Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава сороковая. Явление Виктории

Глава сороковая. Явление Виктории

Переговоры прошли даже лучше, чем мы ожидали. Мартинес поначалу сильно упирался, не желая отдавать ни пяди родной земли. Стрельбу он согласился прекратить, но все переговоры сводил к требованию, чтобы иностранцы убирались с его глаз, как можно скорее. особенно его раздражали британцы, поднявшие португальский флаг. Пытаясь (не слишком успешно) провести этим трюком родную Ост-индийскую компанию, они не учли Tratado de Tordesilhas — древний договор о разделе сфер влияния между Португалией и Испанией и влезли с чужим флагом на пажити испанцев.

Впрочем приказы Мартлинеса предписывали ему арестовывать любое иностранное судно. Бостонцев он до поры не трогал, но уже после битвы в залив вошел «Честный Американец», что переполнило чашу терпения командующего и он на нервах арестовал судно. Это ввело в уравнение конфликта Соединенные Штаты. Мартинес повышал ставки, а мы прикидывали, чем сможем ответить. Как вдруг примерно через неделю всё неожиданно кончилось.

Из Сан-Бласа пришел транспорт «Арансасу» с приказом вице-короля Флореса покинуть территорию индейцев нутка и эвакуировать оттуда всех подданных их католического величества.

Приказ стал для Мартинеса шоком. Все что «нажито непосильным трудом» ему предлагалось бросить. Просто так, без выкупа, встречных уступок или хотя бы гарантий. Капитан сразу как-то поник, потерял интерес к драке и согласился закончить спор. Британцев с бостонцами отпустил на свободу, корабли вернул хозяевам (за исключением «Святой Гертруды», которая ушла в Сан-Блас), а нанятые Колнеттом китайские рабочие достались нам. Строить никто более ничего не собирался, а у нас имелась для них работа.

С другой стороны, инструкции, выданные Муловскому (и доведенные им до сведения капитанов) хотя и однозначно приказывали занять все земли к северу от гавани Нутка и препятствовать иностранному или совместному торгу пушниной на этой территории, в тоже время предусматривали отказ от конфронтации в том случае, если американский берег будет занят представителями другой европейской нации. И поскольку на Острове на момент появления «Турухтана» уже обосновались испанцы, англичане и бостонцы, капитан Трубецкой не решился поднимать здесь флаг империи, ставить чугунных орлов или раздавать индейцам заготовленные монетным двором медали.

Таким образом два шара выбили из игры друга друга, два других обрели свободу благодаря нашим усилиям, шведский приватир Кокс благоразумно согласился на нейтралитет, признав нас независимой от Российской империи политической структурой. А мы остались при своих и даже немного продвинулись в статусе.

Понесенные во время битвы потери не позволили испанцам стать нам друзьями, но как и других участников конфликта, мы всё же пригласили их на ярмарку. От приглашения не отказался никто. Это было тем более кстати, что многие корабли требовали починки, которая в условиях дикой природы затянулась бы на многие месяцы. Мы же пообещали обслуживание по первому классу и любые материалы за разумную плату.

К тому же моряков манила пушнина.

Участники битвы составили лишь малую часть гостей. Несколько десятков кораблей разных наций заполнили торговую гавань еще в сентябре, за месяц до открытия собственно меховой ярмарки, и почти каждый день прибывало новое судно — иностранное или наше.

Иностранцев встречали у живописного и опасного мыса Флаттери на входе во внутренние проливы. На островке, выкупленном у индейцев маки, построен был маяк и лоцманский домик. На время ярмарки услуги лоцмана предоставлялись бесплатно (то есть оплачивались из моего бездонного кошелька).

Вместе с лоцманом на каждый иностранный корабль забирался инспектор от Адмиралтейства, который выяснял язык, спрашивал о больных, а потом протягивал офицеру отпечатанный на его языке листок с предписаниями «флотской комиссии». В порту запрещалась пользоваться открытым огнем у пирсов или на рейде вблизи прочих судов. Запрещалось бросать за борт мусор или ходить по нужде иначе как в ночной горшок. Моряки и пассажиры могли свободно пользоваться специально устроенными на берегу отхожими местами. Якорные канаты и причальные концы должны были быть снабжены тарелками от крыс или змей, а всякий запакованный груз проверяться собаками на этот же предмет. Запрещалось вербовать местных матросов иначе как на портовой бирже, тем более забирать их в команду насильно или в пьяном виде. Перечень вышел длинный, но ничего, требующего сверхусилий в документе не содержалось.

Была небольшая приписка в конце — замеченный в нарушениях корабль подлежал сожжению.

Для недоверчивых на островке возле Торговой гавани виднелся остов неизвестного сожжённого корабля. На который лоцман или инспектор не преминули указывать шкиперу. На самом деле шхуна сгорела года три назад от неосторожного обращения с огнем и её успели отбуксировать к островку, чтобы не занялись соседние корабли. Но в качестве демонстратора репрессий она продолжала служить городу.

Портовый сбор составлял для торговых судов шиллинг (двадцать викторианских копеек или теле, как говорили индейцы) с тонны водоизмещения, которая определялась английским способом. Команда могла сходить на берег свободно, торговать разрешалось без ограничений и пошлин любым товаром.

Вся эта бюрократическая мишура устраивалась не столько для сбора денег, сколько чтобы показать, кто здесь хозяин.

