Николай Второй: Перезапуск истории

Глава 17 - Империя наносит удар

Тишина в зале военного совета была почти священной. На стенах – карты. На столах – отчёты, разведданные, схемы снабжения. В воздухе – напряжение, от которого звенели нервы.

- Наступление начнётся на рассвете, - сказал я, глядя в глаза генералам. – Не от обороны – от смелости будет зависеть судьба всей Европы.

С востока доносились первые глухие раскаты артиллерии. Это были не просто залпы. Это была музыка новой истории, которую мы начинали писать. Операция «Молния» - так я её назвал лично – была выстроена с точностью до минуты. Впервые за всю историю русской армии мы опирались на координацию с телеграфной поддержкой, централизованным командованием и новыми разведгруппами, которые формировались по моему приказу ещё в марте. Командующий Северо-Западным фронтом генерал Самсонов – молодой, но решительный офицер – получил чёткие инструкции:

«Не медлить. Удар через Летцен к Кёнигсбергу. Задача – парализовать немецкую логистику, лишить их инициативы и перехватить темп.»

Пока штабы обсуждали, на границе уже гремела артиллерия. Русские войска, пере-обмундированные, снабжённые новыми образцами оружия, начали марш. Из окна Ставки я наблюдал за флагами полков, что шли под молитвы и звон колоколов. Люди верили. Не просто в победу – в империю, которую я стремился восстановить не только силой, но и смыслом.

- Как в старые времена… но теперь с новой кровью, - прошептал я, сжимая в руке указ, подписанный ночью: «О военном кредите на восстановление западных железных дорог».

- Ваше Величество, - вошёл адъютант. – Немцы не ожидали такого. Первая линия прорвана. Мы вошли в пределы Восточной Пруссии. Город Сольдау уже под контролем.

Я закрыл глаза. Всё шло по плану. Впервые с начала этой новой жизни я почувствовал: история дрожит. И дрожит от моих шагов.

- Передайте всем, частям, - сказал я, оборачиваясь, - Россия идёт не мстить. Россия идёт побеждать.

И в этот миг я знал: если мы удержим темп – мир уже не будет прежним.

Из Ставки начали стекаться всё более обнадёживающие сообщения. Линия наступления уверенно продвигалась на запад, и, казалось, сама судьба была на нашей стороне. Поезда с боеприпасами не застревали на путях – новые логистические узлы, созданные в апреле, действовали без перебоев. Медицинские эшелоны, мобильные кухни, восстановленные телеграфные линии – армия наконец-то начала работать как единый организм.

- Впервые я вижу, чтобы русская армия наступала не «по благословению», а по расчёту, - признался мне генерал Алексеев, глядя на сводку. – Это больше не молебен на фронте, а наука.

Я кивнул. Именно этого я и добивался. Сила империи – в разуме, а не в чудесах.

Но надвигалась гроза.

С юга поступили тревожные сведения: немцы начали переброску дивизий с запада. Австро-Венгрия выдохлась уже в первые недели, и Кайзер теперь был вынужден держать фронт сам. Он не ожидал, что Россия начнёт наступление так рано, так организованно, и уж точно не в обход старых стратегий.

- У них нет времени, чтобы перегруппироваться, - сказал я, глядя на карту. – Но у нас есть шанс ударить ещё сильнее.

Я приказал ускорить наступление на Кёнигсберг. Вторая армия генерала Ренненкампфа двинулись с севера, образуя клещи. Это был риск – фронт вытягивался, снабжение напрягалось. Но я верил: успех сейчас важнее осторожности. Из Москвы прибыли первые патриотические телеграммы. Народ ликовал. Газеты печатали заголовки: «Царь ведёт армию к победе!» «Кёнигсберг дрожит перед русским духом!»

Но я знал – это только начало. Главный удар будет не здесь, а в умах и кабинетах. В Лондоне. В Париже. В Вене и Берлине. Если дипломатия подведёт, мы останемся одни. Ночью я снова сидел за столом. Окно было открыто, в воздухе – запах бумаги, железа, дождя.

Я взял перо и начал писать:

Указ №28 – О мобилизации науки и промышленности в помощь фронту.

Россия больше не будет зависеть от милости Европы. Мы строим свою империю – модернизированную, просвещённую, сильную. За окнами над Петербургом занималась заря. И с её первыми светом артиллерия ударила снова.

