Одинаковые. Том 6. Революция

Глава 15 Польский вопрос. Варшавский договор

Ситуация в Польше, как и на других национальных окраинах, была действительно очень взрывоопасной. У этого явления очень давняя история, и появилось оно отнюдь не потому, что в России произошла смена власти. Возможно, сейчас это был всего лишь очередной триггер, подтолкнувший поляков к активным действиям. Из своей прошлой жизни я прекрасно помнил, как развивались отношения Польши и России на протяжении всего XX и начала XXI века. И дружескими эти отношения можно назвать разве с большой натяжкой. Поэтому и сейчас я убежден, что поляков нужно отпустить в свободное плавание. Вот только есть один немаловажный момент. Варшава находится в составе Российской империи и теперь Российской республики с 1815 года. За этот период в развитие так называемых западных территорий империи были вложены колоссальные средства. И вот так просто, за здорово живешь, отдавать государственное имущество в чужие руки было бы очень глупо.

Навряд ли поляки смогут оплатить имущество, принадлежащее нам как преемникам Российской империи; поэтому предложим им вариант полной независимости — но без включения в ее состав территорий, преимущественно населенных православным населением. Фактически это те земли, которые сейчас входят в территориальное образование «Царство польское» и которые в истории моего мира по итогам Второй мировой войны перешли в состав Советского Союза. Речь идет о Западной Украине и Западной Белоруссии. Сталину я предложил придерживаться линии Керзона, не упоминая конечно же Джорджа Натаниэля Керзона, который пока к вопросу никакого отношения не имел, а спокойно себе исполнял должность вице-короля Индии.

Я развернул на столе большую карту Западного края и ткнул пальцем в условную линию.

— Вот так примерно должна проходить граница. Независимая Польша получает этнически польские земли — Варшаву, Люблин, Лодзь. Но без Вильно, Гродно, Бреста. Эти территории исторически населены белорусами, малороссами, литовцами. Они остаются с нами.

Сталин внимательно смотрел на карту, молча затягиваясь трубкой. Дзержинский, сидевший напротив, хмурился.

— Поляки на такое не согласятся, — наконец сказал Феликс. — Они будут претендовать на земли Речи Посполитой в границах 1772 года. Для них это вопрос национальной идеи.

— А для нас — вопрос безопасности и миллионов людей, которые не хотят жить под Варшавой, — парировал я. — Мы не отдадим то, что нам принадлежит. Мы предлагаем им реальную государственность, которой они давно были лишены.

— И что, они скажут «спасибо» и уйдут с миром? — усмехнулся Сталин. — Мечтать не вредно.

— Вряд ли, — согласился я. — Поэтому предлагаю оставить на их новой территории несколько военных баз — небольших, но зубастых: с артиллерией, пулеметами, надежной связью. Их задача — быть гарантом и не допустить, чтобы наша добрая воля превратилась в плацдарм для возможного будущего удара по нам. К тому же мы не будем безоговорочно отказываться от выставления счетов за построенную за счет Российской империи инфраструктуру — железные дороги, заводы, недвижимость. По большому счету за все это вполне можно выставить счет, только платить им будет явно нечем.

— Зубастые гарнизоны, говоришь? — кивнул Дзержинский, уже оценивая возможности. — Это возможно, но в глазах поляков это будет прямая оккупация.

— Не оккупация, а страховка, — поправил я. — Одновременно потребуем подписать антивоенный договор: Польша обязуется не пропускать через свою территорию иностранные войска и не вступать в военные союзы, направленные против России. Если они начнут готовиться к войне с Россией — у нас будет полное моральное право на превентивный удар. Мы выступим не как агрессор, а как сторона, защищающая договор.

Сталин постучал пальцем по карте в районе Варшавы.

— Условия вполне логичные для нас, но подозреваю, что они на такое не подпишутся.

— Сначала предложим по-хорошему, — сказал я. — Объясним, что это — цена их независимости. Альтернатива — полное включение в состав Республики на правах автономии. Думаю, выберут первый вариант. А военные базы… со временем, когда отношения наладятся, их можно будет вывести. Нам ведь тоже на их содержание придется выделять немало средств. Сейчас на территории Царства польского около 300 тысяч наших войск — многие с семьями, и затраты на то, чтобы перевезти их в Россию и достойно разместить, будут немалые.

Дзержинский покачал головой: — Наладятся… — пробормотал он. — В это слабо верится. Но другого варианта я пока не вижу. Отпускать их совсем без узды — себе дороже. Они тут же побегут в объятия к немцам или австрийцам, и мы получим агрессивное по отношению к нам государство прямо под боком.

