Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава тридцатая. Кризис

Глава тридцатая. Кризис

Колычев меня раздражал. Скорее не как человек, а как должность с мутными полномочиями. Как человек он был мне непонятен. И похоже это было взаимно. Взаимный фактор раздражения и непонимания. Во многом по этой причине наши отношения с капитаном напоминали американские горки. То он становился любезен, как будто мы только что встретились в английском клубе; расспрашивал о чём-нибудь, разговаривал на вольные темы. То вдруг становился настоящей занозой в заднице, начинал предъявлять претензии, завуалированно угрожать. Просто доктор Джекилл и мистер Хайд российского бюрократического разлива. Я был уверен, что темная его сторона подпитывалась кознями Царёва. С другой стороны, капитан не выглядел человеком, которым можно легко манипулировать. А значит склонность к интригам имелась в нём сама по себе. Мне требовалось найти противоядие.

Лёшка давно мечтал о создании мощной разведки. К этому времени у нас уже имелась сеть индейцев-осведомителей на испанских территориях, созданная Скороходом и Варзугиным; мы отправили младшего Ясютина консулом в Макао, регулярно получая от него сведения о торговле и политике; благодаря Анчо и его дипломатической службе у нас имелись информаторы почти во всех окрестных племенах; при мушкетерах Тропинина работала полевая разведка под командой Шелопухина; наконец, кое-что добавлял я сам из поездок по Европе и России, объясняя знания якобы получаемой корреспонденцией. Вся эта разнообразная информация стекалась в секретное крыло главной конторы компании и там анализировалась. Но настоящей добывающей агентуры, способной охмурять, подкупать, вербовать, а также взламывать сейфы и бегать с пистолетом по крышам у нас ещё не было. С прибытием Колычева, Лёшка решил восполнить этот пробел. Отобрав несколько человек из мушкетеров, он стал натаскивать молодую агентуру на гостях.

Подступов к самому начальнику нашлось немного. Тот был осторожен в контактах, питался в основном в крепости тем, что приготовит денщик из казаков, гулял всегда в сопровождении свиты. Секретарь Царёв, напротив, сам искал встреч, пытаясь видимо найти компромат на купцов, а также выйти на людей, склонных к сотрудничеству или недовольных положением дел. Казаки тоже не чурались общения и часто заходили в ближайший к форту кабак Тыналея. А поскольку денег у них водилось немного, то Тропинин превратил заведение в центр своих операций, уговорив хозяина, чтобы тот отпускал гостям пойло в долг.

Здесь всегда сидел кто-нибудь из новоиспеченных агентов, воспитанных Лёшкой лишь на том странном субстрате, что он почерпнул в шпионских романах и фильмах.

— Дело наживное, — говорил Тропинин, — постепенно сами дойдут до всего.

Агенты или сидели за соседним столом, подслушивая, или угощали гостей, завязывая разговор. Казакам рассказывали истории о том, как можно неплохо подняться, если к примеру завербоваться матросом на индийский корабль или фактором на удаленный торговый пост, или даже заведя ферму и поставляя в город зелень, молоко, овощи. Большинство бедолаг отправилось на край света как раз, чтобы заработать, поэтому рассказы попадали на удобренную почву. В ответ звучали жалобы на нелегкую жизнь, упертость начальства, невозможность получить мзду от русских купцов или пощипать дикарские поселения — обычный промысел их собратьев на Дальнем Востоке.

Из болтовни казаков между прочим выяснилось, что основная проблема Колычева заключалась в ограниченности средств. Как в смысле денег, так и в смысле власти. Казна, выданная в Петербурге, как это часто случается, не учитывала уровень местных цен, которые хоть и понемногу снижались, всё же были гораздо выше российских. И уж тем более никто не рассчитывал держать на довольствии целый казачий отряд. Говорили, что на черный день у Колычева имелись векселя, но здесь их просто некому было принять.

