Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава двадцатая. Снова в поход

Глава двадцатая. Снова в поход

Маленький бриг ушёл в Макао, имея на борту команду, добытые меха и нашего консула — двадцатилетнего Тимофея Федоровича Ясютина, сына славного морехода и директора Морского училища. Про отца говорили, что он готов содрать три шкуры с курсантов, вбивая в них тригонометрию и астрономию, а с собственного сына всегда сдирал на одну шкуру больше. Но и результат получился отменным. Тимофей знал несколько языков, овладел математическими дисциплинами, картографией, неплохо разбирался в торговом деле, финансах. И хотя училище числилось морским, а значит выпускало подшкиперов или старпомов, говоря нашим языком, тратить такой бриллиант на управление шхуной показалось нам расточительным. Так что нагрузив парня мешком с пушниной и не меньшим мешком инструкций, мы отправили его с мистером Ханной налаживать контакты с китайцами, португальцами и вращаться в независимых торговых кругах Дальнего Востока.

Ну, а нам прежде чем готовиться к встрече с представителем Империи, предстояло решить ещё одну, не терпящую отлагательства проблему, связанную с далекой родиной.

Военный совет проходил в операционном зале северного крыла конторы. Девушек здесь уже не было, до тайных дел их пока что не допускали, поэтому хозяином выступил сам Комков, а мы с Тропининым назначили себя сопредседателями собрания. Присутствовали ответственный за контакты с туземцами Анчо, адмирал Окунев, командор Чихотка, капитаны военных кораблей, включая Спиджика и Чижова. Гвардию представляли Монтеро и Ватагин, мушкетеров Эскимальта — Шелопухин (он возглавлял группу, которая плавала на разведку). Из союзных индейцев доступ сюда имел лишь Калликум — наиболее европеизированный из местных вождей.

Для наглядности к общей карте Тихого океана добавили (выдвинув по направляющим рейкам) подробную карту Кадьяка и окрестностей. Все кроме Шелопухина расселись за овальном столом, на котором стояли кувшины с морсом, чашки, большой чайник с кофе. Ни алкоголя, ни еды. Курить здесь тоже было не принято — вентиляция оставляла желать лучшего. И без табачного дыма хватало духоты от плотно задернутых штор и горящих свечей.

— Итак, — начал Лёшка, покашляв. — Мы доподлинно установили, где базируются шелеховские, где они удерживают туземцев.

Он кивнул Шелопухину и тот ткнул указкой в залив на юге острова.

— Бухта Трёх Святителей, как они прозвали её, — пояснил командир мушкетеров. — Наши коняги заходят туда редко, только если ненастье переждать. Берег не ахти.

— Сколько всего пленников? — уточнил я.

— Точно неведомо, — доложил Шелопухин. — Говорят несколько сотен, может вся тысяча. Пока всех аманатов согнали в главное поселение компании. Но некоторых из них, по слухам, уже приспособили к промыслам.

— А каковы силы этого вашего Шелехова? — поинтересовался Шарль.

— Сами опять же не видали, — развел руками Шелопухин. — Расспрашивали наших, кто там промышляет, союзных коняг. Так что сведения неточны.

— Ну, уж какие есть.

— Всего русских и тех, кто с ними пришёл, человек сто пятьдесят будет. Но в бухте постоянно сидит от силы треть. Остальные плавают на ближайшие острова, на Афон, на материк. Промышляют зверя.

Афоном наши по-прежнему называли Афогнак, хотя на карте значилось местное название.

— И что тысяча не может такую малость опрокинуть? — удивился Калликум.

— У них пушки, — пояснил Шелопухин. — Три корабля, лодки.

— Ясно.

— Что за типы кораблей? — спросил Спиджик на ломанном русском.

— Корабли невелики. Галиоты. Полторы-две мачты. Каждый вмещает по пятьдесят рыл с припасами. Пушки большей частью фальконеты, но кто знает, могут быть и тяжелые. А також ружья, сабли, пики, всё как полагается.

