Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3)

Глава двадцать девятая. Прогулки

Глава двадцать девятая. Прогулки

Войну отложили из-за парусной гонки. Каждый день горожане стекались на площадь торговой гавани, где Потап зачитывал свежие сообщения о ходе регаты. Возбуждение местного сообщества захлестнуло даже гостей из империи.

Регулярные парусные гонки мы начали устраивать после той, на которой испытывали прототипы шхун для массового производства. Сперва просто ради отработки новых идей, затем мне пришло в голову использовать участников для быстрой доставки зерна на северные острова. Компания учредила приз в тысячу рублей и это не считая собственно оплаты за перевозку, а Тропинин добавил ещё тысячу при условии раскрытия секретов, которые позволили увеличить скорость. Лучшие идеи использовались для усовершенствования выпускаемой верфями модели.

Первоначально шхуны загружались зерном майского урожая в Сан-Франциско и шли до Уналашки, оставляя определенное количество кулей в каждом прибрежном порту. Оттуда зерно потом лодками развозили по факториям и городкам, а с Уналашки ещё и в имперские порты — на Камчатку, в Охотск.

Несколько лет назад маршрут изменили. Теперь шхуны выходили от Оаху, имея на борту груз сахара и фруктов, догружались в Сан-Франциско зерном и далее следовали уже привычным маршрутом.

В Капитанской гавани Жилкин принимал оставшийся груз, расплачивался за доставку и выписывал победителю чек, который тот отоваривал уже в главной Конторе.

Без телерепортажей или радиосообщений гонка получалась не особо зрелищной. В некоторые годы интерес пропадал совсем и тогда на маршрут выходило всего несколько шхун. Единственным местом, где за гонкой можно было следить в реальном времени была Виктория. Мимо неё шхуны проходили дважды когда заходили в торговую гавань сдавая груз и затем, когда возвращались от устья Стольной, а до этого гонец со сведениями о ходе гонки успевал опередить шхуны пройдя от устья Колумбии сушей и на байдарке проливами к Виктории. До последнего времени это было единственным предварительным сообщением.

Но с появлением голубиной почты всё изменилось. Теперь первое сообщение приходило с Океанского Берега, а последнее от залива короля Георга. Тем самым жители Виктории могли следить за состязаниями на протяжении десяти-двенадцати дней подряд. Это вдохнуло в гонку новую жизнь. В ней стало участвовать больше шхун, иногда специально подготавливаемых в складчину группой горожан, нередко присоединялись ветераны, когда оказывались свободными от коммерческих плаваний. Птицеграммы, как называл их Тропинин, зачитывались на площади торгового порта при большом стечении народа. Торжественное действо быстро превратилось в праздник. Новоявленный мелкий бизнес разбивал балаганы с закусками. В пивнушке «Якорь» на ближайшей к пирсам Английской улице заключались пари на победителя. Кульминацией становилось прибытие и выгрузка в торговой гавани участников регаты, что занимало иногда несколько дней, настолько растягивался караван, и ещё несколько дней люди могли наблюдать с берега, как шхуны возвращаются проливом и уходят дальше на север.

Ничего удивительного что в первый же день я встретил у пирсов Колычева, Царева и почти всех казаков. Народ на них даже не косился, воспринимал как гостей, вроде индейский делегаций, которые приходили посмотреть на торги или гонку.

— Первой на косе Океанского Берега разгрузилась шхуна «Архангел» шкипера Береснева, — громко сообщил Потап.

Я украдкой взглянул на капитана. Герасим Береснев был старым опытным матросом, одним из мятежников Беньовского, что остался с Семёновым. После расширения наших дел на Оаху, он устроился в компанию Тропинина помощником шкипера, а в прошлом году купил себе подержанную шхуну, набрал в команду гавайцев, чтобы самому заняться торговлей сахаром и сандаловым деревом.

Колычев на фамилию не отреагировал. Да и вряд ли он помнил всех мятежников поименно. Я просто стал излишне мнительным после его расспросов о Бичевине.

— Через три часа от него вторым пришла шхуна «Кирилл» шкипера Матвеева.

На специальном табло вывешивали таблички с названиями. Позже стрелками будут обозначать продвинулась ли шхуна выше или опустилась в гонке.

Птицеграмма была одна, но зачитывал её Потап с перерывами, давая возможность болельщикам выплеснуть чувства криками одобрения или гулом. Постепенно табло заполнилось более чем наполовину. О четырёх шхунах информация не пришла, значит они отставали больше, чем на сутки.

Народ отправился по кабакам.

Когда через несколько дней «Архангел» вошёл в торговую гавань народу собралось втрое больше прежнего. С мыса заранее предупредили о подходе шхуны и слух быстро обежал весь город. Мы с Колычевым заняли места в матерчатых шезлонгах под особым навесом, который по праву учредителя гонки Компания ставила на небольшом возвышении. На столике между шезлонгами стояли напитки, вина и легкие закуски, а хороший обзор и удаленность от толпы превращали позицию в аналог ложи для важных персон.

