После того как по стране прокатилась новость о будущих выборах в Совет Народных Депутатов, люди немного начали успокаиваться. Во-первых, явные изменения на всех заводах и фабриках уже происходили, и были они направлены на улучшение положения рабочего класса. Также начался процесс переформатирования сельского хозяйства. Хорошо, что это мы могли делать планомерно и, в случае возникновения трудностей, направить продовольствие в отстающий регион из нашего склада-хранилища в Ширяево.
В сельской теме все началось с пропаганды, которой у нас под наблюдением ведал Владимир Ильич. Было немного подозрительно то, что он перестал воевать за главенство в нашей структуре. Но за ним Феликсом был установлен довольно жесткий контроль. А мы с Иосифом Виссарионовичем регулярно встречались и обсуждали его творчество на ниве идеологии.
В общем, по заветам Ильича стали собирать жителей села и устраивать им выездные экскурсии на наши колхозы, действующие уже несколько лет. Принудиловки никакой не было. Если крестьяне не хотели, их никто насильно не тащил. Но как только они проявляли инициативу, тут же начинали крутиться шестеренки, и появлялось новое государственное коллективное хозяйство.
С собственниками земли происходила примерно такая же схема, только немного усложненная. Им предлагали вступить в государственно-частное партнерство. При этом мнение людей, на текущий момент обрабатывающих их землю, также учитывалось. В общем, процесс пошел, и уже в следующем, 1906 году, заработают несколько тысяч новых коллективных хозяйств. По данным, предоставленным Кржижановским, процесс должен завершиться примерно к 1912 году. К этому моменту все же останется какое-то количество единоличных хозяйств, но жить они будут в основном натуральным хозяйством.
За последнее время сухие пайки из Ширяево приобрели бешеную популярность в народе — причем абсолютно в разных слоях общества. Солдаты и моряки тоже оценили такой вариант пищи, и эти наборы стали охотно покупаться в магазинах по всей стране. А в регионы, нуждающиеся в поддержке, они отправлялись эшелонами.
Ко всему прочему Ростовцев в Ширяево продолжал эксперименты и постоянно совершенствовал продукцию. Улучшалось как ее качество, так и ассортимент. Например, появился сублимированный картофельный порошок в брикетах, из которого легко приготовить пюре, а также яичный порошок и множество витаминно-фруктовых смесей. Часть продукции попадала за рубеж, и ей уже заинтересовались наши соседи — даже без каких-либо рекламных действий с нашей стороны. Первые поставки пошли в Иран; это направление пожелал возглавить Савва Мамонтов, ну а мы особо не возражали. Объяснили лишь ему «политику партии» и дали возможность себя проявить.
Мы с парнями прибыли в Саутгемптон на голландском грузовом пароходе «Амстел» под видом инженеров-механиков, направляющихся на стажировку в местные судоремонтные мастерские. Документы были в порядке — паспорта на имя голландцев Яна Фабера (я) и Корнелиуса де Витта (Леха). Группа из пяти наших бойцов разместилась отдельно, также под прикрытием портовых рабочих.
Для жилья сняли две скромные квартиры в районе Нортэм, недалеко от доков. Место было тихое, без лишнего внимания, но с хорошим обзором на вход в гавань. Утром первого же дня, взяв с собой чертежные планшеты и инструменты, мы отправились в порт.
Пропуска, заранее подготовленные через наши берлинские каналы, действовали безотказно. Было странно, но почему-то англичане, уверенные в своей безопасности после недавнего провала у русских берегов, проверяли документы спустя рукава. Мы прошли через ворота, смешавшись с толпой докеров и техников.
Порт Саутгемптона представлял собой кипящий муравейник. В доках стояли несколько поврежденных кораблей — видимо, те, что уцелели после стычек на Балтике и в Черном море. Рабочие заделывали пробоины, меняли надстройки.
Но главное внимание привлекал новый док, огороженный высоким забором и охраняемый морскими пехотинцами. Там, на стапелях, возвышался почти готовый броненосец. Я сразу узнал его по силуэту — эскадренный броненосец серии «Лорд Нельсон», один из сильнейших на этот момент в британском флоте.
