НеТемный 8

Глава 19

Талантливый, но безголосый бард спел ещё одну песню. Особую, исцеляющую… Наши уши, конечно, понесли некоторый урон, но зато общее наше состояние заметно улучшилось.

Мышцы и рёбра уже не стреляли болью, и я, встав, сделал остальным знак выбираться из ущелья.

— Я же сказал, там засада, — прошептал Виол.

Я лишь отмахнулся. Конечно, существовал определённый риск, но ведь кто не рискует, тот не поднимает ранг.

Когда мы вылезли из расщелины, в которой грелись у костра, оказалось, что снаружи шёл снег. Жмурясь от белого мира, я оглянулся — позади каньон, поворачивая, исчезал в тумане, а вот впереди…

Впереди он просто заканчивался, предлагая нам спуск по поросшему хвойным лесом склону, к далёкому тёмно-синему, почти чёрному морю. Оно было испещрено белыми полосами льдов, да ещё в лицо нам подул ледяной ветер, чтобы мы буквально кожей оценили, насколько оно холодное. Этот же ветер покачивал заснеженные верхушки елей, которыми поросли склоны. Деревья тут стояли негусто, давая ветру разгуляться между ними.

Теперь я понял, почему Виол затащил нас греться к костру — выйдя из зябких Бросских Гор по Каньону Дьяволов, мы попали в довольно суровую зиму.

По бокам от нас высились снежные вершины, тоже поросшие елями и соснами, а позади Бросские Горы вообще исчезали в мутной вышине за усиливающимся снегом.

Метель с воем бушевала на высоте, закручиваясь в исполинские вихри, и было понятно, что ветра Северного Залива, как называли это море впереди, на самом деле плохо пробиваются в горы. Там, оказывается, ещё не было холодно.

Я поёжился, у Виола застучали зубы, одна лишь Креона счастливо улыбалась — глубоко вдохнув, она показала вперёд. В белое молоко, где скрывался горизонт, и в котором растворялось чёрное море.

— Там — дом!

Я вспомнил карту Троецарии, чем-то напоминающую корявую подкову. Мы были на севере, на восточной её загогулине, а на западе, за огромным холодным заливом, лежал Хладоград, который тоже считался севером. Такая вот Троецария, с двумя такими разными северами…

Как бросс, я легко подогрел свою кровь одной только мыслью и усмехнулся — это получилось так естественно, что мне даже не пришлось прикладывать никаких усилий. Бросс, который мёрзнет — это не бросс.

— В-в-вам в-в-везёт, — послышалось от жмущегося Виола, — А в-в-вот я… я… я… ю… ю… южный п-п-парень!

— Сыграй чего-нибудь согревающее, — усмехнулся я.

— Ча-ча-чашка эля на сы-сы-столе… Ча-ча-ча! — и Виол с мычанием прикусил язык.

— Ну ты же горячий парень, гусляр, разве нет? — Креона, улыбаясь, подошла поближе. При этом её кожа стала чуть белее, и я почувствовал волну ледяной магии, — Хочешь, согрею?

Виол, видимо, на морозе приобрёл излишнюю наивность, потому что вправду потянулся к ней. Вот только задрожал ещё больше. Ухватив его за плечо, я отстранил барда от чародейки:

— Креона, хватит издеваться над горячим южным парнем, — сказал я.

И, подумав, создал огненный щит, вложив в него самый минимум энергии. Не скажу, что это было ради барда, но я никогда не упускал возможности потренироваться лишний раз, пробуя свои пределы. И этот предел мне был тоже очень интересен.

Потому что этот щит я создавал не для себя, а для Виола, и его требовалось переместить. Через мгновение барда окутало прозрачное, едва видимое «огненное яйцо», и я мысленно придал ему форму. Голову Виола, конечно, пришлось оставить свободной — кокон изнутри мог запросто сжечь кислород.

