Ларин Петр и волшебное зеркало

ГЛАВА 26

Солнце уже коснулось нижним краем горизонта, когда чайка Маргарита вернулась из разведки. Она сообщила, что впереди, прямо по курсу шлюпки, расстилается полоса густого тумана.

— Я не знаю, насколько она широка, — тяжело дыша, сказала Маргарита. — Туман стоит стеной до самого неба. Ни справа, ни слева конца ему не видно. Я попыталась пролететь его насквозь, но почти сразу заблудилась в этом молоке и едва-едва нашла обратную дорогу. Ненавижу туман!

Пётр с трудом разлепил запёкшиеся от жажды губы и хрипло сказал:

— Это хорошо. Значит, Мёртвый Материк прямо перед нами.

Он развернул карту. Красный крестик всё глубже забирался в глубь белого пятна, оставив позади крошечный чёрный кружок со сделанной от руки подписью «о. Ссыльный». Пётр подумал, на скольких ещё картах теперь красуется этот кружок, но тут же спохватился: магия в здешних краях не действовала, а значит, и карта потеряла свои волшебные свойства. Властимир Могучий не мог наблюдать за Петром в свой магический кристалл, и Свисток больше не мог пересвистываться с Дудкой Трёпа через весь океан, как он украдкой делал это в начале их путешествия. Теперь плавание близилось к концу, и Пётр впервые по-настоящему задумался о том, что ждёт его впереди, на твёрдой земле Мёртвого Материка. Какие опасности подстерегают его там, какие открытия? Ведь материк — это не остров, который за день можно пройти пешком из конца в конец. Это горы, леса, реки и пустыни, населённые кровожадными хищниками и полудикими племенами Яйцеголовых, состоящими на службе у Королевы-Невидимки. Быть может, пройдут годы, прежде чем Петру удастся отыскать путь к её дворцу, а за столь долгий срок с ним может произойти что угодно, любая неприятность. Он будет там совсем один, ведь Маргарита — просто птица, а Свисток потерял свою волшебную силу, и толку от него теперь не больше, чем от радиоприёмника — одна только болтовня да советы, по большей части никому не нужные…

В сумерках они достигли полосы тумана, о котором предупреждала Маргарита. Море было неспокойно, шлюпка то взлетала высоко в небо на гребне волны, то проваливалась в сине-зелёную пропасть, но туман впереди стоял ровной, будто под линейку проведённой, непроницаемой стеной. Сразу чувствовалось, что это не простой туман: точно такое же густое молоко окружало корабли морской гвардии, когда те рыскали между Островами в поисках лёгкой добычи. В этом тумане могли таиться неисчислимые опасности; Пётр подумал, не спустить ли ему парус, но отказался от этой мысли: сил на то, чтобы работать тяжёлыми шлюпочными вёслами, у него уже не осталось.

Шлюпка в очередной раз взлетела на гребень волны и, скатившись с него, оказалась в тумане. Шум волн сразу сделался приглушённым, хотя утлое судёнышко продолжало размеренно подниматься и опускаться, как на гигантских качелях. Серые пряди тумана обвивались вокруг мачты, холодили лицо, ползли вдоль планшира и путались в шкотах, как клочья намокшей ваты. Это продолжалось долго — час или два, а может быть, и больше. Пётр не следил за временем. Туман словно высосал из него остатки сил, ему стало безразлично, куда и зачем они плывут и будет ли конец у этого путешествия.

Развязка наступила внезапно. Уже в течение некоторого времени Пётр слышал доносившийся откуда-то спереди глухой шум, но он настолько обессилел, что даже не заинтересовался этим странным явлением. Между тем шум постепенно нарастал, становясь громче, плотнее, и вдруг скачком достиг наивысшего предела, как будто кто-то резко увеличил громкость работающего телевизора. Всё вокруг потонуло в грохоте, рёве и плеске; Пётр понял, что слышит грозный голос прибоя, а в следующее мгновение прямо перед носом шлюпки из тумана вынырнули острые клыки камней в кружеве белой пены. Прибой швырнул хрупкое судёнышко на рифы, раздался ужасный треск, и Пётр очутился в воде.