Мы с Николаем Семеновым сделали вид, что изучаем схему трубопроводов у соседнего крана, параллельно наблюдая за объектом.
— Новенький, — тихо сказал Коля, не глядя в сторону дока. — Скоро на воду спустят. Видишь размах? Пушки главного калибра серьезные.
— Угу, — кивнул я, делая пометку в блокноте. — Броня приличная. Скорость, думаю, тоже.
Подойти ближе было невозможно — охрана бдила. Но и с нашего места было видно достаточно: корабль почти достроен, шли работы по установке оборудования. Спуск на воду, судя по активности, должен состояться через несколько недель.
Вечером, собравшись в моей комнате, мы обсудили увиденное. Бойцы, работавшие в порту, подтвердили: охрана усилена, но подобраться можно — видимо, никто режим военного положения здесь объявлять не собирался.
— Диверсия вполне возможна, — заключил Леха, разбирая схему порта, начерченную по памяти.
Мы прорабатывали схему три дня. Взрыв и пожар — вот что могло надолго вывести броненосец из строя, да и принести серьезный ущерб докам. Вычислили поставщиков, работавших с Адмиралтейством, через конторку одного из субподрядчиков на улице Айрон-стрит. Там же нашли и нужные бумаги — накладные, пропуска. Самих подрядчиков, двух братьев-ирландцев, нашли в их же конторе, связали и заперли в чулане под грудой брезента. Долго пролежат так, никуда не денутся.
Три грузовые повозки, набитые ящиками с маркировкой «LN — Bolts Rivets, High Grade Steel», подъехали к воротам дока на рассвете. Ящики были тяжелые — внутри, под слоем обычных болтов и заклепок, лежали плитки взрывчатки — пикриновой кислоты (лиддита). Ее мы экспроприировали тремя днями ранее со склада военного ведомства в Портсмуте, подставив местную банду. Взрывчатка была британской, что сбивало бы потом следы.
Охрана на воротах проверила документы — поддельные накладные и пропуска с печатями нашей «конторы» с Айрон-стрит, и нас пропустили без всяких проблем.
Оглядев территорию, сразу определил, что работ на броненосце сегодня почти не ведется — воскресенье. На палубе виднелись несколько фигур — двое рабочих, что-то чистили, трое охранников с винтовками патрулировали рядом.
Стали разгружать и поднимать на палубу все двадцать четыре ящика. Чтобы проникнуть в трюм, пришлось нейтрализовать лишних наблюдателей. Двоих рабочих и троих охранников усыпили тихо — ударами по шее, быстро перетащили за лебедку и сразу переоделись в их форму. Теперь наши парни стояли на их постах, изображая англичан.
Времени было в обрез, мы спустили ящики в машинное отделение и отсек с главным распределительным щитом электропитания. Взрыв здесь должен был уничтожить сердце корабля — машины, генераторы, системы управления. После такого ремонт был бы под большим вопросом, а если случится пожар, то и вовсе стал бы бессмысленной затеей. Расставили заряды, прикрепили заранее отмеренный бикфордов шнур с задержкой на тридцать минут и запалили.
Уходили быстро, стараясь при этом не привлекать внимания. Уже в своей одежде погрузились на повозки и выехали из порта. Отъехали километра три, когда сзади, со стороны дока, раздался мощный взрыв. Затем второй, третий — сдетонировали сложенные рядом бочки с краской и горючим.
Над портом поднялся столб черного дыма. Горел не только док с «Лордом Нельсоном» — огонь перекинулся на соседние склады с лесом и углем, а затем и на стоявший рядом на ремонте крейсер. Слышались крики, завыли сирены, началась паника.
А мы, не останавливаясь, направились к выезду из города.
Наши приключения в Европе заняли примерно три недели. Мы отметились в Портсмуте и Тулоне. В итоге нашей работы англичане с французами в общей сложности лишились трех броненосцев, пяти крейсеров, а также значительно пострадала портовая инфраструктура. Завершили свою работу только после того, как из Петербурга получили шифрованную телеграмму. Видимо, каким-то неведомым для нас образом англичане и французы поняли, «откуда ветер дует», и пошли на переговоры с Народным комитетом.
