Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава двадцать восьмая. Пристрелка

Глава двадцать восьмая. Пристрелка

Город быстро узнал о прибытии начальника из метрополии, но виду не подавал. Никаких верноподданнических митингов, никаких делегаций с подношениями предполагаемой новой власти, никаких адресов. Жизнь шла своим чередом, люди спешили на работу, отгружались товары, корабли покидали гавань.

Мне пришло в голову исчезнуть на недельку, чтобы предоставить всё естественному ходу и посмотреть, насколько стабильна созданная нами система? Возможно я совершил ошибку. Возможно, не стоило давать гостям время, чтобы осмотреться. Не столько даже самому капитану, сколько его свите. Но вышло, как вышло.

Я вернулся после довольно сложной контрабандной операции в Лондоне (мистер Слэйтер поселился у нас, а его приятели в Стоквелле оказались теми ещё пройдохами) и долго отсыпался. А утром, приняв ванну, отправился в кондитерскую, чтобы выпить чашечку кофе и прочитать утреннюю газету. Утреннюю, потому что газету я читал утром, а вообще «Виктория» выходила раз в неделю и время суток особой роли не играло.

Листок, формата «Пионерской Правды» наполовину состоял из объявлений, главным образом коммерческого характера, а на треть из разной свежести и разной достоверности коротеньких новостей. Шестую же часть газетной суши занимала какая-нибудь программная статья, продолжающая дело внедрения культурного кода.

В прошлом номере она посвящалась спорам о возможном открытии индейского театра. После успеха с музеем (восемь посетителей в день открытия), тема театра активно обсуждалась среди городской интеллигенции (мы с Тропининым, Ясютин, Шарль, Анчо и три неразлучные креолки). Некоторые из них (Тропинин) предлагали сперва открыть русский театр и сманить актёров из Петербурга, Москвы, Ярославля или Нижнего Новгорода. Другие (Галка с подругами) настаивали на индейском театре, справедливо полагая (с моих слов), что в русском всё одно ставят итальянские и французские пьесы, в то время как красочные представления туземных масок и постановка местных сюжетов могли, по их мнению, неплохо смотреться на сцене и внесли бы свой вклад в мировую культуру.

Лично я держался над схваткой не собирался тратить деньги ни на то, ни на другое. Музей не требовал значительных текущих расходов. Экспонаты лежат, стоят и висят по стенам смирно, кушать не просят, а зарплату смотрителя компания как-нибудь потянет. Иное дело такой неспокойный коллектив как театр. Хотя, наверное, определенный шарм, он городу бы придал.

Дочитать статью в свежем номере я не успел. В дверях возникли Колычев с Царевым. Вряд ли они взяли привычку посещать кондитерскую по утрам. Скорее заметили меня или им доложили и они решили поговорить. Что ж…

— Кофе? — предложил я.

— Не откажусь, — сказал Колычев, а его спутник молча кивнул

Хозяин, не дожидаясь заказа, принёс две чашечки горячего кофе, несколько кусочков сахара и овсяное печенье на блюдечке.

Колычев глотнул кофе, куснул печенье и остался доволен. Успех следовало развить.

— Свежую газету, Борис Игнатьевич?

— Газета? — удивился он. — Английская? Если так, то как она может быть свежей?

— Обижаете. Самая что ни на есть местная газета, — я протянул два последних номера.

— Здесь издаётся печать? — спросил Царёв.

— Надо же где-то публиковать объявления, — пожал я плечами.

Развернув «Викторию», словно мешок с гадюкой, Колычев пробежался глазами по столбцам.

— На каком языке эта газета?

— Можно сказать, что на русском. Вы привыкнете. Вчитаетесь. Букв меньше и слова иногда иначе записаны, но смысл понятен. Дело в том, что зверобои были людьми полуграмотными и сделали всё на свой лад. Ну, а потом все привыкли, не переделывать же?

Колычев пожал плечами и продолжил чтение. Уже зная, где о чём написано, я следил за движением его глаз и реакцией. Колонки под рубрикой «Из Европы пишут» капитан пропускал не читая. На новостях из России его взгляд задерживался, словно что-то выискивая, но так и не находя скользил дальше. Местные новости и объявления Колычев читал внимательно, видимо надеясь почерпнуть полезную информацию. Новость о восстании в Массачусетсе оставила его равнодушным. На известии об основании испанцами Санта-Барбары он усмехнулся. Объявление о благополучном прибытии с острова Рождества шхуны Компании Южных морей с грузом копры заставило его бровь дёрнуться. Информация об отправке экспедиции под командованием Чихотки к терпящему бедствие неизвестному иностранному судну в Чугацком заливе удостоилась одобрительного кивка.

