Северный ветер с Финского залива проникал в Зимний дворец даже сквозь толстые драпировки. За окнами хрустел снег, а в моих руках лежала карта. Не простая — такой Европы не было ещё нигде, кроме моей памяти. Передо мной раскинулась карта 1914 года… только ещё не наступившего.
На ней были пометки: направления ударов, зоны мобилизации, развертывание железных дорог, стратегические ресурсы. Это не была шпионская работа — это было знание будущего, спрятанное в настоящем.
Я не мог показать её никому целиком. Даже Брусилову. Даже Мережковскому.
Но на основе этой карты рождалась новая стратегия.
И в первую очередь — дипломатическая.
- Ваше Величество, прибыла делегация из Лондона, - доложил адъютант.
- Вводите, - сказал я и отложил карту в ящик с двумя замками.
В кабинет вошли трое: посол Бьюкенен, военный атташе и один, кого я знал по другим воспоминаем. Тогда он ещё не был министром, но станет им. Странно было видеть тех, кто однажды подпишет приговор моему царствованию, теперь в роли просящих и наблюдающих.
Бьюкенен говорил вежливо, но прямо:
- Германия становится всё более амбициозной. В Лондоне обеспокоены сближением двух империй — вашей и кайзеровской.
- Я обеспокоен не амбициями Германии, сэр Джордж, а тем, что весь континент ползёт к обрыву, — ответил я. — Я ищу союзников не в риторике, а в здравом смысле. А вы?
Он замолчал. Возможно, впервые видел в моих глазах не мягкость Николая, а расчёт человека, уже видевшего пепел войны.
Позже тем же вечером мы с Мережковским изучали ещё одну карту — политических линий влияния.
Франция нервничала. Британия наблюдала.
Германия улыбалась, но копила сталь и порох.
- Если мы ошибёмся — на нас обрушится весь мир, — заметил Дмитрий.
- Если не сделаем ничего — нас сотрут, как крошку со стола, — ответил я. — У нас есть шанс. Впервые за сто лет.
Я вложил новую ноту в проект: дипломатические тайные контакты с Австро-Венгрией, но не с целью войны, а перенаправления её агрессии в мирное русло — на Балканы, без вмешательства России.
Каждая линия на карте означала возможную кровь.
Моя задача была — провести их так, чтобы эта кровь не пролилась.
А ночью мне снова приснился сон.
Я стоял на развалинах Петербурга. Купола в золоте и копоти. Разбитые дороги, флаги без герба.
Из тумана вышел солдат с окровавленным лицом, прошептал:
- Вы знали. Но не смогли.
Я проснулся в холодном поту. На столе лежала та же карта Европы. Я взял перо… и начал рисовать новые линии. Линии, которых никто ещё не знал. Но которые изменят всё.
Утро началось с доклада графа Игнатьева, министра внутренних дел. Он вошёл в кабинет с напряжённым лицом, держа в руках папку с грифом «Совершенно секретно».
- Ваше Величество, появилась тревожная информация из Варшавы. Вновь активизировались польские националисты, по некоторым данным, при поддержке французских эмиссаров. А ещё – нечто странное: некий юноша из Львова распространяет среди студентов идеи о будущем «великой независимой Украины».
Я знал, что это ещё слабый шум, но через несколько лет он может превратиться в рёв артиллерии. Именно поэтому я вынул из ящика ту самую карту. Смотрел не на границы – на точки напряжения. Польша. Финляндия. Кавказ. Украина.
- Мы должны действовать про-активно, - сказал я. – Не репрессиями, а идеологией. Разработать проект культурной автономии: дать им чувство причастности к Империи, а не отчуждения.
Игнатьев удивился:
- Милостивый Государь, Вы предлагаете дать больше свободы тем, кто готовится к бунту?
- Я предлагаю дать им мечту, - жёстко сказал я. – Мечту, в которой они – не рабы Империи, а её соавторы. Если этого не сделать, однажды они сами напишут свою мечту. На наших руинах.
Тем же вечером я провёл закрытую встречу с профессором Карцевым, молодым географом и картографом, вызванным из Томска. Он принес новые карты по разведанным полезным ископаемым — от нефти в Баку до угля в Донбассе.
- Вы не понимаете, — я говорил ему, — эти ресурсы — не просто цифры в отчётах. Это оружие. Деньги. Будущее. Нам нужно не просто знать, где они — нужно владеть ими. Инфраструктурно. Технически. Политически.
- Тогда вам нужно строить железные дороги, — сказал Карцев. — Много. И быстро.
Я кивнул.
Реформа экономики будет следующей.
Но перед этим — предстоял ещё один шаг. Секретный. Смелый.
Контакт с германским военным советом. Через теневой канал.
Может, кто-то назовёт это предательством.