Что до власти, то Колычев находился почти в том же положении что и мы. Земля эта считалась в лучшем случае ничьей, а в худшем — территорией иностранной империи. Власть же уполномоченного представителя коммерц-коллегии ограничивалась только экономическими вопросами.

К сожалению дальше разговоров дело у разведки не двигалось. Почти все казаки были безграмотными и даже завербовав кого-то из них, агентам Тропинина вряд ли удалось бы получить доступ к документам секретаря или капитана. А именно в них, как он считал, находилась кощеева игла. Точные инструкции коллегии, сроки командировки, полномочия — любая мелочь могла сослужить нам службу, дать зацепку, рычаг воздействия.

— Но! — Лёшка поднял указательный палец. — Есть и хорошая новость. Колычев собирается отправить письмо с отчетом в Петербург.

— Нашей почтой он вряд ли воспользуется, — скривился я.

— Верно, — усмехнулся Лёшка. — Он отправит письмо с курьером. С кем-нибудь из казаков. Но на нашем корабле. Других-то здесь нет. И тут у нас будет несколько вариантов действий. Бросить курьера за борт, напоить или завербовать, Похитить письмо, подменить или хотя бы тайно прочесть. А из содержания мы узнаем, чего нам ждать, чего опасаться.

Дефицит денежных средств у начальника давал нам рычаг влияния. Но подходящей ситуации, чтобы предложить ему взятку, нам пока не подвернулось. К тому же казаки жаловались, что капитан был излишне честолюбив, честен и не желал заниматься привычными на фронтире делишками, вроде грабежа туземцев и вытягивания денег из купцов.

Будь Колычев здесь один, он наверняка затянул бы пояс потуже, пытаясь протянуть до прихода подмоги или смены. Царев, однако, имел другой склад мышления. Он, видимо, и убедил начальника пойти на «военную хитрость».

Однажды прогуливаясь по набережным, я увидел, как казаки, возглавляемые Царевым, идут всем отрядом вдоль Охотской улице, заходя то в один, то в другой двор. Сперва я подумал, что они ищут кого-то или чего-то, возможно подозреваемого в краже или украденную вещь, а может даже решили поискать наудачу кого-нибудь из списков беглых каторжников и ссыльных. На всякий случай я заскочил в особняк и, наскоро нацепив сюртук, треуголку и шпагу, поспешил наперехват.

На улице уже собралось достаточно людей, чтобы ощутить тревожность ситуации. Они стояли кучками и что-то обсуждали. Некоторые злобно косились на казаков. Так что я просто подошел к первой группе и спросил.

— Вот дело какое, — пожаловался один из горожан, в котором я узнал отставного зверобоя из ещё той, первой волны колонистов. — Заселяются ироды в домы наши.

Остальные загудели, поддерживая обвинение.

— Как то есть? — не понял я. — Забирают ваши дома себе?

— Забирать не забирают, — ответил другой старожил. — Просто на иждивение садятся, что те пруссаки.

Ничего не поняв, я пожал плечами и направился к главному виновнику всей заварушки.

— В чём дело, господин Царёв? — спросил я, положив руку на эфес.

Тот выглядел победителем, как минимум устроившим вторую Чесму.

— Хотя вас это не касается, господин Емонтаев, — размеренно ответил он. — Потому как вы дворянин и посему освобождены от тягот, всё же отвечу: Мы распределяем военных по домам на основе уложения о воинском постое. Ибо предписано семьям обывателей, будь то крестьянское сословие, мещанское или купеческое, давать пищу и кров войскам, вне их зимних квартир находящихся. А також и баню, и воду, и постель и другие потребности по их надобностям.

— А вы снимете с себя обузу за их содержание? — сложил я два и два — Лихо задумано.

Я не был юристом. Думаю никто в Империи того времени не был юристом. Поэтому найти какие-нибудь правовые закорючки, чтобы избавить нас от этого самодурства не смог бы никто. С другой стороны, в городе к этому времени насчитывалось уже больше тысячи жилых домов, квартир, таунхаусов и разумное чередование в прокорме и размещении небольшого отряда в дюжину человек хоть и было обременительным, но не настолько, чтобы вызвать бунт.