Для жителей Виктории такой наплыв иностранцев стал культурным шоком и возможностью заработать. Для моряков культурным шоком стал цивилизованный город посреди диких американских земель. Во многом более цивилизованный, чем их собственные портовые городки. Газовое освещение, конка, паровой катер, черная башня с часами, аттракционы на Поляне, футбольный стадион — все вызывало если не восхищение, то интерес. Наши магазины и лавки были более просторны и светлы, чем угрюмые норы большинства европейских столиц, наши кабаки отличались культурой обслуживания, а наши моды выглядели столь непривычны, что моряки покрой сворачивали шеи, провожая взглядами молодых дам.

Как мы и рассчитывали матросы оставляли большую часть личных денег в кабаках и лавках. Привычные развлечения матросов заставили вновь мобилизовать волонтеров теперь уже для охраны порядка. С драками наши парни умели справляться, вмешиваясь лишь тогда, когда стороны брались за ножи. Единственного о чем мы не подумали заранее, так это о борделях. Наверное, именно в них и заключалось главное отличие нашего фронтира от восточноамериканского. Казаки, зверобои и мореходы не привыкли покупать любовь, они брали её даром. Жён хоть «держимых», хоть венчанных могли в любой момент бросить, те могли овдоветь. Женщины часто переходили из рук в руки. Дети воспитывались без отцов. Таковы были реалии времени (Чем мы, кстати, пользовались, давая сиротам воспитание по своим стандартам).

Отсутствие публичных домов могло стать проблемой, тем более что никто из горожан не горел желанием вкладываться в грязный бизнес. Но «природа не терпит пустоты» и «невидимая рука рынка» справилась с этим без их участия. Несколько индейских вождей быстро смекнули, что к чему, и завели нелегальный бордель в Туземном городке. Нелегальный, потому что рабство мы с Тропининым искореняли по мере сил и возможностей, а вожди предлагали матросам именно рабынь. О проституции, как свободной профессии у нас еще не задумывались.

Виктория менялась на глазах. Как я и задумывал изначально, город стал своеобразным аттрактором. Он притягивал людей просто за счёт того, что здесь имелось всё, что нужно для жизни. Вкусная еда, хороший климат, работа, друзья, даже развлечения вроде футбола или ежегодного Великого Потлача.

Если раньше люди, что занимались промыслами мечтали заработать и вернуться в свои города, а многие них приехали с северных европейских губерний, то теперь они видели место ничуть не хуже, а во многом даже лучше родного города. Хотя бы отсутствием бюрократии и аристократии.

Главное, что теперь Виктория могла вполне обойтись без меня. Её население достигло того предела, за которым начинается самовоспроизводство экономики.

В прошлом году мы выделили две шхуны с бесплатным провозом из Охотска и с Камчатки для всякого, кто желал привезти на ярмарку собственный промысел, а для прочих товаров установили льготную цену. Некоторые сибирские купцы или их приказчики воспользовались «акцией» и прибыли в Викторию ещё в январе. Они стали первыми настоящими гостями, на которых отрабатывали умения наши бизнесмены. Многие, кстати, познав цивилизацию, уже присматривали дома, чтобы если и не поселиться здесь навсегда, то завести представительство. Люди зарабатывали на чём только могли. Гостям сдавали в аренду склады, комнаты, целые дома, в предвкушении ярмарки строили новые таверны, кофейни, лавки возле Торговой гавани. Компанию Качугина и несколько строительных артелей завалили заказами, так что полученные от испанцев китайские рабочие пришлись весьма кстати. Они даже выиграли, потому что у нас оплата труда была во много раз выше, чем предлагал им Колнетт.

К концу лета в торговой гавани стояло три американских (бостонских) судна, четыре британских под португальским флагом и один под шведским — все те, кто застал битву в заливе Нутка, как теперь его называли. Британцы под собственным флагом тоже прибыли в большом числе, причем не только из метрополии (где мы с Миллером смогли устроить ажиотаж), но и из Калькутты (благодаря дружбе Тропинина с выдающимся газетчиком Хикки). Из Кантона прибыли не только британцы (компанейские и частные). Пришел датский «Марс», шведский «Гётеборг», французский «Бретань», голландский «Лейден». Появились даже испанский торговец «Руфина» из Кадиса, побывавший до этого в Лиме, Маниле и Кантоне. Стояли в гавани и корабли Мартинеса, что принимали участие в битве, а также транспорт «Арансасу». они уже эвакуировали городок (хотя мы предлагали оставить гражданское поселение) и перед возвращением домой ремонтировались в нашем порту.

Российский «Турухтан» стоял наравне с остальными гостями. К нему в начале осени присоединился «Сокол» капитана Фон Сиверса — еще один корабль экспедиции Муловского того же типа, что «Турухтан». Таким образом в городе обитало более двух сотен российских моряков, подвергая себя быстрому разложению цивилизацией.

Господа офицеры придерживались наставления князя и относились к горожанам подчеркнуто нейтрально. Наш диалект русской речи не давал им полного ощущения заграницы, но все же подчеркивал некоторую инаковость. Наверное так я ощущал себя, когда посещал в детстве советскую Прибалтику.

Прибывали суда конкурентов с Камчатки, возвращались из разных уголков океана шхуны наших компаний. Торговая гавань оказалась забита полностью. Корабли стояли у пирсов, у причальной стены набережной, на рейде. Наш фрегат сторожил вход во внутренние гавани, куда пропускал только своих. Его прикрывал западный фас Нового форта (восточную часть занимал газгольдер и печи городского освещения). Мы нарочно не ремонтировали фрегат, лишь поправили такелаж и рангоут. «Паллада» так и стояла со снесенным фальшбортом и разрушенным квартердеком, с проломами в бортах между пушечными портами и подпалинами. Мрачный Герасим Береснев находился на палубе почти весь световой день, волонтеры стояли у пушек.

