Одинаковые. Том 6. Революция

Глава 11 Новая Россия. Присяга на верность народу

Князь еще раз обвел взглядом строй солдат, ожидающих его приказа, затем посмотрел на наших бойцов, готовых открыть огонь. Было видно, что в голове у Трубецкого идет процесс принятия решения. С одной стороны — его слово, данное своим людям, когда приказал выдвигаться к столице, с другой — здравый смысл. Он прекрасно видел наших парней с ручными пулеметами и, как военный человек, понимал, сколько солдат поляжет прямо на этой дороге в случае лобовой атаки. Что останется после этого от полка, неизвестно.

— Николай Андреевич, — решил я помочь офицеру принять правильное решение, — понимаю вашу нерешительность. Гибель солдат не нужна ни вам, ни нам. Бойцы готовились Родину защищать, а не ложиться под огнем пулеметов от рук своих же соотечественников. Не нужна нам братоубийственная бойня, не нужна, поверьте! Народный комитет, чтобы ее не развязать, делает очень многое. Уже завтра будет собрание высшего командного состава, на котором определятся ближайшие задачи для армии и флота. Вам было бы неплохо принять в нем участие. Возможно, там вы найдете ответы на все вопросы, что вас сейчас волнуют.

Генерал-майор смерил меня тяжелым взглядом. Этот человек был из той породы, что не привыкла уступать, тем более перед молодым парнем. И сейчас ему действительно было сложно сделать выбор, а ставки при этом были очень высоки.

— Хорошо, — нехотя ответил он. — Я отведу солдат. Класть бойцов под пулеметами, и правда, нет никакого желания. Но завтра вы ответите на все вопросы! — твердо сказал он, после чего развернулся к строю, отдал команду и удалился.

— Гордый! — сказал стоявший рядом со мной Семенов с перебинтованной головой.

— Порода в нем есть, это чувствуется. С такими будет сложнее всего. Они ведь еще не осознали, что в одночасье сравнялись по правам и обязанностям с другими гражданами империи. Теперь у них прав столько же, сколько у любого крестьянина или рабочего. А они поколениями привыкли к исключительности и особому отношению — белая кость! Понимать надо!

— И как с ними тогда быть? Они же будут бунтовать!

— Пока неизвестно. Понятно лишь, что с аристократией будет непросто. Волнений на этот счет нам еще надолго хватит. Думаю, минимум год такие, как Трубецкой, будут поднимать людей примерно так, как ты сегодня видел. И дай-то Бог, чтобы заканчивались такие выступления также.

Аристократия действительно была в смятении. Все произошло очень быстро. Еще 9 июня они чувствовали себя полноправными хозяевами жизни, а уже через несколько дней их мир перевернулся. Многие не знали, как реагировать. Кто-то в панике пытался присягнуть новой власти, кто-то спешно собирал чемоданы, кто-то готовился выступить против.

Вернувшись в штаб, я застал Дзержинского за разговором со Сталиным. Феликс выглядел озабоченным.

— Иосиф, Илья, — начал он, откладывая папку с донесениями. — Ситуация с аристократией и крупными собственниками становится все сложнее. Многие начали уезжать. Только за сегодня из Петербурга выехало три семьи: Оболенские, Голицыны, Шереметевы. И это только те, кого мы успели отследить. Готовятся к отъезду еще не меньше десятка семей — и это лишь в столице.

— Они пытаются продать свои активы, — добавил Сталин, выпуская дым из трубки. — Земли, предприятия, недвижимость. Думаю, боятся конфискаций.

— Нужно выкупать, — сказал я, подходя к столу. — Использовать все доступные ресурсы. И постараться сделать это ниже рыночной цены. Сейчас у них нет времени ждать предложений. Предлагаем пятьдесят процентов от реальной стоимости — и то, если активы чистые, без долгов и залогов. Иначе окажется, что они уже десять раз все перезаложили, а теперь хотят оставить нам эти долги вдобавок.