Волна подхватила его и с размаху швырнула на камни. Пётр успел повернуться вперёд ногами, но удар всё равно был так силен, что едва не вышиб из него дух. Захлебываясь солёной водой, ничего не видя перед собой, Пётр боролся с течением, которое норовило утащить его на утыканное острыми скалами дно, размозжить о камни и унести обратно в открытое море. Волны били и колотили его, норовя переломать кости, захлестнуть с головой и не дать вынырнуть за спасительным глотком воздуха, горло горело от солёной воды. Пётр не знал, где Маргарита, цел ли Свисток и что стало со шлюпкой. Потом под руку ему попала расщеплённая вдоль доска. Доска была выкрашена в небесно-голубой цвет; Пётр понял, что со шлюпкой покончено, и вцепился в обломок обеими руками, чтобы не утонуть.

Волны долго забавлялись с ним, швыряя из стороны в сторону, как набитый тряпками мяч. В конце концов им наскучила эта жестокая игра; очередная волна мягко подхватила Петра, стремительно пронесла по узкому проходу между рифов и откатилась, оставив его, избитого и задыхающегося, на мокром прибрежном песке. Кашляя и отплёвываясь, Пётр с трудом поднялся на четвереньки. Очередная волна ударила его в спину, пытаясь повалить, но он вцепился обеими руками в мелкий, утекающий между пальцами вместе с водой песок, зарылся в него носками сапог, и волна разочарованно схлынула. Пётр тяжело поднялся, шатаясь, отбежал подальше от линии прибоя и упал на тёплую землю, щетинившуюся пучками жёсткой, выгоревшей на солнце травы. Вокруг стояла непроглядная темень, но тумана больше не было, и, перевернувшись на спину, Пётр увидел над собой незнакомые созвездия — крупные и мохнатые, как осенние астры, звёзды Островов. Тёплый ночной воздух пах сухими травами, сосновой хвоей и морской солью. Пётр немного полежал на спине, вдыхая этот восхитительный запах суши, а потом поднялся и побрёл вперёд: начинался прилив, и ему хотелось уйти как можно дальше от воды.

Увязая в мелком песке, он поднялся по какому-то невидимому в темноте склону. Запах хвои усилился. Пётр услышал шум ветра в кронах и стрекотание каких-то ночных насекомых, нащупал вытянутой рукой шершавый сосновый ствол и сел, устало привалившись к нему спиной.

Его разбудил солнечный луч, пробившийся сквозь крону старой разлапистой сосны и окрасивший тьму под сомкнутыми веками в алый цвет. Пётр открыл глаза, щурясь от яркого света, и осмотрелся.

Он лежал под старой корявой сосной, которую десятилетиями гнули и ломали штормы. Прямо перед ним был пологий песчаный склон, поросший редкими пучками жёсткой травы, спускавшийся к утыканному острыми рифами морю. Волны бились в берег, на воде плавало рваное грязно-белое кружево пены, вал мёртвых коричневых водорослей отмечал верхнюю точку прилива. Волны играли голубыми щепками, и Пётр понял, что эти щепки — всё, что осталось от его шлюпки. Он сидел на гребне невысокой, схваченной корнями десятка сосен песчаной дюны и смотрел на море. В сотне метров от берега по-прежнему стояла плотная, неподвижная стена густого тумана, такая ровная, словно туман обрезали огромным ножом. Этот туман ставил Петра в тупик: он просто не мог иметь естественное происхождение, а магия вблизи Материка теряла силу, превращаясь в пустой звук, в надувательство, каким считал её ссыльный Яйцеголовый по имени Кривошип.

Не вставая, Пётр похлопал себя по карманам. Свистка в карманах не оказалось. Не было его и поблизости. Маргариты тоже нигде не было видно, хотя Пётр и сомневался в том, что чайка могла утонуть. Тем не менее ему стало ужасно одиноко и тоскливо. С тяжёлым вздохом Пётр поднялся на ноги, обернулся и бросил первый взгляд в глубь Мёртвого Материка.

