Ларин Петр и волшебное зеркало

ГЛАВА 7

— У вас красивое судно, капитан Раймонд, — сказал Пётр. — Не понимаю, откуда такое странное имя — «Каракатица»?

Капитан почесал в бороде.

— Имя как имя, — сказал он. — Я привык. Раньше эта посудина звалась «Морской Волшебницей», а «Каракатицей» её назвал один чужеземец, такой же странник, как ты, подобранный мной на этом гиблом берегу. «Ну и каракатица!» — воскликнул он, впервые увидев мой корабль. У меня были веские причины прислушиваться к каждому слову этого человека, и я решил: так тому и быть. К тому же рифмовать «Каракатицу» всё-таки легче, чем «Морскую Волшебницу». Каракатица — катится, пятится, схватится… Кстати, тот чужеземец так и не сумел объяснить мне, что это за зверь — каракатица. Я понял только, что он живёт в море.

— А разве в вашем море нет каракатиц? — спросил Пётр. Ему не очень хотелось огорчать капитана, но за полчаса знакомства тот ухитрился столько раз огорчить Петра, что слегка отомстить ему было просто необходимо.

— Никогда не слыхал, — ответил капитан. — Может, и есть, только называются по-другому. Это, случайно, не тот зверь, которого мы зовём дельфином?

Свисток тихонько хихикнул. Капитан строго посмотрел на него, и медный клоун немедленно придал своей дурашливой физиономии серьёзное выражение.

— Нет, — из последних сил сдерживая улыбку, сказал Пётр. — Дельфин — это дельфин. А каракатица… — Он поискал глазами вокруг, не нашёл ничего подходящего и протянул руку к капитанской шляпе: — Вы позволите?

— Это ещё зачем? — насторожился капитан, но тут же расслабился. — Желание гостя — закон. Прошу!

Он картинно сдёрнул шляпу с головы и протянул её Петру. Его лысина засияла на солнце, как начищенный корабельный колокол — рында. Бестактный Свисток опять хихикнул в медный кулачок, но капитан не обратил на него внимания. Похоже, он тоже понял, что пререкаться со Свистком и учить его хорошим манерам бесполезно.

Пётр с благодарностью принял капитанскую шляпу и аккуратно положил её на отмытую до блеска дощатую палубу. Шляпа была великовата, но Пётр решил, что так даже лучше: пусть капитан разглядит невиданного зверя как следует, в увеличенном виде. Это наверняка сделает его скромнее…

— Свисток, — позвал он, — ты готов?

Хитроумный Свисток, разумеется, был готов. Он давно понял, что задумал Пётр, и, похоже, горел желанием помочь хозяину в осуществлении его замысла. Во всяком случае, спорить он не стал, а сразу сложил лапки, втянул глаза и свернулся улиткой, в мгновение ока сделавшись тем, чем был раньше — обыкновенным медным свистком, слегка похожим на старинную боцманскую дудку.

Пётр сосредоточился, поднёс его к губам и подул. Над палубой разнеслась протяжная мелодичная трель.

— Тысяча морских дьяволов! Три тысячи водяных! — сипло закричал капитан, поспешно отскакивая от пятнистого чудища, шевелившегося на том месте, где секунду назад лежала его шляпа. — Что это за тварь?! В жизни не видел ничего уродливее!

Крупная каракатица судорожно скребла по палубе всеми десятью щупальцами и разевала жёлтый попугаичий клюв. Каракатицу не назовёшь красивой, даже когда она свободно плавает в море, а уж грубо выдернутая из привычной среды, она производит воистину отталкивающее впечатление. К тому же мстительный Свисток не преминул добавить кое-что от себя; Пётр строго кашлянул в кулак, Свисток тихонечко свистнул, и седая борода, торчавшая в разные стороны из-под клюва каракатицы, моментально исчезла.

— Сожалею, капитан Раймонд, — кротко произнёс Пётр, стараясь не улыбаться, — но это вот и есть каракатица.

— Правда? — недоверчиво произнёс капитан и наклонился к Петру. — Ну-ка, парень, посмотри капитану Раймонду в глаза!

Пётр спокойно выполнил это требование. Некоторое время капитан внимательно вглядывался в его зрачки, а потом вздохнул и выпрямился.

— Правда, — сказал он упавшим голосом и почесал лысину. — Это действительно каракатица. Сто тысяч морских чертей! Ну и ну… — Он неожиданно улыбнулся в бороду. — Ладно, ничего не поделаешь. Эта посудина давно привыкла к своему имени, чего уж теперь… Ай да чужеземец!