— Против ветра галиоты идут плохо, — добавил Окунев, обращаясь к Спиджику. — Этим можно воспользоваться. И ещё. Если даже у них есть большие пушки, то с палубы они стрелять непривычны.

Спиджик кивнул, принимая слова адмирала к сведению.

— Как будем действовать? — вопросил Тропинин, обращаясь ко всем.

— Войдём в гавань с приливом. Ударим по поселению из всех стволов, — сразу же предложил Спиджик.

Чихотка и капитаны разом кивнули. Окунев пожал плечами.

— Там женщины и дети, — напомнил он.

— Ударим по сараям, — внёс поправку в план Спиджик.

— Там могут быть пленники, — возразил Окунев.

— Хорошо, — вздохнул Спиджик. — Ударим над городком, по скалам. Напугаем малость, вышлем парламентера, предложим сдаться, выдать всех пленников.

— А если не согласятся?

— Высадим десант, — подал голос Шарль.

Оба иностранца неплохо прижились на нашей почве, однако, ещё не проявили себя в деле. Если не считать караульную службу и недавнюю охоту за бригом. Но одно дело маленький торговый бриг и совсем другое — полторы сотни вооруженных зверобоев.

— И что потом? — спросил Комков.

— Аманатов отпустим. Шелеховских трогать не будем, пусть промышляют дальше, — предложил я.

— Что, и не накажем никак? — удивился Шелопухин.

— Нет у нас власти их наказывать, а конягам выдать, считай обрести на мучения. А там и женщины с детьми, как уже отмечалось.

— Выдавать нельзя, — кивнул Анчо.

Мы вообще-то не были уверены, что парни Шелехова начали убивать первыми. Они могли спровоцировать коренных обитателей хищническим промыслом, а уже в ответ на нападение устроить резню. Собственный опыт стычек с алеутами был тому подтверждением.

— Сюда перевезти? — предложил Чихотка.

— Зачем? — возразил я. — Чтобы они тут зарубу учинили?

— Ладно, — согласился Лёшка. — У кого какие идеи?

Мнения разделились. По крайней мере самого Шелехова многие хотели привезти в Викторию на расправу (то есть на суд). Но мне эта идея не нравилась. Мы готовились к визиту начальника и снабжать его возможным союзником не хотелось бы. У нас и так выходило слишком много неизвестных. А Шелехов так просто не сдастся, будет писать в Иркутск, Петербург…

— Оставим на Кадьяке, — настаивал я. — Позже, как остынет немного, попробуем договориться.

— Ну да, как же, — пробурчал Чихотка. — С ним договоришься.

Он был невысокого мнения о пришлых купцах.

Шарль подлил себе кофе и поморщился сделав первый глоток. Кофе успел остыть.

— А что с конягами освобожденными делать? — спросил Комков. — Там оставлять нельзя, они тогда сами всех русских вырежут.

— Жила их опустошены, припасы забраны, — сказал Шелопухин. — Зимой не протянут долго.

— Переправим в нашу факторию, — предложил Спиджик.

Он подошел к карте и, забрав указку у Шелопухина, показал, как будет огибать остров.

— Тысячу людей? — усомнился кто-то.

— Тут всего семьдесят миль, ну сто, — сказал Чихотка. — Если всем флотом выйдем, да баркасы прихватим, то запросто перевезем.

Мне вдруг тоже захотелось принять участие в деле. А заодно и проследить чтобы миссия по освобождению не переросла в карательную экспедицию. Люди Шелехова нам и самим могли пригодиться, когда все утихнет. Но тратить несколько недель на переход по океану я себе позволить не мог. К счастью у меня имелась яхта, чтобы прикрыть появление где угодно.

— Зайдите сперва в Павловскую гавань, в нашу факторию, — предложил я. — Пусть подготовят дома к приему. Тысяча дикарей не шутка. С местными семьями свяжитесь. Толмача прихватите. Я постараюсь догнать вас. Но долго ждать не нужно. Три дня. Не появлюсь, выступайте без меня.