Как я и ожидал, споры вокруг театра не произвели на капитана впечатления, я, признаться, и сам зевал, читая передовицу. Гораздо более любопытный материал помещался в свежем номере.

Большая статья рассуждала о предстоящей парусной гонке и в ехидном ключе напоминала о победителях регаты прошлых лет. По мнению автора статьи, приз в две тысячи рублей (или на новые деньги тысячу астр) никому из них не пошёл на пользу. Один шкипер спился, разбил шхуну о камни и потонул, другой ударился в коммерческие авантюры и разорился в итоге. Третий просто отошёл от дел.

— Как-то вы скоро управились, — заметил я, когда капитан отложил газеты. — Я предпочитаю растягивать наслаждение часа на два.

— Вас тут ругают, — заметил Колычев не без удовлетворения, но вместе с тем с большим подозрением.

— Разрешите? — попросил Царев.

Колычев протянул ему газету и секретарь метнулся к статье, точно ястреб к отставшему от курицы цыпленку.

Оба ещё больше бы удивились, узнав, что автор критической статьи молодая креолка. Хотя Галка пока публиковалась под псевдонимом, я был уверен, что вскоре город обретет своего первого писателя. Она прибавляла в мастерстве с каждой строчкой, но что гораздо важнее переняла от нас с Тропининым сарказм и иронию.

— Автор не прав, — спокойно ответил я. — Шальные деньги возможно и не идут на пользу победителям, но сама гонка сильно способствует развитию корабельного дела. Люди придумывают всевозможные ухищрения, чтобы сделать шхуну быстрее, устойчивее, маневреннее. Изобретают всякие механизмы, позволяющие ловчее управлять парусами, снастями. Меняют крой парусов, высоту мачт. Всё это потом используется мастерами на верфях. Благодаря гонке мы имеем приток матросов и учеников в мореходную школу. Благодаря гонке хлеб апрельского урожая вовремя прибывает на северные острова, а оттуда и на Камчатку, в Охотск.

— В Охотске мне что-то говорили о привозном американском хлебе, но я не особо доверял слухам, — заметил Колычев.

Царев тем временем лихорадочно бегал глазами по строчкам, пытаясь, видимо, отыскать в статье какой-нибудь компромат.

— В своё время гонка собственно и затевалась, чтобы обеспечить северный завоз, — добавил я. — Ну, а кроме того, это большое культурное событие. В городе к нему готовятся, устраивают праздник на Поляне. Приходят вожди соседних племен…

— Почему бы не заставить газету написать правду? — выглянул из-за газеты секретарь.

— Зачем? — я вскинул брови. — Автор высказал собственное мнение, а я, если время появится, напишу ответ. Читателям будет интересно узнать разные точки зрения.

— Знаете, господин Емонтаев, — Царев сложил газету и положил на стол. — Вам может быть и доставляет удовольствие, когда про вас пишут всякие домыслы. Но мне такое положение кажется опасным.

Он взглянул на капитана в поисках одобрения или возражения. не получив ни того, ни другого, продолжил уже не так уверенно:

— А ежели завтра они начнут подвергать сомнению петербургские распоряжения?

— На моей памяти ни разу такого не случилось, господин Царев.

Я опустил тот факт, что на моей памяти до нас не доходило ни одно петербургское распоряжение.

— Не случилось, так скоро случится, — дожимал секретарь.

— Бросьте, Царев, — усмехнулся я. — Петербургские распоряжения не смеет критиковать даже европейская пресса.

— Мне послышался нехороший намек, — капитан вскинул брови.

— Да и вообще о чём тут спорить! — вдохновленный поддержкой продолжил Царев. — Согласно закону, любая печать должна проходить цензуру.

— Мы же не губерния, не провинция и даже не уезд и не волость, — сказал я. — У нас нет начальника, который проверял бы пробный оттиск. Не возить же каждый выпуск в Россию? Объявления устареют.

— Теперь у вас есть кому проверять, — осторожно заметил Царев. — Извольте сообщить, где расположена типография.

Не много ли он на себя берет? Я взглянул на капитана, тот улыбнулся, но промолчал. Что ж, господин секретарь, жаждете войны?