— Согласен, — кивнул Сталин. — Подключим наши европейские и американские счета. Через подставные фирмы выкупим все, что представляет ценность. Плохо только то, что капиталы они один черт будут вывозить из страны.

— Попрошу Второва разработать схему выкупа. Он хорошо знает сущность аристократии и реальную стоимость их имущества. Выкупать будем только то, что не обременено долгами.

Через пару часов в кабинет вошел Николай Второв. Он выглядел уставшим — дел в последние дни навалилось немало.

— Добрый день! — поздоровался он. — Илья уже ознакомил меня с ситуацией. Действительно, паника среди знати нарастает. Многие готовы продать все и бежать, но есть и те, кто колеблется.

— Ваша задача, Николай Александрович, — сказал Сталин, — предложить им такой вариант, который будет выгоден всем. Пусть остаются, вкладывают средства в развитие государства. Если уж не хотят — выкупаем их активы и отпускаем на все четыре стороны. Нужно определить объем финансов, которые мы можем позволить себе выделить на это мероприятие. Думаю, на всех у нас ресурсов не хватит.

— Я уже подготовил список наиболее ценных объектов, — Второв разложил на столе несколько листов. — Земли в Центральной России, металлургические заводы на Урале, пароходства. Если действовать быстро, сможем получить контроль над многими ключевыми активами.

— И помните, — добавил я, — мы не грабим. Мы предлагаем честную сделку. Только в текущих условиях цена будет отличаться от вчерашней.

Второв усмехнулся:

— Они этого все равно не поймут. Для них любая цена, кроме максимальной, будет считаться грабежом.

— Тогда пускай едут, — жестко сказал Сталин. — Драгоценности — пожалуйста. Личные вещи — на здоровье. Но капиталы, вложенные в Россию, должны в ней и остаться. Нужно не допустить их перехода под юрисдикцию иностранных государств, особенно это касается стратегических отраслей и продажи земель и недр. Необходимо ввести ограничения на такие сделки.

Работа закипела. Уже к вечеру того же дня Второв провел первые переговоры с представителями двух знатных семей. Одни согласились остаться и вложить средства в развитие промышленности, другие — настаивали на продаже. Пришлось идти на небольшие уступки.

Тем временем Дзержинский доложил, что в Финляндию и Прибалтику уже отправились несколько десятков аристократических семейств.

— Иосиф, Илья, взгляните на это, — Дзержинский положил на стол свежие европейские газеты. — Первые реакции из-за границы.

Я развернул ближайший номер французской Le Figaro. Крупные заголовки кричали: «Революция в России: кто стоит за переворотом?», «Николай II отрекся — что дальше?», «Тайна Народного комитета».

— Вся Европа следит, — мрачно констатировал Сталин, пробегая глазами колонки британской The Times. — И, судя по всему, они в полном недоумении.

Действительно, в статьях было множество вопросов и недоумения. Наши западные «друзья» ждали, что революция в России будет долгой, кровавой. А тут — всего за несколько дней власть перешла к какой-то неизвестной для них силе, о которой никто толком ничего не знал. Император отрекся добровольно, крупные города контролируются, армия и флот частично перешли на сторону комитета.

— Смотрите, — я ткнул пальцем в абзац из немецкой газеты, — пишут: «Стремительность и организованность русской революции не находят аналогов в современной истории. Создается впечатление, что переворот был осуществлен не группой революционеров, а высокопрофессиональной организацией с огромными ресурсами».

— По большому счету они правы, — усмехнулся Сталин. — Вот только строить догадки и конспирологические теории могут долго.

— Особенно те, кто сам привык вмешиваться в чужие дела, — добавил Дзержинский. — Британцы и французы явно в растерянности. Они были заинтересованы в ослаблении России, но не ожидали, что революция станет настолько контролируемым явлением. Их агенты, судя по всему, тоже не понимают, что происходит.