— Решено, — Тропинин хлопнул ладонью по столу.

— Сам-то пойдёшь? — спросил я Окунева.

— Нет, — ко всеобщему удивлению отказался тот. — Чихотка за главного пойдёт.

На том и порешили. Самое любопытное, что никто не задался вопросом, а нужно ли вообще лезть не в своё дело, чтобы освободить туземцев. Причин было несколько. С одной стороны, всем хотелось показать, кто тут главный, кто застолбил землю первым, с другой стороны, наша с Тропининым этика уже укоренилась среди соратников. Рабство не привечал никто. А несколько сотен освобожденных людей могли стать добрыми союзниками.

После совещания Лёшка пригласил меня в свою вотчину, чтобы продемонстрировать очередную техническую идею. Мы переправились через фьорд на лодке Аткинсонов, но вместо того, чтобы взять извозчика, который уже караулил состоятельных клиентов на правом берегу, решили прокатиться на конке. Она как раз дожидалась отправления.

Лёшка, наконец, достроил рельсовый путь. Конечно всё это выглядело пока весьма примитивно. Единственная лошадка тянула вагончик на двадцать сидячих и примерно столько же стоячих мест. Ни рессор, ни освещения, ни нормальных дверей и окон. На конечных остановках лошадку перепрягали с одного конца вагона на другой, или заменяли на свежую, потому что разъездов и поворотных кругов на однопутной линии пока ещё не установили.

— От старой идеи с железными полосами пришлось отказаться, — сказал Тропинин. — Положили более дешевые и короткие чугунные рельсы. Но это увеличило частоту стыков и ограничило скорость движения.

И всё же конка стала первым общественным транспортом Виктории, потому что извозчики и лодочники скорее выполняли работу такси. Правда Пег и Ног Аткинсоны уже создали целую сеть лодочных станций, и с моей подачи подумывали запустить единый маршрут через весь фьорд — нечто типа водной маршрутки, того самого голландского трексхёйта, но движимого не лошадью (конную тропу вокруг фьорда устроить было бы невозможно), а силой пара. Братья всё ещё дожидались обещанных Лёшкой паровой машины с гребным колесом, поэтому конка опередила речной трамвай.

— Пока она работает бесплатно и только в определенные часы, когда на фабриках смена, — заметил Лёшка. — Мы по чистой случайности застали вагон здесь.

Вагон и правда был уже полон. Работники, что проживали в жилом районе Правого берега, заняли все скамейки и места в проходе, оставив нам пятачок на задней открытой площадке. Конечно, многие, завидев больших начальников, предложили уступить место. Но меня место под открытым воздухом вполне устроило. Кучер (или вагоновожатый) взялся за вожжи и мы отправились вместе с рабочей сменой к верфям Эскимальта.

Верфями они назывались лишь по традиции. Линия по производству шхун занимала лишь малую часть пространства. Тропинин вырастил здесь настоящий промышленный городок. Металлургия, деревообработка, производство механизмов и машин. Он брался за всё и сразу. Что в конце концов привело его к энергетическому кризису.

Возможности водяного колеса очень быстро исчерпали себя. Мы не могли сооружать пруды вроде тех, что заливали огромные пространства в России. У нас не имелось столько места, не имелось и достаточного стока воды. Поэтому паровые машины быстро стали насущной необходимостью для всех авантюр Тропинина. Хорошо, что особых проблем с ними не возникло. Основные принципы конструкции Лёшка знал, быстро объяснил их соратникам, и те даже не имея теоретической подготовки, успешно подбирали параметры методом проб и ошибок.

Возможно машины получались тяжелее, чем могли бы, с запасом прочности, лишними деталями, но они работали.