Торговая гавань была относительно открытой, войти в неё можно было прямо под парусами, не пользуясь буксиром, завозными якорями, веслами или шестами. Но подход к пирсу требовал определенной сноровки. Как и последующая разгрузка, проходящая по условиям гонки силами исключительно команды. Пока двое подтягивали шхуну причальными канатами, остальные уже готовились к перегрузке мешков на вагонетки, стоящие на пирсе. Опытные гонщики поднимали на палубу мешки заранее, ещё на подходе к порту. Поговаривали, что некоторые шкиперы помногу раз отрабатывали с командой подход и выгрузку в различных местах. При должном умении это позволяло выиграть час или больше на каждой из остановок.

Возле пирса собирались знакомые, болельщики, подбадривая команду и расспрашивая о новостях. Обычно шкипер успевал только мельком переговорить с роднёй, бросить несколько пафосных слов толпе. Но у Береснева здесь родни не было, а на болельщиков ему было плевать, поэтому он таскал кули наравне со всеми. Пара матросов взваливала куль на спину товарищу, тот переносил его по коротким сходням и укладывал на вагонетку. Не прошло и часа, как "Архангел отвалил от пирса и, подняв кливеры, потянулся к выходу из гавани.

Работники Комкова криком разгоняли толпу и толкали вагонетки к компанейским складам, стараясь освободить их до похода следующей шхуны. Вагонетки, кстати, бегали по рельсам и могли за раз перевозить пятьсот пудов груза силой всего пары человек или лошади. Это тоже было новшеством Тропинина.

— Признаюсь, это увлекательно, — заметил Колычев. — Но почему гонка проходит в начале лета? Разве хлеба успевают собрать?

— В Калифорнии собирают два урожая в год, — ответил я. — Первый собирают в мае, его и развозят по островам, в Охотск и на Камчатку, вместе с остатками прошлогодних запасов. Обычно после зимы цены растут, а мы их сбиваем крупными поставками.

— Сколько же нужно крестьян, чтобы снабжать оба побережья? Где столько пахотной земли?

— О! Земли в Калифорнии сколько угодно. Тамошние природные жители хлебопашеством не занимаются. Предпочитают собирать ракушки на отмелях и ловить рыбу. А что до крестьян, то их удивительно мало. Думаю чуть больше двух сотен семей.

— Всего? Это же несколько деревень.

— Наши крестьяне не селятся плотно, так что настоящих сёл всего три, по одному в каждой долине. Многие предпочли поселиться особняком. И, заметьте, этих двух сотен семей хватает, чтобы прокормить… ну где-то тысяч пятнадцать уже, если не считать туземцев.

Да, на пятнадцатый год поднятой целины нам удалось, наконец, вывести колонии на самообеспечение. Поэтому вместе с гонкой я втайне от всех праздновал День Освобождения От Великой Обузы. Именно в эту весну сельское хозяйство Калифорнии и колониальная торговля впервые должны были покрыть все насущные продовольственные потребности наших колоний, равно как и имперских портов. В это лето я не повезу на своем горбу ни пуда пшеницы, ни фунта сахара, табака, кофе или чая. С железом тоже проблему удалось снять. Домны начали давать чугун приличного качества из местной руды, а печи Тропинина (в наше время их называли мартеновскими) переплавляли этот чугун и сыродутное железо в сталь.

За мной пока оставалась парусина и пенька. Но если ужаться, я мог освободить себя и от этого груза. Местное производство набирало обороты, к нему добавлялись поставки из Азии. В конце концов наши корабелы могли выдержать небольшой рост цен, если придется все возить из Китая. Что я пока не собирался выпускать из рук, так это поставку мехов на европейские рынки, скупку предметов роскоши, искусства, а также технических новинок. Но это был процесс скорее творческий.

— Кстати некоторых индейцев нам удалось приохотить к хлебопашеству. Компания выкупает пленников обоего пола, так называемых калги, и приставляет их батраками к зажиточным крестьянским семьям, а те потом охотно женятся на мужицких дочках или выходят замуж за сыновей. Раньше это ремесло не считалось почетным, но сейчас крестьянин живет не хуже горожанина: имеет несколько лошадей, ездит на двуколке, покупает на ярмарках лучший китайский товар. У некоторых столько денег, что их начали приглашать в компании.

— Неужели? — удивился Колычев. — Но как такое возможно?

— Ну, смотрите. Если на российские деньги, то крестьянин получает по пятидесяти копеек или даже рублю с пуда зерна. Перевозчик накидывает еще рубль-полтора с пуда, если до Охотска. Ещё около рубля набегает на расходах по погрузке, потерях при порче, купеческих наценках, помолу и прочему. Охотский или камчатский житель покупает муку по три рубля за пуд. Что в два-три раза дешевле того, что привозили раньше из Иркутска. Мало того, иногда получается выгодно поставлять зерно из Охотска дальше в Якутск.

