Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава четырнадцатая. Бенгальский транзит

Глава четырнадцатая. Бенгальский транзит

Если посадить на лавку новоиспеченного зеленщика не составляло проблемы, если сапожника еще можно было найти среди авантюристов фронтира, то как быть со шляпником, цирюльником, краснодеревщиком, гравером, каретным мастером, виноделом? А таких специальностей, где требовались особые знания или навыки, можно было насчитать сотни. Просто привезти станки или инструменты недостаточно. Дело продвигалось медленно.

И тут я вспомнил о старой идее. Возможность её реализации стала ещё одним важным следствием Лёшкиного похода в Индию. Мы могли бы найти некоторых специалистов в родной Империи. Но раньше этот вариант упирался в крепостное право и длинный этап, по которому приходилось переправлять тех немногих, кого удавалось ангажировать. Помещики не желали продавать крестьян, сами крестьяне боялись Сибири как Геенны. Выходило дорого, долго, рискованно, а главное не давало нужного качества переселенцев. Свободные люди, которые нашли место в жизни, не стремились бежать на край света. А крепостные мало что умели.

Среди новобранцев попадались иной раз специалисты, в тех, разумеется, рамках, в каких они вообще водились на просторах России, но соблазнить способного человека, который уже был при деле, покинуть сатрапию ради призрачной свободы где-то там за горизонтом было невозможно. С «открытием» Индии, мы могли попробовать альтернативный путь доставки людей. Морской.

Конечно, просто так грузить завербованный народ в балтийских портах и перегонять корабли вокруг света мы не могли. Наши корабли числились промысловыми, их появление на Балтике вызвало бы мягко говоря сенсацию. А повышенное внимание властей нам было ни к чему. Какие бы тогда всплыли скелеты, какие бы учредили комиссии, предписания вряд ли можно себе представить. Зато из стран Европы мы могли отправлять людей через Калькутту, просто покупая им билет на какого-нибудь «индийца». В Англии с этим было просто.

Маршрут через Европу снимал ещё одну проблему. Каждому человеку, подневольному или нет, требовалось выправить паспорт для пересечения границы — вопрос, который невозможно было решить в восемнадцатом веке простой взяткой. Однако дворянам позволялось путешествовать за границу, а отправляясь в путешествие, они могли брать челядь с собой. Кроме того, особо одаренных крепостных помещики могли отправлять на учебу к английским или швейцарским механикам, горных рабочих — к шведским или шотландским мастерам. Крестьянок — на обучение в итальянскую оперу или английскую драму. Паспорта обходились недорого, дорога тоже, во всяком случае дешевле пути через Сибирь.

И, наконец, третье преимущество заключалось в том, что не будучи специалистами в той или иной области, крепостные могли научиться чему-то уже в Европе. Так что отправка на учебу не являлась только поводом выдернуть людей из Империи.

Эту идею я и положил в основу новой стратегической операции.

С помощью Копыта (вернее его друзей) мне удалось найти дюжину находящихся на грани разорения помещиков. Вообще обремененных долгами дворян в империи оказалось довольно много, но сговорчивых среди них найти было трудно. Большинство с каким-то фатализмом смотрело на будущее. Продолжало лезть в долги, точно крысы в море за звуками флейты. А поскольку это сословие не волокли в долговые тюрьмы, кредиты не погашалась, и заложенные имения продолжали находиться в их руках.

Встречались изредка и такие, что хотели вырваться из необременительной, а скорее психологически неприятной кабалы. Одни решали поправить дело игрой и влезали в еще большие долги, другие расхищали казну. А это уже совсем другая статья и ради покрытия долгов они готовы были на многое.

Друзья Копыто проводили предварительную разведку, а потом появлялся я. На арендованном в городе экипаже, в дорогом французском костюме, со шпагой на боку (на её ношение имел право мой липовый племянник).

— Я представляю Экономическое общество, — доверено сообщал я. — И мы готовы покрыть ваши долги на определенных условиях.