Мы как бы намекали, что готовы отставать свое, несмотря на жертвы. На тот случай если кто-то из торговцев решит заняться промыслом или скупкой мехов самостоятельно, в проливы вышла береговая охрана.

Никаких международных законов или конвенций по морским ресурсам ещё не существовало, а у нас к тому же не существовало закрепленного права на территории. Мы понемногу реализовывали право сильного. Пока только в отношении торговцев.

Военные моряки — местные, испанские, российские — отдыхали, ремонтировали корабли, наносили друг другу визиты. Купцы, промышленные и индейцы ждали торговли мехом. Но пушнина в нашем плане являлась лишь заманухой. Колониям было что показать и кроме традиционного промысла. Горожане вывалили на прилавки всё что имели — вдруг да приглянется что-нибудь. Но главную партию в этой симфонии играла индустрия Тропинина.

Нынешняя ярмарка выглядела необычно для жителей Виктории. Они привыкли к небольшим покупкам сезонной продукции, в основном продовольствия, а тут прямо на земле выкладывались большие партии промышленного товара, отчего территория, прилегающая к Торговой гавани оказалась заставлена пирамидами и штабелями одинаковых изделий, которые просто не помещались на складах.

Если не считать санитарного контроля и питейных заведений, первыми встречали гостей ряды с припасами для кораблей. Канаты, парусина различной толщины, деревянные, медные, стальные дельные вещи. Гвозди, болты, скобы, цепи, смола, вар, краска. Здесь же стояли горы пустых бочек различной вместимости — основной тары парусных кораблей. Братья Пирран предлагали местный уголь для корабельных камбузов. В небольших лавочках продавались приборы — компасы, подзорные трубы, секстанты, термометры, барометры, хронометры (английские, швейцарские, скопированные нашими умельцами). Аптека предлагала хирургические инструменты и снадобья. Для господ офицеров, чиновников и бюрократов компаний имелись магазинчики с одеждой, обувью, пистолетами, шпагами и всевозможными аксессуарами.

Особый ряд занимали пушки, карронады, дробовики, а также ядра, дробь и прочие боевые припасы. Образцы пороха тоже имелись, хотя сам порох хранился на особом плавучем складе на дальнем рейде. Стоил пушечный порох по астре за фунт, что выходило почти втрое дороже английского, но пороховой завод Тропинина и не стремился стать экспортером. В Виктории был дефицит селитры, несмотря на все усилия по её добыче. Программа по развитию селитряных куч и индийский импорт не покрывали потребностей. Тропинин даже жалел, что построил канализацию, так как использовать городской сток для обогащения куч было невозможно из-за множества посторонних веществ.

Следующий сектор ярмарки занимали продовольственные припасы — от гавайских или калифорнийских фруктов до местного топленого масла, солонины, копченостей. Все в крупной таре — бочках, мешках или корзинах. Всё высокого качества. Продавался и алкоголь наших ведущих брендов. Как бочками, так и в бутылках. Виски «Незевай» и «Бичевин», бренди «Виктория», гавайский ром «Капелька». Всё доброй выдержки и высшей очистки. Винокурни использовали различные методы, известные в более позднее время. Например, кокосовый уголь для очистки жидкостей стал единственным применением ореховой скорлупе, которое нашел Тропинин, а он стремился к безотходным технологиям. Для продвижения брендов каждый шкипер или капитан получал в подарок по бутылочке на пробу.

Минуя ярмарку гости попадали в район города этого имени. Пирсы переходил в торговые ряды, а те в городские улицы. Отчего пирсы стали называть по улицам, а некоторые улицы по торговым рядам. Встречались и милые европейскому сердцу названия улиц — Английская, Французская, Испанская и Голландская. Они превратились в ловушки для легковерных. В частных домах порой проживали выходцы из этих стран или их колоний, но большую часть гостиниц, таверн, всю сферу обслуживания, кормящуюся от порта, содержали в основном местные старожилы. Только на Китайской улице делами заправляли настоящие китайцы.

Основную часть ярмарки и лавок на прилегающих улицах занимали товары, которые, как мы надеялись, могли найти спрос в других городах и странах. Разнообразный ширпотреб — мыло, шампуни, зубные пасты, бальзамы, духи и одеколоны с разнообразными ароматами и в красивой упаковке.

Удобрения в бочках под разные почвы с инструкциями на нескольких языках. Дистилляторы, опреснители, эффективные чугунные печи и ванны с подогревом. Тропинин выложил весь свой технологичный товар за исключением некоторых секретных разработок.

У демонстрационного пирса стояли шхуны, полностью оснащённые и готовые к плаванию — транспортная, китобойная (с гарпунной пушкой на носу), военная (с бортовыми батареями), скоростная роскошная яхта. Особенно хорошо смотрелась новинка — стопятидесятитонная трёхмачтовая шхуна «Модель Б» по номенклатуре Тропинина, которую он сперва хотел поставить на конвейер вместо прежних малюток, но потом передумал и оставил в единственном экземпляре. Кораблями интересовались многие, но по большей части не как товаром, а как предметом для изучения. У камчатских, которые были бы не против обзавестись прочным судном из хорошего дерева, просто не имелось достаточно денег. Они больше посматривали на причал, возле которого продавались поддержанные шхуны.

Вообще деньги никто не спешил тратить. Ярмарка наша страдала извечным недугом всех торгов того времени — финансовым запором, когда каждый, приехав с товарами не продав их, не мог ничего и приобрести. А те, немногие, что свободными средствами располагали, ждали меховых торгов.