Он расхохотался. Пётр тоже улыбнулся. Ему нравились люди, которые умели иногда посмеяться над собой, и капитан Раймонд, проявив эту редкую способность, сразу сделался раз в десять симпатичнее.

Между тем созданное Свистком наваждение постепенно рассеивалось, и к тому моменту, когда капитан перестал хихикать и всхлипывать, каракатица окончательно исчезла. Пётр поднял с палубы капитанскую шляпу, вежливо отряхнул с неё несуществующие пылинки и протянул капитану. Тот принял шляпу с опаской, придирчиво осмотрел её со всех сторон и только после этого с великой осторожностью водрузил на макушку.

— Ловко проделано, ребята, — похвалил он, набивая табаком свою глиняную трубку. — Признаться, я удивлён. Обычно чужеземцы, которых подбирают на Острове Скелета, ничего не смыслят в магии.

В борт ритмично ударялись океанские волны, и в такт этим ударам негромко поскрипывал такелаж. Все паруса «Каракатицы» по-прежнему были подняты. Пётр любил паруса, но смотреть на парусное вооружение «Каракатицы» ему было трудно: судно бойко бежало против ветра, и все паруса до единого надувались в обратную сторону. Это было похоже на сон, и Пётр избегал поднимать голову.

С кормы доносилось рифмованное бормотание рулевого, который управлял движением корабля, не прикасаясь руками к рукояткам штурвала; толстый кок в корабельном камбузе гремел кастрюлями и сковородками и сердитым голосом читал стихи, уговаривая кипящее масло не брызгаться, а печку — не дымить. В десятке шагов от того места, где стояли Пётр и капитан, полуголый матрос занимался рыбной ловлей. Делал он это как-то странно — просто сидел на палубе, свесив босые ноги в шпигат, и держал над самой водой большой сачок на длинной деревянной ручке. Он тоже что-то непрерывно бормотал, обращаясь, насколько понял Пётр, к рыбе. И глупая рыба послушно выпрыгивала из воды, ныряя прямиком в сачок. Тогда матрос вытягивал сачок наверх и вытряхивал добычу в большую деревянную бадью. Когда бадья наполнилась доверху, матрос положил сачок на палубу и отдал бадье приказ отправляться на камбуз, в распоряжение кока. Приказ, разумеется, тоже был в стихах; бадья послушно приподнялась над палубой и, покачиваясь, удалилась в сторону камбуза.

Петру всё время хотелось тряхнуть головой и протереть глаза, чтобы избавиться от наваждения. Похоже, все до единого матросы на этом корабле, начиная с убелённого сединами капитана и кончая последним юнгой, были опытными чародеями. Во всяком случае, сам Пётр со своим умением творить мелкие чудеса им в подмётки не годился…

— Скажите, капитан Раймонд, — обратился он к капитану, — а как вы узнали, что я чужеземец?

— Странный вопрос, — ответил капитан, попыхивая трубкой, которая уже каким-то образом успела раскуриться. — На Острове Скелета других не бывает. Этот остров — ворота между вашим миром и нашим. Раньше он так и назывался — Остров Ворот. В те времена, если верить моему прадеду, чужеземцы прибывали к нам частенько. Но потом Королева-Невидимка поселила на острове дракона-воина — уж и не знаю, с какой целью, — и подбирать на берегу стало некого. Все, кто проходил через ворота между нашими мирами, попадали прямиком в драконью пасть. Тогда остров стали называть Драконьим, и целых триста лет корабли обходили его стороной.

— А потом? — спросил Пётр, предчувствуя, каким будет ответ. Он даже затаил дыхание, чтобы не пропустить ни слова о дяде, но капитан Раймонд его разочаровал.

Он пожал плечами, затянулся трубкой и сказал:

— Потом… Потом остров стал называться Островом Скелета. Надо полагать, с той стороны пришёл кто-то, кто оказался дракону-воину не по зубам.

— И это всё, что вам известно? — огорчённо спросил Пётр.

Капитан промолчал, ограничившись простым кивком. Смотрел он при этом куда-то в сторону, и Петру показалось, что старый морской волк неумело лжёт, и даже не лжёт, а просто не говорит всего, что знает. Наверное, к тому имелись свои причины. Похоже, капитан не очень-то доверял Петру, хотя и принимал его как дорогого гостя. В общем-то, он был довольно симпатичным дядькой, этот капитан Раймонд, и странности в его поведении начинались только тогда, когда ему приходилось называть Петра по имени. Пётр заметил, что капитан всеми силами этого избегает: он называл Петра то странником, то чужеземцем, то юнгой, то попросту парнем, а уж если ему приходилось произносить имя гостя, то делал он это с какой-то странной двусмысленной улыбочкой, как будто не верил, что Пётр — это именно Пётр, а не кто-то другой. Пётр решил, что непременно с этим разберётся, но позже, когда выяснит, кем приходится ему капитан Раймонд — другом или врагом.