— На каких же?

— Допустим, вы отправитесь во Францию.

За этим обычно следовала длинная пауза.

— Во Францию?

— Ну или в Англию, раз уж меж ними теперь война.

— А зачем?

— Чтобы изучить тамошний опыт ведения сельского хозяйства. И разумеется возьмёте с собой всех этих людей, крепостных, которые должны будут воплощать по возвращении новые методы. Мало того, если не хотите путешествовать сами, можете остаться здесь, а людей отправить с приказчиком. Он присмотрит за ними в пути. А там на месте их встретят наши люди. Из Экономического общества. Они же и пристроят куда следует. Если согласитесь, я ссужу вас деньгами, дам все нужные адреса и сопроводительную записку. Решать нужно быстрее, чтобы до весны успеть выправить паспорта (это предстоит сделать вам самостоятельно) и по зимнику добраться до Петербурга или Риги. А там, едва вскроется лед, на первом же корабле в Англию. Или в Швецию.

В зависимости от талантов крепостных того или иного имения, я представлялся эмиссаром Общества художеств, Театрального, Музыкального, приглашая на учёбу за границу способных к рисованию, игре или обладающих слухом подростков.

Наступил май. Я готовился встретить первую партию человек в сорок от разных помещиков на трёх английских кораблях, вышедших из Кронштадта почти одновременно около месяца назад. Я нарочно выбрал английские суда, так как они добирались вдвое быстрее и вообще создавали меньше проблем в британских портах.

Пег, который обосновался в «Белой Лошади» на Феттер-Лейн, должен был встретить бедолаг и разместить там же в таверне до моего появления. Хотя обычно о прибытии кораблей из иностранных портов в Лондоне узнавали гораздо раньше, чем те, дождавшись благоприятного ветра поднимались от устья Темзы.

Тем временем мы с Ногом продолжили охоту за технологиями и однажды оказались на лодке, что шла вниз по Темзе до Дартфорда. Там нас ожидала встреча с клиентом, продающим мельницу для валяния шерсти. Под предлогом покупки я собирался осмотреть оборудование, чтобы, возможно, организовать производство войлока в Виктории. Валенки, как ни странно, ещё не вошли в обиход даже в Сибири, и мы могли стать пионерами этого дела.

Устье Темзы было забито старыми кораблями. Фактически голыми корпусами без орудий, со снятыми мачтами. Обычно такие продавали на дрова, но эти крепко стояли на якорных стоянках, а на палубах можно было заметить солдат.

— Халк, — ответил Ног, когда я показал на один из корпусов.

Я потребовал пояснений. Оказалось, что списанные корабли королевского флота превратили в тюрьмы. Сюда свозили осужденных, для которых петля считалась излишне строгим наказанием. Ещё пять лет назад таких преступников вывозили в Американские колонии, теперь же этот путь оказался закрыт, а до Первого флота в Австралию оставалось десятилетие. Возможно предложение с идеей высылать преступников в Ботани-бей ещё даже не легло на стол Премьер-министра.

Можно ли воспользоваться случаем, чтобы предложить забрать бедолаг к себе? Идея заманчивая, но вряд ли реализуемая. Дело государственное, его не доверят кому попало, тем более иностранцу. Ведь отправлять преступников в чужие земли означало снабжать противника потенциальными шпионами и инсургентами. Даже если Россию как противника не воспринимали. Жаль. Мне всегда становилось грустно, когда мимо рта проплывал жирный кусок. Большинство осуждённых, томящихся в халках, наверняка нарушили закон по нужде. Душегубов и профессиональных воров чаще вешали, чем высылали. Во всяком случае до основания каторжных тюрем.

