Молодого Храмовника даже не потребовалось подгонять или как-то угрожать, он сразу же повёл нас через лес. Спускаясь, он взял заметно на юг и даже прибавил шагу, опасаясь, что за нами может быть погоня.
Я бы спросил у Виола, сколько действуют его миражи, но бард всё так же умиротворённо посапывал у меня на плече. Оставалось надеяться, что раз он потратил столько сил, значит, магия будет длиться долго.
Кстати, нашего пленника, если его можно так назвать, вдруг будто прорвало… Когда я его попросил рассказать, не кажется ли ему подозрительным то, что происходит с орденом Храмовников, из парня полилась сбивчивая речь, как из рога изобилия. Видно было, что он долго сдерживался.
Храмовника звали Леонидом, и оказался он в Храмовниках Яриуса не так уж и давно. Видимо, потому так и сомневался — не успел ещё свыкнуться с тем, что любой удар этим золотым клинком является праведным ударом.
Молодой, ещё горящий мыслью о борьбе с силами зла, он участвовал в нападении на Храм Хморока. Тот самый, из которого, по заверению учения Храмовников, в мир проникает зло. Что бог мрака Хморок, побеждённый давным-давно Яриусом, пытается вернуться и положить конец тысяче лет светлого благоденствия. Ни о каком равновесии, кстати, в учении Храмовников не говорится.
Сам Леонид был родом из небольшой деревушки, что находилась под Раздорожьем. Настолько небольшой, что до их деревенского прихода, видимо, не дошли все последние новые веяния.
За особое рвение благословлённый деревенским священником, он приехал в северный Храм Яриуса, который уже давно построили под Хладоградом, и вступил в ряды Храмовников. Как же Леонид удивился, когда стал знакомиться с современным учением последователей Яриуса.
Слишком многое изменилось… Переписанные трактаты, изменённые молитвы, и строгий наказ настоятеля избавиться от старого потрёпанного молитвослова, подаренного Леониду ещё бабушкой. Он его, конечно же, не выбросил, а после второго намёка настоятеля сжёг совсем другую книгу.
Ещё больше молодого Храмовника удивил приезд в Храм какого-то странного жреца из Межемира, который проводил странное посвящение. Просто любому было понятно, что это — Тёмный. Так называли служителей Хморока в трактатах, и любой знал, что они проповедуют тёмную магию.
Леонид тогда повредил ногу в испытаниях, и пропустил это посвящение. На самом деле сомнений в его душе было очень много, и он симулировал ранение.
Он смог тайно пробраться ночью в храм… Ночью! Никогда обряды Яриуса не проводились ночью, но только не в обновлённом учении, где днём Храмовники молились самому Яриусу, а ночью — его тени, опускающейся на мир и хранящей его. Причём Тень Яриуса почиталась отдельным от бога солнца, была его ночной инкарнацией, и часто в трактатах называлась Хранительницей Ночи.
Я лишь хмыкнул, услышав это. Ух, смердящий свет!
Надо отдать должное, в этом мире Бездна создала воистину изящную и тонкую ересь, совратив сердца Храмовников Яриуса. Впрочем, судя по тому, как сам бог солнца легко совратился Бездной, там много усилий и не надо было.
Леонид рассказал, что увидел в ночи обряд с пролитием крови и с открытием портала во Тьму. Жрец накладывал руки, откалывая частички души и бросая их в портал.
Потом Леонид понял, что его собратья по оружию стали другими. Он не мог точно описать, но чувствовал, что они изменились. Вроде стали более востребованными к справедливости, более ревностными к вере, но при этом обозлились, и сердца их очерствели.
Самому Леониду повезло — он должен был пройти это посвящение позже, при следующем приезде того жреца, но вдруг в Храм пришло известие. Приказ срочно собирать отряды и двигаться через залив в Бросские Горы. Колесо пророчества закрутилось и, как говорится, началось…
— Так мы и оказались у Храма Хморока, — сказал Леонид, быстро перебирая ногами рядом со мной. В доспехах нам было не очень удобно тащиться сквозь глубокий снег, и в этом мы с ним были братьями по несчастью.
— Вместе с тёмными, — кивнул я, — При этом это уже были лучевийцы.
— Да, я считал это неправильным, но командир требовал заткнуться и больше молиться, — кивнул Храмовник, — А ещё я увидел тогда тебя, как ты убивал моих собратьев и кричал Хранителям Хморока, что вера больше нас не защищает. И это было действительно так, мои молитвы не пробуждали больше мой источник магии!