— Значит, готовим предложение и усиливаем группировку войск на западной границе, — подвел итог Сталин. — Будем вести переговоры с позиции силы. Это они понимают лучше всего.

Он снова посмотрел на карту, на только что нарисованную границу.

— Ладно! Попробуем, по-твоему, Илья, — сказал он, — но, если поляки вздумают упереться, добавится проблем, а у нас и здесь дел хватает.

Поезд, на котором мы отправились в Варшаву, был бронированным — два паровоза, шесть усиленных вагонов с пулеметными гнездами. С нами — сотня бойцов из личной охраны, в основном ветераны из первого набора в «Белый ветер», а также часть людей Феликса. По сути, это был один из первых бронепоездов, которые мы начали строить еще год назад, собирая его потихоньку на заводе Кулагина. Конечно же, передвижение такой махины оставить в тайне было невозможно.

Под Брестом, на глухом перегоне среди леса, поезд резко затормозил. Впереди на путях лежали срубленные деревья. Сразу из-за насыпи раздались выстрелы. Винтовочные пули застучали по броне.

— Засада! — крикнул Никита, хватая свой ПР-92.

Пулеметы «Максим» в вагонах открыли ответный огонь. Но нападавших было много — человек двести, не меньше. Они заняли выгодные позиции на склоне, откуда весь состав был как на ладони.

— Огонь ведут беспорядочно, — заметил Сталин, пригибаясь к полу. Часть окон уже осыпалась, и решить эту проблему нам пока не удавалось.

— Нужно выбить их с высоты, — сказал я. — Коля, возьми десять человек, через аварийный выход, и в обход по левому флангу, а мы отсюда прикроем вас.

Семенов кивнул и скрылся в глубине вагона. Через минуту из-под колес поезда послышалась короткая очередь — его группа начала выдвижение. Мы усилили огонь, чтобы отвлечь внимание противника. Один из пулеметов перенес стрельбу на правый фланг, где заметили скопление нападавших. Двое наших бойцов метнули гранаты в сторону насыпи. Взрывы сбили с ног несколько фигур, смешав их с грязью. Никита с группой тоже покинул поезд.

С левого фланга донеслась внезапная стрельба — это Коля Семенов со своими зашел во фланг нападавших. С другого фланга к ним подошел Никита с двумя десятками бойцов, и после этого поляки остались в невыгодном положении. Стрельба прекратилась минут через пять.

— Готово, — прибежал запыхавшийся вестовой от Семенова. — Взяли троих живых, остальные перебиты.

Но это мне и так было прекрасно понятно — я весь бой наблюдал глазами Никиты.

Мы вышли осмотреть место. Пять наших бойцов были ранены, один убит. Насчитали сто девять тел нападавших, кто-то из них, вероятнее всего, успел уйти. Пленных, побитых, но живых, затолкали в вагон, оказав первую медицинскую помощь и, освободив пути от деревьев, двинулись дальше.

— Допрос проведем в Варшаве, — мрачно сказал я Сталину. — Узнаем, кто стоял за этим; очень интересно, кто пытался сорвать наши переговоры с поляками.

Поезд подошел к вокзалу Варшавы на закате. Нас встречали не с оркестром и не с красными коврами — у противоположной стороны перрона стояла плотная группа польских военных в мундирах, рядом — чиновники в штатском, за ними — толпа репортеров с фотоаппаратами.

Впереди всех — генерал-губернатор Царства Польского Максимович Константин Клавдиевич. Высокий, сухопарый, с седыми висками и жестким взглядом. До назначения на этот пост он был наказным атаманом Войска Донского. Он вышел вперед и поздоровался с наи за руку. Показывая на два закрытых экипажа и несколько верховых.

Неподалеку стояла группа поляков, которая также направилась здороваться. Первым был человек в темном сюртуке, с бородкой клинышком и очками. Роман Дмовский, именно он в последние месяцы громче всех требовал автономии, а теперь, судя по всему, рассчитывал вести переговоры уже о независимости. За его спиной — еще трое: один — плотный, с залысинами, явно промышленник; второй — священник в сутане; третий — молодой, с горящими глазами, типичный студент-агитатор. Эта четверка и была той самой делегацией, ратовавшей за отделение Польши.

— Ну что ж, — тихо сказал Сталин, глядя в окно вагона. — Интересная встреча: и официальная власть, и оппозиция. Думаю, переговоры будут непростые.

Сначала вышла наша охрана — бойцы в серых шинелях, затем — мы втроем: я, Сталин и Никита. Замыкали группу еще пятеро из нашей команды, включая Семенова.