— Когда мы скупим их товары, дело пойдёт веселее, — пообещал я.

Проблема в том, что далеко не у всех имелась интересующая нас продукция.

Хотя мы, раскручивая ярмарку, акцентировали внимание на потребности, многие проигнорировали советы и опирались на прежний опыт торговли с дикими землями. Кто-то привёз старые добрые корольки и бисер и теперь, поняв, что такое добро местные сами фабрикуют в промышленных масштабах, не знал, как избавиться от груза. Приказчики компаний, торгующих с южными островами, могли бы скупить товар, но предлагали низкую цену. Кто-то угадал, привезя из Европы музыкальные инструменты. Городу и впрямь не хватало музыки. Хорошо расходились заводные игрушки, которых один из голландцев привёз несколько дюжин. Вообще-то опытные торговцы знали, что в колонии нужно вести всего понемногу. Сборный груз легче пристроить, а, прогадав на одном, всегда выиграешь на другом.

— Везите нам хлопок из Джорджии, — говорил им Тропинин. — Везите каучук из Перу, везите платину, которую выбрасывают в реку на испанских приисках. Везите олово, кобальт, никель, сурьму, ртуть. Везите селитру. Мы возьмем всё по хорошей цене и в любых количествах.

Друзья Миллера стали наглядным примером для всех. Они привезли всего лишь часть из большого списка, который мы запрашивали, но не прогадали ничуть. Металлы, каучук и кое-какие машины, привезенные ими, Тропинин взял по самым высоким ценам, так что англичане потирали руки, предвкушая хорошую прибыль на встречном товаре. Они даже начали приобретать всякие пустяки от скуки и оставляли солидные суммы в «Императрице».

Во что на фабриках Тропинина превращаются шведское железо и английское олово, хозяин продемонстрировал в первые же дни ярмарки. Ещё летом посреди Поляны установили помост. Пригласив всех желающих на презентацию, Лёшка сорвал занавес, и взглядам публики предстала пирамида из жестяных банок.

— Джентльмены! Господа! Сеньоры! Довольно питаться солониной! Забудьте о цинге и матросских бунтах! Мы предлагаем самые изысканные блюда, которые могут храниться годами вот в этих жестяных коробках. Нежнейшая ветчина, паштеты, котлеты по-киевски, сардины, тушёное мясо, птица, овощи. Фаршированная капуста — блюдо известное в России, как голубцы. всё, что только угодно вашему чреву!

Он выдержал паузу и поднял вверх указательный палец.

— Новый способ сохранения продуктов разработан нами на строго научной основе. Вы можете видеть здесь разные по размерам коробки. Бочонки весом в пуд — чтобы накормить команду и маленькие полуфунтовые жестянки для одинокого путешественника, господина офицера или прекрасной пассажирки.

Всё это прекрасно поместится в ваших трюмах, не будет блеять, хрюкать, кудахтать, гадить на палубе, просить корму и воды. Коробкам не страшна даже морская вода, по крайней мере в течение несколько недель. А когда нужно, их достаточно вскрыть вот таким ножом, содержимое разогреть в котле или прямо в жестянке, а если возникнут трудности с огнём, например во время бури, можно употребить даже в холодном виде. Представьте только, какая экономия выйдет на одной только воде! Не нужно вымачивать соленое мясо, а затем долго варить. Раз и готово! Это сэкономит вам не только воду, но и уголь.

Еда едой, но мы подумали о питье. Ром хорош, но валит с ног и плохо утоляет жажду. Прекрасные соки, морсы, компоты, не будут тухнуть или скисать. А как вам понравится сгущённое молоко? Это не просто ценный питательный продукт, но и отменное лакомство.

Он обвел взглядом внушительную толпу.

— Но я слышу недоверчивое ворчание! — Тропинин усмехнулся. — Вот что, господа, я оставляю коробки прямо на площади, под открытым небом! Мало того, вы можете нацарапать на стенках имя или поставить какой-либо знак. Любая пища на жаре испортится за пару дней, любой напиток скиснет, но мы с вами откроем коробки в разгар меховой ярмарки и отведаем их содержимое.

Презентация прошла успешно. Во всяком случае заинтересовала моряков.

— Ты думаешь, что интенданты поедут в такую даль за консервами? — спросил я Лёшку. — Сейчас не эпоха глобального копирайта. Их просто начнут производить каждый у себя дома, а ты даже не имеешь патента.

— Есть несколько секретов, которые сразу не раскусят. Тут важна герметичность, температурный режим, в ряде случаев вакуумная обработка. Да и закатывать крышки как мы никто без специального станка не сумеет, а пайка вручную обойдётся дорого. Вот увидишь, ещё не один изобретатель отправится на тот свет, отравившись свинцом или заполучив ботулизм, при попытке скопировать технологию.

— Всё равно возить отсюда накладно. Ты бы мог получить в Англии патент на пару с Миллером. На одних поставках британскому флоту вы бы озолотились.

— Вот тогда точно станет накладно возить отсюда. Все станут отовариваться в Англии и развивать её экономику. А русским, конечно, не хватит средств. И получится, что британцы будут лопать консервы, а наши жрать солонину. Нет уж, кому надо пусть покупают здесь. Если накинуть всего лишь гривенник на каждую пудовую жестянку, то сумма выйдет немалая.

— Я бы всё же подумал о патенте. Пусть не сразу, лет через пять. Переговори с Миллером. Будешь получать хороший процент с европейского рынка используешь его для инвестиций.

В самый канун открытия меховой ярмарки вернулся «Варяг» из Калькутты с изрядно потрепанным, но полным энергии Царевым на борту. За время его отсутствия многое изменилось в наших отношениях с Колычевым. Но секретарь словно не чувствовал перемен и взял с места в карьер.

