Олегархат районного масштаба

Глава 25

Дел было, конечно, невпроворот, однако у Николая Семеновича аппарат работал как часы и лично у меня такое положение дел отторжения не вызывало. В обязанности «Первого зама по девятке» входило финансирование огромной кучи проектов по развитию предприятий, контроль за стройками, согласование поставок с миллионами миллиардов «внешних поставщиков» разного оборудования, в систему «девятки» не входящих, распределение миллионов заказов на различные научные исследования с разными научными институтами, как отраслевыми, так и академическими, согласование строительства кучи объектов жилсоцбыта по всей стране и тому подобное – но почти все эти работы проводились сотрудниками аппарата, а на мою, так сказать, долю оставалось лишь «стратегическое планирование». То есть меня не должны были терзать муки выбора того, класть ли в новых жилых домах паркет дубовый или можно было березовым обойтись, я должна была определять основные направления дальнейшего развития по сути дела всей оборонной промышленности страны. И стараться в рамках этих направлений не оставить страну с голым задом. Поэтому вопрос о том, куда товарищ Славский собрался потратить десять миллиардов, меня сильно заинтересовал.

То есть я примерно догадывалась куда: с юношества я помнила забавную расшифровку названия токамака Т-10: «строили его десять лет, потратили десять миллиардов рублей и он проработал десять секунд». Но пока Т-10 даже проектировать не начали, однако было понятно, куда в Средмаше утекают миллиардами народные денежки. Причем бездарно утекают: я ни секунды не сомневалась, что «традиционные» для Средмаша тысяча процентов накладных выглядит, если всерьез рассматривать важность и объемы совершенно необходимых научных исследований, еще и довольно скромно, но тем более там требовалось провести «оптимизацию расходов». Осень серьезную оптимизацию – и я, уже будучи совершенно уверена в том, что дни Славского на посту министра Средмаша сочтены (у Пантелеймона Кондратьевича отношение к «кадрам» было еще «сталинское», и за меньшие проколы люди с треском с постов вылетали), пригласила к себе на «поговорить» Игоря Васильевича. Правда, разговор получился несколько «односторонним», но по мне так очень даже полезным:

– Доброе утро, Игорь Васильевич, я очень рада что вы нашли время посетить меня. И на радостях спешу вас ознакомить с новым постановлением правительства, которое вас, мне кажется, тоже немного касается: с сегодняшнего дня запрещаются любые работы про проектированию новых токамаков.

– Но почему?!

– По простой причине: денег жалко. Я, конечно, вообще не физик, эту физику только в школе кое-как учила, и, вероятно, поэтому при чтении документации по вашему токамаку у меня возник простой вопрос: зачем вообще вы тратите деньги на такую фигню?

– Это не фигня! Термоядерный синтез скоро станет для человечества источником бесконечной дешевой и, что тоже очень важно, абсолютно безопасной энергии!

– Ваши тезисы выглядят крайне спорно. Насчет дешевизны особенно: товарищ Славский запросил на ваши исследования по токамакам пять миллиардов на следующие три года. А за пять миллиардов Советский Союз может на Луну человека отправить и вернуть его обратно. Тоже никому не нужный проект, но он хотя бы в пропагандистских целях выгоду принесет. А вот ваши работы по токамакам кроме прямых убытков ничего стране не дадут.

– Вы совершенно неправы! Ведь доступная в любых объемах безопасная энергия…

– И вам не стыдно? Сидите тут передо мной и нагло мне же в глаза врете. То есть я думаю, что врете, хотя могу и ошибаться. Поэтому я выдвину две причины, которые вызвали у меня впечатление о том, что вы в своих словах лукавите. И если вы хотя бы для себя будете в состоянии их опровергнуть, аргументировано, подчеркиваю, опровергнуть, то я это постановление просто не подпишу. Готовы выслушать мои аргументы?

– Да, конечно… – Курчатов, по всему было видно, он моих «замечаний» пришел в негодование, но как человек воспитанный, постарался взять себя в руки и приготовился слушать.