Экипажи ждали у края перрона. Никита сел в первый с бойцами, а я со Сталиным — во второй. Для остальной нашей сотни стали подходить повозки, выстраивавшиеся немного в стороне. Кони тронули, и кортеж двинулся через весь город к резиденции генерал-губернатора.

Варшава выглядела настороженно. На улицах — больше патрулей, чем обычно; на перекрестках — жандармы с винтовками. Настроение толпы, ожидающей новостей, понять было сложно.

На Александровском мосту, когда экипажи как раз вышли на подъем, из-за тумбы выскочил человек со свертком в руках. Никита, сидевший в первом экипаже, мгновенно вскинул пистолет и крикнул:

— Вниз!

Выстрел — человек падает, сверток летит под колеса, и раздается взрыв.

Экипаж резко вильнул, кони заржали. Я рванул дверцу и выпрыгнул на мостовую. Вокруг был хаос: несколько случайных прохожих ранены, двое лежат вовсе неподвижно. Из нашего экипажа — двое бойцов, выполнявших роль возниц, получили осколочные: один держался за бок, второй — за плечо, лицо в крови.

Семенов склонился над упавшим бомбистом, перевернул того, сдернул с него плащ. Под ним — простая рубаха, на груди — крест.

— Мертв, — коротко доложил Коля. — Но он был не один. Я видел еще двоих — те уроды скрылись в арке сразу после взрыва.

— Раненых — в экипажи. Едем дальше, возможно, это еще не конец, — отдал я распоряжения.

Сталин, стоя у разбитого колеса, посмотрел на меня:

— Ну вот и сигнал нам, — кто-то очень хочет, чтобы мы уехали. Или, по крайней мере, чтобы наши переговоры начались с крови.

Кортеж двинулся дальше, оставив на мосту пыль, окровавленные лоскуты ткани и семь человек, которым требовалась помощь. Впереди — резиденция генерал-губернатора и встреча, от которой зависела будущая судьба Польши.

Мы ехали в сторону Санкт-Петербурга. После того бомбиста на Александровском мосту в Варшаве покушений на наши жизни больше не было. То ли у радикалов закончились все заготовки, то ли жандармы, наконец, начали работать. Мы, собственно говоря, были этому только рады.

В Варшаве мы провели ровно сутки. Переговоры после теракта откладывать не стали и начали их прямо ночью — хоть это было вовсе и не по правилам. Первоначально поляки пришли в шок от наших предложений: почему-то они были уверены, что получат все и сразу, по первому требованию. Но аргументы и доводы, которые я на них вывалил, подействовали. Они долго торговались за новые границы, но мы на уступки не шли. В итоге договоренности все-таки были достигнуты, и между Российской и Польской республиками был заключен договор.

У новообразованного государства парламента еще не было. Его отменил еще Николай I в 1832 году вместе с конституцией 1815 года. Теперь полякам предстояло собрать сейм и ратифицировать договор. Внутренних дел у них хватит надолго. Я нисколько не обольщаюсь тем, что Польша станет нам дружественным государством — веками уж как-то так складывалось, что все было наоборот. Но и в составе России я ее больше не вижу.

По договору Россия обязалась в течение 1905–1907 годов сократить военное присутствие на бывшей территории Царства Польского с трехсот до тридцати тысяч солдат и офицеров. Бывшие имперские чиновники на переходный период, который будет длиться полгода, исполняют свои обязанности, а затем, по мере замещения, решают — остаться ли им в Польше или вернуться в Россию. Да что говорить, многие из чиновников и были поляками.

Частная собственность граждан бывшей Российской империи на территории Польши остается неприкосновенной, и собственники самостоятельно решают, каким образом с ней поступить. Чтобы минимизировать конфликтные ситуации, в Варшаве создавалась Русско-Польская комиссия, в ведении которой находились все вопросы, связанные с передачей активов и продажей частной собственности наших граждан.

Можно сказать, что основных своих целей мы достигли. Теперь предстоит провести кучу работы — взять под контроль огромные территории, разобраться с их управлением, а также решить, что делать с Финляндией. Кроме нее еще и гордые прибалты могут носом крутить, но по поводу этих территорий у меня как раз противоположное мнение. И навстречу свободолюбивым народам идти мы не собираемся. По крайней мере, именно такой вариант развития событий мы с Иосифом и обсудили.

А пока мы с Никитой и Сталиным добирались до Польши, на Дальнем Востоке развивались интересные события.

Поезд медленно вползал на станцию Владивостока. Город встретил Леху и Николая Ивановича Гродекова промозглым ветром и серым небом. На перроне было немноголюдно — лишь небольшая группа встречающих офицеров в форме и несколько жандармов.

