Неприкаянный. Мичман с "Варяга"

Глава 2

Доброволец

Я открыл глаза и разочарованно констатировал, что находиться в беспамятстве было куда приятней. Никакого сравнения с безвременьем, потому что я вообще ничего не помню, просто провалялся бесчувственной тушкой. Но стоило прийти в себя, как тут же вернулась боль. Ну сколько можно-то⁈

— Как вы себя чувствуете, Олег Николаевич?

Я обернулся на голос и увидел стоящего надо мной Храбростина, старшего врача крейсера. Ну, всё правильно. В первый раз, приняв меня за погибшего, сволокли в душевую, а коль скоро подаю признаки жизни, значит, на кормовой перевязочный пункт, где и заправляет наш второй медик.

— Благодарю, Михаил Николаевич, хреново, — ответил я.

— Ну, всяко лучше, чем Борейчук, принявший на себя осколки, предназначавшиеся вам, — качнув головой, подбодрил меня врач.

Так вот что или, вернее, кто навалился на меня до того, как я отключился. Спасибо тебе, братец. Я обратился к своим знаниям и не удержался от вздоха. Согласно изученных мною материалов, во время моей третьей реинкарнации этот комендор остался в живых. Уж не знаю, как оно было в моей реальности. А вот тут из-за моего вмешательства погиб. С другой стороны, и мичман Кошелев в списках экипажа «Варяга» не значился. А значит, события могут серьёзно отличаться от известных мне. Как, впрочем, наличие этого офицера на борту крейсера может быть единственным отличием от моего мира. Мультивселенная бесконечна.

— Что бой? — спросил я врача.

— Мы приблизились к гавани Чемульпо, и японцы отстали. Наверное, боятся попасть в корабли нейтралов.

— Потери большие?

— Сколько точно не знаю, но погибших много. Только рядом с вами убило пятерых и тяжело ранило семерых. Лёгким испугом вместе с вами отделались только четверо.

— М-да. Повоевали.

— Это точно. Но, с другой стороны, «Чиода» получил серьёзные повреждения и сел на мель. В «Асаму» мы, похоже, ни разу так и не попали.

— Попали. Я лично всадил в него три снаряда. Но, кажется, ему это что слону дробина.

— Мне матросики говорили, что это именно вы нашпиговали «Чиоду». А так получается, ещё и по «Асаме» отметились?

— Я умею стрелять.

— Отчего же тогда не проявили свои таланты во время последних стрельб? Глядишь, и результаты крейсера были бы не едва ли худшие по эскадре.

— Просто талант наводчика проявился после того, как мне прилетело по голове.

— Понятно, что ничего не понятно. Ладно, отдыхайте, а я начну готовить тяжелораненых к транспортировке. Какое-бы решение ни принял Всеволод Фёдорович, их в любом случае нельзя оставлять на борту.

Я поднялся на ноги и направился в свою каюту. Никакого желания валяться на диване в кают-компании под стоны и стенания раненых. Мне сейчас не помешает тишина. Непосредственная опасность миновала, и теперь можно отключиться, чтобы окончательно прийти в себя. Пора завершить настройку моего сознания в мозгу реципиента.

Привлекать меня к каким-либо делам не стали. Кому нужен едва бредущий помощник с окровавленной повязкой на голове. И это правильно, не нужно меня сейчас дёргать. Моя каюта. Ввалился в тесное помещение площадью в жалкие шесть квадратных метров. Но занимаю её только я, а значит, мне никто не помешает. Вот и славно. Не разбирая койку, лёг поверх одеяла и аккуратно пристроил раненую голову на подушке. Едва закрыл глаза, как тут же провалился в оздоровительный сон.

Для меня эта история началась… Признаться, понятия не имею, сколько времени прошло в родном мире, потому что мне невдомёк, как долго всякий раз провожу в безвременье. Если без учёта этого, то задавшись целью, высчитать не составит труда. Только нет в этом никакого смысла. Что-то мне подсказывает, что там я умер, потому и не могу вернуться в своё тело, перед отправкой погруженное в искусственную кому.

Впрочем, можно и так. Зовут меня Тихонов Антон Петрович, одна тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. А история моя началась в две тысячи двадцать шестом году. Именно тогда у меня решили отжать мою небольшую, но весьма прибыльную верфь, которую я поднимал с нуля.