На Охотскую улицу тем временем прибыл Лёшка, другие наши старики. Я лишь руками развёл, объясняя им новое дело.

— Ты это, — сказал Тропинин. — Давай влюбляй в Викторию своего начальника побыстрее, а то как бы не полыхнуло.

— Не хотелось бы, чтобы полыхнуло, — сказал я. — Не время нам ссориться с империей. Но что я могу? Насколько я понимаю постой не ограничен только имперской территорией. Если войско на какой-нибудь Париж идет оно тоже в любой дом заходит, враг он там или союзник.

— Так то во врем войны, — зло бросил Тропинин.

— У тебя закон есть под рукой? — рассердился я.

— Нет. Идея была твоя. Найди решение.

Народ недовольно расходился. Если бы речь шла о дикарях или иностранцах, им бы сразу дали отпор, но тут пришли как бы свои. А большинство наших обывателей ещё не потеряло ментальную связь с Россией. Наш авторитет находился под угрозой.

Лёшка тоже махнул рукой и ушел.

— Нам нужно вырастить новое поколение, — пробурчал я в спину товарищу.

Отведя в сторону десятника Бушкова я прошептал:

— Предупреди своих, чтобы даже не подумали к женщинам приставать. Иначе порвут вас ту на мелкие шматки и никакие ружья не помогут.

Тот хоть и выполнял со всем рвением распоряжения Царёва, в бутылку лезть не пожелал, обещал предупредить. А я отправился в Старый форт.

Колычев выслушал меня вежливо, но отказался вмешиваться в произвол секретаря, да и произволом это считать отказался.

— Мы же предоставили вам гарнизонный дом по доброте душевной, — упрекнул я. — А вы презлым ответили на предобрейшее.

— Это освободит нас от поиска дома под штаб, унтер-штаб и лазарет, — спокойно ответил Колычев. — Всё что могу посоветовать вашим людям, это выбрать квартирмейстера. И пусть он справедливо распределяет казаков по домам.

Ответ сперва не обрадовал, даже разозлил, но мгновение спустя у меня вдруг зародилась смутная идея, как использовать этот демарш в нашу пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

— Я могу сослаться на ваше распоряжение о выборе квартирмейстера?

— Разумеется, — фыркнул Колычев.

— Отлично, — я коснулся полей треуголки. — Желаю здравствовать!

У нас до сих пор не было никаких органов власти. Даже если закрыть глаза на спорность территории, на промысловые поселения не распространялась Жалованная грамота городам, как и другие подобные законы. И это, если подумать, делало город и вообще все колонии уязвимыми перед любым кризисом. Компания, которая де-факто осуществляла исполнительные функции, не вечна, не вездесуща и не всесильна, а любые попытки учредить структуры власти могли вызвать как внешнее так и внутреннее сопротивления из-за низкой их легитимности. Легитимность, хоть и весьма зыбкую, только что предоставил мне капитан.

Выборы квартирмейстера могли стать той маленькой затравкой, вокруг которой начнёт расти кристалл самоуправления.

В нашем с Тропининым времени и месте выборами занимались главным образом школы. Просто потому что их было много, а единая система подчинения объединяла их. В восемнадцатом веке наиболее распространенными общественными заведениями считались кабаки и трактиры. В Англии их так и называли — публичные дома. Там не только выпивали и болтали, но и устраивали деловые встречи, заключали сделки, получали новости из газет и слухов. Так что, после некоторых размышлений, я решил свалить организацию первых городских выборов на держателей кабаков и ресторанов.

Виктория состояла из четырех районов (Сити, Ярмарка, Туземный городок и Правый берег), каждый со своей экономической спецификой и демографическими особенностями. Мне показалось логичным сделать их избирательными округами.