Куда хуже дело обстояло с металлопрокатом. Сталь являлась материалом капризным, отливать из неё получалось лишь всякую ерунду — не слишком точные, не слишком крупные и не слишком прочные вещи. Для товарного производства жести, гвоздей, цепей, стальных тросов, рельсов, мостовых ферм и многих других полезных изделий Тропинину требовалось освоить прокат. Холодный и горячий, листовой и фасонный. Но если паровой молот он создал всего лишь со второй попытки (и даже первая модель вполне успешно работала, когда требовалось отковать какую-нибудь мелочь — багор, например), то с прокатом все оказалось сложнее. Отлитые из чугуна вальцы не вращались как нужно, заготовки норовили завернуться вокруг них, застрять в ручьях, приводы разрушались от перегрузок. В конце концов, Лёшка плюнул и свалив доводку на помощников, занялся другими проектами.

Одним из них стала химическая промышленность. Привычная нам номенклатура химических веществ только зарождалась. Кислоты назывались водками, в научном обороте химиками употреблялись несуществующие элементы. Порой трудно было найти нужный нам реактив, не зная названия. А то что всё-таки находилось производилось в восемнадцатом веке в мизерных количествах и стоило дорого.

Лаборатория технологического института производила в небольших свинцовых кубах кислоты из селитры и серы, в экспериментальных пиролизных ретортах получали из дерева метанол и смолы, из бересты гнали дёготь. Теперь же Лёшка переходил к промышленным масштабам. От конечной остановки мы прошли к огороженному пустырю и Тропинин повёл меня через новое хозяйство.

— Это только первая фаза переработки, — заявил он. — Химическая промышленность во многом основана на полупродуктах, То что является отходом в одном процессе, используется как сырьё в другом. Сперва мы научимся делить продукт перегонки на фракции, а потом начнем обрабатывать кислотами, другими реактивами, и вновь смешивать…

Мы шли мимо чугунных колонн, недостроенных кирпичных фундаментов, штабелей материалов. Часть будущих цехов обносили валами, в которых устраивали нечто вроде ворот. Но ворота эти выходили не на аллею, по которой мы шли, а в сторону леса.

— Если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и в проем, тогда другие цеха не пострадают, — пояснил Лёшка.

— Звучит зловеще.

— Мы научились фабриковать кислоты. А кислоты — ключ к прогрессу! Мы получим бездымный порох, взрывчатку, сможем производить красители, протравы, гальванические элементы, наконец. Заложим целую отрасль!

— Знаешь сколько народу потеряло головы, пока эта отрасль достигла успеха? А у нас на всей планете только твоя голова вмещает рецептуру получения пироксилина. Потеряешь её и остальным придется ждать ещё лет сто.

— Во-первых, моя рецептура всё равно не точна, надо подобрать пропорции, а во-вторых, я изложил на бумаге основные принципы и веду прописи. Ты сможешь начать с того места, где остановлюсь я.

— Нет уж, спасибо, — я передернул плечами.

— Не парься, — засмеялся Лёшка. — Я пока работаю на уровне гранов с аптекарскими весами. А для опытов использую помощников. Но я пригласил тебя не за этим.

Мы остановились перед очередной времянкой больше похожей на сарай и Лёшка сделал рукой приглашающий жест.

Посреди сарая стояла привычная уже реторта для пиролиза. Но на этот раз она была заправлена не деревом, а каменным углем. Его пока добывали немного. У нас ушёл целый год, чтобы получить от тамошних индейцев снунейму разрешение на разработку в районе их священной горы Ваке Сиа (надо сказать, всякая примечательная гора была у индейцев священной). По сложившейся традиции участок поднесли мне в качестве дара на потлаче, а я переуступил его корнуэлльцам, получив взамен десять процентов в их предприятии.

Со временем мы собирались пустить новую линию дилижанса до этого места. Остров имел два восточных берега, разделенных глубоким фьордом, один из них давно покрыла цепочка хуторов и небольших поселений, а второй пока только осваивался. Там и дороги-то толком не имелось. Однако, возить уголь всё равно было дешевле баржами, и первая из них (по сути переделанный баркас) прибыла с севера пару недель назад.

