Николай Второй: Перезапуск истории

Глава 2 - Зеркало прошлого и будущего

Когда дверь за Александрой закрылась, я медленно прошёлся по комнате и вновь остановился перед зеркалом. Больше не было ни страха, ни паники. Только осознание: я действительно здесь. В теле Николая ll. И не просто живу – отвечаю за целую страну, за миллионы жизней, за ход истории. Передо мной стоял человек с печально знакомым будущим. Император, которого ненавидели и боготворили, которому не хватило решимости в час, когда она была нужна больше всего. А теперь он – я. И мои знания стали оружием.

Я тихо произнёс:

- Николай, ты был человеком эпохи, которая ушла. Я – человек, который видел, во что превратиться мир. Я знаю про ГУЛАГ, про две мировые войны, про то, как тебя заставили отречься и расстреляли вместе с семьёй. Но я не позволю этому повториться. Ни для тебя. Ни для неё. Ни для детей. Ни для России.

Я потянулся к столу, взял перо и бумагу. Мне нужен был план. Не просто действия – программа выживания империи. Сразу начали всплывать в памяти вехи истории:

Сараево – 28 июня 1914 года. Через месяц начнётся цепная реакция.

Военные бюджеты – перераспределены неэффективно.

Армия – отсталая, морально и технически.

Экономика – аграрная, уязвимая.

Дума – бурлит.

Революционные ячейки – уже повсюду.

Ленин – в эмиграции, но вернётся. И его надо остановить заранее.

Я записал заголовок: “Первые шаги: 30 дней до огня”. Это было всё, что у меня есть – один месяц, чтобы изменить русскую историю. Один месяц, чтобы подложить под старый трон новые опоры, пока он не рухнул.

Мой план включал шесть приоритетов:

Внутренняя безопасность. Создание альтернативы Охранке. Тихое выявление радикалов. Полная слежка за Ленином, Троцким, Сталиным, Дзержинским и другими фигурами.

Армия. Начать реформу штаба. Назначить перспективных офицеров, убрать бездарных. Начать тайную закупку вооружений по шведским и японским схемам.

Экономика. Тайно возобновить реформы Столыпина. Разделить крупные земли, дать стимулы крестьянам, снизить налоговые давление.

Союзы. Улучшить отношения с Германией. Возможно, отказаться от прямой поддержки Сербии.

Пропаганда. Начать компанию: император – реформатор. Использовать прессу для создания нового образа. За мной должна стоять не только власть, но и народ.

Научный скачок. Инвестировать в инженерные и физико-химические школы. Я знал имена гениев – нужно их поддержать заранее.

Я отложил перо и взглянул в окно. Внизу гвардейцы сменяли друг друга у поста, как часы, не подозревая, что внутри дворца началась революция совсем иного рода. Я был чужаком в этот мире. Но я знал этот мир лучше, чем он сам.

Внезапно распахнулась дверь – на этот раз без стука.

- Ваше Величество, - на пороге стоял человек в чёрном фраке, с папкой в руках. – Доклад о положении на Балканах. И… отчёт о выступлении в Думе. Министр внутренних дел настаивает на встрече.

Я кивнул.

- Пусть войдёт. И передайте начальнику контрразведки – сегодня у меня будет к нему особое поручение.

Слуга поклонился и исчез. Я поднялся.

Прошлого не изменить. Но будущее – я построю сам.

***

Я быстро переоделся – выбор пал на строгий, но неброский мундир с орденами, которые теперь принадлежали мне. Взглянув на себя в зеркало, я заставил себя улыбнуться – не как обычный человек, а как государь, уверенный в себе и своих решениях. Если я хочу, чтобы они поверили – мне нужно сыграть роль до конца. Когда я вошёл в рабочий кабинет, там уже находился Иван Логгинович Горемыкин, как всегда угрюмый, с заметной сутулостью, прижимая к груди папку с документами. Его глаза, мельком взглянувшие на меня, выдали лёгкое замешательство. Он, возможно, не мог понять, что изменилось, но что-то изменилось точно – это ощущалось в каждом моём движении, в голосе, в осанке.

- Ваше Величество, - проговорил он, кланяясь, - как вы себя чувствуете сегодня утром?

Я жестом пригласил его сесть и сел сам, не отрывая взгляда.

- Благодарю, Иван Логгинович. Скажу прямо: чувствую себя лучше, чем за последние годы. Гораздо яснее… Впрочем, ясность – это именно то, чего нам всем не хватает.