Для окружающих это выглядело, как лёгкое искажение воздуха вокруг барда, изредка вспыхивающее полупрозрачными огоньками. Но Виол аж прикрыл глаза от облегчения, розовея на глазах.

— Ух, громада, видит Маюн, твоя магия может не только разрушать… Ты не думал поступить на службу Могуте Раздорожскому? Он часто проводит северные экспедиции, и твои способности ему бы очень пригодились. Если надумаешь, могу замолвить словечко — в Троецарии всегда ценят талантливых магов. Ты же понимаешь, что скоро все эти трепыхания богов закончатся, всё устаканится, а люди, как обычно, останутся просто жить и трудиться… Видит Маюн, так и будет!

Я вдруг поднял ладонь над застывшим Виолом, а потом оттянул указательный палец и приставил к своим губам.

— Ш-ш-ш!

Креона, хмыкнув, переглянулась со мной.

— Всё же у мороза есть одно преимущество…

— Какое, громада? — очнулся бард.

— Ты меньше болтаешь.

Он слегка надулся, хотя было видно, что это в шутку. Впрочем, долго стоять на виду смысла не было — засада себя никак пока не обозначила, поэтому нам всё равно надо было спускаться.

Но я стоял, всматриваясь в море и пытаясь понять, где корабль. Где та бухта Спокойная, из которой он должен отплыть?

— Бард, можешь ли ты расслышать скрип снастей?

Тот покачал головой:

— Ты посмотри на погоду, громада, всё заволочено снегом. Слышимость шагов на сто… Даже моя магия тут бессильна!

Я лишь поджал губы. Смердящий свет! Не хотелось бы сейчас повернуть не в ту сторону…

Виол махнул головой в сторону леса:

— Но, может, тогда имеет смысл оставить кого-то в живых из тех, кто поджидает нас там?

— Гусляр дело говорит, варвар, — кивнул Креона.

Мы двинулись вперёд, хрустя по свежему снегу. Он падал крупными хлопьями, заглушая все звуки. И вправду казалось, что какой-то маг холода запредельного ранга наложил на весь мир заклинание тишины.

Чтобы нападение не стало неожиданностью, я снова настроился на тонкий эфир. Если звук не проникает сквозь снегопад, то это не значит, что магическое излучение куда-то делось.

Пока ничего. Враги затаились и в физическом, и в магическом плане. Те, кто нас поджидал, наверняка догадывались о моих возможностях, и надеялись на законы природы.

Но в своей хитрости они забыли кое о чём важном. Мои губы растянулись в улыбке, ведь наивности нашим врагам было не занимать…

— Громада, чего ты лыбишься-то каждую минуту? — вздохнул Виол.

— Я смотрю, тебе слишком тепло стало.

— Нет, — бард сразу сделал невинное лицо, — Тебе улыбка вообще очень идёт. Варварская вся такая…

Прищурившись, я уже с серьёзным каменным лицом, как и полагается северному варвару, протянул ладонь. В моём арсенале было теперь два козыря — один был опытом Всеволода Тёмного, а другой я приобрёл на вулкане Жерло, овладев способностью броссов чувствовать тёмные стороны душ.

Страх. Тончайшее излучение, неподвластное практически никакой магии, и которое точно не сможет остановить никакой снег. Поэтому, прикрыв глаза и объединяя умения Тёмного Жреца и бросса, я слегка изменил внутреннее зрение.

А потом, открыв глаза, посмотрел на мир, слегка изменивший свой цвет. Их было шестеро… Двое, в центре, явно ветераны и предводители, боялись совсем немного, их страх был подавлен давним боевым опытом.

Ещё двое держались чуть подальше, и их страх был уже больше. Чем дальше от лидеров, тем меньше уверенности… Ну, и ещё двое, которых с разных сторон явно оставили прикрывать фланги на тот случай, если мы пойдём далеко по краю.