Из ситуации следовало извлечь максимум. Мы собирались громко объявить о предстоящих выборах и дать время жителям переварить идею. Предполагалось, что затем все желающие соберутся в назначенных кабаках и прямым голосованием выберут из своего числа делегатов, а те уже в узком кругу назначат квартирмейстера, которого я и представлю Колычеву.

Но это было лишь поверхностным слоем. Мой хитрый план заключался в том, чтобы сразу после назначения квартирмейстера вывалить на делегатов целую кучу городских проблем, начиная с уборки улиц и заканчивая определением красных линий, выделением новых мест под застройку и содержанием пожарной команды. Тем самым город мог обрести некое подобие Совета и избавить компанию от множества мелочей.

Я бы обязательно сам занялся столь важным делом, как организация самоуправления, но как раз в этот момент пришла пора выплачивать июньские зарплаты и встревоженный Комков потребовал неотложной встречи.

— Мы ушли в минус, — сказал приказчик, едва я переступил порог его кабинета. — На самом деле мы ушли в минус ещё раньше, но сезонные закупки несколько сгладили яму.

Итак, мы стояли на пороге финансового кризиса. Причина стала понятной, стоило лишь просмотреть бумаги, гроссбухи, ведомости, которые старый товарищ выложил на стол. То что освободило меня от обузы товарных поставок, привело к черте, когда текущие расходы превысили доходы от операций. Общий баланс уходил в минус и раньше, но причиной тому были крупные затратные проекты, вроде покупки фрегата или создания казначейства. К ним я готовился заранее и восполнял недостачу с помощью межпространственной контрабанды.

Но сейчас дело другое. Сейчас обычная текучка вдруг превысила наши финансовые возможности. И даже покрой я дефицит из кубышки, проблемы никоим образом не решалась, а собиралась только нарастать.

Бизнес-модель исчерпала себя. С ростом местного производства цены на потребительские товары понемногу падали, а закупочные цены на пушнину, напротив росли. Маржа становилась всё меньше, а расходы оставались в лучшем случае на прежнем уровне.

— Давай-ка сперва пробежимся по расходам, — я помассировал виски. — А потом посмотрим, где можно получить дополнительных доход. Кто-нибудь, принесите кофе!

Последняя фраза была адресована через полуприкрытую дверь сотрудникам Комкова, что собрались перед кабинетом в приемной. Большинство из них предпочло сразу ретироваться, кроме паренька-индейца, выполняющего роль мальчика на побегушках. Он привычно направился к столу со спиртовкой, мельницей и кофейником. Паренька некогда одолжил Комкому я сам, но сейчас убей, не мог вспомнить имя.

— Что ж, — Комков выложил из стопки бумаг первую роспись. — Вот выплаты жалования сотрудникам.

За исключением промысловых артелей, участники которых имели долю мехами или деньгами после продажи, все остальные сотрудники получали зарплату регулярно, и они оставались столь же высокими, как и раньше, когда цена пшеничной муки доходила до десяти рублей за пуд. Снижать благосостояние людей мне совсем не хотелось. Это ввергло бы экономику в депрессию, привело бы к стагнации. Но если нельзя сократить зарплаты, то может быть можно сократить количество ртов?

Я пробежался глазами по списку. Судя по нему около полусотни человек получали по высшей ставке — тысячу рублей в год, или пятьсот астр на новые деньги. То есть пятьдесят тысяч рублей улетало только на «генералитет». Среди них были капитаны, офицеры гвардии, приказчики первой категории, вроде Жилкина и Комкова, многие ветераны. Последним выплачивались зарплаты скорее по инерции. Березин с Чекмазовым последние годы появлялись на производстве только для виду. Тропинин давно вырастил новую поросль, которая мыслила иначе, чем старики. Ватагин с Чижом, как и многие их соратники первой волны стали слишком старыми для войны, а получали жалование больше, чем кто-либо их происхождения и даже больше многих офицеров империи.

— Половине из них давно уже пора на пенсию, — решил я. — Чего зря стариков мучить?

— На пенсию? — удивился Комков.