Была собрана международная комиссия для расследования инцидентов в Балтике и на Черном море. По ее итогам Англия и Франция будут вынуждены выплатить России компенсацию за причиненный ущерб. И после этого начнем с ними возобновлять дипломатические отношения.
Главное во всем этом то, что они фактически признали Народный комитет как новую власть в России. А мы тем временем возвращались домой.
Никита уже не был прикован к постели — все-таки данная нам при рождении регенерация делает чудеса и уже в который раз вытаскивает из самой задницы.
Как только мы добрались до Санкт-Петербурга, нас сразу вовлекли в активную работу. Практически попали «с корабля на бал». В кабинете Сталина пахло табаком и свежей бумагой. Дзержинский положил на стол папку с донесениями.
— Проблемы на Дальнем Востоке, — начал он без предисловий. — Во-первых, не все части после войны с японцами вернулись в места постоянной дислокации. Там сейчас значительное скопление войск, многие без четкого снабжения и с расстроенным командованием.
Сталин молча раскуривал трубку, глядя на карту.
— Во-вторых, — продолжил Феликс, — в войсках брожение. Солдаты и офицеры в растерянности, откровенно не понимают, кому подчиняться. Наши люди на местах не могут взять ситуацию под контроль — их там мало, а территория — огромная.
— В-третьих, — я подключился к разговору, — после отставки Алексеева и упразднения наместничества там образовался вакуум власти. Как ни критикуй Алексеева, а за регионом он следил. Сейчас там каждый тянет одеяло на себя, и срочно нужен сильный руководитель на месте.
— Кандидаты есть? — спросил Сталин, выпуская струйку дыма.
— Есть, — кивнул я. — Михаил Дмитриевич Гродеков, государственник, жесткий руководитель. До недавнего времени был генерал-губернатором Приамурья и хорошо знает регион. Уверен, навести порядок ему по силам.
— Согласен, — сказал Сталин. — Но одного приказа о назначении мало. Неизвестно, как он его воспримет и как его примут на месте. Нужен наш человек, который поможет Гродекову и проконтролирует ситуацию.
Он перевел взгляд на Леху.
— Алексей, готовься. Поедешь туда по железной дороге с группой бойцов поддержки. Твоя задача — убедиться, что Гродеков на нашей стороне. Поговори с ним, помоги на месте разобраться с войсками и не допустить разброда и шатания. Первичный разговор я с ним проведу, но тебе нужно убедиться на деле в его лояльности народной власти.
Леха, стоявший у окна, молча кивнул: — Когда выезжать?
— Завтра, времени у нас немного. Черт его знает, что будет, если этой ситуацией воспользуются наши недруги, — твердо сказал Сталин. — Приказ Гродекову я подготовлю сегодня, выдвинетесь вместе с ним. По дороге уже можете составить план действий.
— Понял, — коротко бросил Леха и вышел из кабинета, чтобы начать готовить группу.
Через день специальный поезд с новым назначенцем и отрядом Алексея отправился на восток — предстояла непростая, но очень важная работа.
Через пару дней после отъезда Лехи у нас состоялась очередная встреча с Лениным. На этот раз разговор сразу пошел в напряженном ключе. Владимир Ильич, едва войдя в кабинет, с ходу начал атаку, положив на стол перед Сталиным толстую папку.
— Товарищи, подготовил тезисы по ускорению преобразований. Необходимо провести полную и немедленную национализацию всей промышленности, земли, банков. Частную собственность следует отменить полностью. Только так мы построим социализм!
Я перевел взгляд на Сталина; тот в это время молча раскуривал трубку, лицо его ничего не выражало. Видимо, таким образом он передавал мне инициативу в очередной дискуссии с Ульяновым.
— Владимир Ильич, сейчас это невозможно и крайне опасно, — сказал я спокойно. — Резкая ломка вызовет бардак, который мы не сможем контролировать. Промышленность остановится, сельское хозяйство развалится к чертям собачьим. Нам сейчас нужна стабильность, а не новая смута. На преобразование сельского хозяйства нам понадобится примерно семь лет, и мы в спокойном режиме будем переводить крестьян на работу в колхозах. Единоличники при этом останутся в меньшинстве, и через десять-двадцать лет они уже не будут заметны в общем объеме выпускаемой сельскохозяйственной продукции.
