Олегархат районного масштаба

Глава 13

Я в свое время постеснялась спросить у Пантелеймона Кондратьевича за что меня так хочет товарищ Ким чем-то наградить, но вот мужа спросить я ни о чем не стеснялась. И на мой вопрос он ответил, так же ничего особо не стесняясь:

– Ты просто всегда делаешь, что хочешь – а некоторым людям это может сильно не понравиться. В последнее время… да и не только в последнее столько всяких руководителей с постов слетели, причем многие или сели, или вообще…

– Сели и вообще – это за воровство, а я ни у кого ничего не воровала. И я делаю то, что нужно нашей стране, а раз уж тебе нужно то, что делает стране лучше, то и выглядит, что я мужа ублажаю. Но сам посуди: лично тебе нужны эти машины с графическим интерфейсом? Я имею в виду, для того, чтобы ты ел повкуснее или одевался покрасивее? Нет, и я подозреваю, что они тебе и для работы не нужны. Ты у нас кто?

– И кто, по-твоему?

– Ты у нас матлингвист, и придумываешь систему программирования, позволяющую наглядно отображать какие-то железяки. Тебе ведь все эти устройства нужны даже не для того, чтобы ты на них что-то делал для своего удовольствия, а только чтобы ты отработал программы, которыми другие люди пользоваться будут!

– Да я не про это. Но у нас две машины, квартира, какой ни у кого в городе нет – и люди завидуют…

– Между прочим, я все это честно заработала, и ты это и сам прекрасно знаешь.

– Я-то точно знаю. Но вот как это объяснить другим людям? Большинство же не знает, что ты вкалываешь с утра и до поздней ночи, и многие думают, что ты… что мы это получили в результате махинаций каких-то. Будут жалобы руководству писать, а там…

– Сереженька, глупенький ты мой! Я тебе по секрету скажу: на меня жалобы по десятку в сутки пишут. И в основном как раз всякие мелкие начальнички, которым наши машины и квартира покоя не дает. И что?

– И что?

– И то: такие как-то сразу начальничками быть перестают. Не все, но большинство, и вовсе не за то их снимают, что они на меня пожаловались. Просто специально обученные люди авторов всех таких жалоб – не только на меня, а на любого руководителя сколь-нибудь значимых предприятий – тщательно проверяют на предмет нетрудовых доходов, и что самое интересное, они почти всегда такие нетрудовые находят. Потому что те, у кого все доходы трудовые, никому ни на что не жалуются, они стараются своим трудом еще больше заработать, им жалобы просто некогда писать.

– Ну, не знаю, я слышал, что на тебя и руководители некоторых предприятий девятки жалобы писали.

– Это тоже бывало, но и тут почти всегда оказывалось, что жаловались они не из-за того, что я что-то не так делала, а чтобы свалить на Комитет собственные про… проколы в работе. Или, чаще, это была грызня за бюджетное финансирование, на которое, по их мнению, я какое-то влияние имею.

– А ты разве не имеешь?

– Прямого – точно нет. А косвенное… я просто высказывала свое мнение по некоторым потенциальным проектам, которые считала ошибочными. Но почему-то во всех случаях, когда я выступала против какого-то проекта, но ко мне не прислушивались, всегда проект этот проваливался. Но, откровенно говоря, я что-то не припомню, когда я кому-то на горло наступала… всерьез. Хотя… Впрочем, можешь не волноваться: у нас есть генерал Лена, которая особенно внимательно следит за тем, чтобы у нас все было хорошо.

На самом деле я все же на горло уже довольно многим известным товарищам наступила, хотя все же довольно опосредованно: маишные самолетики (и сельхозник, и пассажирская малютка) по сути дела «отменили» две программы Антонова и одну – у Яковлева, а сейчас я точно собиралась сделать больно (финансово больно) товарищу Туполеву. Правда, о последнем пока еще почти никто не знал, а те кто знали, никому ничего не рассказывали… Так что да, некоторые советские авиаконструкторы были мною недовольны, но недовольство они пока что молча при себе держали.

А не держал недовольства товарищ Королев – но на его недовольство вообще всем начхать было. Потому что он на меня (точнее, все же на КПТ) жаловался не потому, что я ему что-то плохое сделала, а потому что не сделала хорошее: не обеспечивала ОКБ-1 по первому свистку новыми вычислительными машинами. Но таких «жалобщиков» (в основном, конечно, менее именитых) было столько, что на подобные жалобы вообще в руководстве страны внимание обращать перестали. Почти перестали, все же Николай Семенович у меня как-то поинтересовался:

– Светлана, а почему вы разным бухгалтериям вычислительные машины даете буквально по первому требованию, а вот инженерам и конструкторам даже в крупнейших КБ их не предоставляете?