— Вы не имеете права устраивать ярмарку, тем более с иностранцами без особого монаршего повеления, — заявил он мне и обернулся к Колычеву: — Я предлагаю отменить торжище и вообще запретить торговать с иноземцами. Императрица дала им позволение на промысел, не более того.

На этот раз он не нашел поддержки начальника. Мир изменился.

— В какой порт вам теперь не терпится попасть? — спросил с ухмылкой Колычев.

Царев поник, а через час его заметили у шлюпки с «Турухтана». Он вел беседу с мичманом Епанчиным, который присматривал за матросами.

Первую неделю торговля мехами шла вяло. Имея возможность сдавать шкуру калана приказчикам на месте по десять испанских долларов, и индейцы, и промышленники просили на ярмарке за такую же не меньше двадцати астр или сорока российских рублей.

Некоторые европейцы стали роптать.

— Наши дикие не то чтобы вовсе дикие, в мехах понятие имеют, — в сотый раз повторяли горожане.

— Господа, подождите камчатских купцов. Цены обязательно упадут, — увещевали одни.

— В Кантоне все равно получите втрое против этого, — говорили другие.

Одна шхуна с камчатскими промышленниками действительно задерживалась, мы лишь надеялись, что она не попала в беду. Но вряд ли дюжине человек даже с самыми лучшими мехами удалось бы сбить цены.

Я ждал шхуны с Камчатки не только ради лишней партии мехов и покупателей. Явление Виктории миру было лишь половиной моего плана. Я твердо решил уйти на покой и приготовил себе замену. Но в роль личности я не верил. Хотя передо мной был пример Тропинина, сумевшего поднять целю индустрию, передо мной был и его образ утыканный щепками как дикобраз. Все мы смертны, а хорошая система должна работать независимо от личностей. Поэтому я оставил коллективного наследника.

Более четырех сотен людей собрались в центральном зале моего особняка. Окна были зашторены, горели свечи. Было жарко и душно. Зал с трудом вместил всех. Никто из приглашенных не знал, зачем я собрал их вместе, но от приглашения не отказался никто. Мой авторитет, любопытство, предвкушение интересного предложения. Мотивы разнились. Некоторые были не в курсе, что я завладел акциями или паями их предприятий. Но таков был мой план. Я хотел охватить максимум деловых людей фронтира и колоний, даже если их бизнес сводился к содержанию конюшни или ломовому извозу.

Прислуги не было. За исключением лимонада на сдвинутом к стенам столах, никаких угощений.

Дело серьезное.

— Буду краток, — сказал я из кресла, поставленного на специально сооруженном подиуме, и поднял обе руки, в каждой из которых держал по тетради. — Вот два списка. На первом значатся все компании, в которых я имею десятую часть. И которые вы все здесь представляете.

Я обвел людей взглядом.

— Мне не нужны эти деньги. Я отхожу от дел. Все свои доли в ваших предприятиях я передаю в общественную казну. Назовем её Складчина. Управлять Складчиной вы будете сами. Изберете правление, председателя, будете следить за расходами.

Для многих сама идея общественного блага была чужда. Дав небольшое время на осознание новшества, я продолжил:

— Во второй тетради список того, что следует содержать на эти деньги. Но вы вольны добавлять или убирать отдельные параграфы. Вы так же вольны вовлекать в Складчину новых людей, если они передадут десятую часть паев на общественное благо.

Ещё одна пауза.

— Первым председателем правления я назначаю Макара Комкова, но через год вы можете избрать из своих рядов другого человека. Некоторые процедуры расписаны во второй тетради, чтобы сэкономить время.

Затем я прошелся по перспективам. Ставил задачи, заострял внимание на проблемах, очерчивал инструменты, которыми можно их решать. Лица сидящих в зале менялись. Многие начали осознавать, что прямо сейчас получают власть над целой страной. Самые проницательные из них начали осознавать, что вместе с властью получают ответственность.

В разгар торгов в гавань вошла еще одна шхуна. Тропинин всегда узнавал собственную продукцию, обычно даже мог назвать год выпуска, так как проект постоянно модернизировался.

— Она с моих верфей, вторая серия, вот и всё что я могу сказать.

В прошлом году Лёшка поставил на конвейер третью серию. Таким образом вторая получилась переходной и была выпущена в небольшом числе. Отследить их владельцев не составило бы труда.

— А что это за флаг?

Это не был флаг в европейском понимании. Скорее кусок холста с неразборчивыми символами, нанесенными коричневой краской.

Шхуну привели к пирсу. Два десятка команды высадились на берег. Были они смуглые узкоглазые, а их шляпы походили на корякские шалаши. Вместо того, чтобы отправиться в кабак, как все приличные моряки, они двинулись толпой к оружейному ряду.

Во главе процессии шёл человек в обычных парусиновых штанах и рубахе, в каких ходили простые китайцы; так же, как и простые матросы, он шёл босым. Однако поверх рванья был наброшен богатый кафтан, а голову прикрывала европейская широкополая шляпа. Будь его борода погуще, поокладистее, он вполне сошёл бы за сказочного гнома. Но борода его была жидкой, волосы заплетены в косу, а сам он походил на китайца.

— Понаехали, — произнёс Лёшка с досадой.

— Брось. Может это торговец какой из Кантона?

— По записям Адмиралтейства Яшка не продавал шхуны второй серии ни в Макао, ни на островах Южно-китайского моря, он продавал их только в проливе у Ильхо Формозы, или Тайваня, как называют его в наше время.

