Ларин Петр и волшебное зеркало

ГЛАВА 22

На рассвете Пётр установил мачту и поднял треугольный парус. Опыт, приобретённый им во время прогулок под парусом по водохранилищу, оказался как нельзя более кстати. Хоть шлюпка с «Каракатицы» и была намного тяжелее и неповоротливее пластиковых скорлупок, на которых до сих пор плавал Пётр, управлять ею оказалось несложно: тот же косой парус, те же шкоты, тот же румпель… Правда, сама шлюпка, казалось, была удивлена тем, что ею управляют без помощи заклинаний, и поначалу артачилась, словно не в силах понять, чего от неё хотят. Но через пару часов Пётр окончательно разобрался в немудрёном такелаже, поймал ровный западный ветер, парус перестал бестолково хлопать у него над головой, надулся, и бело-голубое судёнышко резво побежало вперёд, рассекая форштевнем синюю океанскую волну.

Пётр убрал вёсла, закрепил шкоты и перебрался на корму. Здесь он открыл рундучок и вынул оттуда карту: нужно было проложить курс.

За время путешествия на борту «Каракатицы» Пётр уже успел познакомиться с местными картами и потому не боялся заблудиться. Как и все вещи на Островах, карты здесь создавались при помощи магии. Подкреплённое заклинаниями искусство картографов творило настоящие чудеса, и здешние карты не были просто раскрашенными листами пергамента. Развернув карту, Пётр без труда отыскал на ней маленький красный крестик, обозначавший место, где он сейчас находился. У него не было нужды определять своё местоположение по звёздам, как это делали мореплаватели в старину: карта занималась этим сама. Достаточно было проложить по ней курс, начертить на пергаменте тонкую линию от точки А до точки Б, а потом просто следить за тем, чтобы красный крестик не слишком далеко отклонялся от этой линии, чтобы рано или поздно попасть в нужное тебе место.

Так рано или поздно?

Пётр искал на карте ответ именно на этот вопрос: рано или поздно?

Судя по карте, от берегов Мёртвого Материка его отделяло что-то около тысячи морских миль — не так уж много для того, кто отправился в кругосветное плаванье, но всё же чересчур далеко для утлой парусной шлюпки с недельным запасом сухарей и воды. Сверкавший под лучами утреннего солнца океан выглядел спокойным и ласковым, но это был океан, и Пётр уже видел, какие здесь случаются штормы. Затеянное им предприятие было отчаянной авантюрой; если бы дело происходило в мире, из которого пришёл Пётр, он ни за что не отважился бы на такую прогулку. Однако здесь был не его мир, а Острова, на которых, как известно, нет ничего невозможного.

Честно говоря, Пётр и сам не знал, зачем всё это затеял. Вокруг него расстилалась морская гладь без конца и края, полное одиночество тисками сжимало сердце, но он чувствовал, что поступил правильно. Путь, которым прошёл когда-то его дядя, оказался неверным. Это был путь открытого неповиновения воле Королевы, путь восстания и войны — единственный путь, которым мог пойти профессиональный военный, каким был дядя Илларион. Этот путь закончился поражением и пленом, и вряд ли что-то изменилось бы в лучшую сторону, если бы двести лет назад Властимир Могучий встал на сторону Большого Илла и его соратников. Чародей был бессилен против Королевы, потому что не знал ни её имени, ни места, где она скрывалась от всего мира.

Это казалось Петру очень странным: обитатели Островов порой не замечали очевидных вещей, лежавших прямо у них перед глазами, как будто что-то застило им взоры. Возможно, в этом были виноваты наложенные Кассиусом Крайком чары, а может быть, им мешало что-то ещё. Как бы то ни было, никому из них даже в голову не приходило поинтересоваться Мёртвым Материком — единственным, по мнению Петра, местом, где могла скрываться Королева со своей ордой железноголовых. И говорить с ними об этом было бесполезно: Мёртвый Материк считался гиблым местом, на котором лежала печать древнего проклятия. Там не действовала магия Островов; даже Властимир Могучий со своим магическим кристаллом не мог хотя бы одним глазком взглянуть на то, что там творилось. Ну а о том, чтобы уговорить капитана Раймонда и предводителя морских пиявок пристать к берегу Мёртвого Материка, даже и мечтать не стоило. Да и какой от них прок на суше? В море они ещё могли как-то тягаться с железными кораблями морской гвардии, да и то… Им удалось с огромным трудом победить охрану, выставленную Королевой у золотого острова, но что будет, если она вышлет им навстречу настоящий флот? А она его вышлет, потому что на мачте каждого железного корабля установлено Всевидящее Око, и Её Величеству, несомненно, уже известны все подробности вчерашней морской баталии. И тогда капитанам мятежных кораблей, а вместе с ними и опальному чародею придётся спасаться бегством и, укрывшись в каком-нибудь труднодоступном уголке Архипелага, потихонечку копить силы для грядущих битв. А тем временем чернокнижник Кассиус Кранк будет по указке Королевы превращать в золото остров за островом, скалу за скалой, пока Острова не превратятся в огромный склад излучающего смертельную радиацию золота…

