футляр калькулятора и вытряхнула на ладонь потроха, – то мало того, что мы получим десять миллионов заокеанских денег, так еще и сильно подгадим американским микросхемщикам.

– Два вопроса: почему Телефункен и им-то это зачем?

– К калькулятору нужен еще и блок питания, плюс они на корпусе что-то заработают, а уж сколько они загребут на рождественском ажиотаже, я и не говорю. А Оливетти – у меня для них будет другое предложение, пусть они все же в своем профиле работают.

– В каком профиле?

– Офисного оборудования. Им мы предложим, чуть позже, но обязательно предложим выпускать калькуляторы настольные, бухгалтерские. С большими уже цифрами на экране, с дополнительными чисто бухгалтерскими функциями. Но мы сейчас до этого еще не дозрели, а если сейчас им карманный вариант предлагать, то потом они не захотят сами себе конкуренцию устраивать.

– Ты тут, пока в декрете сидела, на полставки президентом какой-нибудь буржуйской компании не подрабатывала? Уж больно тщательно у тебя все продумано. Правда, осталось уговорить Рокфеллера…

– С Рокфеллером предварительно уже Петр Миронович договорился, так что теперь только ваша виза на договоре требуется. Ну, и мое согласие, но вы же не зажмете Комитету честно заработанную денежку?

– То, что до Рождества поступит, не зажму, а остальное…

– Мне хватит. Пока хватит, а потребуется больше, я еще что-нибудь придумаю.

– Ну что, все обсудили? Тогда я пойду, даже мне иногда нужно спать.

– Ага, до свидания и спокойной ночи. Только вот еще этот списочек возьмите: тут перечислено, кому какие ордена следует выдать.

– За десять миллионов долларов ордена?

– Нет. Ордена строго за убийство американской полупроводниковой промышленности. Причем за убийство с особым цинизмом: после калькулятора она уже никогда не оправится.

– И ты в этом так уверена?

– Нет, их нужно будет убивать постоянно. Но я именно этим и занимаюсь.

– И занимаешься, похоже, успешно. Все, до свидания и спокойной ночи…