Мрачная картина, однако, натолкнула меня на мысль, что вместе с русскими я мог бы отправлять по индийскому маршруту и некоторое количество местных специалистов. Ведь бывшие крепостные (они и сами не подозревали что бывшие) не могли покрыть всех потребностей Виктории. Кроме того, многих «бизнесов» в России просто не существовало или круг мастеров был слишком ограничен. Какие-то знания я мог записать на бумажке, но записи не заменят навыков. Человека можно быстро научить взбивать масло, но процесс гравировки на пальцах не объяснишь. А граверы требовались хотя бы для печатного дела. Цари сами нанимали толпы европейцев для разных работ. Почему бы не последовать примеру монархов, вместо того, чтобы тратить время на обучение крепостных? Специалисты из Англии могли бы выступить менторами наших переселенцев уже на месте.

Нам нужны были бондари, или купоры, как их чаще называли на море. Среди россиян таких не нашлось. А ведь бочки являлись основной тарой коммерческого флота. В них набирали воду, хранили солонину, перевозили зерно, селитру, любой товар, который могла испортить морская вода. Тысячи бочек разных размеров поступали в Викторию моими стараниями.

Так что наше с Пегом и Ногом предприятие сменило профиль. Теперь они искали объявления о распродажах не для того чтобы перекупить оборудование, а чтобы завербовать самого банкрота. Газеты пестрели такими объявлениями. Экономику лихорадило из-за войны, потери американского рынка, нарушения торговли с Францией. Одни набивали карманы на военных заказах. другие разорялись. Я мог предложить некоторым из этих людей второй шанс. Конечно, собирать под знамена неудачников не самая лучшая стратегия. Так ведь процветающий человек и не поедет в дикие края, разве что от скуки, пересыщения жизнью. С другой стороны, мне не требовалось от банкротов выдающихся способностей. Они были лишь семенем того или иного знания, ремесла. Отправной точкой.

Не надеясь только на поиск, я сам разместил множество объявлений под заголовком «Требуется» по три шиллинга за каждое. Мы искали, например, рудокопов и угольщиков. Я знал, что на Острове громадные залежи угля, но их следовало найти, организовать разработки. Каменный уголь в России ещё не добывали, а в Англии специалистов можно было найти без труда. А еще я хотел получить оркестр. Хотя бы один, чтобы играл по праздникам в парках. Конечно, переправлять толпу музыкантов, которых ещё предстояло соблазнить работой в колониях, стало бы слишком большой тратой средств. Поэтому я дал объявление, что ищу учителя музыки сразу на гобой, валторну, кларнет, фагот, флейты. Инструменты я готов был прикупить, но число учителей хотелось бы сократить.

В общем я вновь дал волю фантазии. Мастера живописи, скульптуры, гравировщики, знатоки сельского хозяйства, инженеры и механики, каретные мастера, зодчие получали хорошие предложения (место в школе, морском училище или технологическом институте, место в одной из компаний, которые я создавал по ходу дела). В условиях продолжающейся войны перспективы перевешивали неудобства дальнего путешествия.

Пегу (он был пошустрее брата) предстояло встречать претендентов в мое отсутствие и проводить предварительное собеседование. Я набросал ему список вопросов. Что до изобретателей, то приходилось отделять действительных умельцев от прожектеров. Но десять классов образования позволяли это сделать сравнительно легко.

И конечно мы мы втроём постоянно мониторили газеты в поисках объявлений о пассажирских местах на «индийцах» или независимых торговцах, шедших в Бенгалию по разрешению Достопочтенной Компании.

Когда дело уже дошло до покупки мест, я вдруг вспомнил, что о моих планах никто не предупредил Храмцова, оставленного Тропининым в Бенгалии. Я-то привык решать подобные проблемы по мере возникновения, внезапными визитами, однако, Индия оставалась закрытой территорией.