— Выходит, — сказал Пётр, — я попал в какой-то другой мир? Вы это хотите сказать?

— А куда, по-твоему, ты попал? — вопросом на вопрос ответил капитан. — Проснись, парень! Ведь ты же прошёл сквозь зеркало, так к чему эти глупые вопросы?

Свисток на плече у Петра тихонечко вздохнул и закатил глаза.

— Так что же, — настаивал Пётр, — получается, что я в Зазеркалье?

— Некоторые называют это так, — кивнул капитан, попыхивая трубочкой. — А сами мы зовём свой мир просто Острова.

— Зазеркалье, — изумлённо повторил Пётр. — Ну и ну! Я думал, это сказки. Но тогда здесь всё должно быть наоборот! Тогда вас должны звать не капитан Раймонд, а… а… капитан Дномйар!

Капитан усмехнулся в бороду и покачал головой.

— С чего ты это взял? Мы живём не в зеркале, паренёк, мы — ЗА зеркалом. Чувствуешь разницу? Впрочем, зеркальные двойники, о которых ты говоришь, у нас существуют. Их не так много, но они есть. Понимаешь, юнга, наш мир насквозь пропитан магией, и, если кто-то из вас, чужеземцев, слишком много и подолгу торчит перед зеркалом, любуясь собой, здесь возникает его зеркальный двойник.

— Тогда здесь должно быть полным-полно девчонок, — заметил Пётр.

Капитан хохотнул, отдавая должное шутке, и снова сделался серьёзным.

— Ты напрасно так думаешь, странник, — сказал он. — Ох напрасно! Впрочем, ты ещё очень молод и плохо знаешь людей.

— А насчет магии, — сказал Пётр. — Простите моё невежество, капитан Раймонд, но я не понимаю некоторых вещей. Я вижу, вы управляете кораблём с помощью стихотворных заклинаний. Но зачем в таком случае на корабле паруса и вёсла?

— Как это зачем? — искренне изумился капитан. — Для красоты. Разве это не красиво? — Он с гордостью указал чубуком дымящейся трубки на паруса, надутые в обратную сторону. — Кроме того, это дань многовековой традиции. Гильдия Вольных Мореходов свято чтит традиции — так же, впрочем, как и любая другая гильдия на Островах. Корабли с незапамятных времён оснащали парусами и вёслами, и я не вижу причин к тому, чтобы отказываться от этого.

— Но ведь это не просто украшения! — настаивал Пётр. — Ведь для красоты можно было просто разбить клумбы или расставить статуи. Ведь и парусами, и вёслами можно пользоваться!

— Ты так думаешь? — озадаченно спросил капитан. — Да, я слышал что-то в этом роде… Есть легенды, предания… Да. Но, по-моему, всё это обыкновенные суеверия. Что может быть надёжнее и проще доброй старой магии?

Пётр не стал спорить, хотя имел на этот счёт собственное мнение.

— Что же, — спросил он, — у вас на Островах живут одни волшебники?

— А как же иначе? — снова удивился капитан Раймонд. — Разве может быть по-другому? Ведь без ворожбы и горшка не слепишь! Правда, чужеземец, которого я подобрал на Острове Скелета перед тобой, говорил, что в вашем мире всё иначе, но, по-моему, он просто шутил. Он был большой шутник, этот чужеземец! Одна каракатица чего стоит… Так вот, он говорил, что в вашем мире суеверием и бабушкиными сказками считают как раз магию. Конечно, это была шутка. Ведь ты, насколько я могу судить, с магией в ладах.

Пётр промолчал о том, что таких, как он, в его мире очень немного. Вода весело журчала вдоль окрашенных в голубой цвет бортов «Каракатицы»; судно по-прежнему шло против ветра, который свистел в вантах и надувал в обратную сторону белоснежные паруса. Чтобы проделать такой фокус, нужно было в совершенстве владеть магией и вдобавок обладать воистину выдающимися способностями. Очевидно, в этом мире магия была развита так же хорошо, как наука в мире Петра, и то, чего люди Земли добивались с помощью хитроумных приспособлений, жители Островов получали иными путями.