Он надолго замолчал, потом вдруг спросил:
— Кто тот мальчишка?
— Так сразу-то и не объяснишь… — я усмехнулся.
Мне и самому было многое непонятно, я знал наш путь лишь собственными ногами. А уж какие там писания лиственников надо зачитать этому Храмовнику, чтобы он проникся горячей верой, я и подавно не знал.
Но у меня было, что ему сказать. Поэтому я, мило улыбнувшись, лишь спросил:
— Не хочешь ли поговорить о Древе?
Снег перестал идти, когда перед нами открылась бухта со стоящим в неё кораблём. Мы стояли на вершине холмистого берега, и сверху нам было хорошо понятно, почему бухта Спокойная так называется.
Морозный ветер ощутимо гнул вершины елей, легко пробирался под доспех, и он же волновал черные воды до самого горизонта. В открытом море волны пенились белыми шапками, поднимаясь на внушительную высоту, но в бухте, защищённой рифами-волнорезами, стояла терпимая рябь. Сам корабль едва заметно покачивался, медленно разворачиваясь к выходу из бухты.
— Смердящий свет! — вырвалось у меня, — Не успели.
— Видит Маюн, громада, надо просить помощи богов, — сказал Виол, который последние полчаса уже не спал, — Они вроде как тебе задолжали, разве нет?
— Обещанного от богов до конца света ждут, — хмуро пошутила Креона.
Я оглянулся на следы, которые оставил молодой Храмовник. Он как раз дослушал нашу историю и мою проповедь о Вечном Древе, когда довёл нас сюда.
По его лицу было видно, что мои слова нашли брешь в его душе. А одна единственная короткая молитва, адресованная Древу, вдруг пробудила в нём источник, который, как он думал, давно уже пропал.
Парень не мог участвовать в нападении на своих же соратников, поэтому ушёл, явно пришибленный новой истиной. Всё, во что он верил, оказалось ложью, при этом служба в храме была смыслом его жизни… и ему следовало это всё обдумать.
Куда он направился, я не знал и не спрашивал. Вполне может быть, чтобы предупредить своих… Я рисковал, доверившись ему, но в глубине души чувствовал, что Храмовник и вправду отправился куда глаза глядят. Ну что ж, ему только предстоит пройти через все стадии, начиная с отрицания.
Я потёр подбородок, разглядывая отплывающий корабль, потом снова посмотрел назад.
— А эти, которые нас поджидали… Неужели они должны были остаться здесь?
— Думаешь, там лодка, громада?
Пожав плечами, я двинулся вниз, съезжая по свежему снегу. Ели тут росли уже гораздо реже, и мой тёмный силуэт наверняка можно было разглядеть издалека. Но меня это особо не волновало — если они решат развернуться, нам же лучше.
Пока мы спускались, рассекая сугробы, я мысленно взывал к Мавше и Стрибору. Кроме этих двоих, кто ещё мог помочь нам задержать корабль? Оставалось надеяться, что они ещё не потеряли власть над своими стихиями, или у них нет тут каких-нибудь духов-врагов.
Словно в ответ на мои мысли вершины елей заскрипели, когда ветер резко поменял направление. Ух, Стрибор, молодчина! Значит, ещё может…
Когда мне в лицо прилетела колючая горсть снега, я понял, что ни хрена он не может. Поднялась метель, закрыв всё небо над нами, и я едва мог разглядеть свою вытянутую руку.
— Это не Стрибор, громада! — закричал Виол позади меня, прикрываясь лютней от поднявшегося ветра, — Это какой-то сильный дух!
Креона, выставив руки, могла защитить себя от ледяной метели, которая её просто обтекала, но распространить щит на нас у неё не было сил. Впрочем, мой огненный щит тоже неплохо справлялся, правда, мы с Виолом довольно быстро промокли. Снег просто превращался в дождь.
Да, на помощь богов этот ураган, налетевший на наш склон, никак не был похож. Сквозь свист ветра послышался рёв и хруст деревьев.
— Моркатова стужь! — крикнула Креона, — Это Дубняк!
— Кто⁈ — только и спросил я.
Креона, не ответив, резко рванула ко мне, точнее, за меня. Виол, который явно знал, что за Дубняк, тоже быстро оказался рядом.
И лишь спустя мгновение я осознал, что из белой пелены на нас несётся громадная тень. Мой щит тут же уплотнился перед ней, и сквозь мой кокон прорезались огромные бивни.
Нас бы отбросило, но я ухватился за мощные бивни, и неведомая тварь протащила на несколько шагов. Всё это время я таращился на громадный кабаний пятак передо мной — в таких ноздрях бы спокойно поместилась моя голова.