Как не хотелось мне прокатиться с ветерком, добраться до Лёшкиных владений на пролетке пока было невозможно. От Эскимальта Викторию отделял длинный фьорд с нанизанными на него точно бусинки бухтами. Тропинин собирался построить мост через узкую часть фьорда. И построил бы. Но дело упиралось в мачты (а в будущем и трубы) наших судов. Вернее мачты с трубами упирались бы в мост, пожелай корабли пройти во внутренние гавани, которые рано или поздно предстояло освоить. Мост следовало делать разводным, а на это наших технологических возможностей пока не хватало.

Желающим приходилось переправляться на лодке (что привело к возникновению отдельного бизнеса), а потом топать до Эскимальта несколько километров пешком. Правый берег (если принять фьорд за реку) был застроен типовыми домами. Такими, что позже назовут таунхаусами. Здесь проживала большая часть рабочих. Мастера и начальники селились в центре или Сити, как называли его мы с Лёшкой. Ветераны предпочитали держаться своих, несмотря на то, что каждый день им приходилось нанимать лодку.

От рабочего района, называемого Сонги по имени местного племени, или просто Правым берегом, шла широкая гравийная дорога до промышленной зоны. Пройдя метров пятьсот, я было подумал, что до появления моста будет не лишним перебросить одного из извозчиков на этот берег, но вскоре увидел, что Тропинин приготовил иное решение. Посреди дороги рабочие укладывали шпалы.

Лёшка давно планировал построить конку для перевозки на верфи леса от ближайших озёр. Прокат рельсов у него не заладился — возникли проблемы с разработкой вальцов и паровой машиной для них, но как временное решение он придумал класть на шпалы деревянный брус и для прочности набивать поверх стальную полосу.

Я давно не появлялся на это стороне и не знал о результатах. Но видимо первые опыты привели к успеху, и Тропинин решил кинуть линию для перевозки рабочих.

— Вот же неугомонный, — одобрительно произнёс я.

На всё энтузиазма Лёшки, однако, не хватало. Верфи стояли. Вдоль сборочной линии ходила делегация мастеров во главе со стариками — Чекмазовым и Березиным. Члены делегации выглядели хмуро. По результатам индийского похода Тропинин внёс в основной проект несколько изменений. Теперь мастера меняли шаблоны, перестраивали алгоритм сборки, проверяли и перепроверяли расчёты.

— Алексей здесь? — спросил я.

— В Институте химичит, — буркнул Березин. — Дело-то нехитрое.

— Здесь бы ещё один нагель вогнать для крепости, а то больно уж хлипко выглядит, — предложил Чекмазов, показывая на разметку под укладку шпангоута.

— Пожалуй, мудрёнть, — ответил Березин, измерив расстояние растопыренными пальцами.

Молодой подмастерье дождался кивка от начальства и сделал пометку в тетради.

Я не стал мешать и отправился на розыски.

Технологический Институт расположился в стороне от промышленной зоны, на берегу одной из пока ещё диких бухт в глубине большого залива. Добраться до него от Виктории можно было на лодке по фьорду, который постепенно отходил к западу и сближался с заливом, так что перемычка между ними составляла едва четверть версты.

Институт представлял собой несколько одноэтажных корпусов. В главном располагались кабинеты и лаборатории. Здесь же предполагалось вести занятия, когда до учебного процесса дойдут руки. Во флигелях разместились опытные производства. А особое строение, помещенное на островке и окруженное бруствером, отвели под эксперименты с опасными веществами или механизмами под давлением.

Я прошел по длинному коридору, имеющему с одной стороны окна, с другой двери ведущие в кабинеты. Табличек на них не было, я дёргал за каждую ручку, а если дверь открывалась, заглядывал внутрь.

В одной из комнат я увидел на стене схему паровоза. Не какой-нибудь там рисунок, а настоящий макет, причем в натуральную величину. К стене крепились обыкновенные тележные колеса, соединенные дышлом, к которому шли тяги от поршня цилиндра, изображенного как бы в разрезе. В общем даже мне оказалось понятно, где топка, где дымогарные трубы, куда поступает пар.

— Наглядно, — казал я отправился дальше.