— Пираты? — удивился я.

— Пропал наш городок. — вздохнул Лёшка. — Сейчас этот крёстный отец отправится на Китайскую улицу и начнёт собирать пошлину с соплеменников. Оглянуться не успеем, как заведёт здесь триады. Заставит лавочников торговать опиумом, организует при кабаках проституцию. Вот об этом я и говорил, когда остерегал тебя от чайна-таунов.

— Я думал, ты имел в виду этнический аспект и трудности ассимиляции.

— Для мафии этническая колония лучшая питательная среда. Их проще запугать, контролировать, там проще насадить кодекс молчания.

— Мне кажется, существует более простое объяснение. Если он пират, ему нет нужды щипать мелкий бизнес, он просто присматривает на ярмарке купца, которого встретит потом в море.

— На одной шхуне?

— Кто знает, может его приятели дожидаются где-то неподалёку.

Между тем гости закончили беглый осмотр оружия, а с корабля сошла женщина в кимоно. Красивая китаянка или японка, а может быть малайка. Рядом с ней шёл толстый слуга, держа над дамой большой белый зонт. Пират встретил женщину полупоклоном и позволив взять себя под руку, повел спутницу мимо пушек, пирамид пустых бочек к лавкам с мелочами и инструментами.

Я разыскал Шелопухина и попросил его послать несколько парней на Китайскую улицу, чтоб понаблюдать, а также передать нашей береговой охране, чтобы пошарила по соседним заливам, не скрываются ли где китайские джонки или шхуны.

Возле пирсов появился Яшка со своей любовницей-китаянкой. Он встретил китайца в шляпе, как доброго знакомого. Женщины тоже видимо знали друг друга, потому что обменялись улыбками и перебросились парой фраз. Пират выслушал Яшку внимательно. Несколько раз взглянул в нашу сторону. Но без злобы, скорее с интересом.

Через час в здание конторы доставили ящик. В нём оказался богатый сервиз китайского фарфора. Очень тонкой работы, расписанный в необычной манере. Сервиз точно не был заточен под европейский рынок, как практиковалось в Кантоне.

Как вскоре выяснилось, такие же презенты получили Тропинин и Колычев.

— А китаец не дурак. — заметил я. — Англичане подносили дары только Колычеву, а этот, похоже, знает, кто в городе главный.

— Он наверняка узнал всё у Яшки.

Мы отправились к Рытову. После образования Складчины, тот стал относиться ко мне меньшей неприязнью. Но оставался все тем же Яшкой — сорвиголовой, не терпящим чьих либо указаний.

— Ну, пират, что ж тут такого? — ухмыльнулся Рытов. — Потомок самого Чжен Чен-гуна, как утверждают его соратники. Зовут его тоже Чен Гун. Могу вас успокоить, он приехал сюда не разбойничать, а торговать.

— Каким же товаром? — спросил Лёшка.

— У него образовался избыток серебра, — ещё раз ухмыльнулся Рытов.

— Передай ему, что нам будет неприятно, если он затеет какие-то ссоры с местными китайцами, — попросил Тропинин.

Яшка кивнул Это большее, что мы могли от него добиться.

То ли уважив нашу просьбу, то ли изначально не собираясь заниматься рэкетом, пиратский предводитель даже не навестил местных сородичей. На следующий день он вновь сошёл с корабля в сопровождении дамы с белым зонтиком. Но на этот раз без толстого слуги.

Вдвоем они отправились на ярмарку, словно супруги, желающие присмотреть что-нибудь из домашней утвари.

Пират покупал всё, что нравилось даме. Духи, мыло, одежду, чугунную ванну с подогревом, консервы. Много консервов. По щелчку его пальцев словно из воздуха возникал кто-то из команды и уносил покупки на корабль. А пара продолжала шоппинг.

— Жаль, что он не привёз с собой целый гарем. — заметил я.

Новая трехмачтовая шхуна приглянулась Чен Гуну. До сих пор он не вступал в разговор ни с кем, кроме своего кореша Рытова, а тут, выцепив взглядом Лёшку, обратился к нему на ломаном английском:

— Сколько вы хотите за этот корабль, господин Тропинин?

— Десять тысяч испанских долларов. И только потому, что шхуна единственная, в серию не пойдет, а вы, господин Чен Гун, в некотором роде наш постоянный покупатель.

Китаец едва заметно улыбнулся.

— Двадцать тысяч вместе с оснасткой? — уточнил он.

— Вместе со всем, что вы найдёте на борту. Включая и четыре трёхфунтовые пушки.

— А шестифунтовые вы могли бы поставить? И, скажем, не четыре, а дюжину?

— За особую плату.

— Разумеется.

Вечером мы обсудили эту сделку в ресторане. Заодно и обмыли, хотя Тропинина терзали сомнения морального плана.

— Если честно мне всё равно кто он такой, — сказал я. — Покупает твои пушки, шхуны, вот и чудесно. Мы же не возражали, когда Яшка перегонял корабли на пиратские островки рядом с Тайванем, хотя прекрасно знали, кому они предназначались. Наши шхуны у берегов Китая пираты не трогают. А с кем и за что они воюют — плевать.

Не плевать оказалось европейцам. Они как-то узнали, кто явился на корабле, и направили депутацию к Колычеву. Тот, понимая слабость собственной позиции, предложил нам встретиться на нейтральной территории. Каковой опять же оказался атриум «Императрицы».

— Что вы думайте об этом? — спросил капитан.

— Для нас все гости равны, — ответил я.

— А купцы желают повесить негодяя.

— Повесить на основании слухов? — спросил Тропинин.