То, что он увидел, заставило его упасть на четвереньки, а потом и вовсе лечь на живот и отползти под прикрытие соснового ствола, как будто он был солдатом, угодившим под обстрел. Сердце у Петра бешено колотилось, едва не выскакивая из груди, щёки онемели, а по рукам и груди волнами пробегали мурашки.

Берег, на который его выбросил ночной шторм, не был побережьем Мёртвого Материка. Это был крошечный, не более полукилометра в длину и сотни метров в ширину, окружённый острыми рифами островок — просто песчаная дюна посреди залива, утыканная старыми скрюченными соснами и заваленная вдоль берега сухим серебристо-серым плавником. За островком расстилалась широкая спокойная бухта, на берегу которой Пётр разглядел какие-то строения — серые, местами грязно-белые, с рядами чёрных окон. Кое-где в оконных проёмах блестело, отражая солнечный свет, пыльное стекло. Город имел нежилой, заброшенный вид, хотя подробностей Пётр не мог различить — слишком велико было расстояние.

Но в данный момент Петра интересовал не город.

Посреди бухты стоял, повернувшись к открытому морю широкой кормой, гигантский корабль, по сравнению с которым даже знаменитый «Титаник» выглядел бы просто индейской пирогой. Это было настоящее чудо кораблестроения — вернее, не чудо, а чудище, ржавый железный монстр, размерами намного превосходивший остров, на котором притаился Пётр. Единственная мачта этой плавучей громадины вонзалась в синее небо ржавым штыком, а на её верхушке тяжело колыхалось, ослепительно сверкая на солнце, огромное золотое полотнище. Ни души не было на широких палубах и наклонных железных трапах; окружая гигантский лайнер неплотным кольцом, на волнах качалось не менее двух десятков катеров морской гвардии, похожих рядом со стальным чудовищем на высыпанную в море горсть подсолнечной шелухи. А в небе над бухтой кружили, купаясь в ярком солнечном свете, похожие на странных птиц драконы-охотники.

Но не катера и даже не драконы заставили Петра ползать на животе и прятаться за деревом. В каком-нибудь десятке метров от него, на свободном от деревьев пятачке, возвышался ржавый стальной шест, а на верхушке шеста красовался до отвращения знакомый предмет — круглый мешок из морщинистой коричневой кожи, внутри которого помещалось Всевидящее Око Королевы. В данный момент Око было обращено в сторону бухты, и Пётр облился холодным потом, представив, что было бы, повернись эта штука к нему.

Пётр встал, укрываясь за деревом, и ещё раз огляделся по сторонам. Он увидел, что северная оконечность островка почти соприкасается с длинным, далеко выдающимся в море лесистым мысом. Между островом и мысом был пролив — не слишком узкий, но всё же вполне преодолимый. Издалека мыс выглядел необитаемым, и Пётр решил, что высадится на землю Мёртвого Материка именно там. Но об этом не могло быть и речи, пока за островом наблюдало Всевидящее Око. Проклятая штуковина торчала на самом гребне дюны и могла просматривать остров во всех направлениях. Даже если бы Пётр спустился обратно к линии прибоя и стал передвигаться ползком, Око всё равно заметило бы его, и через десять минут здесь было бы полно железноголовых с их катерами и пружинными ружьями.

Неожиданно для себя Пётр разозлился. В честь какого праздника он должен ползать на животе, прячась от какого-то дурацкого искусственного глаза?! Его ладони сами собой зарылись в песок, но не нащупали ничего, кроме нескольких колючих сосновых шишек да горсти сухих прошлогодних иголок. Тогда он снова лёг на живот и, пятясь задом, следя за тем, чтобы между ним и Всевидящим Оком всё время оставался ствол сосны, сполз к самой воде.

Здесь ему удалось набрать пригоршню камней. Камни были как раз такие, какие требовались — увесистые, округлые, хорошо ложившиеся в ладонь. Набив ими карманы, Пётр, пригибаясь и по-прежнему прячась за сосной, вернулся на гребень дюны. Прислонившись плечом к шершавому стволу, он набрал в левую руку столько камней, сколько мог удержать, взял один камень в правую и осторожно выглянул из-за дерева.