– Начнем с бесконечности энергии. Насколько я помню физику, при реакции синтеза из одного атома дейтерия и одного атома трития получается примерно семнадцать с половиной мегаэлектронвольт чистой энергии, так?

– Ну, в принципе все верно.

– То есть из одного моля дейтерия и одно трития у нас получается примерно сто мегаватт-часов чистой энергии, так?

– Совершенно верно, а ведь моль дейтерия – это всего два грамма…

– А теперь ответьте мне на простой вопрос: если для запуска реакции синтеза в достижимых на Земле условиях требуется температура плазмы свыше ста миллионов градусов…

– И такую температуру можно получить только в токамаке!

– Неверно, ее и в бомбе получить несложно. Но скажите мне: как вы собираетесь утилизировать энергию нагретой до ста миллионов градусов плазмы? Ведь при световом потоке с такой температурой любое твердое вещество испаряется быстрее, чем успевает нагреться. А той же Хиросиме в сотне метров от ядерного взрыва с температурой в несколько жалких миллионов все объекты, состоящие из легких атомов, просто испарились: люди, растения, вообще вся живность. А в десятке метров от взрыва даже сталь испарилась! У вас уже есть два токамака, вы в них хотя бы миллиона градусов достичь успели?

– Даже больше миллиона…

– И сколько времени вы могли удерживать плазму? Доли секунды?

– Почти секунду, но вскоре…

– А после этого она тихо-мирно оседает. Лет через пятьдесят, к сожалению уже без вас, физики смогут эту плазму удерживать минуту или даже две, но после этого им все равно придется после каждого пуска токамака его месяц ремонтировать. Так что сейчас вам сначала нужно не физикой плазмы заниматься, а придумывать, как энергию этой плазмы снимать.

– Но на световое излучение приходятся доля процента…

– А основная энергия приходится на получаемые в реакции нейтроны и ядра гелия. И тут у меня сразу возникает вопрос о безопасности получаемой тут энергии.

– Нейтронный поток практически безопасен!

– Ну да, ну да. У вас в бублике сгорает, допустим, моль дейтерия и моль трития. И получается моль нейтронов, которые деваются куда? Они поглощаются стенками бублика! Захватываются атомами стенок!

– Вероятность такого захвата крайне мала…

– Игорь Васильевич, вы околонаучную пургу можете другим физикам гнать, у а меня взгляд на вопрос простой, рабоче-крестьянский. В торе образовался моль нейтронов, наружу ни один не просочился, а это значит что все нейтроны поглотились стенками. Нейтроны вылетают при синтезе с энергией в четырнадцать мегаэлектронвольт, и они летят со скоростью в семнадцать процентов от световой, то есть до встречи со стенкой саморазвалиться на протон и бета-излучение практически не успеют. И поглотятся атомами стенки реактора. Причем поглотятся все, невзирая на разные там вероятности. Произвели мы, допустим, сто мегаватт-часов энергии – и реактор поглотит грамм нейтронов. Предположим, чисто железный реактор, и железо-пятьдесят шесть, поглотив четыре нейтрона, превратится у нас в кобальт-шестьдесят. То есть моль нейтронов, сто мегаватт-часов неизвестно как усваиваемой энергии нам дадут жалких пятнадцать граммов изотопа, пяти граммов которого достаточно, чтобы на территории Москвы ничего живого не осталось. Да, там не только кобальт радиоактивный получаться будет, но токамак, производящий, скажем, пятьсот мегаватт электричества, будет генерировать страшные радиоактивные изотопы всего лишь в миллиард раз быстрее, чем урановый реактор такой же мощности. А если так, то о какой безопасности этой энергии вы говорите?

– Мы сейчас ведем исследовательскую работу, и когда ее закончим…

– А вы ее никогда не закончите, помрете раньше. И я помру, и внуки мои с правнуками помрут, результата не дождавшись. Так что я все работы по этой теме прекращаю.