— Немноголюдно, — сказал брат Николаю Михайловичу.

— Обстановка сейчас непростая, Алексей Васильевич. После Цусимы многое изменилось. Японцы держат в постоянном напряжении, война закончилась, но мир до сих пор с самураями не заключен. Да и новости из столицы местных тоже очень волнуют. Народ в растерянности, попросту говоря.

С вокзала они сразу направились в губернаторский особняк. Часть бойцов сопровождения поехала с ними, часть — в выделенные для них казармы неподалеку. Гродеков, достав карту, начал доклад:

— Основные силы наших войск рассредоточены вдоль границы. После поражения многие части требуют реорганизации. Есть проблемы с обеспечением и моральным духом.

— А что с японцами? — спросил Леха, внимательно изучая карту.

— Они усиливают присутствие в Маньчжурии, строят укрепления. Их флот контролирует большую часть акватории. Но прямого конфликта пока избегают.

— Нам нужно укреплять позиции, — заметил брат. — Николай Иванович, какие у вас предложения по реорганизации войск?

Гродеков нахмурился:

— Прежде всего необходимо провести полную инвентаризацию частей. Некоторые следует расформировать, другие — передислоцировать ближе к стратегическим точкам. Нужны новые склады, укрепления, система связи, да много чего.

— А как обстоят дела с местным населением? — спросил Леха.

— Непросто, — признался Гродеков. — Китайцы не доверяют нам после всех последних событий, корейцы насторожены. Нужны меры по налаживанию отношений. Да и вообще, Россия сильно меняется, соседи тоже не знают, чего теперь от нас ожидать. Старые дипломатические связи частично разрушены, а новые еще не выстроены. Поэтому в подвешенном состоянии находимся.

— Ну я бы не сказал, что вовсе нарушены. Дипломаты продолжают занимать свои места. Другой вопрос, что не все компетентно выполняют свои обязанности, и попросту требуется произвести перестановки. Но и до дипломатического корпуса мы тоже доберемся, не переживайте.

В кабинет вошел адъютант:

— Ваше превосходительство, офицеры прибыли на совещание.

— Отлично, — Гродеков поднялся. — Пойдемте, обсудим ситуацию с командным составом.

В большом зале собрались офицеры разных рангов. Атмосфера была напряженной — все понимали важность момента.

— Господа, — начал Гродеков, — перед нами стоят серьезные задачи по реорганизации войск. Алексей Васильевич Горский прибыл с особыми полномочиями от Народного комитета.

Леха вышел вперед:

— Товарищи офицеры. В стране происходят перемены — и перемены большие. Все они направлены на то, чтобы сделать жизнь в России лучше. Не для отдельной группы людей, а для всех трудящихся. Неважно, работает ли человек на заводе, в поле или несет службу, защищая Отечество. Пропагандой заниматься не буду, не для этого сюда приехал, да и из газет можете узнать новости. А у кого будут конкретные вопросы — смогу ответить позже, — Леха сделал глоток воды. — Все вы знаете о Цусимском сражении. Но не все знаете, что флагман японцев и еще один броненосец был потоплен подводной лодкой, разработанной и построенной нашими инженерами. Две такие лодки недавно топили английские и французские броненосцы и эсминцы в Черном море и на Балтике, когда европейцы решили вмешаться в дела нашего Отечества, — брат на мгновение замолчал, окинув взглядом заинтересованные лица.

— Так вот, уже скоро на боевое дежурство в Тихоокеанский флот начнут поступать подводные лодки нового типа. И с их помощью мы сможем обеспечить себе безопасность, даже имея в разы меньше линейных кораблей, чем у противника…

Беседа с офицерами — морскими и сухопутными — затянулась почти на три часа. После основной части, касающейся безопасности Дальнего Востока, на брата посыпалась куча вопросов о происходящем в столице. В целом информацию принимали спокойно. Леха подумал, что к утру после обсуждения новостей в ресторанах весь Владивосток уже будет знать все сказанное на совещании. Ну да и ничего секретного брат там не раскрывал.

«Ну, вроде лед тронулся», — подумал Леха.

Пока брат отдувался на Тихоокеанском побережье, мы с Никитой решили немного расслабиться в бане. Даже не помню, когда вот так вот спокойно удавалось разгрузить мозг. Сталина и Дзержинского не стал звать принципиально — иначе опять все скатится к политике. А признаться честно, устал — мочи нет. Так бы взял братьев и уехал в Забайкалье, в родную Прилукскую — за туманом, за мечтами и запахом тайги.