– А вы поинтересуйтесь в тех же КБ, почему они сами у себя в бухгалтериях машины не забирают и конструкторам своим не передают.

– Много таких КБ разных, долго у них интересоваться – поэтому я у тебя и спрашиваю.

– Потому что сейчас предприятия Комитета в основном делают машины именно бухгалтерские. Спроектированные специально для того, чтобы быстро и просто зарплаты сотрудникам рассчитать, расчеты с поставщиками и потребителями качественно проводить, другие сугубо бухгалтерские задачи решать. Еще их можно очень эффективно в отделах кадров применять, а вот для расчетных инженерных задач… тоже можно использовать, но эффективность их при этом будет примерно такой же, как при использовании инженерного калькулятора. Но калькулятор у нас стоит тысячу двести, а ЭВМ бухгалтерская – уже больше двадцати пяти тысяч.

– Но у тебя же и мощные инженерные… под решение научных задач разработанные, машины выпускаются?

– Да, не спорю. Фокус тут лишь в том, что мощные вычислительные машины пока и стоят у меня миллионы рублей, и производится их по несколько штук в год.

– А увеличить их выпуск? Я слушал, что для Томского университета у тебя машину буквально за неделю собрали.

– Смысла нет.

– И почему?

– Я же сказала: машина стоит сейчас миллионы. Но с переходом на новую топологию – которая ожидается примерно через год – цена упадет на пару порядков, а главное – появятся устройства, которые сделают использование этих машин простым и удобным. Вот прямо сейчас у того же товарища Королева в КБ писать расчетные программы, необходимые инженерам, могут лишь очень немногие люди, я думаю, хорошо, если два десятка человек там смогут нужные программы ставить. А вот когда появится вся нужная периферия и системные программы, помогающие инженерам свои задачи просто решать, вот тогда вычислительная машина, причем стоимостью такой же, как и бухгалтерская, станет настольным инструментом любого инженера. Кстати, по-настоящему настольным…

– Тогда непонятно, почему ты сейчас миллионные машины в университеты и некоторые институты ставишь.

– А на них как раз и разрабатываются программы, с помощью которых машины будущего превратятся в удобные и полезные инструменты. Тут ведь фокус в чём: железо – то есть сама вычислительная система – стоит очень недорого, даже та, которая миллионы стоит, получается недорогая – но без нужных программ она никому даже бесплатно не нужна. А программы наоборот стоят исключительно дорого… долго объяснять почему, так что пока просто поверьте. И они создаются очень долго – так что дать программистам даже машину ценой во много миллионов, чтобы они заранее могли писать программы для машины ценой в десятки тысяч, выгодно.

– Ясно. То есть просто тебе пока поверю – потому что проверить это я не могу.

– Мне верить не надо, вы уж лучше у генерала Сувориной уточните.

– Ну да… Елена Николаевна в любом случае скажет что ты права и ни в чем не виновата. А когда нам ждать твоих… этих… с новой топологией? Ее без твоего непосредственного участия сделать-то смогут?

– Честно говоря, я вообще не понимаю, что наши разработчики микросхем сейчас делают и как. Так что делают они все и сейчас без моего непосредственного, и у меня нет причин думать, что позже они работать разучатся.

– Все, понял, с этим я разобрался. А вот еще один вопросик возник по поводу твоего моторного завода. Ты мне не расскажешь, что там за дела такие происходят?

С Благовещенским моторным заводом история приключилась почти анекдотичная. Он же выпускал моторы для «пластмассовых» самолетиков МАИ-10, больше такие никому нужны не были – и как только было принято решение эти самолеты больше не выпускать, то я распорядилась завод перепрофилировать. Повезло, что там не бросились все сразу сносить: в Волоколамске на авиазаводе все же имелся «задел» на полсотни машин и в «Местных авиалиниях» решили все же этот задел использовать – так что производство моторов некоторое время сохранялось. А когда завод изготовил и пару сотен этих моторов «в запас» (самолеты-то никто списывать не собирался, а моторы изнашивались быстрее, чем сами самолеты и нужно было иметь двигатели на замену износившихся), выяснилось, что очень много где – и особенно на Севере и Дальнем Востоке – самолеты с поршневыми моторами, которые можно при необходимости на коленке починить кувалдой и соответствующими словами, предпочтительнее «таких же», но турбовинтовых. И в Волоколамске срочно начали расширять производственные площади – имея в виду параллельно две модели самолеты делать. А Комитету пришлось то же самое и с моторным заводом проделать – после того уже, как вся оснастка «под старый мотор» уже была из цехов вынесена. Хорошо еще, что ее не успели сдать в металлолом – но вот ставить ее уже стало некуда: цеха уже заполнились новыми станками.