— На основании слова уважаемых купцов.

— А если кто-нибудь скажет слово против них? — возразил Лёшка. — Их вы тоже повесите?

— Ну, тогда следует хотя бы арестовать его.

— Давайте не будем спешить, — предложил я. — Возможно, он воюет с императрицей Цин, а вовсе не грабит проходящие суда. Это их китайские дела. Не нужно нам лезть в них.

— Если я не приму меры, купцы завтра отправятся к Мартинесу, — заметил Колычев.

— А тот, кто возьмется за наведения порядка, поставит себя в положение хозяина, — со вздохом добавил я. — Давайте мы поговорим с купцами, возможно найдем решение.

— А русские корабли? — спросил Тропинин.

— Князь Трубецкой и Фон Сиверс выполняют инструкции Адмиралтейств-коллегии. Пока здесь стоит испанский фрегат, они не будут проявлять рвение.

Прибыл последний галиот из Нижнекамчатска, последняя шхуна с Аляски, а цены на меха оставались по-прежнему высоки.

Тут европейские купцы заподозрили, что их малость надули. Стоимость мехов оказалось вовсе не той, бросовой, на какую они рассчитывали. Конечно, какую-то прибыль обещала и такая маржа, но европейцы жаждали большего, для того и пошли на край света. Они возмутились и чуть не побили Миллера. К его конторе на Английской улице (наш британский друг обзавелся ей в первый же день) пришла рассерженная толпа и потребовала ответа. Зазвенели стёкла. Но этим пока дело и закончилось. Я мысленно поставил галочку против Федьки-стекольщика. Вот и он получил с меховой ярмарки свой кусок пирога.

— Но джентльмены, чего вы хотели? — отбивался Миллер. — Здешние индейцы торгуют давно и имеют понятие. Двадцать долларов за морского бобра вовсе не такая плохая цена. В Макао вы получите втрое больше.

— Я отправлюсь к индейцам и стану торговать сам, — заявил один из шкиперов.

— Не советую, — сказал Миллер.

— Ваши советы как оказалось немногого стоят.

— Отчего же? Тот, кто меня послушал, продал железо, олово и остался доволен ценой. Теперь вы надеетесь обмануть судьбу и взять меха по дешёвке? Я скажу вам, чем это кончится. Индейцы всё равно не станут торговать с вами, а сообщат своим союзникам и они спалят ваше судно за браконьерство.

— Ерунда. Я слышал у русских здесь десять человек регулярного войска на две тысячи миль побережья.

— Вы слышали не о тех русских, мистер.

Гнев схлынул. Купцы отправились в ближайший кабак (это оказалась пивнушка «Якорь» мистера Слэйтера) и устроили там совещание. Они сговорились не покупать ничего и ждать падения цен. Наши ребята не унывали и на шантаж не поддавались. На этот случай у нас имелся в запасе ещё один трюк.

— Пусть подождут, — говорил Комков. — Всё равно обратно пустыми не уйдут.

Хоть торговцы, соблюдая бойкот, стали редко появляться на ярмарке, сидеть на кораблях и в гостиницах им было тошно. Любопытство взяло верх и к обещанной Тропининым дегустации консервов пришли почти все. После освидетельствования, что жестянки не подменили, их вскрывали, содержимое подогревали и раскладывали по тарелкам на установленном здесь же столе.

Лёшка остался доволен, хотя смог распродать лишь половину пробной партии.

— Ничего, — говорил он. Распробуют на обратном пути, сравнят с гнилой солониной, отварными ремнями и подошвами. В следующий раз возьмут все, что поместится в трюм.

Вскоре новая проблема вытеснила из мыслей купцов и шкиперов недовольство высоким ценами на меха. С кораблей и судов стали бежать матросы. Европейцы, малайцы, индийцы, филиппинцы.

Дезертирство было обычным делом в эпоху парусных кораблей. Далеко не всем приходился по душе тяжелый труд, риск, теснота и духота, отсутствие женщин и развлечений. Бежали и с военных кораблей, и с коммерческих судов. Европейские моряки, ошалев от долгого плавания, убегали даже в Кантоне — посреди чуждого им народа, языка и культуры; бросая личные вещи и не выплаченную за полгода зарплату. Что уж говорить о таком благословенном месте, как Виктория. Приличный городок в европейском стиле, можно найти соплеменников, да и среди коренных обитателей встречаются те, что владеют английским или испанским.

Общение с местными коллегами лишь подогревало желание сменить флаг. Достойный уровень жизни и высокий социальный статус моряков привлекал людей наряду со свободой и возможностью быстро разбогатеть.

В общем, матросы, как военные, так и гражданские, начали понемногу исчезать. Это заставило купцов даже забыть на время и о высоких закупочных ценах на каланьи шкуры и о китайском пирате. Что толку в страхах, если некому будет тянуть шкоты?

Вновь делегации направились к Колычеву. Но тот только руками разводил.

Затем начали пропадать и моряки с испанских и российских военных кораблей. Тут уже вступали в дело воинская дисциплина и Устав. Капитаны сколачивали команды по розыску дезертиров, обшаривали ярмарку, город. Но розыски не привели к результатам. По слухам беглецы с военных кораблей скрывались у индейцев, а выступить против них капитаны разумно воздерживались. они сделали проще — запретили сходить на берег всем неблагонадежным.

Купцы запретить увольнительные не могли. А набрать взамен местных матросов оказалось не так-то просто. Кто же добровольно захочет идти туда, откуда бегут? Поэтому шкиперы прибегли к старому доброму способу вербовки — спаиванию людей по кабакам.