Из телеграмм, поступавших от наших людей в Берлине, Париже и Лондоне, следовало одно: европейские правительства пребывали в состоянии легкого шока. Они ожидали хаоса, который можно было бы использовать в своих интересах, а вместо этого столкнулись с быстро формирующейся новой властью, которая уже устанавливала порядок.

— Ждите активизации их разведок, — предупредил Феликс. — Они будут пытаться выяснить, кто мы и как нам удалось все это провернуть. И, возможно, попытаются дестабилизировать ситуацию.

— Пусть пытаются, — спокойно сказал Сталин. — Надо плотно работать по их агентуре, даже усилить работу в этом направлении.

Я отложил газеты. Европейское недоумение было нам сейчас на руку. Удивление и неразбериха давали нам время — самый ценный ресурс в этой обстановке. Пока они решали, кто мы такие, и как к нам относиться, мы могли спокойно заниматься внутренними делами.

Но расслабляться было рано. Рано или поздно они разберутся. И тогда начнутся настоящие игры. Но надеюсь, что к тому времени мы успеем выполнить план минимум.

Наконец-то по всей стране начали запускаться остановленные предприятия. Это же касалось и Москвы, так что у Никиты появилась возможность вернуться в столицу. В Москве за него остался Ерофей Данилов, кроме того, за время работы московский штаб разросся. В команде прибавилось людей, и многие из наших бойцов вполне себе могли не только стрелять, и брали на себя часть организационных процессов. Савва Морозов практически с первых дней включился в работу с головой. Он, по ощущениям, будто обрел новый смысл жизни и успел за это время очень помочь в делах.

Поезд на Москву отходил рано утром. Вагон второго класса был битком набит. Все-таки сбой в работе железной дороги наблюдался, и лишь только-только налаженные механизмы начинали приходить в нормальный режим. Но сейчас желающих куда-то поехать было очень много, поэтому напряженка с билетами сохранялась. Никита делил купе с Валентином, одним из проверенных бойцов, сопровождавших его в этой поездке.

Примерно через час после отхода поезда от вокзала, когда брат уже разбирал бумаги, в дверь постучали. Валентин, сидевший напротив, поднялся, щелкнув застежкой кобуры, и приоткрыл ее.

— Кто там? — спросил он, выглянув в коридор.

Ответом был приглушенный выстрел. Валентин отшатнулся, схватившись за грудь, и тяжело рухнул на пол. На его рубахе быстро расползалось красное пятно. Брат сразу определил, что ранение смертельное.

В проеме возникли двое крепких парней в серых костюмах. В руках держали револьверы с накрученными трубками глушителей. Первый сразу навел ствол на Никиту.

Все произошло за считанные секунды. Как только прозвучал выстрел, Никита рванулся к подушке, под которой лежал ПР-92. Два выстрела прозвучали одновременно. Пуля прожужжала у самого виска и вонзилась в обшивку вагона. Никита навскидку нажал на спуск. Глухой выстрел — и первый нападавший осел на пол, хватая ртом воздух.

Второй попытался выстрелить, но брат уже перевел ствол на него. Пуля угодила ему в плечо, заставив выронить револьвер. Он вскрикнул и прижался к косяку, хватаясь за рану.

В коридоре послышались крики и топот. В купе ворвались пятеро наших парней, ехавших в этом же вагоне. Увидев тело Валентина и двух стрелков, они тут же скрутили раненого.

— Живой? — коротко спросил Артем.

— Валентина убили, суки, — кивнул Никита на тело товарища. — Один из нападающих еще дышит, надо перевязать и допросить.

Раненого бандита прижали к стене. Он был бледен, из раны сочилась кровь.

— Кто такие? — спросил Артем, не повышая голоса.

— Пош… пошли вы… — прохрипел тот.

Артем без лишних слов надавил большим пальцем на рану, и тот застонал.

— Кто вас отправил?

— Не знаю… Мужик один… в трактире… Дал пятьсот рублей авансом… И оружие… Сказал, богатый заводчик везет крупную сумму… Опознал по описанию… Вагон, место…

— Какой мужик? Описание!