Хм-м-м… У этих страха было столько, что можно черпать вёдрами. Причём один, справа, судя по изменению и колебанию исходящих от него волн, просто отползал в сторону. Его лютый, до дрожи в коленях, страх, при этом густо замешивался непонятной уверенностью. Подумав, я понял, что просто он уже решился на побег, и это простое, но спасительное решение, и вносило диссонанс в тонкий эфир.

Ну, бежит и бежит… Нам от него вреда никакого.

А вот тот, который крайний левый, и который боялся настолько, что, наверное, примёрз уже к снегу, мог нам сослужить хорошую службу своим языком.

Всё, что увидел, я рассказал спутникам. Бард и Креона кивнули.

— Да, громада, примерно стольких я и слышал. Храмовники любят число шесть…

— Почему?

— Оно осторожное, чуткое, его ещё называют числом готовности. Прибавь единицу, и число семь уже поколеблет мироздание.

Я усмехнулся. В этих рассуждениях, если подумать, и вправду было что-то логичное.

Креона, как оказалось, тоже тут что-то умела. Снег, лежащий вокруг, общался с ней и даже мог подсказать, где источники тепла, засевшие в сугробах. Но алтарнице не хватало сил и опыта, чтобы охватить большие пространства.

Взяв гораздо левее, мы двинулись по глубоким сугробам. Правда, когда мы зашли под первые еловые лапы, я тронул Виола за плечо:

— Бард, а ты же владеешь отвлекающей магией?

— Громада, обижаешь, — тот аж возмутился, — Помнится, один раз за мной по лесу гнались разбойники, и я…

— Делай, — перебил я, указав в том направлении, где, судя по излучению, один из струсивших уже драпал со всех ног, — Надо сделать так, чтобы там что-то зашумело.

— Ну, тогда смотри, громада, что такое настоящая бардовская магия.

Виол, слегка обиженный, что его не дослушали, с чувством оскорблённого достоинства поднял лютню. Прикрыл глаза, чуть улыбнувшись… Его губы что-то зашептали, а пальцы буквально задрожали над струнами. Он шептал и шептал, а руки будто накапливали энергию, дёргаясь уже чуть ли не в конвульсиях.

Но вот Виол ахнул, дёргая струну, и что незримое сорвалось с его тела и с лютни. Мне даже показалось, будто от барда отделился его прозрачный двойник, который тут же исчез… Лишь захрустел по снегу, поспешно от нас отдаляясь. Зазвенела лютня, будто кто-то на бегу задевал ей об бедро, и послышалось эхо, гуляющее среди елей:

— Громада… Хладочара…! Ля-ля-ля! Это песенка моя!

— И, специально для моих поклонников, — приоткрыв один глаз и хитро ощерившись, бард дёрнул струну ещё раз.

В этот момент с лютни Виола сорвалась ещё одна незримая фигура, чем-то напомнившая мне… меня⁈

— Вио-о-ол! Стой! — в лесу раздался мой голос, — Твоя музыка прекрасна! Ты лучший бард во всех мирах!

Мой голос вместе с хрустом снега и с треском ветвей, будто через лес прорывался слон, удалялся вслед за звенящим бардовским голосом.

— И-и-и… только для прекрасных северных дам, — Виол счастливо оскалился, не открывая глаз и натягивая струну для следующего звона.

— Гусляр, нет… — прошептала Креона.

— Да!

И с лютни Виола сорвалась незримая чародейка, которая тоже понеслась вслед за первыми двумя миражами.

— Виол! Душа моя! Стой! — кричала несуществующая Креона, — Люблю тебя! Ты мой единственный! Неповторимый!

Лес сразу наполнился голосами, будто тут и вправду бегали и резвились трое умалишённых. Виол открыл глаза и оглядел нас, счастливо улыбаясь, но наткнулся на хмурый взгляд Креоны.

— Что? — наивно спросил он.

Ветер, вихря снежинки, как раз донёс крики фантомной чародейки:

— Возьми меня, Виол! Я вся твоя!