Всевидящее Око уже насмотрелось на бухту и начало не спеша, со скрипом поворачиваться в сторону моря. Пётр хорошенько прицелился и один за другим быстро и очень сильно метнул четыре камня подряд прямо в вытаращенный глаз Королевы. Зазвенело разбитое стекло, брызнули осколки, что-то затрещало, щёлкнуло, из пустой глазницы брызнули голубые искры, повалил ленивый дымок. Пётр нисколько не удивился, увидев в чёрной дыре разбитого глаза слепо таращившуюся на него видеокамеру с расколотым объективом.

— Мальчик, прекрати швыряться камнями! — раздался откуда-то сверху грозный бас. — Что это за хулиганство?!

Пётр резко обернулся на голос и замахнулся камнем.

— Сдаюсь, сдаюсь! — завопил с верхушки дерева Свисток. — Не стреляйте, я всё скажу!

Он съехал по стволу, скребя по шершавой коре острыми медными лапками, затормозил перед носом у Петра и, дурачась, поднял кверху все лапки, которые мог поднять, не рискуя свалиться.

— Тьфу ты, — сказал Пётр и, разжав пальцы, уронил камень себе под ноги. — Нашёл время шутить!

— А по-моему, самое время, — возразил Свисток. — Мы счастливо избежали утону-тия… или утопления? В общем, мы выплыли из бушующих волн, остались живы, нашли логово Королевы-Невидимки и даже подбили ей глаз. Чем не повод для веселья? К тому же другого времени для шуток у нас может и не быть. С тех самых пор, как мы попали в здешние края, мы только и делаем, что ищем приключения на свою голову. Клянусь всеми медными рудниками мира, если мы не сложим здесь свои головы, жить нам вечно!

— Где Маргарита? — спросил Пётр, оставив без внимания этот поток красноречия.

— Полетела искать приключения, — проворчал Свисток. — И, судя по всему, она их найдёт. Видишь тех птичек — там, высоко? Знаешь, кто это?

— Знаю, — сказал Пётр. — Пойдём, надо перебираться на берег.

— А может, подождём до темноты? — спросил осторожный Свисток.

— Я не пил уже больше суток, — сказал Пётр. — К вечеру я стану вообще ни на что не годен. И потом Всевидящее Око разбито. Откуда ты знаешь, что сюда через полчаса не явится ремонтная бригада? Думаешь, они встретят нас цветами?

— Вопрос решён, — быстро сказал Свисток и живо перепрыгнул с дерева на воротник Петровой куртки.

Пётр спустился чуть ниже по склону, чтобы не маячить на гребне дюны, и зашагал к северной оконечности острова.

— Интересно, как ты собираешься действовать дальше? — разглагольствовал Свисток, удобно расположившись у него на плече. — Поднимешь дикие племена на борьбу с колонизаторами? Проберёшься в казарму морских гвардейцев и обольёшь их водой? Чтоб вы все заржавели! — выкрикнул он скрипучим голосом Кривошипа и хихикнул. — Учти, в здешних краях я тебе не помощник. Пока ты спал, я попробовал свистнуть для тебя немного воды и пищи, но у меня ничего не вышло. Не понимаю, — раздражённо добавил он, — зачем Королеве понадобился личный волшебник, если волшебство здесь не действует?

— Кассиус Кранк — чёрный маг, — ответил Пётр. — Чёрные заклинания работают совсем не так, как Белые. Возможно, даже здесь он имеет силу. Очень может быть, что волшебство не действует на Материке именно потому, что Кранк наложил на здешние земли какое-то древнее заклятие.

— Древнее проклятие, — проворчал Свисток. — Пожалуй, ты прав. Что-то такое тут есть, я чувствую. У меня от этого заклятия вся шкура чешется. А может, это блохи? Подцепил от Маргариты… Недаром говорят: с кем поведёшься, от того и наберёшься!

Несмотря на серьёзность своего положения, Пётр фыркнул.

— Ты это ей скажи, — посоветовал он. — Увидишь, какой получится скандал! И потом, где ты видел настолько сумасшедшую блоху, чтобы она по доброй воле начала питаться медью?