Он приподнял брови.

- Простите, Ваше Величество?

Я наклонился вперёд.

- У нас с вами мало времени, Иван Логгинович. Скоро гранят буря. Не политическая – историческая. И если мы не подготовимся, она сметёт всё, что вы и я считаем ценным. Вы ведь человек старой закалки, верно?

- Да… я верен традициям, - осторожно ответил он.

- Именно, - кивнул я. – А потому я вас прошу: подготовьте доклад о состоянии правопорядка в крупных городах. Особо интересуют Петроград, Москва, Харьков и Варшава. Также мне нужно полное досье на всех лидеров социалистических и анархических организаций. Все, кто хоть раз упоминался в донесениях охранки. И ещё… - я сделал паузу, - вы вызовете ко мне Петра Аркадьевича Столыпина. Сегодня же.

Он замер.

- Ваше Величество… но ведь…

- Да?

- Простите мою смелость, но Пётр Аркадьевич мёртв… его застрелили три года назад.

Холод пробежал по позвоночнику. Я закрыл глаза на миг. Поторопился.

- Да… конечно, - кивнул я, скрывая внутреннее разочарование. – Значит, опора, на которую я надеялся, уже исчезла. Тем более нужно действовать быстро.

Горемыкин молча кивнул, но в его глазах вспыхнул вопрос – кем стал этот человек, которого он знал столько лет? Был ли он тем же царём, или… чем-то большим?

- И ещё одно, Иван Логгинович. С этого дня я хочу, чтобы каждый мой приказ, каждый разговор и каждый документ… проходили через одну секретную канцелярию, которую я сформирую лично. Больше не будет случайных слухов. Поняли меня?

- Безусловно, Ваше Величество, - ответил он, поднимаясь. – Это… радует меня. Ваш тон и решимость.

Я слегка улыбнулся.

- Радуйтесь, пока есть возможность. Впереди нас ждёт совсем иная Россия, Иван Логгинович. Совсем иная.

Он покинул кабинет, оставив меня наедине с тишиной. И только тогда я впервые по-настоящему почувствовал:

эта игра началась. И ставки – вся история мира.

***

Я остался один. В кабинете повисла густая, наполненная будущими решениями тишина. Я сделал пару шагов к полке и наугад вытащил старую папку с внутренней перепиской Министерства внутренних дел. Пролистывая документы, я понял, насколько дряхлой и разрозненной оказалась имперская система. Казалось, что бюрократия сама по себе живёт в параллельной реальности – медленной, громоздкой и совершенно не готовой к вызовам времени.

“Нужны люди, не чиновники. Управленцы. Мастера войны и мира.”

Я мысленно составил список тех, кто может быть полезен. Я знал их будущие заслуги – или провалы. Это был мой козырь. Я мог собрать лучшую команду империи задолго до того, как их признают великими.

Первым в памяти всплыло имя: Алексей Алексеевич Брусилов. Генерал, талантливый стратег, автор одного из крупнейших наступлений Первой мировой. Он должен получить полномочия уже сейчас, а не через два года, когда будет поздно.

Затем – Пётр Николаевич Врангель, офицер, который в другой реальности сражался за Белую армию. В нём была сила и харизма. Он не должен остаться на обочине будущего.

Я подошёл к рабочему столу и начал писать указ:

«Повелением Императора Всероссийского, генерал-лейтенанту Алексею Брусилову поручается разработка новой мобилизационной схемы Юго-Западного фронта. Срочно. Немедленно представить доклад Его Величеству.»

Затем второй указ – о встрече с представителями инженерных училищ и военных академий. Нужно наводить мосты с технической элитой страны. Я знал, что через 20 лет в это же стране родятся танки «Т-34», ракеты Королёва и ядерное оружие. Но при правильных условиях это всё можно ускорить на десятилетия. Я не заметил, как наступил полдень. В окно пробивалось яркое летнее солнце, освещая бумаги на моём столе.

Будущее начинало дышать по-новому.

Когда посыльный доложил, что прибыли командующие гвардейских дивизий, я поднялся. Встреча с военными – ключ к укреплению власти. Гвардия лояльна – пока верит в силу императора. Я собирался убедить их, что я – не просто царь, но и стратег, и государственник.

Я распахнул дверь кабинета.

- Зовите их. Начинаем.

В это мгновение я чувствовал не просто уверенность. Я чувствовал силу. Не ту, что исходит от трона или короны, а ту, что приходит с пониманием:

я знаю, что будет.