– Но если мы прекратим эти исследования, то отстанем от мирового научного сообщества в фундаментальных исследованиях, причем навсегда!

– Вы можете развлекаться с уже имеющимися у вас токамаками, больше того, я сниму с вашего института все лимиты на электроэнергию. Но сейчас… вот, я подписываю постановление и с этой минуты любые попытки по созданию новых токамаков будут считаться уголовным преступлением. С нанесением ущерба в особо крупных размерах.

– По счастью, вы все го лишь временно исполняющая обязанности… – Курчатов был в ярости.

– Да, но именно сейчас предоставленных мне полномочий достаточно для прекращения разбазаривания государственных средств. Мы эти деньги, как там говорится, лучше пенсионерам раздадим. А такими фундаментальными исследованиями будет не поздно и лет через тридцать- пятьдесят, если к тому времени наша страна не развалится, проматывая деньги на всякую ерунду. Да, о результатах ваших исследований по токамакам можете публиковаться в любой, даже иностранной прессе: если буржуи тоже захотят миллиарды на ветер пустить, то нам будет только лучше. Все, идите, и учтите: за особо крупный ущерб у нас в СССР наказание одно. А чтобы вам было не так обидно, я предлагаю приступить к строительству новой АЭС с водо-водяным реактором. Постановление по реактору ВВЭР-365 уже вышло, да и проект выглядит уже готовым, так что с таким и вторую АЭС где-нибудь строить уже можно. А на новые, более мощные реакторы, мы сэкономленные деньги и пустим. И да, если… когда к вам придет товарищ Александров с идеей строить энергетические реакторы на графите, гоните его в шею. Ко мне гоните: реакторы, которые придется потом захоранивать на сто тысяч лет, нам точно не нужны.

– По счастью, у товарища Славского иное мнение.

– По счастью, товарищ Славский в ближайшие дни покинет свой пост. Кстати, а вы министром Средмаша не хотите стать?

Настолько суровой я в общении с Игорем Васильевичем была потому, что уже дано знала о некоторых завихрениях в советской экономике. Тот же Средмаш отъедал у страну чуть больше десяти процентов госбюджета, и две трети затрат там уходили на подобные «фундаментальные исследования», ни малейшей пользы не приносящих – если не считать повышенные оклады отдельным «представителям атомной науки». Причем не приносящих пользы даже с чисто научной точки зрения. Другие министерства «девятки» тоже отсутствием аппетита на бюджетное финансирование не страдали, но другие как раз пользу давали весомую и зримую: «девятка» обеспечивала стране треть производства автомобилей, больше половины сельскохозяйственных машин (включая трактора), и даже сорок процентов сельхозпродукции давалось «подсобными предприятиями» и подшефными хозяйствами оборонных министерств. Про сто процентов продукции авиапрома и радиопрома даже говорить не приходилось – но все это выпускалось предприятиями восьми министерств, а вот Средмаш работал исключительно «сам на себя». С пуском Северской АЭС и чуть позже Нововоронежской и от Средмаша начала в стране возникать польза для народного хозяйства, но пока «атомным электричеством» частично снабжался лишь Томск (Обнинскую АЭС можно было вообще не считать, получаемого на ней электричества не хватало даже на освещение Средмашевских предприятий в Московском регионе), а аппетиты министерства росли с каждым днем. И я подумала, что если направить деятельность министерства «в мирное русло», то есть на пользу не только оборонному комплексу, и при этом очень внимательно следить за тем, чтобы средства там тратились осмысленно, то Союз может и не развалиться. А ведь с позиции «чистой экономики» экономика именно советская, точнее экономика сталинского социализма, была на порядок более эффективной, чем экономика капиталистическая.