Теперь посмотрим на объемы. Крестьянин с семейством отводит под хлеба около двадцати пяти десятин. Собирает с каждой в среднем по сто пудов хлеба. При двух урожаях в год получается что-то около пяти тысяч пудов. Из них десятую часть он оставляет для посева, а десятую часть для кормов и собственного потребления. Остальное продает нашим скупщикам или на Калифорнийской сельской ярмарке. Получает на руки от двух до четырёх тысяч рублей. Это только за зерно. А еще есть овощи, птица, яйца, мясо, молоко, шкуры, шерсть. Некоторые выращивают хмель, лён, коноплю. Мы покупаем сырье для производства канатов и парусины в любых количествах.

Поняв, что поймал вдохновение, я наполнил бокал хересом и отсалютовал собеседнику.

— Годовой доход на одно хозяйство приближается к пяти-шести тысячам рублей. Это на шест-семь членов семьи и пару батраков. А у нас, заметьте, компанейский капитан, ну то есть шкипер, обычно получает рублями тысячу в год.

— Шкипер? Тысячу?

— Здесь привыкли к большим деньгам, потому что раньше всё стоило очень дорого, — пояснил я. — Так вот, значительная часть крестьянского дохода уходит на приобретение необходимых для ведения хозяйства товаров, удобрений, остальное на одежду, предметы быта, лакомства, развлечения и прочее. Наш крестьянин может позволить заплатить учителю и за визит лекаря. Правда с докторами у нас беда. Их попросту нет. Хотелось бы иметь по одному практикующему врачу на сто семей, но пока вся медицина сосредоточена в госпитале Виктории, а на селе услуги предлагают весьма сомнительные личности.

Колычев задумался. Выпил вина, съел небольшой банан. И все время что-то обдумывал.

— Хотите сказать, что ваш землепашец получает урожай сам-десять? — неожиданно спросил он.

Как и всякий дворянин, имеющий поместье, он кое-что понимал в сельском хозяйстве.

— Около того, — я пожал плечами.

— Как такое возможно?

Я улыбнулся и, оседлав свой любимый конек, принялся загибать пальцы.

— Во-первых, удобрения.

— Удобрения?

— Мы продаём крестьянам удобрения. Его изготавливают из дохлой рыбы, оставшейся после нереста или отходов от рыбного промысла, аммиачной воды, которую получают в качестве побочного продукта при дистилляции дерева или угля, остатков селитряных куч, угольной крошки, гуано.

— Гуано?

— На некоторых островах птичий помет слежался за многие века и превратился в камень. Это и есть гуано. Отлично удобряет землю.

Всё это на фабрике смешивается с торфом и получается отличная добавка к природным веществам. Правда почвы везде разные по составу и нужно проводить опыты, где какие пропорции использовать. Этим у нас занимается особая лаборатория.

Во-вторых, мы приучили людей сортировать зерно, отбирая самое здоровое и крупное для посева. Кроме того, у нас есть опытные делянки, на которых мы проращиваем зерно после различных экспериментов. Например, отбираем то, что выжило после засухи и вновь сеем его на засушливой земле. Этим так же занимается лаборатория. Что до овощей, то через использование рассады удалось добиться больших урожаев. Мы смогли выращивать даже китайский ревень.

В третьих, техника. Мы уже разработали косилку, которая помогает обрабатывать в два раза больше земли, чем ручная коса. Собираемся доработать её под уборку хлеба. В четвертых — орошение.

— Орошение?

— Полив. Вода — основная проблема на юге. Мы роем колодцы, прокладываем системы акведуков, водонапорных башен, особых труб, вода в которых просачивается через малые дырочки и напитывает землю.

— Любопытно, — кивнул капитан.

— В-пятых, разумное чередование культур. Наша лаборатория рекомендует засевать бобовые культуры один раз через два посева пшеницы. Крохотные организмы, что живут в корнях бобовых культур, улучшают качество почвы. Хотя, если использовать гуано, этого не потребуется.

Таким образом из нескольких лабораторий мы создали целый институт, который работает над такими решениями.

Пальцы на руке закончились. Я переместил бокал с хересом, высвободив вторую руку.

— В-шестых, большие подъемные. Каждой новой крестьянской семье мы выдаем лошадь, корову, лес для строительства двора. Без возврата. если честно, самым трудным было заставить крестьян поверить, что наши новшества принесут пользу. Они не хотели менять то, что и так приносило прибыль. Но все же потихоньку мы продвигаем улучшения.

Капитан вновь задумался. Но на этот раз ничего не сказал.

— Колонии столько хлеба не потребляют, — сказал я, сделав большой глоток хереса. — Это раньше, когда ничего другого не было кушали один хлеб и то, что смогут собрать сами — рыбу, тюленье мясо, устрицы. Сейчас в пищу чаще используют более дешевый картофель. Его собирают по четыреста пудов с десятины. Причем собирают и на юге, и здесь в пригородах Виктории, и даже некоторые индейцы держат огороды. Теперь хлеба едят в три раза меньше. Не более десяти пудов в год на человека, зато сахар раньше почти не употребляли, а теперь потребляют по двенадцать фунтов на человека в год. И с каждым годом спрос растет в среднем на один фунт.

Поэтому значительная часть хлебов идёт на винокурение или на прокорм скотины, в том числе лошадей, которых у нас развелось порядочно. Перевозки, поездки, прогулки. В городе каждый второй держит лошадь.