Само понятие пенсии в эту эпоху относилось к милости императоров и касалось лишь лиц особо заслуженных.

— Ну а что? — сказал я. — Учредим от компании пенсию. Допустим сто астр будем выдавать всем, кто получал пять сотен. Тем кто получал двести пятьдесят положим семьдесят пять, а остальным пятьдесят. На пятьдесят при нынешних ценах можно прожить без труда, а захотят найдут подработку. Да оно и не нужно. У многих уже дети к делу приставлены. Вот пусть отдохнут, рыбу ловят, внуков нянчат.

Молодой индеец, имя которого я так и не смог вспомнить, принёс кофе, сахарницу с коричневым сахаром и вазу с печеньем. Расставив всё на свободном участке письменного стола он поспешил убраться подальше от наших тяжелых взглядов.

Попивая кофе, я ставил галочки в ведомости против ветеранов, назначенных к выходу на пенсию. Затем перешел к мелким сошкам.

— Треть приказчиков и помощников просто уволим! А их фактории выставим на торги. В общем всех, кто собирает недостаточно мехов для получения прибыли, отправим на улицу.

— И куда они пойдут?– встревожился Комков.

— Если научились с индейцами торговать, то работу найдут. А если не научились, то нам тем более такие не нужны. Пусть в матросы идут. У нас матросов всегда нехватка.

Подсчитав потенциальную экономию, я немного повеселел. Комков же наоборот нахмурился. Ведь это ему предстояло сообщать всем этим людям, многие из которых считались товарищами, о неожиданном повороте в их жизни. Но мне сейчас нужна была работоспособная система, а не кружок по интересам.

— Что у нас следующее по затратам?

— Флот, — Комков выложил еще одну ведомость.

Имелся в виду не коммерческий флот компании, а боевой или патрульный, как его называли. Ремонт и содержание только «Паллады» обходился нам в несколько тысяч астр ежегодных затрат. И это несмотря на то, что большинство матросов и канониров там служили волонтерами. Три шхуны съедали ещё столько же, но их мы могли хотя бы использовать для перевозки грузов, «Паллада» же была для этого слишком крупной и требовала сравнительно большой команды.

— Хочешь разорить небольшую страну, подари ей фрегат, — в который раз повторил я известную истину. — С этим мы сделать пока ничего не можем. Я подумаю. Возможно надо собрать всех богатеев города и предложить им разделить расходы на флот. Пока этот вопрос отложим. Что дальше?

— Бизнесы, — пожал плечами Комков и выложил еще две росписи.

Первая касалась субсидий на обзаведение делом, которые мы выдавали в обмен на долю. Иногда вклад делался оборудованием или сырьем, которое мне приходилось таскать на горбу чёрт знает откуда, но в гроссбухе все расходы проводились как денежное вложение. В отличие от флота или гвардии, эти вложения потенциально окупались. Но суммы все равно получались огромные.

— Значит так. Временно закрываем программу. Будем вкладывать только в такие проекты, которые нужны нам самим.

Вторая статья расходов состояла из покрытия убытков в уже существующих бизнесах. Когда-то я обещал всем, что поддержу их на плаву, случись что. Вот и поддерживал. С одной стороны, это давало неопытным первопроходцам время на то, чтобы вникнуть в дело, набраться опыта, однако, с другой стороны, расхолаживало, снижало мотивацию. И кажется пришло время отпустить всех в свободное плавание.

— Объяви, что поддерживать теперь будем только в течение первого года. Затем всё. Кто не справился, пусть ищет другую работу, а бизнес будем выставлять на торги.

Мы сделали перерыв на обед (прогулялись до «Императрицы», а затем продолжили великое дело секвестра. Комков выкладывал на стол росписи как игральные карты. Школа. Университет. Морское училище. Сельхозинститут. Адмиралтейство (рука не поднялась отправить Окунева на пенсию). Госпиталь. Подъемные для переселенцев. Почта. Призовые деньги (их вскоре предстояло выплатить победителю нынешней регаты). Подарки на Потлач (вечная головная боль, чем покорить сердца вождей).