Я знаю, чего нельзя допустить.

И я здесь, чтобы изменить это.

***

В Белом зале стояли трое: генерал-адъютант Владимир Артемьевич Дедюлин, командующий лейб-гвардией; полковник Павел Жилин, молодой, но храбрый офицер, участвовавший в подавлении беспорядков; и генерал Витольд Новицкий, поляк по происхождению, консервативный, но дисциплинированный. Они выстроились по уставу, лица – спокойные, но в глазах – напряжённый интерес.

Я прошёлся перед ними, не спеша.

- Господа, - начал я, остановившись. – Впереди времена, которые сломают слабых. Я не собираюсь быть слабым. И вам не позволю.

Жилин чуть провёл бровью. Новицкий даже на миг сжал губы. Дедюлин же лишь кивнул – он был старой школы, и уже чувствовал, что перед ним стоит другой Николай.

- Мы реформируем армию. Прежде всего – гвардию, как символ дисциплины и воли. Я прикажу разработать новую систему боевой подготовки. Хочу, чтобы через полгода лейб-гвардейцы стреляли быстрее германцев и маршировали точнее британцев.

- Ваше Величество, - осторожно заговорил Новицкий, - подобные реформы потребуют значительных затрат и времени. Подозреваю, Дума не в восторге будет…

Я резко повернулся к нему.

- Дума будет в восторге от того, что мы останемся в живых и не сдадим Петербург в руки толпы, когда она снова попытается его взять. Или вы хотите ждать, когда в Зимний войдут революционеры с ружьями?

Тишина. Никто не осмелился ответить.

- Поручаю вам, господа, собрать списки офицеров, на которых можно положиться. Не тех, кто чин по родству получил, а тех кто любой пост заслужил в поле, а не в салоне. Срок – неделя. И… конфиденциально. Это приказ.

Я сделал паузу, разглядывая их.

- А теперь – вольно. Идите.

Когда за ними закрылась двери, я на мгновение опёрся на спинку кресла. Вот он, первый камень, брошенный в стоячее болото. Теперь слухи точно расползутся: «государь стал другим», «государь говорить, как военный», «государь готовится к буре». И это хорошо. Мне нужно, чтобы они начали беспокоиться. Чтобы привычный комфорт растаял, как весенний лёд. Я вернулся в кабинет. На столе уже лежали первые доклады – о ценах на зерно, ситуации в Варшаве, передвижениях Балканских союзников.

Я потянулся к документам.

Впереди была эпоха, которую я знал как учебник.

Но теперь я – его автор.

***

Я продолжил читать донесения. На первый взгляд – сухая статистика: забастовки на текстильных фабриках, недовольство крестьян после неурожая, рост популярности левых газет. Но за цифрами я видел больше – будущую кровь на улицах, гильзы на булыжниках, лозунги на баррикадах. Всё это я знал. Всё это уже было.

Но не будет снова.

Не на моей смене.

Я поднялся и подошёл к массивному окну. За ним – город, который я должен был защитить. Город, который в иной реальности стал ареной трагедии, местом расстрелов, унижения и страха. В его дымке – образ будущего, который я ещё могу переписать.

Позади меня мягко открылась дверь – незаметно, почти призрачно.

- Ваше Величество? – прозвучал голос. Это была Александра, моя «жена». В её голосе звучала тревога.

Я обернулся.

- Да дорогая?

- Сегодня ты… иной. – Она приблизилась. – В тебе есть… холод, которого я не знала. И одновременно… какая-то твёрдость. Уверенность. Это… хорошо?

Я посмотрел на неё долго. Передо мной стояла женщина, которая в другой истории станет символом слепоты власти, но на деле – всего лишь мать, жена и жертва обстоятельств.

- Это хорошо, Саша, - сказал я мягко. – Потому что только с этой уверенностью я смогу сохранить всё, что для нас важно.

Она кивнула, но в глазах у неё была тревога. Я видел, как она оценивает меня, как чувствует, что я – уже не совсем тот, кого знала. Но я не мог иначе. У меня не было права на слабость. Не теперь. Когда она ушла, я вновь остался один. И тогда впервые за день – я позволил себе улыбнуться. Настоящею, искреннюю. Не от радости, а от ощущения: колесо истории сдвинулось с места. Завтра начнётся всё по-настоящему. А пока – я лишь человек у зеркала времени, в котором отражается целая страна.