Вот так и вращается здешняя экономика.

— Откуда вы берете цифры?

— При нашем… хм… учебном заведении есть группа по экономике. Там всего два человека пока. Они делают подсчеты цен, потребления, передвижения товаров, структуру посевов и прочее. Это довольно просто, ведь каждая лавка хранит книгу с записями. Раньше все это давалось в долг, теперь за деньги, но привычка записывать сохранилась. Это очень удобно. Сведения помогают нам планировать торговлю. Если у человека все средства уходят на пищу, то нет смысла везти на продажу парижские шляпки. Верно? Экономический бюллетень читают даже крестьяне, чтобы представлять что лучше сеять.

— Шхуна на подходе! — выкрикнул кто-то.

Народ вновь потянулся к пирсам.

— «Кирилл»!

Флагман компании Рытова вёл шкипер Матвеев, а помощником при нём ходил один из Яшкиных племянников. Поэтому у пирсов торговой гавани появился сам Яков Семёнович в окружении приспешников, многочисленной родни и под руку с девушкой-китаянкой.

Вместе с последним сообщением о ходе парусной гонки мы получили из залива Георга весть о приходе туда очередного иностранного судна. И на этот раз пожаловала действительно крупная рыба. Согласно короткой записке корабль был огромен, превосходя размерами нашу «Палладу». Мы сразу же подумали на тех французов, которых зверобои видели у берегов Аляски. В таком случае их нужно достойно встретить. Франция хотя и была на пороге революции, могла стать ещё одной переменной в уравнении местной политики. А чем более мутной получалась вода, тем больше у нас было шансов выловить главный приз.

— Это может быть Лаперуз, — предположил Тропинин. — Во всяком случае других французов в этих местах я не припомню.

Мы решили больше не разыгрывать представление с таможней. Тем более выставлять наш фрегат против пришлого выглядело не лучшей затеей. Напугать мы никого не напугаем, да и смысла нет, а любая стычка доставила бы нам больший ущерб, чем мы могли возместить даже обобрав чужака до нитки.

— Пойдём на «Американской Мечте», — предложил я Лёшке. — Она скромная, но быстрая. За два дня легко доберемся.

— А девушек не пригласите на прогулку? — спросила Галка, бессовестно подслушивающая наш разговор. — Хотелось бы посмотреть на французов одним глазком.

В прошлый раз, когда впервые на нашем берегу появился бриг из Кантона, их с собой не взяли, на переговоры с шотландцами девушек не позвали тоже. Я чувствовал вину, потому что всегда твердил им о равных возможностях. А им страсть как хотелось расширить горизонты познания.

— Не вижу препятствий, — произнес я как можно более равнодушно.

Тропинин свирепо зыркнул, но промолчал.

Места на яхте хватило бы и на десяток пассажиров. Я попросил Кривова поработать шкипером, пока «Онисим» проходит ремонт, а насквозь сухопутного, но мечтающего о море Сарапула, к его большому восторгу, пригласил матросом. Со мной и Тропининым рук хватало с избытком. Да и девушки не были белоручками, могли и шкоты подтянуть при случае. Помимо них с нами отправились Анчо и Шарль для налаживания контактов с французами.

Галка, Варвара и Дарья оделись по мужски — в джинсы и парусиновые ветровки, на ногах усиленные мокасины. Мы с Тропиным предпочли к джинсам кожаные куртки и ковбойские шляпы, а Шарль с Анчо оделись на европейский манер.

Маршрут был известен и наиболее изучен из всех наших. Мы выбрались из пролива засветло, а потом отошли мористее, чтобы обезопасить себя от скал, но продолжили путь строго на северо-запад. Летними ночами было достаточно светло, чтобы разглядеть силуэты далеких гор, прибрежных утёсов и густых лесов, зато под утро часто наползали густые туманы.

Яхта была хорошо оборудована для отдыха. На безопасной, подвешенной на шарнирах печке можно было готовить даже во время качки. Но и волн-то особенных не было. Следующий день мы провели за игрой в лото, рассматривали живописные берега, даже попробовали троллить рыбу на изобретенный Лёшкой воблер, но неудачно. В общем неплохо провели время.

Иностранный корабль стоял почти на том же месте, где раньше бросал якорь капитан Кук. Наше появление не застало его врасплох. Дав салют из фальконета, мы подняли Большую медведицу, а корабль уже через минуту ответил выстрелом на выстрел, и на его флагштоке появился черно-желтый стяг.

— Что это за флаг? — спросил Тропинин.

— Посмотри на щит.

Щит был приколочен к корме скорее в качестве украшения. На нём был изображен двуглавый орёл. Он же был и названием судна, аккуратно выведенным над кормовой галереей. «Императорский орёл».

— Я видел точно такую птичку над входом в факторию в Банкибазаре, — признал Лёшка.

Так оно и было. Птица о двух головах представляла не Россию, но Австрийскую монархию, как её тогда называли.

— С французами вышел облом, девушки, — сказал я.

