Глава 30

Сознание возвращалось частично.

А может, это не сознание возвращалось, а мир, улетевший от меня прочь, возвращался. Кусочками.

Сначала — звуки.

Плач, стоны, тихие глухие переговоры — ни слова не разобрать.

Потом — запахи. Гниение, кровь…

Где это я читал, что у крови нет запаха? В «Сумерках»? Кажется, да. Не горжусь тем, что читал эту муть, просто пытался тогда дружить с одной девчонкой, которая фанатела, и надо было быть в теме. Ну да, там кто-то ляпнул такую дурость.

Стефани Майер, наверное, ни разу не довелось прийти в себя на плоту посреди океана крови, в котором плавают трупы. Тогда она бы не стала писать таких глупостей. Кровь — пахнет, да ещё как.

Она пахнет кровью.

И чтобы ощутить этот запах, не нужно быть вампиром.

…из чего я могу заключить, что ко мне вернулась память и способность рассуждать.

Значит, пора открыть глаза.

* * *

Я лежал на столе.

Как будто бы всё случившееся было кошмарным сном. Я просто лежал вместе с Алеф и смотрел в потолок, вот и всё.

Если бы не боль, пронизывающая всё тело, каждую его клетку.

— Очнулся, — констатировал чей-то голос. — Руки-ноги шевелятся? Может, ты тут уже сам?

Я повёл глазами и увидел… Потребовалось время, чтобы нащупать в памяти имя.

— Гайто…

— Угадал, — сухо, без улыбки ответил Гайто. — Сам справишься.

Справлюсь с чем?..

В руке Гайто держал пригоршню игл. Отойдя от стола, он высыпал их на пол и пошёл куда-то дальше. Я приподнял голову. Содрогнулся.

Я сам сейчас походил на ежа, моё тело было усеяно иглами. Но руки шевелились. И я, дотянувшись до ближайшей иглы, выдернул её. Легко, без напряга. Это ж не рыболовный крючок.

— Любит, не любит, — пробормотал я, дёргая иголки.

Потом захихикал, как дебил, не в силах сдержаться. Это был какой-то идиотизм — лежать и выдирать из собственной плоти иголки.

Гайто остановился перед бесформенным комком слизи на полу. Я вспомнил, что именно на это место упал Скрам — с чего всё и началось. И теперь там стоял Гайто, глядя себе под ноги, и молчал.

И вдруг к нему кто-то подошёл. Я моргнул — фокусировка то и дело сбивалась. Потом моргнул ещё раз, не веря глазам.

Это был толстяк.

Он тоже встал возле того, что некогда было Скрамом, и сказал дрожащим тенорком:

— Я не знал… Я не думал!

— Ты это сделал, — сказал Гайто бесцветным голосом.

— Я…

— Ты. Это. Сделал.

Каким-то образом сейчас «это» в устах Гайто сделалось гораздо шире. Оно означало не одного Скрама, а весь тот кошмар, что творился вокруг.

Толстяк заткнулся, втянул голову в плечи.

— И теперь ты жив, ты даже не ранен, — продолжал Гайто. — А он — мёртв. Почему так случилось? Где справедливость? Ты можешь мне рассказать?

— Гайто! — раздался предостерегающий окрик, и в «кадр» вошла прихрамывающая Лин. — Не надо.

— Я ведь ничего не делаю, Лин, — отозвался, не оборачиваясь, Гайто. — Просто спрашиваю. Интересуюсь, почему этот шмат обоссанного сала стоит тут, целый и невредимый, а мой друг превратился вот в это!

Гайто пнул кучу, лежащую перед ним, и от неё отделился кусок. Кусок пролетел метр и попал на штанину толстяка. Толстяк отшатнулся.

— Страшно? — спросил Гайто. — Мерзко, да? Брезгуешь? Я бы на твоём месте не брезговал. Этот человек меня дважды вытаскивал с того света. Хотя мог просто забить, и ему ничего бы за это не было. Во второй раз мне было так хреново, что я умолял его бросить меня, я хотел сдохнуть, хотел, чтобы меня прикончили сирины. А он — молча меня вынес. И потом был рядом до тех пор, пока я не оклемался. Я был ему должен, и мы оба надеялись, что этот долг мне никогда не придётся отдать. А теперь что? Кому я должен теперь? Может быть, тебе, мразь?