— Улица Алеутская, дом семь, — назвал я адрес, куда съехала типография из конторского здания.

— Улица Алеутская, — проворчал Царев.

— Она рядом с Чукотской.

В следую же пятницу газета не вышла. В холле типографии, где обычно принимаются объявления и встречаются корреспонденты с редактором сидел бородатый десятник по фамилии Бушков. Он с некоторой долей вины посмотрел на меня, мол, служба и промолчал. Зато Хараган, исполняющий обязанности редактора, оказался более разговорчив.

— В четверг этот казара секретарь прислал вот их, — он показал рукой на десятника. — И приказал предоставить ему пробник.

— А ты что?

— Я принес, а он даже читать не стал. Потребовал с меня денег за подпись. Ну я, как мы и договаривались, отказался платить. Тогда он сказал, что закрывает газету.

— А капитан?

— Капитана там не было.

В то, что Колычев оказался обыкновенным вымогателем и взяточником, но достаточно хитрым, действующим через секретаря, верилось с трудом. В этом случае парочка взялась бы в первую очередь за меховую компанию, за её руководство. У них и полномочия были как раз по части коммерции, а не цензуры. К тому же именно в компании крутились огромные деньги, а газета пока что была убыточной. Тем не менее как раз Комкова никто не трогал, даже намеков никаких не подавал. Так что поразмыслив я пришел к выводу, что Царев или Колычев с его помощью, хотели показать, кто тут главный… расставляли, так сказать, точки над i.

Мы легко могли обойти запрет, устроив типографию в любом другом месте, в Эскимальте, в одном из многочисленных городков, на хуторе, в фактории. Но я решил посмотреть, что будет дальше? Многие в городе уже привыкли к газете. У людей появится повод к недовольству. Вот и отлично. Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Пусть почувствуют на себе длань самодержавия. С другой стороны, существовала опасность, что мою инерцию могут признать за слабость.

Чтоб это исправить следовало осадить Царева. Если война нужна Колычеву, пусть он выступит в открытую, не прикрываясь жалким миньоном.

Повод нашелся на следующий день, когда секретарь позволил себе не заплатить за обед и выпивку в трактире «Тыналей».

— Мне пришлось оплатить ваш счёт в таверне.

— Старый дурак чукча прибежал к вам жаловаться?

— Ничуть. Просто у нас с ним договор. Я оплачиваю все счета гостей, если они отказываются платить.

— Зачем?

— Ну, это справедливо, по-моему. Ведь он не может набить вам морду и выкинуть на мостовую, не может заставить отработать хлеб распилкой дров или мытьём посуды.

На самом деле Тыналей, несмотря на возраст, был настоящим эрмэчином и запросто мог скрутить Царёва в бараний рог. Но эскалация была пока не в наших интересах.

— Вот ещё! — фыркнул секретарь. — От него не убудет.

— Конечно, не убудет. Он богаче нас с вами, — соврал я. Соврал на счёт своей бедности, разумеется. — Я что хочу сказать, он не может набить вам морду, но я могу. Так что постарайтесь оплачивать счета, господин секретарь.

Империя нанесла ответный удар через день. В особняк прибежал десятник Бушков и передал через горничную приглашение от капитана посетить его как можно скорее. Хотя это звучало именно как приглашение, я понял, что назревает какая-то стычка. Так и вышло.

— Хотелось бы разобраться, как тут устроено питейное дело, — сказал Колычев.

— Обычно. В смысле все держится на обычае. У нас не принято продавать хмельное диким, ну то есть тем диким, которые живут в дикости, а которые цивилизованные, те имеют полное право. А в городах не принято торговать на отлив. В тавернах же и кабаках, продажа свободна.

— Кто держит питейный откуп? — спросил меня Колычев.

— Всякий желающий может сидеть вино.

— Это непорядок.

— По-моему непорядка как раз больше с питейным откупом. Сколько голов на нём сложено.

— Чересчур вольные речи. Кстати, среди моих наставлений есть высочайшее пожелание разобраться с делом иркутского откупщика Бичевина. Он бежал из-под ареста, как вам возможно известно, поднял бунт, злоумышлял против прокурора. Согласно донесениям с Камчатки, беглец скрывается где-то на американских берегах. И мне отчего-то кажется, что начать поиски нужно с поселения, которое вы именуете Викторией.