Галка пожала плечами.

— По крайней мере Вена не хуже Парижа.

— Во всяком случае там есть канализация, — сказал я.

Летнее селение нутка давно перестало быть летним и превратилось в нормальный городок, хотя и лишенный европейского шарма. Общинный уклад препятствовал развитию мелкого бизнеса, но племя участвовало в дюжине совместных проектов, а потому склады, коптильни, пильная рама и другие постройки дополняли длинные индейские бараки. Значительную часть деревни индейцы обнесли высокой стеной с бойницами. Имелся теперь здесь и пирс, далеко выдающийся в море, так что яхта смогла причалить, а мы перебрались на сушу не замочив ног.

Внутрь крепости чужаков не пускали. Все переговоры и торговля проходили на полосе земли между стеной и пирсом. Оставив Кривова с Сарапулом охранять яхту, мы отправились на поиски вождей, но искать не пришлось — к нам почти сразу же подошел Калликум. Молодой вождь выглядел довольным. По его свидетельству торговля у австрийцев шла ни шатко, ни валко. Хотя они пришли раньше других европейцев, наши приказчики помнили о прошлых ошибках и уже скупили лучшие шкуры, накинув где астру. где две. Но у этих парней оказалось при себе серебро и индейцы охотно доставали заначки.

— Наши цены им не понравились, — усмехнулся Калликум. — Но они понимают, что придут в Кантон раньше других и снимут, что вы там снимаете с молока?

— Сливки.

— Да, — он махнул в сторону сараев. — Найдете их капитана там.

Мы нашли австрийскую делегацию под навесом, где люди Маккины обычно торговали с иноземцами. Сам вождь уже находился там, а с ним довольно активно спорил круглолицый, белокурый и хорошо одетый джентльмен лет тридцати, наверняка капитан или суперкарго. Рядом стоял матрос с кипой шкур и еще два господина, скорее скучающих, чем заинтересованных в успешном ходе торгов. Увидев наших креолок оба встали в стойку.

Мы поздоровались с Маккиной, затем представились гостям. Вернее Анчо назвал наши имена, указав на каждого рукой.

— Чарльз Баркли, капитан «Императорского орла», — представился в ответ джентльмен на чистом английском. — Это мой старший помощник, мистер Фолджер, а это казначей Бил. — Матроса представить он не посчитал нужным. — Вы я так понимаю с того небольшого парусника? Прекрасные обводы и наверняка хороший ход! Что за флаг поднят на нём?

— Тихоокеанские Штаты, — скромно ответил я.

— Тихоокеанские Штаты?

Удивились все четверо, даже матрос.

— По сути несколько небольших промысловых колоний тут и там, — махнул я рукой. — В основном русских, но есть и другие европейцы. А вы, надо полагать, австрийцы? Честно говоря не ожидал.

— Из Остенде, — кивнул капитан. — Австрийская Ост-Индийская компания.

Я хмыкнул и обменялся взглядами с Лёшкой.

— Что-то не так? — нахмурился Баркли.

— Не хотелось бы вас разочаровывать, мистер Баркли, — медленно сказал я. — Но вашей компании больше не существует.

— Вот как? — улыбнулся тот.

— Да. Причём уже как лет пятьдесят. Я почему так уверенно говорю, потому что сам лет десять назад прикупил кое-что из её наследства. Факторию Банкибазар на Хугли в Бенгалии, если слышали. Подарил вот товарищу на свадьбу, — я показал на Лёшку. — С сопроводительными бумагами самого принца Карла. Всё как положено.

Тропинин кивнул.

— Фактория оказалась в весьма запущенном состоянии, — сказал он. — Пришлось уступить её мистеру Гастингсу.

— Итак, с кем мы имеем дело? — спросил я.

— Ха-ха, вас не проведешь! — шкипер развел руками. — Обстоятельства заставили меня прибегнуть к хитрости.

— Обстоятельства по имени Достопочтенная Ост-Индийская компания?

— Да. Но с другой стороны, мы не совсем самозванцы. Вы же знаете, что Мария Терезия восстановила компанию незадолго до смерти. И хотя та разорилась, её консул в Кантоне, мистер Рид, вошел с нами в долю. Таким образом мы можем считать себя в некотором смысле продолжателями дела…

— Это не имеет значения, — махнул я рукой. — Вы можете поднимать здесь любой флаг. Кроме чёрного с черепом и костями, ха-ха…

В этот момент из-за угла сарая появилась девушка. Возрастом с наших креолок но белая, как китайский фарфор, а её рыжие волосы играли на солнце точно начищенная медь. Девушку сопровождала коренастая гавайка или возможно туземка с каких-то еще островов Полинезии, а также пара матросов с корзинами полными зелени и рыбы.

— Дорогой…

Молодая женщина запнулась и посмотрела на нас с интересом. А уж с каким интересом разглядывали её наши ребята, да и креолки тоже. Европейских женщин тут ещё не видели. Русских и тех было мало, в основном сибирячки, но дело было не только в светлой коже и рыжих волосах — манера держать себя выдавала именно европейку, причем из страны, где горожанкам позволяют появляться в обществе и повелевать мужчинами.