— Половинчатые меры — путь к поражению! — Ленин ударил кулаком по столу. — Мелкобуржуазные элементы душат революцию! Нужно немедленно национализировать все!
— Национализировать стоит не все, а стратегические отрасли, — возразил я. — Недра — да: их нужно изъять из частных рук и запретить иностранцам владение землей и добычу полезных ископаемых. Крупные заводы и банки — выкупаем; процесс уже идет, хоть и со скрипом. Но мелкие производства, мастерские, вновь появляющиеся артели — зачем их национализировать? В этом нет никакого смысла.
— Чтобы покончить с эксплуатацией! — горячо воскликнул Ленин.
— Чтобы получить тысячи неуправляемых убыточных предприятий, — парировал я. — Мы будем встраивать их в экономику через государственно-частное партнерство: давать им госзаказы, обеспечивать инфраструктурой. Через несколько лет с ними не сможет конкурировать обычный частник, не встроенный в общую плановую экономику. А если владелец перестанет справляться — предприятие будет выкуплено государством. Так мы поддержим инициативных людей, которых всегда мало; остальные предпочтут наемный труд на наших условиях.
— При этом, — продолжил я, — выпуск большого ассортимента товаров мы не станем детально планировать. На кой черт нам планировать, сколько рубашек — какого фасона и размера — должно сшить то или иное предприятие? Если начнем всем этим заниматься, зароемся в бюрократии. А вот добыча нефти и угля, выплавка стали, выпуск автомобилей и тракторов и многое другое, конечно же, будут под контролем.
Ленин смерил меня холодным взглядом.
— Это оппортунизм Илья! Еще вы все время отказываетесь от мировой революции! Мы обязаны поддерживать братьев-социалистов в Европе, разжечь пожар пролетарской революции!
Тут вмешался Сталин, медленно выпустив дым.
— Мировая революция, Владимир Ильич, — это утопия. А ресурсы, которые мы сейчас имеем, — это реальность. Поддерживая европейских социалистов, мы лишь потратим силы и средства, жизненно необходимые здесь для модернизации России. Поймите: каким бы ни был режим в Европе, друзьями они нам не станут никогда. Это, можно сказать, другая цивилизация. Что сейчас, что сто или двести лет назад — они враждебно смотрели на Восток; так будет и впредь. Даже диалог, который мы сейчас выстраиваем с Германией, и возможный будущий торговый союз — временное явление. Будет работать лишь до тех пор, пока им это будет выгодно.
— Вы отказываетесь от учения Маркса! — голос Ленина дрожал от негодования.
— Мы применяем его к российским реалиям, — твердо сказал я. — Сначала нужно построить сильное государство. А для этого нужна сильная экономика, а не идеологические войны за рубежом. Когда мы с вами построим государство, где все люди обеспечены минимальными благами, имеют возможность трудиться, получать за это достойную плату, воспитывать и растить детей, тогда думать о мировой революции вовсе не придется — они, глядя на нас, сами пойдут по социалистическому пути развития.
— История осудит вас за это предательство! — бросил он и, хлопнув дверью, вышел из кабинета.
В комнате повисло тяжелое молчание.
— Наблюдение за ним придется усилить, — наконец сказал Сталин. — Его энергия порой пугает; один бог ведает, что может Владимир Ильич в запале выкинуть. И ведь в целом он часто говорит правильные вещи, но местами…
— Согласен, — кивнул я. — Его идеологическая работа сейчас полезна. Главное — не дать ему реальных рычагов власти и особенно возможности принимать стратегические решения. А то действительно: если мы сейчас организуем бунт в Германии, быстро в ответ получим объединенную армию Европы на своих границах.
Сталин молча кивнул и снова уткнулся в карту.
— Иосиф, Илья, — зашел в кабинет встревоженный Феликс, — полыхнуло в Польше, подробностей пока немного, но по всей видимости дело серьезное.