— Насколько я понимаю, дело давнее, а того прокурора после жалоб местного купечества отправили в отставку.

— Произвол прокурора не отменяет умысла против власти, — строго заметил Колычев.

— Пойдемте, — вздохнул я. — Так и быть, покажу вам Бичевина.

Мы прошли вверх по Охотской улице, миновали новостройки под Каменной горкой, перевалили через неё саму и ближе к восточному окончанию Острова вышли к кладбищу.

— Вот, — я показал крест с именем и инициалами. — Старик прожил долгую жизнь и умер, окруженный заботой.

— А его сообщники?

Я провел капитана чуть дальше и показал на два других креста.

— Насколько я знаю, их было двое. Один умер от перепоя, второй от старости.

Я не упомянул корабельщика Кузьму, который до сих пор хозяйничал на старых верфях, а также Кирилла, которому все трое покойников отписали имущество за неимением собственных детей, а старый купец передал ещё и фамилию. Теперь Кирилл Бичевин стал одним из местных богатеев. Он владел кораблями, винокурней, паями в других компаниях. Хотя и предпочитал ходить шкипером на одном из своих кораблей.

Тем временем в Эскимальт прибыл Чихотка с тревожным сообщением, что со спасательной экспедицией в Чугацкий залив он опоздал. Затертое во льдах неизвестное иностранное судно было освобождено другим неизвестным иностранным судном. И оба они ушли в неизвестном направлении.

С этим «неизвестиями» в город наведался Тропинин. Он нашел меня в музее, в холле которого как раз монтировали скелет кашалота. На манер прочих музеев естественной истории, мы решили выставить у себя местного левиафана. Скелет на мой дилетантский взгляд походил скорее на ихтиозавра чем на кита. Его с трудом удалось собрать вновь после разделки и обработки костей. Дело оставалось за малым: закрепить это всё в нужном порядке.

Вид костей некогда мощного животного настроил Тропинина на философские размышления.

— Нам идти до Южных морей меньше, чем парням с острова Нантакет. Нам не нужно огибать Горн. И у нас будут станции на нескольких островах. Неужели мы не сделаем янки? Неужели станем такими же реликтами, как эти киты?

— Китов жалко, — заметил я, представив эту гонку за ворванью и спермацетом. — Впрочем как и калана. Почему большую цену имеют такие милые и смышленые животные?

— Единственное что их может спасти — технология, — заявил Лёшка. — Как только во Львове придумают керосиновую лампу, китовый жир упадет в цене. С изобретением полимеров, в цене упадет китовый ус, а синтетические материалы сделают ненужным истребление калана.

Мы отправились в компанейскую контору выпить хереса. И так, с бокалами в руках, вышли на балкон. Пока Тропинин раскуривал трубку, я по-хозяйски осмотрел окрестности и вдруг наткнулся на встречный взгляд капитана. Тот стоял у открытого окна гарнизонного дома и взирал на окружающее великолепие с каким-то непонятным мне раздражением. Я помахал капитану рукой. Он не ответил на приветствие, сделав вид, что не заметил. Развернулся и скрылся в комнате.

— Начальник не в духе, — сказал я Тропинину.

— Играешь с ним как кот с мышью, — нахмурился Лёшка, выпустив облачно дыма.

— Пока я не знаю, кто из нас кот, а кто мышь, — заметил я. — Капитан не прост. Заметь, он не издал ещё ни одного указа или приказа, если не считать закрытия типографии. Понимает, что наскоком здесь ничего не сделаешь, а потому выжидает, присматривается, ищет союзников, единомышленников.

— Да кто же добровольно в хомут полезет?

— Всегда найдутся любители. Вроде его секретаря. Кого лаской приманит, кому власти даст над другими. Вот подожди, увидишь.

— Правильнее было бы всадить ему нож под рёбра ещё по пути в Уналашку. И за борт.

— И это говоришь ты? Ты, который всё время радел за присоединение колоний к империи? Единственное, чего мы можем достигнуть в такой ситуации, это заставить Петербург признать нашу особенность. В конце концов, североамериканские провинции показали, чем заканчивается излишнее вмешательство.

— Проскочить между струйками? Империя консервативна.

— Да, но никто не раздаёт земли в Сибири под поместья. Сибирь живёт иначе. Мы можем получить ещё большую автономию, если не получится с независимостью.

— Надеешься приручить империю? — ухмыльнулся Лёшка.

— В противном случае придётся воевать с ней.