— Моя жена, Фрэнсис, — представил Чарльз. — Это господа Эмонтай, Тропинин, де Монтеро, Анчо, госпожи Галка, Дария, Барбара.

Как он только запомнил всех с первого раза.

— Прекрасно выглядите, миссис Баркли, — произнес я.

Француз приподнял треуголку, а Тропинин прикоснулся к полям. Но, конечно, никаких поцелуев рук и всего такого.

Она на чистом французском поблагодарила Шарля и на английском всех остальных.

— Вы из Франции? — уточнил я.

— Я родилась в Англии, в Сомерсете, если быть точной, а потом папенька переехал в Остенде. И мы с ним.

— Значит из Фландрии, — подытожил я. — Мне приходилось бывать по делам во Флиссингене. Впрочем вы теперь противники с Соединенными провинциями.

— Зато благодаря блокаде Шельды Остенде процветает.

— Это правда, — перехватил инициативу в разговоре Чарльз. — Я зашел в порт, чтобы сменить флаг, а нашел жену! И оттуда мы направились прямо сюда! Заскочив лишь на Сандвичевы острова.

Интересно, на какой остров они высаживались? На Оаху они наверняка узнали бы о нашем поселении. Но возможно Баркли решил скрыть от нас это знание. В конце концов, Британия могла претендовать на острова, несмотря на группу отщепенцев, устроивших там колонию.

— Когда вы вышли из Остенде? — нейтральным тоном поинтересовался я.

— В конце ноября прошлого года.

— То есть дошли за семь месяцев? Однако! Мы отправлялись из Грейт-Ярмута и потратили на полтора месяца больше.

— Так вы добирались сюда из Ярмута?

— Точно. Шесть лет назад. Купили с компаньонами бывший приватир Люка Райана, на нём и добрались.

— Наверное нам повезло с ветрами, да и «Лаудон» отличный корабль, — он заметил наше удивление и пояснил: — так назывался «Императорский орел» до того, как сменил имя.

— Обратная сторона дела заключается в том, что это слишком большой корабль для торговли мехами, — заметил Лёшка. — Здесь торговцы предпочитают небольшие шхуны или бриги с малой командой. Так выходит дешевле. Ведь груз почти ничего не весит.

— В следующий раз я так и поступлю. С другой стороны, идти через половину света лучше на чем-то более надежном, чем шхуна. Тем более с дамой. Путешествие действительно было быстрым, но отнюдь не простым. Я и сам провалялся с лихорадкой несколько недель.

Мы поговорили немного о тропических болезнях, цинге, перешли на торговлю мехами. Тропинин продвигал наши прежние предложения по покупке цветных металлов и других недоступных нам нам товаров. Тут у меня возникла немного дикая идея и я, оставив наших креолок упражняться в английском и французском, отвел Лёшку в сторону.

— Нам всё равно пора открывать Викторию. Мы больше не сможем удерживать её в тайне и всё больше рискуем, что нас опередит кто-нибудь с не сопоставимыми возможностями.

— Никто не сможет поставить такой город, как у нас.

— Поставят бюджетную версию, для заявки на территорию будет достаточно и малого поселения.

— И что ты предлагаешь.

— Меховая ярмарка! — провозгласил я.

— Ярмарка?

— Да. Меха манят сюда людей. Мы раскрутим бренд, создадим ажиотаж, подадим дело так, что ярмарка давно и традиционно проходит именно в нашем городе. Зарядим европейскую прессу, пустим слухи, распространим буклеты. Используем все фишки развитого капитализма. А когда все нагрянут, заявим о правах на все эти места.

— Но мы еще не сделали всего, что хотели. Ни финансы толком в порядок не привели, даже банк не организовали. Я не говорю уже о политической системе. А ещё я собирался перебросить мост через фьорд. Да много чего собирался.

— У нас будет еще несколько лет. Все равно за год много народа к ярмарке не соберешь. Им всё же плыть из Европы.

— Но ты же неспроста завел этот разговор именно сейчас? Выкладывай, что у тебя на уме.

— Нам понадобятся союзники для раскрутки идеи. И для начала я хочу показать город чете Баркли. Просто прогуляемся с ними по городу, посидим в ресторане, покажем наши модные лавки. Женщины гораздо более чувствительны к таким вещам, чем грубые моряки. Это будет лучшей рекламой. Они вернутся в Лондон и раззвонят о Виктории, а я через своих людей подброшу дров в костер ажиотажа.

— Разумно. Но ведь тогда они заранее узнаю местонахождение.

— Нет. Мы отвезём их на «Американской Мечте», а потом вернем обратно. Даже если Баркли поймёт, что мы двигаемся вдоль берега к юго-востоку, вход в пролив он не увидит и будет думать, что мы где-то на коренном берегу.

— Решай сам, — пожал Лёшка плечами. — Только не перегни палку.

Через два часа, когда фальшивые австрийцы садились в шлюпку, чтобы вернуться на корабль, я перехватил их.

— Как долго вы планируете оставаться здесь?