Мы строили яхты премиум-класса со всеми соответствующими международными сертификатами. Иными словами, в основном работали на экспорт, потому как российским миллиардерам покупать продукцию своих соотечественников не комильфо.

Терпеть беспредел рейдерского захвата я не стал, и коль скоро не смог защитить своё дело по закону, решил отплатить обидчикам по совести. Как я это понимаю. В итоге помповый дробовик, шесть трупов и пожизненный срок. Окажись в тот момент рядом со мной кто-то с холодной головой, и, возможно, ему удалось бы меня остановить, но вышло, как вышло.

Через год, когда я готов был выть в четырёх стенах камеры, меня навестил подполковник ФСБ Кравцов. Он сообщил, что в ходе обследования было установлено, будто мой мозг, а вернее матрица сознания, имеет высокую степень совместимости и способна преодолевать барьеры между параллельными мирами мультивселенной.

Стоит ли говорить, что я ему не поверил и послал куда подальше. Вот только дело это государственное, а у меня пожизненный срок, так что мнение моё никого не интересовало. Поставили в известность, и точка. Вещи собирать не нужно, они тебе не понадобятся. Меня сразу увезли в какой-то страшно секретный научный центр, предварительно вколов какую-то гадость, чтобы не трепыхался.

Руководил там некто Щербаков Макар Ефимович, доктор физико-математических наук, одержимый своим делом фанатик. Реально с катушек съехавший, хотя на вид вроде и не скажешь. Просто нормальные такие открытия не делают. И уж точно не станут без зазрения совести проводить эксперименты на людях.

Я, конечно, подневольный, но Щербаков этот ведь заинтересован не в том, чтобы меня грохнуть, а получить положительный результат. Поэтому мне прочитали несколько вводных лекций.

По всему выходило так, что наш мир это всего лишь один из бесконечности параллельных миров, во многом схожих друг с другом. Порой они неотличимы за исключением совершенно незначительных мелочей. Иногда различия более чем существенны. Течение времени в них не одинаково. Если разница по годам составит триста шестьдесят пять лет, то сутки в моем мире будут равны году в том. В общем, смысл понятен.

Чтобы заслать мою матрицу сознания в параллельный мир, меня погрузили в искусственную кому, иначе никак. А для получения как можно большего массива информации — на пару тысяч лет в прошлое. Сутки в коме, пять с половиной лет там. Море информации.

При этом сохраняется односторонняя связь. Через информационное поле Земли яйцеголовые могли снимать как видео, так и аудиоинформацию. И мне продемонстрировали некоторые материалы, которые им удалось получить. Вернуться я мог только при одном условии: если мой реципиент умрёт. В результате его гибели матрица сознания высвобождается и посредством соответствующей аппаратуры в моём мире притягивается в родное тело. Всё просто. Относительно. Ну или вообще невероятно сложно.

Без понятия, что у них пошло не так. Я прожил на заре христианства двадцать лет, самозабвенно рубясь с римлянами. Правда, умер от старости в своей постели и попал в это клятое безвременье.

Когда же пришёл в себя, то оказался в теле подростка, традиционно стукнутого по голове, и ни разу не в родном мире, а в середине девятнадцатого века. Мальчишка негр был слугой одного важного американского плантатора, забравшегося в Африку на охоту. Ох, и хлебнул же я приключений полной мерой. Участвовал в гражданской войне САСШ. Приложил руку к освоению Дикого Запада. Когда началась русско-турецкая война, повоевал и там. Не за идею, а потому что шило в заднице свербело.

Потом был век двадцатый. Мне уже стало казаться, что с каждым разом меня подбрасывает всё ближе к моему миру, когда во время четвёртого перерождения я оказался в восемнадцатом веке. В пятый раз переродился в шестнадцатом и теперь возродился в начале двадцатого. Так и болтает меня между мирами, словно неприкаянного…

Открыв глаза, уставился в крашеный невысокий потолок и облегчённо вздохнул. Мне реально полегчало. Головная боль отступила. А главное — привёл в порядок свою память и память реципиента. У меня сейчас не голова, а дом советов, как шутили в моём детстве. Дело в том, что я способен запоминать каждую травинку, каждую каплю, которые когда-либо видел я или реципиенты.