И совершенно новый цех быстро заполнялся новым оборудованием, так что для сохранения «старого производства» пришлось денег тратить даже больше, чем их было потрачено при строительстве завода «с нуля». Потому что коммуникации пришлось заводские расширять, электростанцию новую строить – а в Комитете денег на это не было. Деньги были в госбюджете, но там за каждую копеечку товарищ Буров бился аки лев – и отголоски этой эпической битвы достигли и моего начальника. И эти «отголоски» начальству очень не понравились – просто потому, что никто там вообще не знал, для чего была затеяна перестройка завода.

А я просто решила преобразовать завод в автомобильный. Ведь мотор-то был очень хорошим, а если его слегка «укоротить», то можно его и в автомобилях использовать. Теоретически его было возможно даже в «Волгу» впихнуть, но мне это было совершенно не интересно, на «Газе» и свои моторы неплохие делали. Но вот как раз «Волга» мне нравилась очень не очень.

В свое время мне попался на глаза забавный отчет американского общества автовладельцев, в котором интересным образом сравнивалось качество разных автомобилей. По очень забавному параметру: сколько должна проехать машина, чтобы годовые затраты на ее ремонт сравнялись с рыночной ценой данного авто. И на первом месте оказалась Тойота Кэмри модели восемьдесят девятого года: ей до такого уровня нужно было проехать в среднем чуть больше двухсот восьмидесяти тысяч миль (кстати, в том же исследовании отдельно указывалось, что уже в две тысячи десятом эта модель была самой угоняемой в США – их переправляли через Мексику в Латинскую Америку, где при нужде ее чинили как раз кувалдой и добрым словом). На втором месте оказался Фольксваген-Пассат B3, этой машине нужно было ехать до достижения нужного результата примерно триста восемьдесят тысяч километров. Причем все последующие модели этих компаний не попадали даже в первую двадцатку по надежности – и я, как «крутая автолюбительница», вопрос изучила чуть поглубже. И выяснила, что эти две машины от всех предшествующих и последующих отличались лишь одним: на них стояли моторы «предыдущего поколения», к которым присобачили новые электронные системы управления. А когда эти «древние» моторы начали «улучшать» (главным образом «убирая излишки прочности»), то получилось что получилось.

Я благовещенским моторостроителям рассказала все, что знала про «непосредственный впрыск», про разные датчики, определяющие режимы подачи топлива – еще до того, как было принято первое решение о прекращении выпуска самолетов рассказала. И ребята там кое-что полезное уже сделали – но «к самолетам закончить работу не успели», а просто выкидывать результаты важного и напряженного труда мне было жалко. И я посоветовала им мотор «переделать под автомобиль», а для разработки автомобиля набрала небольшую команду специалистов. Молодых, практически выпускников институтов – но они, не отягощенные «древними традициями», работу довольно быстро сделали. Ну, как смогли, ведь в качестве прототипа будущего автомобиля я им посоветовала взять «самый современный автомобиль Европы» под названием «Трабант».

Произнеси я эти слова в двадцать первом веке – меня бы там какашками закидали, но здесь и сейчас народ на вещи смотрел довольно трезво. И не смог не заметить, что «Трабант» был первым в мире переднеприводным автомобилем с поперечным расположением двигателя, у него была полностью «необслуживаемая» система смазки (то есть пресловутое «шприцевание» именно на этой машине стало анахронизмом), еще с десяток «мелочей» впервые в мире появились на этой удивительно простой (и очень дешевой) машине – так что мою «рекомендацию» разработчики новой легковушки приняли совершенно всерьез. Конечно, никто не собирался воспроизводить немецкую микролитражку с мотоциклетным мотором: мотор на машины должен был ставиться вполне себе «передовой», за сотню сил, да и внешний вид желаемого творения «комитетского автопрома» был совсем иной. Я «по памяти» нарисовала то, что хотела – и благовещенцы согласились с тем, что «это будет оригинально». Правда, про Кэмри у меня личных воспоминаний не было, но у меня в гараже среди прочих имелась и Тойота-Крессида, а Кэмри была всего лишь ее «слегка уменьшенной копией»…