— Некрупный… в очках… Говорил тихо… Фамилию не называл… Обещал еще тысячу после дела…

Выглядело это как банальный грабеж. Но совпадение с маршрутом Никиты и местом было уж слишком точным. Слишком точным для случайной уголовщины. Да и глушители раздобыть далеко не всем под силу.

— Обыскать их, — приказал брат.

У убитого в карманах нашли только деньги и носовой платок. У раненого — такую же пачку кредиток и клочок бумаги с номером моего вагона и купе. Ни документов, ни чего-либо, что могло бы указать на заказчика.

— Отработали по наводке, — мрачно заключил Артем. — Кто-то знал о поездке и подсунул им информацию про деньги под видом наживы.

Никита посмотрел на тело Валентина: «Еще одна смерть на нашем счету. Вроде совсем недавно беспризорник Валька пришел в „Белый Ветер“. И вот теперь такое… Ладно, хорош рефлексировать, надо двигаться дальше».

Тело Валентина и бандита вынесли в багажный вагон. На ближайшей же станции еще живого уголовника передали жандармам. Никита доехал до Москвы без происшествий, но на душе после потери боевого товарища было тяжко. Мысль, что кто-то достаточно осведомленный попытался убрать его руками уголовников, не давала покоя. Цепочку нужно было постараться раскрутить, хоть это и будет очень непросто.

В столице тем временем наступал один из ключевых моментов — встреча с высшим командным составом армии и флота. От того, как она пройдет, зависело очень многое.

Собрались в большом зале бывшего Главного штаба на Дворцовой площади. Помещение было заполнено до отказа. Погоны, ордена, золотые эполеты — цвет имперской военной машины. Многие офицеры только-только вернулись с Дальнего Востока, с полей Русско-японской войны, кто-то еще не успел добраться на родину. В их глазах читалась усталость, недоумение и настороженность. Они прошли через поражение, а теперь их родина пережила революцию. Они ждали, что им скажут новые власти, и стоит ли их считать своими. Пока для них решительно ничего ясно не было.

Сталин, Дзержинский и я заняли места за длинным столом на возвышении. Рядом с нами сидел генерал-лейтенант Виктор Викторович Сахаров, недавно сменивший Куропаткина на посту военного министра. Было видно: генерал нервничает.

Иосиф Виссарионович поднялся и прошелся вдоль стола, окидывая зал своим тяжелым, изучающим взглядом. Разговоры стихли.

— Товарищи офицеры! — начал он без лишних предисловий, и это обращение уже вызвало легкий шум. — Вы все знаете, что в стране произошли перемены. Император Николай II добровольно отрекся от престола и передал всю полноту власти Народному комитету.

В зале повисла тишина. Многие уже слышали об этом, но услышать подтверждение из уст нового лидера было иным делом.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы искать виноватых или раздавать награды. Мы собрались, чтобы определить будущее русской армии и флота. Армии, которая понесла тяжелые потери в недавней войне.

Сталин сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание.

— Первым делом, в течение этой недели, будет создана специальная комиссия. Ее задача — тщательно и объективно расследовать причины поражения России в войне с Японией. Не для того, чтобы казнить или сажать, а для того, чтобы понять ошибки и больше их не повторять. В комиссию войдут как военные специалисты, так и гражданские лица.

По залу прошел одобрительный гул. Тема поражения была болезненной для всех собравшихся. Но уже сейчас было понятно, что не всем по душе придется такое расследование: многие неплохо заработали на этом конфликте и теперь точно не хотели, чтобы следы привели к ним.

— Что касается изменений в армии и на флоте, — продолжил Сталин, — они будут. Но не бездумные и не сиюминутные. Мы не будем ломать то, что создавалось долгое время, с наскока. В ближайшее время начнутся небольшие, но важные преобразования — улучшение быта солдат и матросов, пересмотр системы снабжения, а также ужесточение борьбы с казнокрадством. Более глубокая, фундаментальная реформа вооруженных сил будет подготовлена и проведена в течение года. И готовить ее будем не в кабинетах, а с вами, товарищи, с непосредственным участием боевых офицеров.