— Острова, — ожесточённо почёсываясь, проворчал Свисток. — Ты сам говорил, что здесь нет ничего невозможного!

— Здесь тебе не Острова, — напомнил Пётр. — Это Мёртвый Материк.

— По мне, так он даже чересчур живой, — буркнул Свисток. — Драконы, гвардейцы, Яйцеголовые… Ах, как хорошо, как спокойно было в школе! Подумаешь, парочка привидений да охочий до варенья паучишка… Благодать! А жалко всё-таки, что мы не на Байкале!

— Жалко, — согласился Пётр и замолчал, экономя силы.

Они добрались до северной оконечности острова как раз вовремя, чтобы встретиться с вернувшейся из разведки Маргаритой. Чайка приблизилась к острову вплавь — очевидно, подняться в воздух она не рискнула из-за драконов, по-прежнему круживших над бухтой на своих широких кожистых крыльях. Время от времени один из них камнем падал вниз, поднимая фонтаны брызг, и снова взмывал в поднебесье, унося в когтях тяжело трепыхающуюся рыбину.

— Ну и местечко! — недовольно заявила Маргарита, усаживаясь на камень рядом с Петром. — Теперь я понимаю, почему по дороге нам не встретилось ни одной чайки! Здесь даже вороны не живут, кругом одни ящерицы с крыльями! Словом, мыс не охраняется. Примерно в километре от его оконечности я разглядела какую-то деревушку, а дальше… — она пожала плечами, — дальше я не полетела.

— А почему? — заинтересовался Свисток.

— Потому, что я молода и хочу ещё немного пожить! — отрезала чайка.

— Молода? — невинно тараща круглые бусинки глаз, переспросил Свисток. — А мне как-то довелось услышать, что тебе уже целых триста лет!

Высказавшись, он поспешно юркнул Петру за воротник, спасаясь от праведного гнева Маргариты. Чайка зашипела, как рассерженная кошка, распушила перья и сердито забила широкими, как у орла, крыльями.

— Ну, дайте мне только вернуться! — гневно щёлкая острым как бритва клювом, процедила она. — Дайте мне только добраться до этого старого бездельника, до этого пьяницы, сплетника, сквернослова! Я выклюю его болтливый язык! Что он себе позволяет?! Триста лет! Триста лет!!! Откуда он это взял?! Двести девяносто шесть лет, три месяца и четыре дня — вот мой настоящий возраст!

— Ну, не так уж много он прибавил, — осторожно заметил из-за пазухи у Петра неугомонный Свисток.

— Но ведь прибавил, а не отнял! — сердито воскликнула Маргарита. — Нет, это ему даром не пройдёт! Моё терпение лопнуло. В ближайшие сто лет он будет управлять своей дырявой посудиной, не выходя из каюты, если не захочет лишиться языка. Я ему покажу триста лет! Старый болтливый моллюск!

— Маргарита, — сказал Пётр, дождавшись паузы, — я думаю, тебе действительно будет лучше вернуться.

— С удовольствием! — всё ещё клокоча от ярости, заявила чайка. — С огромной радостью! Я ему покажу… Что?! — спохватилась она. — Как ты сказал — вернуться?!

— Да, — ответил Пётр, — вернуться. Благодаря тебе мы дошли до цели. Я никогда не забуду того, что ты для нас сделала. Как ты носила мне рыбу, когда я был голоден, и предупреждала об опасности, и сражалась с Яйцеголовыми, и нашла меня на Острове Скелета… Я тебя никогда не забуду, Маргарита. Но здесь ты даже не можешь подняться в воздух без риска быть съеденной…

— Иными словами, здесь я буду тебе обузой, — с плохо скрытой обидой уточнила чайка.