Лёшку я обнаружил только за пятой или шестой дверью. Он сидел за столом возле окна и изучал через увеличительное стекло лоскут от джинсов, в которых его выкинуло из нашего времени. Лохмотья он бережно хранил много лет и даже брал с собой в Индию. Рядом лежали образцы тканей, которые изготовили его бенгальцы, чуть дальше горка латунных заклёпок, пуговиц, ещё какой-то фурнитуры.

— Вот хочу наладить производство. Вещь в хозяйстве полезная.

— Хлопок нам не осилить, — возразил я. — Он относится к тем продуктам, что требуют дешёвой рабочей силы, а значит останется уделом Китая, Индии и рабовладельческих плантаций американского Юга. Нам бы сахарный тростник поднять.

— Поднимем, — заверил Тропинин. — Машины почти готовы. — Он порылся в бумагах и протянул мне несколько листков с чертежами. — А хлопок будем возить из Азии. Теперь это не проблема.

— Кстати, на счет Азии, — сказал я, отложив чертежи в сторону. — Мне нужно, чтобы ты написал письмо Храмцову в Индию. Несколько копий на всякий случай. Я постараюсь организовать пересылку людей из Европы на кораблях ост-индийских компаний или независимых.

— Отличная идея.

— Нужно чтобы Храмцов встретил их в Калькутте и устроил до прибытия наших кораблей.

— Хорошо. Напишу.

— Отлично. Отправлю твои записки моим агентам в Англию, Голландию и Францию, чтобы те снабдили ими пассажиров.

— Из Франции вряд ли будут корабли в ближайшее время, — заметил Лёшка. — Что пишут, как там у них? Бастилию не взяли ещё?

— Вроде стоит пока. Людей больше занимают романтические приключения королевы.

— Французы, — бросил товарищ, изобразив немецкий акцент, как в фильме «Такси». — Скорее бы уж устроили свою революцию.

— Чего у тебя вдруг до революции интерес проснулся?

— Надоели эти дюймы, пуды, акры, бушели, баррели, — он кивнул на стопку бумаг с чертежами. — После их декрета я стану первым иностранцем, который перейдёт на метрическую систему.

— Не знаю, я как-то привык.

— Тебе не требуются точные расчёты, а у меня заворот мозгов возникает.

— Для того, чтобы получить еще одно культурное отличие наших колоний, я готов даже опередить французов. Но ты забыл о календаре.

— А что календарь?

— Кроме метрической системы они введут ещё и самый удобный в мире календарь. Жерминаль, термидор… помнишь такие названия?

Я демонически расхохотался.

Надежды возлагались на Францию не просто так. Мы давно мечтали завести виноградники и организовать собственное виноделие. Оно требовалось в частности для замены привозного хереса местным продуктом, а значит избавления меня от очередной обузы. А специалистов в первую очередь следовало искать во Франции.

Монархия издавала последние вздохи, однако, расскажи кому-нибудь, чем закончится дело — не поверят. Брожение в городах почти не касалось селян. Крестьяне сползали в нищету слишком медленно, чтобы осознать процесс. Я всё же мог бы, наверное, завербовать семью или две. Но Лёшка оказался прав — Франция была с Англией в состоянии воны, а её корабли больше не отправлялись в Бенгалию или Кантон.

В Испанию мне пути не было, как и в Португалию, а в Нидерландах виноград не выращивали. Я уже собирался предпринять путешествие в Италию, но до того решил поискать виноделов в самой Англии. К сожалению, это ремесло тут оказалось не на высоте. Простые британцы вино не употребляли, предпочитали портер, аристократы же покупали испанское или французское. Кое-где из баловства виноград, конечно, выращивали, всё-таки англичане считались первыми садовниками во всем мире. Но выращивали его больше ради ягод или декоративной лозы. А вот виноделы исчезли. Раньше, по слухам, вино производили в монастырях, но монастыри давным-давно разогнали, а все их плантации пришли в упадок. Оставалась крохотная надежда, что кто-то из новых хозяев монастырских поместий продолжил дело. Поэтому я всё же разместил на удачу несколько объявлений.