А как мне объяснял дед в свое время, основу развала СССР заложили два человека, и ни одного из них фамилия не была «Хрущев». Политическую основу для развала страны заложил, сколь ни странно, товарищ Берия, менее чем за полгода в пятьдесят третьем заложил – но в «этой реальности» страна от этой основы» смогла вовремя избавиться. А экономический развал был обусловлен превращением социализма в госкапитализм руками Косыгина и Либермана, и вот их идеи все еще «витали в воздухе». То есть не в воздухе все же, а в головах отдельных товарищей – и мне очень хотелось эти идеи устранить. При необходимости – вместе с упомянутыми головами, но если модно будет решить проблему малой кровью, то головы рубить не обязательно. Ну а на то, что у меня теперь и в Средмаше масса врагов завелась, плевать: без компов они уже через год-два окажутся в глубокой… прострации, а компы-то все пока подо мной, так что обеспечить хотя и вынужденную, но «дружбу» с физиками я сумею. Если, конечно, меня до того никуда не уберут – но тут тоже вариантов два. И первый звучал просто: «Посмотрим, кто кого уберет первым» – и конкретно с товарищем Славским первой успела я…

Было совершенно естественно – для меня, по крайней мере – то, что !войной» со Средмашем я не ограничилась. Больше того, это «война» у меня вообще получилась на уровне хобби, а большей частью я с остальными министрами «девятки» общалась на предмет того, насколько им интересны мои «наработки» в плане организации «районного хозяйства». Потому что у очень многих предприятий и свои «деревенские угодья» имелись в виде так называемых «подсобных хозяйств», но больше я обращала внимание на то, каким образом они могут (если хотят, конечно – но хотели все) улучшить бытовые условия своих работников. И что им для такого улучшения, собственно, надо.

Проще всего оказалось общаться на эту тему с авиастроителями, хотя бы потому, что они не только «хотели», но и «могли» – технически могли. На своих достаточно многочисленных «вспомогательных» предприятиях они могли и кое-какое нужное оборудование изготовить (как строительное, так и сельскохозяйственное), и – что они и так делали, никому об этом не говоря – ремонт много чего произвести. И даже по части транспорта у них определенные возможности были – но только в рамках своего министерства решить все имеющиеся проблемы по этой части у них все же возможностей не было. Но возможностей, которых не было у авиаторов, были, например, у Энергомаша или у Общемаша, которым в свою очередь эти потенциальные возможности тоже были не особо интересны, так как они покрывали уж очень узкие потенциальные потребности. Так что по результатам кучи совещаний (чаще всего вообще «селекторных», некогда мне было по разным конторам носиться) постановлением Совмина (то есть моим личным все же) был организован межотраслевой трест, который занимался тем, что у каждого министерства «брал по способностям», а затем полученное общими усилиями «распределял по потребностям». Ни хренашечки на коммунизм это похоже не было, в тресте «потребности» определялись даже не по размеру вклада каждого министерства (хотя и он учитывался), а потребностями всего Союза в той или иной продукции (которую как раз я и должна была определять: все же трест, чтобы не вызывать бурления говн у «непричастных», организовывался в рамках КПТ). И поначалу такой подход вызвал серьезное недовольство как раз у авиаторов: так уж сложилось, что я лучше всего знала об их «неиспользуемых резервах» и на авиапредприятия разбросала самую большую часть заказов по строительной части. Но буквально через неделю возмущаться авиаторы перестали: я «обнаружила» и в других министерствах «неиспользуемые резервы», так что всем от меня уже прилично досталось.

Но главным своим «достижением» я сочла то, что успела создать еще один трест, уже подчиняющийся непосредственно Совмину, и обязанностью которого стало как раз выявление резервов и распределение между предприятиями задач по производству ТНП, налаживание межотраслевой кооперации по такому производству, а так же реализация всего выпущенного населению – а вся выручка как раз в фонды министерств и уходила. И выручку эту министерства (и даже отдельные предприятия) могли тратить исключительно на нужды собственного «жилсоцбыта» – и это вызвало среди руководства предприятий живейший отклик.