Мы послали за Ясютиным и вместе с ним попытались обмозговать, как поступить с Морским училищем. На самом деле это оказалось самой легкой из наших проблем.

— Родители готовы платить, — заверил он. — Уже предлагали деньги, чтобы пристроить неуча. Сейчас многие увидели пользу от обучения. Шкиперы и подшкиперы хорошо зарабатывают, пользуются уважением. Так-то не хватило бы если бы с самого начала. Но теперь все дорогие инструменты куплены, здания построены, а на текущие расходы выплат от родителей хватит.

— Сколько?

— По сотне рубликов в год с недоросля думаю хватит. Сейчас в обучении двадцать пять человек. Мое жалование — тысяча, если на рубли, мой помощник ещё пятьсот, да пятьсот мажордому, остальное на дрова, бумагу, чернила…

— Значит пятьдесят астр с носа? Однако не у всякого способного моряка есть родители с таким доходом.

С Университетом все обстояло сложнее. За образование, не имеющее практической пользы родители и вовсе не готовы были платить.

— Займы на обучение, — предложил я. — Пусть возвращают потом с зарплаты. А самым одаренным выпишем стипендию. То же и для моряков, у которых не будет средств на оплату обучения. Со шкиперской зарплаты в первый же год отдадут.

— На выдачу займов тоже деньги нужны, — прокряхтел Комков.

— Это так, — согласился я.

Начальную школу оставили бесплатной, но решили что ученики могут отрабатывать содержание, а заодно приобщаться к труду. Разносить почту, товары из лавок, ходить юнгами на шхунах, мыть посуду в ресторанах, убирать улицы. Поскольку мы еще имели влияние на большинство бизнесов устроить такое будет несложно. Со временем её можно будет свалить на городской совет и пусть уже он решает, откуда брать средства.

Адмиралтейство я предложил отделить и передать ему в управление все наши морские сооружения. Пусть дальше живут с портовых и маячных сборов, причальных и пирсовых выплат, буксирных услуг, бункеровки водой, призов за спасение грузов, лоцманских проводок и прочего в этом роде.

— Шкиперам это не понравится, — сказал Ясютин.

Наши шкиперы привыкли пользоваться бесплатной инфраструктурой. Но вот пришло время считать деньги.

— Пусть попробуют построить пирс за свой счет, или проложить водопровод.

Ясютин ушёл, а мы с Комковым взялись за почту. Моя гордость — скоростные шхуны оказались при ближайшем рассмотрении лишним звеном. Они доставляли почту на неделю быстрее прочих шхун, но всё это не имело значения при столь редких рейсах и больших расстояниях.

Становым хребтом почты был морской маршрут, вернее два пересекающихся маршрута. Почтово-пассажирские шхуны заходили в наши города и базовые фактории, расположенные в устьях рек, а чаще даже не заходились, а оставались на внешних рейдах и принимали почту с лодок. Дальше письма, посылки по договору с кем-то из местных отправлялись вверх по реке, вглубь фьорда, по тропам и дорогам на лодках, верховых лошадях. Из Виктории её отправляли вдобавок на дилижансах. В крупных городах и прилегающих к ним селах почту по адресам разносили мальчишки за добавочную плату или она дожидалась предъявителя на станции. В имперских городах мы станций не учреждали. Находили уполномоченного человека, принимающего и выдающего отправления.

Письмо обходилось в четверть астры (серебряную монету так и звали четвертаком, хотя отчеканили их немного, скорее для пробы). В принципе служба могла выйти на самоокупаемость.

— Решено, шхуны продадим сразу. Почту сперва реорганизуем. Поставим на это дело кого посмышлёнее Пусть договаривается с попутными кораблями, попутными лодками и дилижансами. А если не окажется попуток, пусть нанимает туземцев на каноэ, байдарках, на собачьих упряжках. За почтовой службой останутся только станции. А как дело наладится, акционируем этот бизнес.