Он снова посмотрел на зал: — Сейчас, голосованием, мы выберем двадцать человек из вашего числа. Эти офицеры войдут в рабочую группу по подготовке военной реформы. Вы сами решите, кому из коллег доверите эту работу.

Процедура голосования заняла около часа. Офицеры отнеслись к ней с большим интересом, а некоторые — с нескрываемым удивлением. В итоге выбрали двадцать человек, в основном полковников и генералов помоложе, но зарекомендовавших себя как грамотные командиры.

— Я вижу, многие из вас сомневаются. Сомневаются в том, что происходит, в наших целях сомневаются. Многие осведомлены, что император с семьей жив и находится в безопасности. Это правда. Его отречение было добровольным: он понял, что стране необходимы перемены, которые невозможно провести с прежней властью. Слишком много казнокрадства, кумовства, расслабленности. Последний результат работы прежней системы управления — это русско-японская война, о которой вы знаете не понаслышке. Мы будем работать в интересах всего народа нашей Родины.

— Старая Россия закончилась. Начинается новая. Но и в этой новой России армия и флот остаются опорой государства. Служить они будут не одному человеку, а всему народу. И сейчас вам предстоит принести этому народу новую присягу.

По знаку Дзержинского нескольким нашим офицерам раздали стопки листков. Они стали разносить их по залу, вкладывая в руки каждому присутствующему генералу и адмиралу.

— Прочтите, — коротко сказал Сталин.

В зале поднялся негромкий гул, офицеры читали текст. Он был непривычен, но понятен каждому.

«Я, гражданин Российской Республики, вступая в ряды Вооруженных Сил, торжественно присягаю на верность своему народу. Обязуюсь строго соблюдать законы государства, беспрекословно выполнять воинские уставы и приказы командиров. Обязуюсь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Родине и Народному правительству. Я всегда готов по приказу Народного правительства выступить на защиту моей Родины и, как воин Вооруженных Сил, клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона, всеобщая ненависть и презрение народа.»

Тишина в зале стала абсолютной. Текст был простым, ясным и не оставлял места для двусмысленностей. Служить народу, а не царю, защищать Родину, а не династию.

Первым поднялся генерал Сахаров. Он выпрямился, взял листок в руку и четким, громким голосом начал читать:

— Я, гражданин Российской Республики…

Один за другим, сначала нерешительно, потом все увереннее к нему стали присоединяться другие голоса. Зал гудел от десятков низких голосов, произносящих слова новой присяги. Кто-то делал это с искрой в глазах, кто-то, понурив голову, понимая, что обратного пути нет. Было 5 офицеров, не пожелавших присягать Народному комитету. Они демонстративно вышли из зала, останавливать их никто не стал, но на всякий случай слежку люди Феликса за ними начали сразу.

Когда последние слова смолкли, Сталин кивнул:

— Записывайте всех, принесших присягу. Завтра этот текст должен быть в каждой части, на каждом корабле. Всем военнослужащим предстоит ее принести. На этом собрание окончено.

Офицеры стали расходиться, оживленно обсуждая случившееся. Многие подходили к избранным двадцати, чтобы обсудить будущую работу.

Мы со Сталиным и Дзержинским остались в зале.

— Вроде по плану, — сказал я, вытирая платком лоб.

— Это пока только начало, — мрачно заметил Феликс. — Теперь эту присягу должны принести сотни тысяч человек. Будет и саботаж, и неповиновения, и без крови вряд ли обойдется.

— Будем с этим разбираться, — сказал Сталин. — Главное — процесс пошел, и армия начала переходить на нашу сторону — уже массово. Теперь нужно, чтобы этот переход завершился спокойно.