В первое перерождение думал, свихнусь, пока научился распределять всё это по полочкам и дозированно вызывать по мере надобности. Ну, сами посудите, стоило только мне услышать или подумать о колодце, как тут же вываливался огромный массив информации, связанный с ним. Но постепенно поднаторел раскладывать всё по полочкам и задвигать в дальние уголки моего бесконечного хранилища. Или конечного. Без понятия, какой объём я ещё могу аккумулировать, но пока места хватает, и трудностей с этим не возникает.

Прислушался к кораблю. За дверью довольно оживлённо, но мерной вибрации от работы машин не слышно. Значит, мы уже в гавани и встали на якорь. Глянул на механический будильник, стоявший на столике. Тринадцать сорок. Если эта реальность не сильно отличается от моей, а судя по памяти Кошелева, я особой разницы не наблюдаю, то минут через десять Руднев вернётся и, собрав офицеров, сообщит о намерении затопить крейсер.

Ладно, пора подниматься и начинать действовать. Помнится, ещё в юности, прочитав «Порт-Артур» Степанова, я буквально горел этой книгой. Представлял, как бы оно могло обернуться, если бы вдруг. Лет в сорок мне в руки попалась книжка как раз на тему, а что если. Жанр альтернативной истории стал весьма популярным, жаль только, по-настоящему интересных произведений оказалось не так много, как хотелось бы.

Я прочитал несколько книг на тему русско-японской войны, от вменяемых, с трезвым взглядом до полного бреда и всехпобедизма. Но и в тех, и в других вместе с бредовыми идеями попадались вполне себе здравые мысли. Иное дело, что их осуществление требовало вдумчивой предварительной подготовки.

Признаться, мысли на эту тему не обошли и меня. Мало того, будучи в двадцатом веке, на волне абсолютной памяти перелопатил большой объём информации. Причём не только с русской стороны, но и зарубежные источники в оригинале. Благо изучить язык для меня вообще не составляет проблем, и на сегодняшний день я свободно владею двадцатью двумя. Так что знал я об этой войне если не всё, то очень многое. Ну интересно мне было. Не всё же воевать.

Правда, через годик сидения на заднице в ней снова зашевелилось шило, и я сорвался-таки с места. Это на меня рубка с римлянами так повлияла, без адреналина в крови начиналась настоящая ломка. И как только я спокойно жил в родном мире? Впрочем, справедливости ради, дома спокойно я вёл себя только до той поры, пока мне всерьёз не нагадили. А так-то и по молодости дрался я часто и густо, сам удивляюсь, как кривая не увела под откос.

К чему это я? Ну, как бы глупо оставаться в стороне, оказавшись там, куда мне хотелось попасть. Ход войны мне не изменить. Тут без подготовительного этапа, денег и соратников не обойтись. Да и то далеко не факт, потому что к этому всему не мешало бы ещё и высокое положение. Если нет возможности принимать решения или повлиять на их принятие, то нечего и думать о достижении успеха.

Но ведь я могу окунуться в события и разогнать адреналин по жилам. Как говорится, оторваться от души. И я уже начал это делать, лихо расстреляв «Чиоду» да накинув пару-тройку плюх «Асаме». Не то чтобы последнему это могло серьёзно навредить, но палочкой малость в тушку потыкал.

И я не вижу ни единой причины, отчего бы не продолжить веселье. Есть, конечно же, риск погибнуть и оказаться в безвременье, но как по мне, оно того стоит. И вообще у меня всегда так, пока нахожусь во мраке, кляну себя последними словами и самому себе обещаю, что больше никогда, только спокойная размеренная жизнь. Но стоит переродиться, как надолго меня не хватает.

Вот и в комфортном двадцатом веке не смог удержаться, через год подался в наёмники да помер совсем нехорошей смертью. М-да. Никогда не попадайтесь в руки фанатиков, причём без разницы, какого толка, все они одним миром мазаны и те ещё твари. Факт…

Горячка боя схлынула, и, поднявшись на палубу, я оценивающе осмотрел крейсер. Команда суетится, занимается исправлениями повреждений, но мне уже понятно, что это мартышкин труд. И дело даже не в послезнании. Нам серьёзно досталось. И хотя все неисправности орудий главного калибра вполне возможно починить, ни о каком бое и говорить нечего. Если только о самоубийственном.