Обычно Тропинин размещал экспериментальные печи под открытым небом, на этот раз по какой-то причине поставил внутри помещения. К реторте присоединялась батарея из ряда чугунных емкостей, в которых газ постепенно охлаждался, после чего медная трубка отводила его в закрытый сосуд с водой и только потом, через другую трубку остатки выходили наружу под устроенную особо вытяжку, где сгорал бледно голубым факелом.

На отводной трубке Лёшка пристроил резную обечайку из меди. Её назначение недолго оставалось для меня неясным.

— Смотри.

Лёшка взял бутыль с отрезанным донышком, а быть может это была специально созданная конструкция, и установил её на обечайке. Огонь, попав в стеклянный плен, сразу же сменил цвет на оранжевый. Вернее таковым стала часть пламени.

— Это конечно не газовый уголь, но что есть, то есть, — пояснил Тропинин. — Многое зависит от тяги и объема воздуха. Я экспериментировал с соотношением, ну то есть дырочки сверлил в обечайке, менял высоту лампового стекла, форму горелки, пока не добился самого яркого света. Посмотри на таблицу…

Он показал на дальнюю стену сарая, где висел белый лист, исчерченный горизонтальными линиями.

— Что это?

— Говорю же таблица. По ней я проверяю яркость. Насколько тонкие штрихи сможет разобрать глаз? Ради этого, собственно, в помещении аппарат установил. Закрываешь окна ставнями и тестируешь, хоть днем, хоть ночью.

— Здорово придумал, — одобрил я.

— Вообще-то мне нужны продукты коксования, ну там аммиачная вода, смолы, а газ только мешает, — продолжил Лёшка. — Придется его сжигать. Во всяком случае пока не придумаю способ хранения. И тут я подумал, зачем же зря коптить атмосферу? А что если построить маяк? Корабли не рискуют заходить в гавани ночью, дожидаются на рейде. Теряют время. А тут — пожалуйста. Сразу двух зайцев убьем. Мореходам вершки, так сказать, в виде факела, а мне корешки. — Тропинин расхохотался от собственной шутки. — А потом можно и в других опасных местах маяки поставить.

— Хорошая идея, — одобрил я. — Очень хорошая. Только знаешь, не лучше ли для начала осветить город?

Лёшка поморщился.

— Думал об этом. Получается на порядок сложнее. Газ — дело опасное. Нужны трубопроводы, вентили, столбы, газгольдер, всё такое… в маяке-то его напрямую выпускать можно.

— Когда ты пасовал перед трудностями? Зато мы всем покажем, на что способны. Давай! Хотя бы набережные для начала и патио «Императрицы». А я вложусь средствами.

Конечно, вложусь. Без электричества всё великолепие Виктории меркло вместе с солнцем. Свет факелов, свечей и масляных фонарей только усиливал мрачность. Точно показывая, что до цивилизации нам пока далеко. Не доросли. Рылом не вышли. Газ отчасти решил бы проблему. Если корабли смогут заходить среди ночи, а деловая жизнь продолжится до рассвета, это оживит экономику, а заодно придаст городу неповторимый шарм. Газового освещения пока нет ни у кого в мире.

Лёшка от участия в походе отказался, но помог мне подготовить яхту. Это некоторым образом напоминало сборы его сынишки для зимней прогулки.

— Там будет холодно. По ночам палуба может обледенеть. Или мокрый снег облепит снасти, — бубнил Лёшка, помогая натягивать дополнительные леера. — Даже не думай работать на палубе, пока не уберешь весь лед.

Хотя от свирепых штормов Берингова моря Павловскую гавань прикрывали горы Аляски и самого Кадьяка, ближе к зиме шторма распространялись южнее, а снег был обычным делом уже в октябре.

