Устраиваясь в седле, Егор в очередной раз мысленно поблагодарил дедушку. Это он отвел внука на конюшню и оплачивал уроки верховой езды. Тому, что Егор не обучен управлять упряжкой, не сильно удивились, но было бы сложно объяснить неумение ездить верхом.
Ульяна не очень уверенно держалась в седле. Егор, к слову, тоже, хоть и не показывал этого: одно дело манеж с наставником, другое — неизвестная местность. Так что он обрадовался, что двинулись медленно, шагом.
— Я не знаю, куда ехать, — предупредил Егор Ульяну.
— Ничего, я помню. Держись за мной, — отозвалась она.
Егор предпочел бы взять в сопровождающие кого-то из опытных конюхов, но это не позволило бы им с Ульяной говорить свободно, без опасения, что о разговоре кому-нибудь доложат.
Например, Марфе Сергеевне он до сих пор не доверял. Все же идея отправить ее в Стожары, со слов Ульяны, принадлежала Ольге Леонидовне.
Стожарских слуг Егор не подозревал. Даже в Софье не видел угрозы Ульяне Дмитриевне, хоть экономка и жаловалась на Егора при каждом удобном случае.
Он Софью понимал. Во-первых, ее с должности сместили. До приезда Егора она распоряжалась дворовыми и следила за домом. Во-вторых, Егор завел свои порядки и безжалостно разрушил привычный уклад жизни. На него любой бы злился.
Собственно, так и было. Дворовые невзлюбили Егора, как говорится, с первого взгляда. За редким исключением. Но его такое положение вещей даже устраивало. В душу никто не лез, о прошлой жизни не расспрашивал, воспоминаниями о его детских годах не делился. Даже не пришлось врать о потере памяти.
А дел оказалось… невпроворот.
Без хозяйского присмотра дом запустили. Уборку хоть и делали генеральную, но не тщательно. Тут уж бабушкины уроки вспоминать пришлось. Они Егору и в гостинице помогали, когда гонял за грязь горничных. Бабуля у него — чистюля. Ни пылинки, ни соринки в доме. И все сама, без прислуги. Она и Егора приучала к порядку. Он, безусловно, сопротивлялся, как мог. Однако ж вот… пригодились и те знания.
Комнату Егору отвели не такую убогую, как у деда. Светлую, с оконцем, с пристроенной кладовой. В ней он и откопал старый костюм управляющего — ливрею. К счастью, Ульяна лишь отмахнулась, позволив ему ходить в чем угодно, лишь бы одежда была опрятной и приличной. Но от костюма Егор позаимствовал белые перчатки. И обход дома начал в них.
На белой ткани оставались следы пыли, стоило провести пальцем по какой-нибудь труднодоступной поверхности. Например, по раме картины или по задней перекладине кресла. Пыль летела и из занавесей, и из покрывал. В шкафу с бельем Егор обнаружил изъеденные мышами простыни.
Девки-горничные в ногах у Егора валялись, умоляя не наказывать их строго. Егора немного поташнивало от того, что они так боятся побоев, и уверены, что он может отдать распоряжение о порке. Но он справился. Пообещал барыне не докладывать, как все запущено, если отмоют все тщательно, перестирают, а негодное выбросят.
Работа кипела — любо-дорого посмотреть. Правда, Егору пришлось разбираться с закупками моющих средств. Все ж не средние века, не только золой стирали. В воду добавляли и мыльный корень, и уксус, и буру. А для мытья полов, между прочим, паркетных, и скипидар использовали, и мастику, а жирные пятна сводили магнезией.
Для мытья окон Егор предложил использовать нашатырный спирт. Он лично ездил за ним в город в аптеку. Девки ошалели, оценив результат, и Егор чувствовал себя чуть ли ни прогрессором.
Ульяна в домашние дела не вмешивалась, как и Марфа Сергеевна. Тетушка целыми днями сидела в кресле на веранде или в саду, занимаясь рукоделием. Ульяна разбирала старые вещи или носилась по окрестностям, вспоминая счастливое детство. И в город успела съездить. Так как Василь с вещами задерживался, пришлось купить кое-что необходимое. В том числе, и платье-амазонку, в котором Ульяна сейчас красовалась на лошади.
Приводя дом в порядок, Егор занимался и инспекцией кухни, и расчисткой сада. Поначалу его приказы выполнялись быстро и безупречно. Но как только дворовые просекли, что Ульяна — барыня добрая и жалостливая, перестали бояться наказаний. Распоряжения Егора могли и проигнорировать.
Служащих в гостинице он мог оставить без премии, например. Или даже уволить. А тут как держать дворовых в ежовых рукавицах? Не на конюшню же посылать, в самом деле! Егор подозревал, что одна-две показательные порки исправили бы ситуацию, однако не хотел прибегать к такому суровому наказанию. Кое-какие соображения у него появились, но их следовало обсудить с Ульяной.
Когда выехали из усадьбы к полю, и дорога стала шире, позволяя им ехать рядом, Ульяна первая завела разговор о работе.
— Так что Софья? Не вспомнил, чем ей насолил?
— Похоже, ничем, — ответил Егор. — Я тут с Петровичем перекинулся парой слов… Это наш садовник.
— Я помню, — сказала Ульяна. — И что?
— Когда я из Стожар уехал, Софья тут еще не работала.
— Верно, — задумчиво произнесла Ульяна. — Ее за полгода до моего отъезда из деревни привезли.
— Значит, не мог я ей ничем насолить, Ульяна Дмитриевна.
— Тогда что у вас за война?
— Нет никакой войны. Можно сказать, власть не поделили. Не обращайте внимания, я разберусь.
— Трудно не обращать внимания, — вздохнула Ульяна. — Она ж каждый день на тебя жалуется.
— А вы велите выпороть… — хмуро выдавил Егор.
— Кого? Ее?!
— Меня. На меня же жалуются.
— Прекрати. Не смешно! — рассердилась Ульяна.
— Да мне тоже не до смеха. Ведь и такое случиться может. Не справляюсь я с обязанностями, Ульяна Дмитриевна.
— Глупости. Я же вижу. Ты прекрасно справляешься.
— Пока слушаются, справляюсь. Но…
— Что? Говори! — недовольно сказала Ульяна, так как он замолчал.
— Мне б придумать, как наказывать за непослушание. Без битья.
Как Егор и предполагал, Ульяна его поддержала. Не из тех она хозяек, что издеваются над крепостными.
— Идеи есть? Или ты мне предлагаешь подумать?
— Есть, — признался Егор. — Дворовым хорошо живется, по сравнению с крестьянами. И возвращения в деревню они боятся. Подыграли б вы мне, а? Ульяна Дмитриевна?
— Хорошо, — согласилась она. — Потом расскажешь, как. А сейчас скажи, ничего не вспоминается?
Егор послушно осмотрелся. Они медленно спускались по холму к реке. Еще недавно она блестела между деревьями, а сейчас исчезла, скрытая густыми зарослями кустов. И справа, и слева тянулись луга, заросшие сочной зеленой травой. В воздухе еще не разлился зной, пахло разнотравьем, жужжали насекомые.
Память местного Егора молчала. Он иногда «появлялся», подсказывал кое-какие мелочи, но так же быстро и незаметно исчезал.
— Не вспоминается, Ульяна Дмитриевна.
— Давай в деревню заглянем, откуда твои родители, — предложила она.
Ответить он не успел. Лошадь Ульяны вдруг хлестнула хвостом, заржала, встала на дыбы… и понесла.