Возле пирсов их встречали ребята Чихотки и отбивали пьяных рекрутов.

— У нас запрещено забирать на службу силой, обманом или в кабаках, — спокойно втолковывал Чихотка на своем ломаном английском. — Хотите нанять человека, пожалуйте на биржу.

Но и на бирже соискатели места не стремились попасть на иностранные корабли.

Европейцев выручили китайцы. Они сами попросились в команды.

— Это же не те, что прибыли с пиратами? — заподозрил один из наших.

— Прибыли с пиратами? Да они есть пираты. А зачем пиратам наниматься на торговое судно простыми матросами?

Началась паника. В конце концов, китайцы оказались не пиратскими, а теми, которых привез из Кантона Колнетт, потом забрали испанцы, а затем получили мы. Парни неплохо заработали на строительстве и ярмарочных работах, а теперь решили прокатиться до Кантона матросами, получив еще немного денег. Там они, конечно, собирались сбежать, но помощь в пересечении Тихого океана даже в этом случае не была лишней.

— Пора закрывать лавочку, — объявил Комков и дал отмашку на реализацию нашей последней операции.

Яшка вдруг принялся скупать меха не торгуясь. Демонстративно, при большом скоплении конкурентов, отбирая самые лучшие и дорогие экземпляры. Его матросы (и совладельцы компании) молча таскали мешки на пирс и грузили на шхуну «Мефодий». Причем шкипер Босый столь же демонстративно налаживал такелаж, всячески показывая готовность выйти в море в любой момент.

Это привлекло внимание купцов. Они вновь собрались в «Якоре» на совещание. Тут-то и вступил в дело наш джокер в лице мистера Слэйтера.

— Вот что я вам скажу мистеры, — лениво бросил старый контрабандист, протирая барную стойку. — Этот парень, про которого вы говорите, имеет самую быструю торговую шхуну на всём побережье. Однажды он прошел отсюда до Калькутты за четыре месяца и десять дней против обычных шести месяцев.

— И что? — спросил один из шкиперов.

— А вы подумайте, кто получит львиную долю прибыли? Тот, кто первым доставит в Кантон лучшие бобровые шкуры или тот, кто прибудет две недели спустя с мехами похуже?

Господа коммерсанты задумались, но и только.

Тут вступил в дело Миллер. В отличие от Яшки, он начал скупать меха в тайне от других. Однако мы подстроили дело так, что слух об этом быстро дошёл до англичан, датчан и других европейцев. Неспортивное поведение Миллера подогрело интерес конкурентов. Уже на следующий день начался лавинообразный ажиотаж. Меха раскупили по самым высоким ценам, а корабли лихорадочно готовили к плаванию, спеша добраться до Макао раньше других. Лихорадка распространилась и на янки, часть из которых до этого в Китай вовсе не собирались.

Суда одно за другим отваливали от пирсов, снимались с рейдов. Началась гонка по Тихому океану, в которой любой житель Виктории поставил бы на Яшку и Босого. Мотивации к быстрому ходу добавил Чен Гун, выведший новую красавицу шхуну через несколько часов после отбытия последнего купца. Точно тунец за косяком скумбрии.

— Один раз их надули, и больше они сюда не придут, — предположил Тропинин.

— Ещё как придут.

— Но цены оказались слишком высоки.

— Когда по возвращении в их карманах зазвенит прибыль, он наплюют на цены.

Трехмачтовая шхуна Чен Гуна не успела скрыться за мысом Флаттери, как оттуда появилась почтовая «Виктория».

— Камеамеа, этот чертов ублюдок, захватил Мауи и собирает армаду против нашего Каха Хана, — сообщил шкипер. — Ипполит Семёнович просит помощи.

Новость быстро разлетелась по городу. Война стала уже делом обычным. Береснев начал приводить в порядок фрегат, Шарль набирать добровольцев. Старых знакомых среди волонтеров становилось с каждым разом все меньше. Одни умирали, другие гибли, третьи дряхлели.

Мы с Дашей и Тропинин с Леночкой ужинали вчетвером в «Императрице». За порогом гостиницы у причальной стены стояла «Американская мечта». Полностью готовая к дальнему плаванию.

— Тряхнёшь стариной? — спросил Тропинин, имея в виду Оаху.

— Нет, я пас. Дальше без меня. Верю, у вас всё получится. Кстати, вот завещание, — я протянул ему конверт. — Копия есть у Комкова и Чихотки.

— Завещание?

— Мы отправимся в путешествие, как планировали до этого. Посмотрим мир. Будем появляться здесь раз в несколько лет. Просто, чтобы выпить кофе, прочесть газету и посмотреть, как идут дела. Возможно напишем, если повстречаем кого-то из наших. Но на тот случай если мы пропадем с концами, океан все же штука серьезная, я составил завещание. Вскроете его, если мы не появимся здесь или не дадим знать о себе в течение пяти лет.

Тропинин с грустью кивнул. Мой уход мы уже не раз обговаривали, но завещание придавало делу определенный трагизм.

Здесь же в «Императрице», только в другом углу атриума, в компании Колычева ужинали оба российских капитана и господа флотские офицеры — Шелтинг, Свистунов, Быченский. Колычев сам подошел ко мне и опередил с прощанием.

— Я ухожу на «Турухтане», — сказал капитан. — Князь собирается посетить Гавайские острова, возможно посмотрит на войну дикарей, а к весне планирует прибыть в Петропавловскую гавань. Там назначено рандеву с Муловским.

Мы пожали друг другу руки.

Что ж, пора было прощаться с городом и мне. В тот момент я даже не предполагал, что это прощание станет последним.