Перевесившись через фальшборт, Пётр посмотрел назад, но увидел на месте Острова Скелета только небольшое облачко. Внизу пенилась синяя вода, корабль мерно покачивался на пологой океанской волне. Капитан Раймонд стоял рядом, облокотившись о перила мостика, и дымил своей неразлучной трубочкой. От него крепко пахло табаком, кожей и промасленными верёвками, а встречный ветер трепал его седую бороду и уносил назад дым капитанской трубки.

— А вы часто пристаёте к Острову Скелета? — спросил Пётр, осенённый новой идеей.

— Только тогда, когда надо подобрать странника вроде тебя, — ответил капитан. — Этот остров — просто кучка голых камней, на нём нет даже пресной воды, так что мореходам на нём делать нечего.

— Тогда мне повезло, — сказал Пётр и зябко поёжился, представив, что стало бы с ним, не окажись поблизости судна капитана Раймонда.

— Везение тут ни при чём, — возразил капитан. — Нам пришлось сделать изрядный крюк, чтобы подобрать тебя, путник.

— Но откуда вы узнали, что меня надо подобрать? — изумился Пётр.

— Оттуда же, откуда и всегда. От чаек. На этот раз весточку принесла чайка Маргарита. Она пролетела полторы сотни миль, чтобы рассказать о появившемся на острове чужеземце и болтливом медном червяке, который его сопровождает.

— Это кто тут червяк?! — вскинулся задремавший было Свисток.

— А ты в зеркало на себя смотрел? — спросил капитан, посмеиваясь в бороду. — Вылитый червяк!

— Не смотрел я ни в какие зеркала, — обиженно буркнул Свисток. — И не буду! Дайте только вернуться домой, я к этим вашим зеркалам на пушечный выстрел не подойду! Между прочим, — добавил он, обращаясь к Петру, — я не понимаю, что мы делаем на этом старом корыте. Если ворота между мирами находятся на острове, нам нужно просто вернуться туда и пройти в них ещё раз!

— Это совсем не просто, дружок, — сказал капитан Раймонд. — Те ворота, что на острове, открываются только в одну сторону. Ты можешь бродить по острову хоть тысячу лет, пока совсем не сотрёшь те нитки, что у тебя вместо ног, но так никуда и не попадёшь.

У Петра перехватило дыхание. Это был удар, которого он не ожидал. Ему вовсе не хотелось возвращаться домой прямо сейчас, не повидавшись с автором таинственного послания, но он, по крайней мере, полагал, что знает, как это сделать. А оказалось, что ничего он не знает…

— Но если есть вход, — с надеждой произнёс он, — то где-то наверняка есть и выход, правда?

— Есть, — согласился капитан. — Только никто не знает, где он. Где-то на Островах лежит маленькое карманное зеркальце, посмотревшись в которое ты сможешь вернуться домой. Но где оно? Этого я тебе не скажу, парень, потому что не знаю. Оно может оказаться где угодно, даже на дне океана.

Свисток длинно присвистнул, а у Петра опять предательски защипало в носу. Этот мир был полон загадок и тайн, здесь Петра наверняка поджидала масса приключений, но теперь, когда путь к возвращению домой вдруг оказался отрезанным, наш герой понял, что все эти тайны, загадки и приключения ему вовсе не интересны. Ему хотелось обратно в школу, к друзьям и привычной жизни — да хоть снова в изолятор, под замок, только бы домой!

— Да, юнга, — сочувственно сказал капитан, искоса наблюдавший за Петром, — на свете бывают двери, в которые легко войти, но трудно выйти. Что ж, этот мир не так уж и плох. Ты привыкнешь, поверь, тем более что с магией у тебя полный порядок. Если хочешь, оставайся на «Каракатице». Лет за сто — сто пятьдесят я сделаю из тебя настоящего морехода!

— Я столько не проживу, — буркнул Пётр, борясь с подкатившим к горлу комком.

— Ещё как проживёшь! — уверил его капитан. — У нас на Островах время идёт совсем не так, как в вашем мире, да и живём мы подольше вашего. Я, например, уже и не упомню, сколько мне лет — то ли четыреста, то ли шестьсот… А ты что скажешь, свистулька? — неожиданно обратился он к Свистку.

— А мне безразлично, где жить, — неожиданно заявил Свисток, выпрямляясь на плече у Петра во весь свой крошечный росточек. — У меня всё равно никого нет, кроме этого глупого мальчишки, — ни там нет, ни здесь. И если кто-то попытается его обидеть, я… я… я не знаю, что с ним сделаю!

— Ну-ну, — проворчал капитан и деликатно отвернулся, давая Петру возможность без свидетелей утереть всё-таки выступившие у него на глазах слёзы.