Но я называл это опережающим манёвром в партии, где все фигуры движутся к одной клетке — кровавому 1914 году.
Я собирался изменить правила.
И карты Европы.
Ночь опустилась на Петербург, но мой кабинет оставался ярко освещённым. На столе — разложенные карты, шифрограммы, отчёты о состоянии границ, донесения разведки и ведомостей о лояльности местных губернаторов. В голове пульсировала одна мысль:
нельзя готовиться к вчерашней войне.
Утром я вызвал к себе князя Трубецкого, главу дипломатической канцелярии.
- Николай Александрович, — начал он, — если позволите, я выражу обеспокоенность. Поступает всё больше сигналов: Германия активизирует промышленность, финансирует заводы военной химии, а в австро-венгерском дворе уже обсуждают «локальный конфликт на Балканах» как неизбежность.
Я показал ему один из листов карты. Он побледнел.
- Боже, вы что — предвидите, что начнётся?
- Не просто предвижу. Я знаю. Они развяжут войну — не в 1914-м, так в 1915-м. И начнётся она не с нападения на нас, а с выстрела в Сараеве. Помните это имя, Трубецкой: Гаврила Принцип.
Он замер, как статуя.
- Мы ещё можем остановить это. Нужны не только союзы и дипломатия. Нужна игра на опережение.
- Какая?
Я наклонился ближе.
- Мы создадим теневой дипломатический корпус. Неофициальные послы, аналитики, агенты влияния. Люди, которые будут говорить то, что нельзя сказать публично. Прокладывать каналы, где послы молчат. Мы будем знать настроение министров, военных, газет — и влиять на них.
- Вы хотите создать... вторую внешнюю политику?
- Я хочу, чтобы первая начала приносить результаты. Официальные ноты уже бессильны. Наступает эра подковерной борьбы. Мы или играем — или проигрываем.
Последним визитом в тот вечер стал вызов к себе министра путей сообщения.
- Сколько километров железных дорог вы можете построить за два года? — спросил я.
- С соответствующим финансированием... около шести тысяч.
- А с неограниченным?
Он замолчал.
- Десять. Если мобилизовать студентов, инженеров, казаков, использовать военные резервы.
Я кивнул.
- Тогда готовьтесь. В следующем бюджете ваше ведомство станет важнее даже Министерства обороны.
Поздней ночью я снова открыл ту самую карту Европы. И понял: я не просто смотрю на неё — я рисую новую. С каждым решением, с каждым человеком, которого зову. Континент дрожит. Мощь Германии растёт. Но и Россия больше не спит.
Мы возвращаемся в игру.
Спустя три дня ко мне доставили зашифрованное послание из Берлина. Внутри него был не текст, а таблица, составленная вручную, в которой отмечались ключевые контакты германского военного штаба, условные коды и намёки на предстоящую встречу — в Швейцарии.
- Они согласны? — спросил я, передав лист генералу Сухомлинову.
- Да, Ваше Величество. Но встреча будет неофициальной, без документов, без форм. Только доверие и тайна.
Я встал.
- Тогда пришло время опробовать новую фигуру на шахматной доске. Человека, который будет вести игру вне правил.
Ночью в Зимний дворец вошёл высокий человек в гражданском, с холодными серыми глазами и акцентом Псковской губернии. Его звали Андрей Орлов. Бывший офицер, изгнанный из армии за дуэль, но сохранивший связи от Варшавы до Вены.
- Ты ведь понимаешь, Орлов, — начал я, — если тебя схватят, никто не признает, что ты работал на Империю.
Он улыбнулся.
- Значит, всё как в старые добрые времена.
Я передал ему новый паспорт, изготовленный в типографии МВД, и карту маршрута через Финляндию в Женеву.
- Ваша цель — не соглашения, — продолжал я. — А вопросы. Выяснить, готова ли Германия отказаться от союза с Австро-Венгрией. Узнать, как они воспринимают Францию, и главное — есть ли трещины в их собственном командовании. Мы должны почувствовать, где Германия неуверенная.
- Как будет моё прикрытие?
- Вы будете представлять Северо-Европейскую железнодорожную компанию. Там будет много разговоров о рельсах, вагонах и грузах. Но вы знаете — за каждым маршрутом скрывается стратегический интерес.
- А моё кодовое имя?
Я посмотрел на карту. На Восток. И сказал:
- Скиф.
Когда он ушёл, я остался один. В голове стучало:
Слишком быстро. Слишком много рискованных ходов.
Но у меня не было другого выбора. Европа уже тонула в дыму амбиций, зависти и старых обид. Я знал: малейшее промедление — и история пойдёт по-старому, кровавому пути.
Но теперь… у неё появился шанс. И у России — новое оружие. Информация.