На третий день наступления под Сольдау мы захватили склады с провиантом и амуницией, оставленные в панике отступающими германскими частями. Наши разведчики докладывали: солдаты кайзера не ожидали столь стремительного натиска. Они верили, что Россия, как и прежде, увязнет в переговорах, мобилизации и внутренних дрязгах.

Но империя изменилась.

- Ваше Величество, - в Ставку вновь вошёл адъютант, с лицом, напряжённым, но светящимся от возбуждения. – Первая и Вторая армии вышли на оперативное окружение у Алленштайна. Если успеем замкнуть кольцо – это будет катастрофа для немцев.

Я поднялся со стула. Это была первая возможность нанести им не просто поражение, а унижение. Дать понять всему миру: новая Россия умеет не только защищаться, но и диктовать условия.

- Срочно дайте приказ Ренненкампфу. Пусть ускорит продвижение. Самсонову – обеспечить фланг и перехватить дороги. Поднимите воздушную разведку, - сказал я. – Мы не должны упустить этот шанс.

Офицеры молча кивнули и бросились к телефонам и курьерам.

В этот момент в Ставку вошёл граф Игнатьев, мой неофициальный дипломатический советник. На его лице была тревога:

- Государь… британский посол требует срочной аудиенции. Говорит, в Лондоне встревожены нашим стремительным продвижением.

Я усмехнулся.

- Им не нравится, что Россия больше не просит?

- Они боятся, что мы решим исход войны до того, как их армии развернутся на полях Франции, - тихо сказал Игнатьев. – Европа не любит, когда её ставят перед фактом.

Я подошёл к карте. Восточная Пруссия пылала – и физически, и символически. Это был ответ за десятилетия унижений, за проигранную Японию, за революцию пятого года. Но я понимал: эта война будет вестись не только с пушками, но и с пером. Победа на фронте может обернуться изоляцией за столом переговоров.

- Тогда пусть знают, - сказал я, - Россия возвращается в игру. И диктует правила.

В этот момент пришёл срочное донесение от Самсонова: «Противник отрезан. Мы замкнули кольцо. Прошу разрешения на полномасштабную зачистку укреплений.»

Я вздохнул.

- Разрешаю. Без жестокости. Но с твёрдостью. Пусть Европа увидит, как действует империя, когда её уважают.

К вечеру кольцо вокруг Алленштайна окончательно сомкнулось. Наши части, действовавшие слажено, как часы, не дали немцам ни единого шанса на отступление. Артиллерия молотила по укреплениям, а пехота методично прочёсывала траншеи, захватывая склады, технику, пленных.

- По предварительным данным, в кольце до сорока тысяч вражеских солдат, - доложил начальник штаба. – Их командующий запросил условия капитуляции.

Я не стал сдерживать лёгкой улыбки. Впервые за долгие годы русская армия не просто защищалась – она побеждала, по всем канонам военного искусства.

- Примите капитуляцию. Обеспечьте пленным надлежащее обращение. Немцы это запомнят. И когда начнутся мирные переговоры – вспомнят, кто был благороднее, - произнёс я, глядя на карту, где Восточная Пруссия начинала окрашиваться в русские цвета.

В это же время в кабинет вошёл министр иностранных дел с телеграммой от французского посла:

«Париж выражает восхищение решительностью российского командования и подтверждает готовность координировать действия на дипломатическом фронте. Президент Пуанкаре просит аудиенции через нашего посла.»

- Мы становимся силой, к которой прислушиваются, - сказал министр. – Франция теперь увидела, что мы не та Россия, что в 1905-м.

Я знал: это только начало. Победа под Алленштайном станет сигналом для всего мира – Россия восстала, умная, собранная, опасная. И я, человек из будущего в теле царя, чувствовал, как история сгибается под моими пальцами, как металл в руках кузнеца. Но мне оставалось ещё одно дело на этот вечер.

Я отправился в телеграфный зал и продиктовал личное послание кайзеру Вильгельму:

«Ваше Величество,

Ваши доблестные войска оказались в кольце — не из-за слабости, а потому, что в этот раз Россия пришла не с покорностью, а с разумом и волей. Мы не ищем унижения Германии, но и терпеть её пренебрежение больше не намерены.

Подумайте: пока ещё есть шанс решить судьбу Европы за столом, а не в окопах.

Николай II»

Я передал сообщение и вышел на балкон. В небе над Петербургом вспыхивали первые звёзды. Россия сделала первый ход. И этот ход уже изменил всё.