— Еще пару недель, — ответил Чарльз. — Маккина обещал доставить некоторое количество шкур из какой-то своей деревни. Потом мы пройдемся вдоль берега, поторгуем с другими племенами.

— Пока ваши люди дожидаются здесь товара, позвольте пригласить вас с супругой погостить в нашем скромном селении.

— У вас здесь селение?

— Небольшое, но гораздо более удобное для жизни, чем индейская деревня или корабль. Это недалеко, пара дней пути на яхте. Обещаю доставить туда и обратно, а также хорошую компанию и познавательные беседы.

Капитан посмотрел на супругу.

— Я бы хотела взять Вайни, — сказала Френсис.

— Это служанка, — пояснил мистер Баркли. — Мы наняли её на Овайхи.

Название звучало как Гавайи, но могло означать и Оаху, что подтверждало прежние опасения, что англичане могли увидеть наше поселение и разведать удобную гавань. Форсировать вопрос я, однако, не стал.

Мы с девушками допоздна играли в лото и подкидного дурака, пили вино, Шарль с Чарльзом (в некотором смысле тезки) нашли много общих индийских знакомых и за бутылочкой «Незевая» вспоминали славные деньки колониальных войн. На правах покорителя маленького кусочка Индии, к ним присоединился Тропинин. А рано утром Кривов вошёл в проливы и успел преодолеть большую часть внутреннего пути, пока гости отсыпались. Лишь далеко за полдень мы поднялись, чтобы умыться и выпить кофе, и почти сразу же показался строящийся маяк на островке у входа во фьорд.

Да, Виктория выглядела великолепной для кого-то, кто обогнул мыс Горн и не видел цивилизации на протяжении многих месяцев. Яхта причалила к пирсу торговой гавани и первой улицей, на которую мы вышли после портовых сооружений, пакгаузов и торговых рядов, была улица Английская. Вымощенная брусчаткой, с аккуратными чугунными столбиками привязей, палисадниками, табличками с номерами домов. Особняк мистера Спиджика, шляпная мастерская мистера Уильямса, пивнушка «Якорь» мистера Слэйтера, угольная компания братьев Пирран из Корнуолла, лодочная компания братьев Аткинсонов, кофейня, книжная лавка, аптека. Вывески и афиши на двух языках. Смешанная речь. Фаэтоны, ждущие пассажиров.

— Это конечно не Пэлл-Мэлл, — заметил я. — Но вполне его нам заменяет на этих диких берегах. Зато здесь чистый воздух, потому что мы не топим печи углем или, боже упаси, торфом. Дерева пока хватает для всех.

— Выглядит превосходно, — произнес мистер Баркли.

С короткой Английской мы вышли на длинную Торговую улицу. Лавки колониальных товаров, мастерские, особняки. Дом моды выделялся среди других зданий вычурной архитектурой барокко, пусть и немного упрощенной в соответствии с нашими пока еще скромными возможностями.

— Дамы! — обратился я к креолкам. — Не сочтете ли слишком обременительной просьбу, показать миссис Баркли и мисс Вайни наш дом Моды? Мы же с мистером Баркли пока зайдём в оружейную лавку. И таким образом сильно сэкономим время. А встретимся в «Императрице».

Возражений не последовало и мы разделились.

Перед оружейной лавкой стола пара пушек, скорее для форсу — большие калибры здесь не продавались. Всё остальное — холодное и огнестрельное оружие, боеприпасы, а также разнообразное снаряжение было представлено, что называется, в ассортименте. Несколько деревянных манекенов несли образцы того и другого.

— Разгрузочный жилет, — пояснил я. — Заменяет нам ранец, патронташ, перевязь и прочую сбрую. Мокасины на шнуровке с усиленной подошвой и берцами, противомоскитная сетка, то что мы называем плащом-палаткой, раскрашенной в цвета окружающей местности. Этот деревянный парень держит классическую «Смуглую Бесс», а в руках этого парня шестизарядный дробовик местного производства. Хотите опробовать?

— С удовольствием.

Старый Мемил до сих пор молча сидевший к кресле за стойкой, кивнул, вытащил из под прилавка еще один образец, прихватил патронташ с готовыми зарядами в картонных гильзах и рукой показал на боковую дверь.

На заднем дворе оружейной лавкой располагался оборудованный под тир овражек или вернее складка местности, углубленная и обсыпанная дополнительным бруствером.

Мемил показал гостю картонный цилиндр.

— С одной стороны медный ударный капсюль, — пояснил я. — В середине порох, а на другой стороне пыж и крупная дробь. Все плотно запрессовано. Так что остается лишь вставить картонку в трубку барабана.

Это Мемил и проделал с поразительной легкостью. Дробовик не преломлялся подобно револьверу, не откидывался барабан и в сторону. Но на его задней и передней стенках имелось по отверстию, которые использовались для заряжания и чистки после выстрела.

— Всё это, конечно, отнимает время, но не столь значительное, как многоствольные ружья. А весит дробовик куда меньше. Отличное средство для абордажа или десантных операций.