И «отменять» программу производства новых авто было уже поздно: на нескольких заводах уже была завершена подготовка по выпуску необходимых комплектующих, и даже пресс-формы кузовные находились «в производстве» – а комплект этих форм стоил больше миллиона и деньги эти уже были истрачены. Так что тому же товарищу Патоличеву пришлось, пробормотав сквозь зубы «непереводимые идиоматические выражения», выделить Благовещенскому заводу почти одиннадцать миллионов рублей. Но мне повезло, что с ним у меня отношения были хорошими: Николай Семенович обладал особым даром убеждения и у него все и всегда работали с полной отдачей. Или вообще не работал: сорвавший планы по выпуску ТНП два года подряд товарищ Косыгин вылетел с должности министра легпрома со свистом и теперь старался доказать, что он все же на что-то еще способен в должности замдиректора шелкоткацкого комбината в Ташкенте – и, насколько мне было известно, ему еще повезло.

Но мне в этом плане было куда как легче: Госплан КПТ никаких планов не спускал – просто потому, что они в принципе не могли понять, как можно планировать «перспективные технологии», то есть планировать то, о чем никому ничего неизвестно. То есть отдельным специалистам (и не только в Комитете) было понятно, что можно что-то новое придумать и даже имелись соображения на тему, что конкретно и как – но вот «воткнуть» эти соображения в систему планового хозяйства Госплановцы не умели. И мне приходилось «обходиться своими силами», напрягая собственные «воспоминания о будущем» и внимательно анализируя «сообщения с мест». Потому что на самом-то деле даже нынешние инженеры и ученые придумывали очень много такого, о чем и через шестьдесят лет люди не догадывались…

Лично меня по глубины души поразила предложенная парочкой специалистов (оба вообще не из КПТ были) технология «обогащения руды» в месторождении возле Известковой, и я даже срочно перевела их в Комитет, создала приличную исследовательскую группу для того, чтобы понять, имеют ли их предложения хоть какой-то смысл – но результат ожидался хорошо если только через год. А вот сама я предложила тоже «очень интересный проект», и для его реализации мне пришлось организовывать (уже в Ряжске, в Москве просто «места не хватило») целый новый проектный институт. А при институте, понятное дело, нужно было и новый жилой комплекс для его сотрудников выстроить, и для его строительства я «вытащила» из Приозерска Юрия Михайловича – то есть пока еще просто Юру Дубравина. И работенка ему предстояла очень непростая.

Но еще более непростая там предстояла мне, и я подозревала, что очень скорого стану «главной сволочью города» – просто потому, что город был сильно перенаселен. Очень сильно перенаселен: когда там началось только строительство полупроводникового завода, чуть ли не половина окрестных колхозников рванула в город в надежде на «сытую городскую жизнь». И довольно многие из «новых жителей» кусочек «городской сытости» успели захватить: на стройке требовалось очень много рабочих, и, чтобы все успеть построить в намеченные сроки, местные власти успели выстроить для таких рабочих несколько больших, но совершенно временных общежитий. А каждый строитель, получив в таком общежитии койку, старался всеми правдами и неправдами перетащить в город и семью – но семью на койке не разместить, так что люди с временной пропиской срочно снимали жилье в частном секторе. И к тому времени, когда город вместе с районом перешли под прямое управление Комитета, там было прописано порядка восьми тысяч человек – а реально жило уже более двадцати тысяч.

А когда строительство завода закончилось, то уволенные «строители» город покидать не захотели – и власти просто не знали, что со всей этой толпой никому не нужных граждан делать. Часть «понаехалов» устроилась на работу на железной дороге (причем почти все – вообще «на полставки»), довольно многие получили места на «вынужденных» рабочих местах – ведь для такого числа жителей требовались и школы с детскими садами детям, и магазины, и прочий «коммунальный сервис», однако меня такое положение дел вообще никоим образом не радовало. И особенно не радовало то, что хотя заводам Комитета рабочих требовалось довольно много, набрать их из числа этих экс-колхозников было практически невозможно: они не умели ничего нужного мне делать и, что было хуже всего, и учиться этому не желали. А еще я здесь вплотную столкнулась с «национальным вопросом»: в городе образовалась довольно приличная по размеру цыганская «диаспора»…