И вскоре был вознаграждён за упорство.

Три парня, закутанные в грязные плащи со сдвинутыми на лоб шляпами, появились в «Белой Лошади» на Феттер-Лейн и тихо спросили мистера Аткинсона.

Это были не англичане. Не природные англичане во всяком случае. И даже не французские эмигранты, первая волна которых даже ещё не обозначилась. Это были гессенцы, нанятые британцами для войны против американских колоний, и похоже решившие изменить судьбу. После крупного поражения от колонистов часть наемников заделалась американцами, часть осталась верна британцам, а некоторые, вроде нашей троицы, искали иные пути. Три парня выглядели относительно молоды, но не слишком. Им было лет по двадцать пять. Знаменитые усы были единственным, что выдавало в них немцев, если не считать акцента. Являлись ли они дезертирами или обосновались в Лондоне после истечения контракта, Пег благоразумно не выяснял. Главное, что все трое знали толк как в виноградарстве, так и в виноделии. Сын лодочника задал несколько вопросов (по толстому опроснику, который я составил на все случаи) и получил удовлетворительные ответы.

Я встретился с гессенцами через несколько дней во время очередного обхода расставленных на специалистов силков. Поговорил. Они утверждали, что до вербовки работали на ферме, где производили так называемый хок, или рейнское вино, если по простому. Парни так наелись войны, что готовы были уехать хоть к чёрту на куличики, если конечно условия их устроят. Мы могли предложить им всю ту же Америку, но только с черного хода.

— Вы получите подъёмные и столько земли, сколько сможете обработать, — пообещал я. — Причём получите не в аренду, но в собственность. Никаких сеньоров, никаких королевских судей, никаких налогов и прочего. Проезд за мой счёт. Инвентарь, инструменты и всё остальное, что нужно, мы изготовим или закажем здесь в Англии. Прессы, фильтры, бочки, саженцы, черенки, или что у вас там идёт на развод? Впрочем черенки я наверное доставлю отдельно.

Черенки винограда стали только одной из целей моих путешествий. Я охотился за посадочным материалом, точно сумасшедший натуралист (каковым я чаще всего и представлялся), забирая всё, что удавалось достать в оранжереях, дендрариях, ботанических садах или аптекарских огородах Европы.

У нас появилось три центра сельского хозяйства. Главной житницей конечно была Калифорния. Если Варзугин считался у нас за губернатора, заведовал крепостями, портами, отрядом рейнджеров и местной флотилией, то развитием сельского хозяйства, а значит и всей экономикой занимался Матвей Дерюгин. Его опытная станция, расположенная в Сосалито, со временем должна была стать по нашей задумке сельскохозяйственным институтом. А пока Дерюгин имел лишь пару помощников и вместе сними экспериментировал с адаптацией растений и животных к местным условиям, апробировал современные методы ведения хозяйства, изучал почвы, климат, натаскивал понемногу переселенцев. В общем заменял собой пока ещё несуществующий институт.

Среди его внештатных сотрудников числился между прочими Скороход — тот самый местный индеец, которого завербовал Анчо, когда находился в испанском тылу во время памятной стычки. Вообще-то Скороход продолжил заниматься разведкой и даже создал целую сеть из индейцев-осведомителей на той стороне. Он получал сведения обо всём, что предпринимают испанцы. А поскольку за сведениями отправлялся сам, то по просьбе Дерюгина доставлял иногда между делом разнообразную рассаду с испанских плантаций. В частности именно он добыл несколько черенков оливкового дерева, что теперь росли на опытной плантации в Сосалито.