Барабан вращался отклоняемой в сторону рукояткой, это движение заодно взводило курок, темп стрельбы получался высоким. Калибр был небольшим. Три четверти дюйма. А достаточную мощность обеспечивал изобретенный Тропиныным порох. Бездымный он создать так и не смог — вещество получалось слишком нестабильным, могло вместо горения вызвать взрыв. Зато в смеси с черным порохом прекращало чудить и давало достойное давление газов. Правда дыма все равно получалось много и после серии выстрелов он заполнял овражек почти полностью, а чтобы увидеть результаты стрельбы приходилось ждать, пока его вытянет благодаря виндзейлям, устроенным на манер корабельных.

Гость остался довольный показом. Мы взяли фаэтон и отправились на рандеву с дамами в «Императрицу». Вечером я собирался поразить их газовыми фонарями на набережных, а на ночь поселить в люксе с ванной и горячей водой, поступающей по трубам от гостиничного бойлера.

Приглашая чету Баркли в Викторию я преследовал ещё одну цель — показать Колычеву, что этими землями не только русские интересуются, а с другой стороны, показать и англичанам, что здесь не одно мужичьё отирается. Живой имперский чиновник отлично подходил для демонстрации. Пора было поднимать ставки.

Когда через пять дней мы вернулись в пролив, там стояло на якоре ещё два корабля. Назывались корабли «Принц Уэльский» и «Королевская Принцесса», чтобы это не значило, а принадлежали они недавно созданной Компании Залива короля Георга.

Как вскоре выяснилось эти люди также обошли Горн, хотя по совокупному тоннажу уступали «Императорскому Орлу». Возглавлявший экспедицию капитан Колнетт был настоящим морским офицером. Он поднялся из низов и за неимением войны был выставлен на половинное жалование. Он не гнушался любой работой и согласился возглавить коммерческую экспедицию к нашим берегам. Кук поднял его из простых матросов, а то что мы с Лёшкой встречались здесь с прославленным капитаном расположило английского офицера в нашу пользу.

— Я служил мичманом на Резолюшн, когда экспедиция открыла Новый Южный Уэльс. Но в эти края попал впервые.

Зато земляков Колнетт и Дункан (капитан второго корабля) встретили, как врагов.

Они сразу набросился на Баркли с претензиями, что тот прикрылся фальшивым флагом, в то время как им самим пришлось потратить деньги и время на получение разрешения от Ост-Индийской компании на продажу в Китае, а от компании Южных морей на торговлю вдоль тихоокеанских берегов. Казалось, что только присутствие прекрасной Френсис сдерживало джентльменов от мордобоя. Расстроенный Баркли вернулся с женой на корабль и тот сразу начал готовиться к отплытию.

От Колнетта мы между прочим узнали, что еще несколько английских судов рыщут где-то в этих водах. Некоторые из них как и он сам, имели, лицензии, другие действовали незаконно. Несмотря на вражду у моряков обеих экспедиций нашлось много общих знакомых. Меховая береговая торговля только набирала ход и узок оказался круг первопроходцев.

По сути британцы поступали так, как до этого поступали русские предприниматели вроде Трапезникова или Холодилова. Они снаряжали корабли сами и входили во множество компаний с другими торговцами или авантюристами, распределяя таким образом риски. Корабли возвращались или гибли, но сверхприбыль хотя бы от одного успешного вояжа покрывали расходы.

Кто-то поднимал португальский флаг, кто-то придумывал вымышленную австрийскую компанию, кто-то брал лицензию у Ост-индийской компании и компании Южных морей. Монополия раздражала многих и понемногу трещала по швам. Корпорация не могла прихлопнуть мелких предпринимателей, напоминая крупного хищника, с тучей мошек перед окровавленной пастью.

Шкур добывалось все больше. После начала регулярной торговли Кантон поглотил пять сотен каланьих шкур в первый год, тысячу во второй, две тысячи в третий. Объемы росли, цены понемногу снижались и вскоре я почувствовал приближение кризиса. Нам следовало спешить. Поговорив с Комковым, мы решили поставить несколько новых факторий, чтобы перекрыть все удобные для торговли места. Приказчики должны были предлагать по десять пиастров за шкуру, а во время наплыва иностранцев и все двенадцать.

Зато китайцы наконец распробовали котика. Так что промысловые ватаги вернулись к привычному делу, а за счет большего скопления бедных животных, их организованное избиение стало на время даже более прибыльным против торговли каланом с индейцами.

Мы расстались друзьями как с Колнеттом, так и с Баркли. Они пошли каждый своей дорогой, а мы с Лёшкой вернулся к местным делам. Впрочем я оказался слишком самонадеянным, полагаю, будто Баркли не найдет вход в проливы. Всего через неделю его корабль заметили неподалеку от Виктории. Несколько дней он исследовал внутренние воды, выдержал стычку с индейцами после чего вернулся в океан. Вряд ли с корабля видели город, все же большая часть домов располагалась в глубине фьорда, но следы деятельности Баркли мог заметить вполне, а заметив, зафиксировать в бортовом журнале или дневнике.

Но механизм все равно был уже запущен. Часики тикали.