Формально в Ряжске существовал горсовет и райсовет, но строго формально: я была назначена не председателем каких-то там советов, а «руководителем города и района». Но все же городская администрация там все еще имелась прежняя, и сотрудники этой администрации честно выполняли все положения советских законов. Я же проблему видела в том, что с законами этими сотрудники были знакомы поверхностно, чаще всего с их изложением в различных должностных инструкциях – и в городе образовалась «очередь на улучшение жилищных условий» аж на три с лишним тысячи «очередников». И когда Юра начал там строить новые дома, эта очередь резко оживилась. Причем не просто оживилась, в администрацию просто валом пошли письма (и пачки «документов») с требованиями новое жилье немедленно выделить какому-то очередному «заслуженному очереднику».

Хорошо, когда весь документооборот города ведется (в том числе, пока что «в порядке эксперимента») в базе данных: я могла в любой момент всю эту документацию (по крайней мере краткие описания многих бумажных документов) даже из дому посмотреть. И посмотрела, после чего у меня возникло несколько вопросов – но за ответами я пошла вообще в отдел кадров Комитета:

– Лен, у меня к тебе вот такой вопрос: если сотрудник администрации ставит в очередь на получения жилья человека, права такого не имеющего, этого сотрудника можно сразу расстреливать или нужно соблюсти формальность и сначала его через суд пропустить?

– А ты что имеешь в виду конкретно?

– Я имею в виду Ряжск. В городе почти всех граждан, получивших временную прописку на период строительства завода, поставили в очередь на жилье. А так же даже временной прописки не имеющих и нигде не работающих цыган. И что-то мне подсказывает, что проделали это вышеупомянутые сотрудники отнюдь не по доброте душевной…

– А списочек этих сотрудников ты мне предоставить можешь?

– Нет, пока в базе данных только краткое содержание бумажных документов хранится, а кто документы подписывал, там не указывается. Это, конечно, очень нам поможет в составлении уточненных требований к электронному документообороту, но пока мне нужно город очистить от дармоедов и очевидно криминального элемента. Я бы и сама справилась, но…

– Ну да, ты бы всех их там пузом своим задавила. Иди уже домой и не мешай мне работать.

– Я тебе не мешаю, а обсуждаю серьезную проблему.

– Ты мне проблему обозначила, задачу поставила. Я ее решу, но ты свою часть задачи уже сделала и теперь просто мешать мне будешь.

– Из чистого интереса спрошу: а как ты ее решать-то собираешься?

– Честно? Совсем не так, как начальник отдела кадров, а как все же генерал-майор КГБ. Но в детали вникать я тебе не посоветую, ночные кошмары тебе точно сейчас не нужны. Но если тебе незнание спать мешает… вот, возьми, почитай на сон грядущий: это положение о статусе специальных районов под управлением КПТ. Один вопрос: там довольно много бывших колхозников из деревень района, они тебе нужны? Я имею в виду в деревнях.

– Это уже не ко мне вопрос, у нас же есть отдел по сельскому хозяйству.

– Хорошо, я у них вопрос тоже проработаю, а теперь можешь быть свободна. Нет, стой… как ты смотришь на то, чтобы сотрудников администрации, ну тех, кого расстрелять нужно будет по результатам наших проверок, заменить на моих сотрудников?

– Резко отрицательно: руководителем района назначили меня, а как я буду командовать офицерами КГБ?

– Не командовать, а именно руководить, примерно так же, как ты руководишь даже генералом КГБ. Ты – руководишь, я – командую. И сейчас я командую тебе отправляться домой. Да, кстати, я тут посмотрела на тему для нового института в Ряжске, меня там расчетная часть заинтересовала. Можно я тоже в проектной работе поучаствую? Все же я доктор наук, арифметику хорошо выучила.

– А там руководителем проекта даже не кандидат и вообще почти что молодой специалист, ты что, у него в подчинении поработать желаешь?

– Нет, я желаю стать руководителем этого проекта. Видишь ли, прекрасное дитя, есть мнение, причем не только мое, но и Павла Анатольевича, что этот проект будет очень полезен… для совершенно иных, чем ты задумала, целей.

– Да? Ну ладно, пиши приказ. И начинай командовать – но кто у меня отделом кадров руководить теперь будет?

– А я по совместительству. И даже без допоплаты. Только один вопрос: ты же все заранее продумываешь и любая деталь у тебя имеет значение. Поясни: на кой черт тебе здесь нужны стометровые скважины?