Со временем мы хотели получать и масло и маслины, но дерево долго не плодоносило, дело затянулось и мы занялись подсолнечником. Оказалось, что подсолнечное масло ещё никто не додумался производить. Даже в Европе. Наши переселенцы небольшими партиями давили конопляное и льняное, но это был скорее побочный продукт. Подсолнечник в отличие от оливковых деревьев рос везде и рос быстро, а в отличие от конопли или льна давал больший выход. Семечки легко было собирать, масло из них отлично извлекалось, а жмых прекрасно годился на корм скоту.

Основным недостатком Калифорнии была малолюдность. Хозяйства держались на вывезенных из России крестьянах и калгах, приставленных к ним. Местные индейцы возиться с землей не любили, предпочитали собирать устриц и прочих вкусных червяков в грязи приливной зоны. Тем и питались. К тому же обитало их в Калифорнии не то, чтобы много.

Зато избыток приученного к земледелию населения наблюдался у нас на Оаху. Протоптав дорожку на этот остров я теперь мог перебрасывать множество полезных вещей, которые кораблями возить было невозможно или невыгодно. Например саженцы деревьев и рассаду.

Местный князец Каха Хан после провального рейда на Мауи попал в сильную зависимость от Степанова со Свешниковым, а те не упускали ни одной возможности, чтобы дожать клиента. Разделение труда у них возникло такое же как в Калифорнии, только здесь роль военного губернатора играл Степанов, а Свешников занимался экономикой.

Сохранить власть Каха хану предложили в обмен на некоторые реформы. Население острова по большей части осталось прозябать в феодальном обществе, но сельское хозяйство полностью изменило облик. Малопродуктивные и не особо вкусные клубни таро заменили картофелем. Породу местных хрюшек слегка улучшили трудами трофейных испанских хряков. Внедрение новых культур позволило обеспечить продовольствием жителей при меньших затратах труда. А высвобожденные ресурсы перенаправить на выращивание коммерческого продукта. Прежде всего сахарного тростника. Каха хан собирал тростником натуральный налог, а фактория приросла небольшим сахарным заводиком, пока примитивным, но уже выдающим продукт приемлемого качества. Свешников внедрял цитрусовые, ананасы, выменивая избыток производства на наши товары. Прежде всего железо и китайские ткани.

Всё это к моему неудовольствие слишком напоминало европейский подход к колонизации. Но сделать из гавайцев горожан было еще сложнее чем из индейцев северо-западного побережья. Я надеялся, что постепенно, через общение с нашей колонией, наём к нам на службу, освободит население от власти феодалов. А землю мы потом понемногу выкупим.

Вообще северо-западное побережье Америки отличалось богатством биоресурсов. При грамотном их использовании можно было без труда прокормить миллионы людей. Охота, собирательство, вроде заготовки грибов, ягод, орехов и прочих продуктов леса, ловля проходной рыбы издревле кормили индейцев. Правда с увеличением численности колоний здесь требовалось аккуратно поддерживать баланс, дабы не подорвать ресурсную базу коренных жителей. До сих пор мы старались сохранить за индейцами их угодья, но рост населения и промышленность требовали своё. Скажем, те же бочки для вина или виски по уму следовало делать из дуба. Но если хвойные породы нам позволяли рубить почти без ограничений, то дуб считался у индейцев неприкосновенным. Они даже высаживали регулярно желуди или пересаживали молодые побеги, чтобы увеличить сбор урожая. Индейцы желудями питались. Пища эта получалась не особенно вкусной, нуждалась в предварительном вымачивании сырья. Но привычка — вторая натура. Анчо вёл длительные и нудные переговоры с вождями, надеясь договориться, чтобы мы могли получать нужный купорам материал, поставляя взамен племенам не менее вкусную пищу.

С пищей было проще. Под боком имелся целый океан. Рыба, морские млекопитающие, моллюски, креветки, крабы, даже водоросли шли в дело. Мы расширили возможности с помощью известных нам технологий. Крабовые ловушки, переметные снасти, сети, гарпунные пушки. Лёшка охотно переделывал шхуны под потребности новых промыслов. Не ограничиваясь только кораблями, он на паях с индейскими вождями (Калликумой и Макиной) заложил в заливе Нутка большую коптильню и фабрику по переработке продуктов китоловного промысла.