А еще всем очень понравилась проталкиваемая мною «автоматизация системы управления предприятиями»: какие-то зачатки такого уже много где имелись, но именно зачатки, а я начала «активное внедрение» именно комплексной системы (разработанной, кстати, у Сережи в институте). И очень боялась, что всего задуманного у меня воплотить просто времени не хватит, поэтому парочка выданных мною постановлений получились очень «сырыми» и их пришлось на лету допиливать (что на самом деле прилично мешало работе), но основное я сделать успела. И надеялась, что Николай Семенович, вернувшись, не «отменит все обратно взад».

Но кроме работы по министерствам я и за работой Комитета сильно все же приглядывала. И особенно приглядывала за творящимся в Приозерном, точнее, особенно приглядывала за тем, что в районной больнице творилось. Потому что там творилось настоящее чудо: там наладили по методике профессора Хватова проведение ЭКО, так что даже очень немолодые женщины получили возможность родить нормального ребенка. Но если после войны родить ребенка без отца означало как минимум впадение такой семьи в нищету, то уже году так к шестидесятому это стало означать, что все будут сыты, в целом здоровы и заметно улучшат свои жилищные условия: матерям-одиночкам уже много где вне очереди выделяли отдельные квартиры или в деревнях новые дома строили. Матерям замужним все равно рожать было выгоднее, чем одиноким – а вот одиноких, так и не нашедших себе вторую половину, в поколении военном, но еще родить в принципе способных было в стране немногим больше пяти миллионов человек. Однако с войны-то почти двадцать лет прошло – а тут появилась гарантия, что даже в сорок и сорок пять ребенок здоровым родится!

Так что я отчеты из больницы получала каждый вечер: для меня вопросы обретения одинокими женщинами собственной, хотя и такой неполной, семьи тоже имели очень высокий приоритет: все же военный «демографический провал» получился огромным, а ведь я еще даже старухой не стану, когда страну «вторая волна» военного провала накроет. И кто мне будет денежки на пенсию зарабатывать? А тут вроде появлялась возможность о пенсии особо и не волноваться. Правда, волноваться приходилось по другим причинам: я ведь, прослышав о Приозерском эксперименте, бумажки-то подняла, выяснила, что ЭКО в Симферополе успешно провели еще в пятьдесят четвертом. Хотя и бумажки оказались не совсем «достоверными»: в документах Хватов «всю вину» взвалил на своего ассистента, который лично операцию провел, некоего доктора Петрова – потому что тогда «научная общественность» возмутилась по поводу «экспериментов на живых людях» и признание профессору грозило серьезными неприятностями, а с лаборанта какой спрос? И не только профессору пришлось туго: насколько я поняла, женщину, которая на ЭКО согласилось, вынудили аборт сделать – но у меня по поводку таких «экспериментов» было мнение совершенно иное и я, благодаря своим «возросшим возможностям», всякую критику процедуры полностью зажала. Вплоть до того, что к самым воинствующим критиканам я посылала Лену, после чего критика мгновенно прекратилась. А эксперименты – продолжались, и к концу января там уже два десятка не очень молодых женщин жили в ожидании нового счастья, а заведующий гинекологическим отделением сообщил, что в очередь на процедуру уже больше сотни их записалось. Но о результатах все же говорить было еще рановато…

Тридцать первого января я приготовилась «вернуть дела товарищу Патоличеву», специально торт даже заказала, которым хотела отметить «торжественный вынос моего тела из начальственного кабинета». Но утром, еще в самом начале восьмого, Николай Семенович мне позвонил:

– Светик, тут такое дело… в общем, врачи пока Николая Александровича на работу не выпускают, так что ты посиди еще в моем кабинете некоторое время.

– Некоторое – это сколько?

– Это, думаю, до конца марта. Даже если Николай Александрович раньше на работу выйдет, я тогда в отпуск уйду, все же лет пять в отпуске побывать не получалось. А ты, я глажу, работу тянешь неплохо… мне на тебя уже столько жалоб пришло, аж душа радуется! И вот еще что: ты ко мне к девяти заскочи, нужно будет парочку вопросов лично обсудить, договорились?