— Яс радостью буду носить тебя на руках так долго, как это понадобится, — возразил Пётр, — и почту это за великую честь. Но ты принесёшь гораздо больше пользы, если вернёшься к нашим друзьям и расскажешь о том, что мы видели. Ты расскажешь им, что материк вовсе не мёртвый и что железноголовые — просто большие заводные куклы. Ты расскажешь, что Королева прячется именно здесь, и укажешь кораблям путь к этой гавани. И если я не справлюсь со своей работой, друзья доделают её за меня — капитан Раймонд, и Трёп, и Властимир Могучий, и морские пиявки, и Китобои, и Вольные Мореходы…

— Понятно, — задумчиво протянула Маргарита. — Что ж, — бодро добавила она после непродолжительной паузы, — наверное, ты прав. Долго прощаться не будем, я этого не люблю. Удачи вам, мальчики. Береги себя, Ларин Пётр. Береги себя, свистулька!

С этими словами она взмахнула крыльями, сорвалась с камня и стрелой полетела над самой водой, направляясь прямиком на стену густого тумана, слабо шевелившуюся б полутора сотнях метров от того места, где они сидели. Пётр ошарашенно смотрел ей вслед. Он знал, что поступил правильно, отослав Маргариту, но не ожидал, что она так быстро согласится. Чайка словно только того и ждала — вон как полетела, будто ею из катапульты выстрелили…

Неожиданно Маргариту накрыла тень, и Пётр вскрикнул, увидев, как с чистого неба на чайку стремительно пикирует дракон-охотник. Его изумрудные глаза неотрывно следили за беззащитной жертвой, кривые когти растопырились, готовясь схватить неосторожную птицу, а зубастая крокодилья пасть оскалилась в кровожадной ухмылке. Судьба Маргариты, казалось, была решена. Но в самый последний момент чайка неожиданно резко вильнула в сторону, заложив головокружительный вираж. Она летела над самой водой, и у дракона не осталось времени на то, чтобы повторить её манёвр. Огромная крылатая рептилия с разгона врезалась в воду, взметнув целую тучу брызг, и забилась там, не в силах снова подняться в небо. Кожистые крылья беспомощно хлопали по воде, раздвоенный хвост и длинная гибкая шея взлетали и падали в вихрях брызг и пены, но тщетно: дракон тонул, и ничто не могло его спасти.

Тем временем Маргарита благополучно пересекла открытое пространство и бесшумно канула в туман. Оттуда долетел её прощальный крик, и Свисток очень похоже крикнул в ответ.

— Улетела, — снова садясь на камень, с которого только что вскочил, сказал Пётр. — Тебе не показалось, что она на меня обиделась?

— Обиделась? — Свисток фыркнул. — Ну нет! Просто старая гордячка не хотела, чтобы ты видел, как она плачет. Верно говорят: долгие проводы — лишние слёзы!

Дракон всё ещё плескался в воде, слабея на глазах. Наконец силы оставили его, на поверхности в последний раз мелькнул кончик кожистого крыла, и через минуту ничто не напоминало о недавнем происшествии.

— Плачет? — изумлённо переспросил Пётр. — Маргарита плакала? Но почему?

— Одно из двух, — авторитетно заявил Свисток. — Либо она была уверена, что видит нас в последний раз, либо она просто старая сентиментальная курица, которая плачет по любому поводу. Лично мне гораздо больше нравится думать, что она — старая сентиментальная курица.

— Ну ещё бы! — сказал Пётр. — Мысль о том, что нам здесь крышка, меня тоже не радует.

— Не дрейфь, приятель! — бодро воскликнул Свисток. — Яс тобой, и я не дам тебя в обиду. Мы спасём этот бестолковый мир, и я ещё произнесу речь на торжественной церемонии открытия памятника Великому и Могучему Волшебному Свистку! То есть мне, если ты не понял, о ком идёт речь.

Пётр с сомнением покосился на него, как всегда не в силах понять, говорит Свисток серьёзно или просто дурачится. Но медный клоун уже увлечённо дудел какой-то бравый марш, маршируя на месте в такт музыке. Пётр покачал головой, встал с нагретого камня, медленно вошёл в спокойную воду и поплыл к видневшемуся в отдалении мысу. Свисток сидел у него на макушке, держась за волосы, как за вожжи, и во всё горло распевал песенку, которую, бывало, любил напевать дядя Илларион:

Полчаса спустя, основательно вымотавшись, Пётр нащупал ногой дно, встал и побрёл, разгребая прозрачную воду, к пологому каменистому берегу Мёртвого Материка.