Впрочем, сам крейсер меня сейчас волнует мало. Куда больше занимает состояние парового катера. Тому, что по правому борту прилетел фугас и оторвал часть носового отсека. Благодаря водонепроницаемым переборкам он, конечно, на дно не пойдёт… Хотя нет, пойдёт ещё как. Вон пробоины в районе машинного отделения.

По правому борту вообще не осталось ни одной целой шлюпки, оба баркаса в хлам. По левому борту наблюдаю искорёженные вельбот и гребной катер. А вот паровой не видно. Хотя чего это я, вон он пристроился у борта и, судя по дыму из трубы, на нём сейчас усиленно разводят пары. Значит, целёхонек, что радует, потому как полностью соответствует моим планам. Четырёхвесельный ял скорее всего куда-то уже уплыл.

Дожидаться возвращения Руднева не стал. Решение о затоплении крейсера примут и без меня. Обошлись же в моём мире без старшего офицера Степанова, который занимался ремонтными работами и узнал о решении командира постфактум. Я лучше займусь делом, времени-то у меня немного, а сделать предстоит изрядно.

Вернувшись в свою каюту, извлёк писчие принадлежности и, вооружившись перьевой ручкой, начал писать рапорт о переводе. В трёх экземплярах, да ещё и при невозможности использовать вполне уже существующую копировальную бумагу. Документооборот дело серьёзное.

Переписав трижды рапорт, начал составлять акт о передаче мне парового катера и яла. Кроме того, я хотел получить две пушки, снаряды к ним, оба минных аппарата, шесть метательных мин, два пулемёта, все двести находящиеся на борту винтовки, двадцать один револьвер и патроны. Не забыл и про имеющиеся в запасе шесть пудов пироксилиновых шашек.

Разумеется, это не всё, что могло мне потребоваться для перехода, но я посчитал, что остальное не требует особого упоминания. Вот так сразу не решишь, что мне понадобится, что-то всплывёт в процессе сборов. Опять же, это зависит от наличия добровольцев среди членов команды. Признаться, я не удивлюсь, если после прошедшего боя таковых не найдётся. Одно дело драть глотку перед дракой и совсем иное — уже по окончании боя, после резкого перехода от мира к войне.

— Александр, — окликнул я своего однокашника.

Мы вместе окончили морской кадетский корпус и в ноябре прошлого года были назначены на «Варяг». Оба занимали одинаковые должности вахтенных начальников и плутонговых командиров. Впрочем, дружными нас это не делало, мало того, этот ушлый паренёк успел уже и тут обо мне пустить мульку, хотя старшие товарищи его по большой части и не поддержали.

— Чего тебе, Олежа? — остановившись, обернулся ко мне тот.

— Скажи, пожалуйста, что на собрании решили?

— Присутствовать надо было, — поправляя висящую на перевязи руку, буркнул он.

— Ты лицо-то попроще сделай, здесь ведь не корпус и дружков твоих поблизости нет, — покачав головой, холодно произнёс я.

— Заматерел, Олежа? — хмыкнул он, не готовый принять случившиеся со мной перемены.

— Саша, вот оно тебе нужно получать в морду, потом дуэль. Просто ответь на вопрос.

— Странным ты стал после того, как тебе в голову прилетело, — опять хмыкнул он, но всё же ответил: — Топить «Варяга» будем, чтобы японцам не достался.

— Портить вооружение и механизмы не станем?

— Зачем? После войны поднимем, и наш красавец опять встанет в строй.

— Ясно. Руднев где? Не знаешь?

— Вроде к себе пошёл.

— Спасибо.

Не о чем мне с ним больше разговаривать. Поэтому я направился прямиком к командиру. Решению о судьбе крейсера я не удивился, а просто принял его. Точно так же господа офицеры поступили и в моём мире, и в другом, где я и почерпнул свои знания о русско-японской войне. Они были под впечатлением от прошедшего боя, и в особенности его последствиями.

Гордый красавец был настолько избит, что теперь походил на развалину. Но главное — это свыше тридцати человек убитых, порядка полусотни тяжелораненых и более полутора сотен легкораненых, постоянно снующих вокруг с окровавленными повязками. Столь резкий переход от мирной жизни к жестоким реалиям войны впечатляет, знаете ли. Вот и они впечатлились.