В общем-то я не собирался идти до Кадьяка обычным ходом, а за пару часов, что потребуются на вход в Павловскую гавань, яхта вряд ли успеет обледенеть. К тому же лебедки позволяли управлять парусами и рулем высунувшись по пояс из каюты. В гавани я собирался оставить яхту под присмотром нашей фактории и перебраться на «Палладу», чтобы во время операции находиться на ней.

Тем не менее на борту «Американской мечты» имелся топорик для скалывания льда, лопата, спиртовка с запасом спирта, теплый спальник и прочее снаряжение.

Закончив с утеплением каюты, мы выбрались на палубу чтобы перекурить. Вернее курил Тропинин, а я просто рассматривал нарядные набережные и улицы, на которых становилось всё больше витрин.

— Лепота, — в который раз с удовлетворением заметил я.

Тропинин до сих пор скептически относился и к попыткам насадить буржуазию, и к буржуазии как таковой. Он верил в экономических монстров, в индустриальных гигантов, которые можно поднять только за счёт поддержки государства или за отсутствием такого в нашем конкретном случае — за счёт моих средств. А уж гиганты-то, по его мнению, вытащат всё что угодно.

— Сам по себе буржуазный класс мало что даст, — сказал Лёшка, раскуривая трубку. — Мы поддерживаем высокий уровень жизни в колониях только потому что он базируется на хищническом разграблении природных ресурсов и высоком спросе на шкуры калана. Когда цены выровняются или станет меньше ресурсов, мы провалимся точно так же как голландцы со своей болезнью. Заменить это могут технологии, но их еще нужно выпестовать.

Тропинин не знал всего, в частности моих возможностей, которые значительно увеличивали маржу. Но в принципе был прав.

— Меховая лихорадка поддержит некоторое время экономику, — сказал я. — Калан, котик, бобр. Затем возникнет лихорадка китобойная. Если правильно разыграть карты, можно будет прокатиться на этом гребне волны какое-то время. Китобоям понадобятся базы для снабжения, отдыха, ремонта кораблей, скупки сырья. Тут и острова в Полинезии кстати будут. Ну а следующим станет золото. Приток новых тысяч людей, которым понадобятся лопаты, продовольствие и, что немаловажно — политическая система, обеспечивающая их права и безопасность.

— Стало быть к тому времени, когда иссякнет россыпное золото мы должны стоять на ногах, — выпустив дым, подвел итог Лёшка. — С технологиями, развитым обществом и вооруженные до зубов?

— Именно.

— Я смотрю ты продумал все на много лет вперед.

— В этом и заключается стратегия.

— Проблема в том, что у нас с тобой нет на это времени. Столько не живут.

Мне еще раз пришлось смолчать. Я-то мог протянуть достаточно долго, чтобы увидеть результат.

— Вот для этого и нужна буржуазия, — ответил я. — Она будет воспроизводить идеи. Хотя бы из шкурных интересов.

Трубка погасла. Лёшка раскурил её вновь. Он потреблял наш калифорнийский табак, но его пока не научились толком обрабатывать. просто сушили листья на солнце и затем нарезали.

— А не лучше ли самим изъять всё то золото о расположении которого мы знаем? — предложил Тропинин.

— Не лучше, — поморщился я. — Старательство — это лотерея. Заниматься добычей самим все равно что скупить все лотерейные билеты и ожидать прибыли. Нет. Мы должны продавать билеты а не покупать их. За счет этого мы привлечём людей, разовьем экономику.

Не просто людей, хотелось бы мне добавить, а людей с духом фронтира. Диких и необузданных. Только такие и смогут поднять малонаселенный регион. Но я промолчал. Лёшка любил порядок, а к авантюристам всякого рода относился осторожно, хотя по сути сам был таковым.

— Ладно. Меня любой расклад устраивает, — он ухмыльнулся. — Все три «лихорадочных» этапа потребуют огромного числа шхун, паровых машин и прочего. А индустрия удержит страну на плаву даже если ты налажаешь с буржуазией.