— Ну-у-у, прохлада души моей, не воспринимай так близко, — Виол съёжился, глядя, как на пальцах Креоны заиграли ледяные молнии, — Это же для достоверности! А то не поверят же… Зато как живые!

Креона недобро заурчала, но я схватил обоих и толкнул в другую сторону. Нам следовало как можно быстрее натолкнуться на того трусишку, который не засел в сугробе на своём посту, а скорее спрятался там. Явно надеясь, что мы пойдём только к старшим воинам, но уж никак не к нему.

Я ещё раз оглянулся, пытаясь рассмотреть лес магическим зрением. Кажется, всё идёт, как надо — Храмовники двинулись следом за пущенной Виолом уловкой.

Чуть не наткнувшись на спотыкающегося Виола, я схватил барда и просто закинул себе на плечо. Тот, заметно побледнев, зевал так, что чуть не порвал рот. Видимо, с миражами это была мощная магия, и поэтому гусляр, виновато улыбнувшись мне, просто закрыл глаза и захрапел.

— Да смердящий свет! — выругался я.

И всё же мы неслись с Креоном по заснеженному лесу. В полной тишине было слышно только скрип снега под нашими ногами и наше же прерывистое дыхание. А засада, так заботливо оставленная врагами, удалялась совсем в другую сторону.

На Храмовника, который и вправду спрятался под корнями старой ели, мы наткнулись совсем скоро. Снег запорошил его убежище, превратив в сугроб, и даже блеска золотых доспехов не было видно. Но мы с Креоной почувствовали его одновременно — чародейка ощущала тепло среди царства холода, а в меня ударила густая волна страха.

Хитрец явно надеялся, что мы пройдём мимо, а он побежит передавать весточку командиру отряда. Смердящий свет, вестник наивности! Какое же, наверное, было его удивление, когда моя рука ворвалась в его снежное укрытие и вытянула наружу.

— Ну, здравствуй, грязь! — я улыбнулся, глядя в юное лицо с два пробившимся пушком под носом. Совсем мальчишка…

Храмовник был без шлема, и ветер сразу подхватил его светлые волосы. Он дрожал то ли от страха, то ли от холода, и даже забыл про двуручник, рукоять которого торчала в снегу, завалившем его укрытие. Он лишь зажмурился и, схватив медальон на груди, стал усиленно молиться.

Со вздохом я подавил порывы своей совести. Ещё большой вопрос, как бы этот юнец поступил, пройди мы мимо — он вполне мог и воткнуть клинок в спину.

Или не мог… Да ну смердящий свет, как же это накладно, быть добрым и светлым.

— Знаешь, кто я? — с улыбкой спросил я.

Тот, не открывая глаза, закивал. Я же, обратив внимание на то, как он сжимает медальон, где поблёскивал символ Яриуса, золотое солнце. Его губы так и шевелились.

— Что, не отвечает, как раньше? — участливо спросил я.

Храмовник распахнул глаза, в которых даже проскочил гнев, но он тут же потонул в новом страхе. Потому что огромный бросс, тот самый, из-за которого происходит странное и страшное, здесь, перед ним…

Молчаливая чародейка и посапывающий на снегу бард такого ужаса ему не внушали.

Я вдруг поставил Храмовника на снег и спросил:

— А хочешь, объясню, почему твой бог перестал отвечать на твои молитвы? Ты вообще представляешь, что за мальчишку вы похитили?

Всё-таки я попал в самую суть. Эх, жаль, не было при мне Губителя Древа, иначе все мысли этого юнца уже были бы передо мной, как на ладони.

Но, может, это тоже такое испытание? Что, Небо и Древо пытаются научить меня доверять людям без божественных артефактов. Я поморщился — ох, как не люблю я такие ненадёжные способы.

— Да… — вдруг произнёс Храмовник, — Хочу понять!