Впрочем, даже не подумаю осуждать их за принятое решение. Вести бой крейсер не мог. Факт. И они уже доказали, что не трусливого десятка. Дрались храбро и самоотверженно, пусть и неумело. Но это уже не их вина, а командира корабля, не оказывавшего должного внимания боевой подготовке команды.

Иное дело, что меня покоробило от решения не взрывать корабль, а лишь затопить его. Да ещё и на мелководье. Но и это можно понять, ведь я исхожу из послезнания, а они рассматривают вопрос, исходя из существующих реалий. Чемульпо нейтральный порт, и японцы не посмеют поднять «Варяга» по меньшей мере до конца войны. А когда Россия победит, а как же ещё-то, его поднимут и вернут в строй.

Вот только команда «Корейца» отчего-то решила иначе и, отведя канонерку подальше, взорвала его. В смысле пока ещё этого не случилось, и его командир не в курсе принятого решения Рудневым, но в том, как поступит Беляев и его офицеры, у меня сомнений нет…

— Разрешите, господин капитан первого ранга? — постучав в дверь каюты капитана, спросил я.

— Входите, мичман.

Командир крейсера спешно приводил в порядок бумаги, упаковывая их в саквояж, и складывая отдельно секретную документацию, которую надлежало уничтожить в присутствии членов комиссии, что и задокументировать соответствующим актом. Другие офицеры — носители секретов сейчас поступали точно так же.

— Мне доложили о той поистине чудесной стрельбе, которую вы показали, Олег Николаевич. Признаться, сильно удивлён данным обстоятельством и непременно укажу на это в своём рапорте особо, — пожимая мне руку, с чувством произнёс Руднев.

— Сам не знаю, как так случилось, но после ранения в голову во мне вдруг открылся талант к точной стрельбе. Уверен, что смогу из револьвера на тридцати шагах попасть в пятак. Хотя прежде ничего подобного за собой и не замечал.

— Прямо чудеса, да и только. Какой у вас вопрос? — поинтересовался Руднев.

— Господин капитан первого ранга, прошу у вас разрешения самостоятельно убыть в Порт-Артур для дальнейшего прохождения службы, для чего воспользоваться оставшимся в строю минным катером, снарядив его для боя. Экипаж наберу из добровольцев.

— О чём вы говорите, мичман? — недоумевающе посмотрел на меня Руднев.

— О желании драться с врагом, господин капитан первого ранга.

— Это невозможно. Вы отправитесь с остальными членами команды на один из кораблей нейтралов и далее проследуете в Россию вместе с вашими подчинёнными, за которых наряду со мной и другими офицерами несёте ответственность.

— Господин капитан первого ранга, сопроводить личный состав в Россию могут и без меня. Я же прошу у вас разрешение продолжить драться с японцами.

— То есть вся команда убудет в Россию, и один только вы в героическом ореоле отправитесь крушить врага? — холодно спросил Руднев.

— Крейсер драться не сможет, катер в строю остался только один, и он не в состоянии принять большое количество желающих. Согласно штатному расписанию команда катера состоит из одного офицера и восьми нижних чинов. Иным добровольцам на борту попросту нет места.

— И всё же нет. Но ваш порыв я также отражу в рапорте, — решительно произнёс командир.

— В таком случае прошу вас завизировать мой рапорт. — И положил перед ним три копии.

Я уже предоставил ему лазейку, чтобы принять решение, не подставляясь под удар. Мало того, это ещё и выставит его в более выгодном свете. Если же порвёт, напишу другой, но на этот раз вручу не кулуарно, а при свидетелях. Поставит запрещающую резолюцию… Нет. Не поставит. Руднев в первую очередь дипломат и только в третью командир. Ничуть не собираюсь жалеть его чувства. Мне главное — добиться своего, и я добьюсь.

Каперанг смотрел на меня с минуту, не меньше, после чего поставил свою резолюцию, согласно которой я откомандировывался в Порт-Артур.

— Прошу. — Он протянул мне мой экземпляр рапорта. — Что же до акта, предоставьте мне сначала список личного состава. Одному вам я катер передать не могу и, если вы не наберёте команду, прикажу его затопить, как и крейсер.

— Есть, — коротко ответил я, бросив руку к обрезу фуражки.

— У вас полчаса. Если не предоставите список, то я выпишу вам командировочное предписание и отпущу только в каком-либо нейтральном порту.