Пятак, кстати, был покрыт изморозью, ноздри дымили инеем, да ещё из них на белый свет вылезали странные упитанные вши. Они, правда, тут же таяли, потому что пятак упирался в мой огненный кокон…
Да смердящий свет! Всё равно эта мерзость, пусть и морозная, вызывала у меня отвращение.
Дубняк, оказавшийся громадным промороженным вепрем, взревел, раскрыв пасть. В магическую пелену полетели слюни, сопли и прочая непереваренная мерзость, и я непроизвольно добавил ещё мощности моему заклинанию.
Вепрь махнул башкой, снёс пару елей рядом, оставив мощные острые пни, и, отпрыгнув, исчез в метели. Ветер утихать не собирался, и мы, сбившись в кучку, стали таращиться в снежное молоко, ожидая, откуда следующая атака.
— Что за Дубняк? — рявкнул я.
— Это морозный дух этого берега, — ответила Креона, — Питается он душами замёрзших в снегу путников… Раньше он служил Хмороку.
Я лишь поджал губы. Судя по всему, эта тварь присоединиться к нам не пожелала, и присягнула на верность Яриусу.
— Разве мы в магической зоне? — спросил я.
— Бросские Горы сами по себе магическая зона, — поморщилась Креона, — Здесь нет чётких границ, как в остальной Троецарии.
— Громада, видит Маюн, здесь нужна рука государственника! — важно добавил Виол, — Вот если бы броссы присягнули царю Раздорожья, то…
— Сами справимся, — буркнул я, прыгая вперёд и встречая новую атаку.
Тень, появившаяся из метели, попыталась снова пробить мой щит, но в этот раз я действовал хитрее. Отступил на шаг в сторону, деформируя огненный кокон, чтобы атака твари соскользнула… а потом я ударил ей в бочину со всей мощи огненным же щитом.
Причём я добавил силы огня в атаку, подогрев её заодно и бросской яростью. В нос мне ударило палёной шерстью и плотью, Дубняк завизжал, да ещё его туша напоролась на оставленные им же пни.
Конечно, остатки елей с треском доломались, когда Дубняк прокатился по ним, но один обломок так и остался торчать в уродливых рёбрах. Вепрь, кувыркнувшись, попытался вскочить и явно собрался уходить на новый круг.
Я тут же, деформируя щит в щупальце, просто ухватился за его морду и спустя мгновение оказался на загривке. Дубняк, свирепея, заскакал и заметался, пытаясь меня сбросить.
И я позволил это сделать, но только в сторону торчащей из его рёбер громадной щепы. Едва я ухватился за обломок, так сразу же ударил прямо в него уплотнённым до гранитной крепости щитом. Обломок просто исчез внутри промороженной шерсти, обдав меня всплеском вонючей чёрной крови.
От предельного магического усилия у меня потемнело в глазах, да ещё и Дубняк, крутанув башкой, вогнал бивень прямо мне в нагрудник. Жучий карапакс он не пробил, но зато запустил мою бросскую тушу в героический полёт.
Я, конечно, попытался из последних сил создать защитный кокон. Одну из елей я срубил своим телом, но от следующей уже отскочил, рухнув в снег безвольной тряпкой.
Как назло, я даже сознания не потерял — магия прикрыла меня от серьёзных увечий. И всё же… Да расщелину мне в душу, как больно-то!
Ощущение было, что на мне нет живого места. Будто меня ударило моим же доспехом.
— Громада, громада! — рядом возникли Виол и Креона, — Ты завалил духа!
Я вымученно улыбнулся, глядя туда, куда он показывал. Там дёргалась туша огромного кабана, которая больше напоминала громадную кучу промороженного навоза. Дубняк хрипел, окропляя снег кровью из пробитой раны, пытался ползти, но вскоре рухнул и, в последний раз хрюкнув, затих.
Тут же стих ветер, и его туша стала опадать и осыпаться, превращаясь в смесь снега с лесным мусором.
— Духа нельзя просто так убить, — сказала Креона, — Но он ещё не скоро оправится.
— Вот только корабль-то уходит… — Виол показал на бухту.
— Да ну смердящий свет! — кое-как я вскочил и, пошатываясь, сначала побрёл, а потом побежал вниз.
Отсюда уже можно было различить пару лодок, причаленные к берегу. Ну и блеск золотых доспехов — кажется, нам придётся разбираться с парой Храмовников, оставшихся охранять лодки.