— Гайто, — твёрдо сказала Лин. — Если ты его доведёшь, он на тебя бросится. Ты соображаешь, что будет? Это будет… Всё.

— А тебе не похрен? — Гайто, наконец, к ней повернулся, и я увидел ту половину его лица, которой не видел до сих пор. Её практически не было. Сквозь дыру в щеке я видел зубы. Вместо глаза зияло кровоточащее отверстие. — Посмотри на меня и скажи, что тебе не плевать? Сколько ещё раз ты готова собирать себя по кускам и прыгать на циркулярку? Извини, Лин, я не знаю твоего лимита. К своему я, кажется, уже подошёл. Мне не стыдно, знаешь ли. Может быть у девчонок это, типа, более естественно. В смысле, вам же по природе свойственно принимать внутрь себя посторонние предметы. Боль, всякое такое. А я вот не люблю, когда в мою плоть вонзается что-то. Не люблю, когда меня раздирают на части. Я не люблю боль. А здесь нет ничего, кроме боли.

— Гайто, если ты хочешь спровоцировать меня — не трать силы, — покачала головой Лин. — Хочешь сдохнуть — скоро полдень. Нам понадобится собрать пятёрку в любом случае. И этой пятёрке придётся несладко. Я так понимаю, ты в деле?

— Понимай как хочешь. — Гайто опустил голову и побрёл прочь, волоча ноги.

Раз иголка, два иголка… будет ёлочка. Снова истерическое хихиканье. Сдерживаюсь, как могу.

— Крейз? — Голос Алеф совсем рядом.

Я приподнялся на локте, радуясь до безумия, что могу это сделать. Значит, несмотря на все эти иглы, я не так уж сильно пострадал.

Столовая превратилась в лазарет или хоспис. На столах, которые большей частью вернули в нормальное положение, лежали немногочисленные выжившие. Жаста я среди них не увидел. Минка — тоже. Сайко лежал на дальнем столе. В этот раз ему повезло больше. Он был внешне как будто цел, но дышал тяжело и руками закрывал глаза.

Может, у него не было глаз…

Все убитые и зарубленные твари исчезли, обратились в прах.

Только кровь оставалась. Не поймёшь, чья. Хотелось верить, что большей частью — кровь тварей из туннелей. Но логика упрямо шептала, что их кровь наверняка уже распалась на молекулы.

Алеф лежала на том же столе, что и я. Головой к голове со мной, как будто действительно мы задремали утром, а проснулись посреди этого кошмара. Лежала на левом боку, подложив под голову левую руку, согнутую в локте. Белые волосы были перепачканы кровью.

— Ты как? — спросил я и закашлялся.

— Больно… — бесстрастным голосом отозвалась Алеф.

— Господи…

Сначала мне показалось, что она просто водит пальцем правой руки по столу. Теперь я разглядел, что она пишет. Пишет кровью последовательность чисел.

1-3

2-2

3-1

4-…

«Чернила» закончились. Алеф переместила палец куда-то в область живота, куда я не мог заглянуть, после чего продолжила писать.

Я рухнул обратно на спину.

— Крейз?

— Да, Алеф?

— Зачем мы выжили?

Стиснув зубы, я продолжил выдёргивать из себя иглы. Раз иголка, три иголка, два иголка, два иголка… Вот и ещё одна песенка про то, как мы выйдем из этого ада. Быть может, в ад ещё худший.

— Выжили — значит, надо, — сказал я.

— Кому надо?

— Нам надо! — рявкнул я. — Больно вечно не будет. Боль пройдёт, всё изменится. Сломаешься сейчас — сломаешься навсегда. Терпи.

— Будет, — отозвалась Алеф, никак не реагируя на мою вспышку. — Вечно будет боль. Вечно…

Загрузка...