Ну, что с работы меня снимать (и не работы заместителем, а с должности Председателя Комитета) Николай Семенович не собирается, уже радовало. А еще два месяца на позиции Первого зама – это сколько же еще я наворотить успею! А разговор с Николаем Семеновичем получился коротким:

– Светик, я вот что думаю: ты уже девочка большая стала, из комсомола по возрасту уже выходишь. Не пора ли тебе в партию вступить?

– нет, у меня с партией есть серьезные идеологические разногласия.

– Это какие такие разногласия?!

– Такие: партия хочет с меня денежек слупить в виде партвзносов, в мне семью кормить надо, денежек этих мне жалко.

– Ага, как заводы за свой счет строит – ей не жалко, а взносы платить… а я тебе спецнадбавку к зарплате устрою.

– Ткем более жалко будет: надбавка вроде и есть, в денежек все равно нет. А так как семья моя постоянно в численности растет… Не хочу.

– Ладно, я тебе предложил, мнение твое выслушал. И считаю его глупостью несусветной – но, как я уже сказал, ты сама девочка большая и решать тебе. По работе твоей у меня особых замечаний нет, постановление о снятии Славского я утром уже подписал, теперь министром будет товарищ Первухин, и, надеюсь, с ним ты все же поладишь. А в понедельник у тебя встреча с Пантелеймоном Кондратьевичем, так что позавтракай поплотнее и оденься в начальственную одежду. И ты это, хоть с ним-то не ругайся, ладно?

К разговору с товарищем Пономаренко я, как выяснилось, была совершенно не готова. Потому что думала, что он начнет разбирать мои «сырые» постановления или еще какие-то проуколы в работе найдет: я точно знала, что он кое-какие затеи, реализуемые в Комитете, не приветсвует. Или, чего я опасалась больше всего, начнет эксперименты с ЭКО критиковать: противников этого, насколько я знала, было немало. Однако разговор пошел вообще у другом:

– Светлана Владимировна, я… я вот о чем спросить вас давно хотел. Павел Анатольевич говорил, что вам, в ваши шестнадцать лет, Иосиф Виссарионович поручил самостоятельно выбрать, какую операцию по… в общем, как строй наш защищать? Он не выдумал?

– Это не стул.

– Что?

– Анекдот я дурацкий вспомнила. За границей арестовали кого-то, подозреваемого в преступлении, и повели на допрос. А там адвокат его встречает – положено у них допросы с адвокатом проводить. И адвокат это подозреваемому сразу говорит: все отрицайте. А полицейские: вот вам стул, присаживайтесь…

– И что? А, понял, действительно забавный анекдот, – но лицо у Пантелеймона Кондратьевича осталось совершенно серьезным. – Извините, тогда другой вопрос: врачи считают, что товарищ Булганин скорее всего к работе вернуться не сможет в обозримое время, и есть мнение товарища Патоличева утвердить в должности Предсовмина на постоянной основе. А вас тоже на постоянной основе сделать первым его заместителем. Вы результаты показали крайне неплохие, большинство министров считают, что именно вы сейчас можете серьезно улучшить деятельность всех оборонных министерств, да и не только их. Вы согласны занять этот пост? Мы считаем, что вы с работой справитесь, а сами вы как считаете?

– А как насчет Комитета?

– А кому сейчас легко? У нас половина актива по несколько постов занимает…

Я внимательно поглядела на Пантелеймона Кондратьевича, демонстративно позагибала пальцы на руке:

– Ну, еще месяца на три я на этой работе остаться точно согласна, даже на четыре. А вот что будет потом… думаю, потом и посмотрим. Как там правильно говорить-то надо: надеюсь, что не посрамлю и оправдаю. У вас еще вопросы есть? Если нет, то пойду дальше работать.

– Да, конечно… а с вопросами я к вам попозже заеду, если вы не возражаете. Они не срочные, но для меня, для партии и всей страны все же важные. И мы их с вами и обсудим. Потом… – он тоже внимательно на меня посмотрел, слегка улыбнулся, – через три месяца. Или даже через четыре…