Океан, однако, не только поставлял морепродукты, но позволял быстро и дешево перемещать любые объемы продовольствия вдоль берегов. Таким образом проблема голода решалась даже с минимум землепашцев, посаженных на лучших землях. И важным следствием такого положения стало стратегическое преимущество: там, где решена проблема голода, начинается бурное развитие цивилизации — производство и потребление предметов роскоши, машин, технологий.

В философском смысле еда — это своеобразный тыл в борьбе за существование. Если он обеспечен человек может браться за любые дела, сворачивать горы. Вдобавок, чем меньший процент людей занят добычей пищи, тем больший перетекает в другие сферы экономики.

— Добыча, сохранение, транспортировка — вот три кита продовольственной безопасности, — провозгласил Лёшка.

В деле транспортировки он продолжал эксперименты с рефрижераторами. Но сразу же признал, что это дело дорогое. Сбор и хранение льда требовал отдельной инфраструктуры, а до электричества или хотя бы паровых компрессоров с хладагентом мы пока что не доросли.

Зато с хранением у нас всё складывалось как нужно. Роль крупных элеваторов и хранилищ государственного резерва выполняли склады компании. По предварительным расчетам они были способны сгладить последствия неурожая, замора рыбы или какого-нибудь ещё катаклизма, не исключая и большую войну. Правда перечень продуктов долгого хранения получался весьма ограниченным. Набор сводился к зерну, крупами, а также клубням картофеля или батата. Для клубней мы даже разработали особую песчано-меловую смесь, которой пересыпали урожай. Она поддерживала оптимальную влажность, что предотвращало гниение, одновременно не позволяя запасам усохнуть. Разнообразные соленья и маринады, вроде традиционных квашенной капусты и огурцов не вполне подходили для централизованной заготовки, ими занимались индивидуально. И вот, чтобы расширить ассортимент стратегических запасов, а также для снабжения моряков, Лёшка занялся изобретением консервов.

Исторически (как и многие другие изобретения) консервы стали очередным детищем милитаризма. Армиям требовалась компактная и дешевая еда долгого хранения, что привело к появлению на свет таких чудес Великой французской революции, как маргарин и тушёнка. Мы, однако, могли обогнать французов, тем более, что немного знали теорию.

С экспериментальными образцами проблем не возникло. Стеклянные банки забивались разнообразной жратвой, герметизировались и помещались в котел с соленой водой (чтобы поддерживать более высокую температуру). Через несколько часов получался вполне приемлемый продукт. Но Тропинин называл такие консервы паллиативом. Они выходили дорогими, тяжелыми, ненадежными и годились больше для домашних солений, чем для перевозки на кораблях. Настоящий прорыв обещала жесть. Консервные банки из жести стали одной из идей Тропинина, привезенных им из индийского похода. Наряду с производством джинсов, пироксилина и галантереей из крокодиловой кожи.

В Китае и на каком-то ещё острове он раздобыл большой запас олова как раз для этого дела. Проблема однако заключалась в том, что для изготовления жести требовалось листовое железо, а его в эту эпоху выделывали слишком толстым.

— Важно сразу создать индустрию, а не только технологию, — заявил Лёшка. — Тогда наш товар сможет конкурировать даже с европейским, когда тот появится на рынке, несмотря даже на транспортные издержки.

Ему требовался металлопрокат. И вот с ним у Тропинина пока выходило не очень. Он пытался получать лист отбивая заготовки молотом. Листы выходили неоднородными по структуре, на разогрев тратилось много древесного угля, а на работу много человекочасов. И всё равно опытная банка получалась такой толщины, что годилась разве что в качестве грузила.

— Будем искать, — извлекал из памяти Лёшка очередную киноцитату. — Будем искать.