Да, собирать силы и идти на Королеву войной было уже некогда. И вообще, Петру казалось, что Предначертание привело его сюда вовсе не для того, чтобы в качестве бесполезного зрителя принимать участие в морских сражениях. Королева знала о его появлении на Островах и стремилась любой ценой от него избавиться. Выходит, она его боялась? Именно его, Ларина Петра, а не флотилии вооружённых самодельными катапультами парусников и даже не чар Власти-мира Могучего. Значит, и действовать нужно было в одиночку. Петру казалось, что у него есть небольшой шанс разобраться с этим делом без кровопролития, которого так опасался Властимир Могучий.

Пётр вернулся к карте. Белое пятно, обозначавшее Мёртвый Материк, выглядело не таким уж большим. Пожалуй, Мёртвый Материк был не столько материком, сколько очень крупным островом — побольше Гренландии, но гораздо меньше Австралии. Это слепое, ничем не заполненное пятно на разрисованной изображениями морских животных и странных птиц старинной карте казалось сплошной пеленой тумана, скрывшего под своей непроницаемой завесой Королеву со всеми её тайнами. Эти тайны Петра не интересовали, кроме одной-единственной: где Королева прячет своего пленника, Большого Илла? Если дядя Илларион действительно до сих пор оставался в живых, то Её Величество наверняка держала его где-то рядом, под рукой, чтобы он всё время был на глазах и ненароком не сбежал.

Пётр вынул из ножен кинжал и его кончиком прочертил на карте прямую линию от красного крестика, означавшего его нынешнее местоположение, до ближайшего к нему края белого пятна. Он заметил, что за время, прошедшее с того момента, как он развернул карту, красный крестик ничуть не сместился: несмотря на то что лодка двигалась с очень приличной скоростью, пройденное Петром расстояние всё ещё было ничтожным по сравнению с тем путём, который ему предстояло проделать.

Он попытался представить себе, что делается сейчас на Шустром. Наверное, все уже проснулись и обнаружили его отсутствие. Исчезновение корабельной шлюпки, конечно, тоже не осталось незамеченным. Интересно, что они подумали, как отнеслись к его поступку? Может быть, решили, что он струсил и сбежал куда глаза глядят? А может быть, просто махнули рукой, сказав: «Предначертание есть Предначертание. Предначертанию виднее…» И, между прочим, вполне могло оказаться, что Властимир Могучий прямо в эту минуту наблюдал за Петром в свой магический кристалл, пытаясь решить, как с ним поступить: вернуть его на Шустрый или позволить плыть дальше?

Пётр оглянулся, но, конечно же, не увидел позади ничего, кроме сверкавшей под лучами утреннего солнца синей океанской воды. Остров Шустрый с одинаковым успехом мог находиться как в десятке миль, так и в десятке метров за кормой его шлюпки, оставаясь невидимым. Если бы в шлюпке нашёлся камешек, Пётр мог бы швырнуть его назад и посмотреть, упадёт он в воду или просто исчезнет на лету, как исчез вчера на полном ходу железный катер, войдя в зону действия заклинания Невидимости. Но камешка не было. Да если бы и был, что бы это изменило? Властимир Могучий был предусмотрителен, и, следуя за Петром, вряд ли стал бы наступать ему на пятки, рискуя быть обнаруженным.

Неожиданно Пётр понял, что ему очень хочется, чтобы остров Шустрый оказался где-нибудь поблизости и чтобы Властимир Могучий не спускал с него глаз. Пётр сердито тряхнул головой и свернул карту. «Какой срам, — думал он, проверяя правильность курса по компасу в тяжёлом медном корпусе. — Не успел взяться за дело, а уже поджилки затряслись! Нет уж, взялся за гуж — не говори, что не дюж…»

Ветер по-прежнему дул строго на запад, как будто у него тоже был компас. Петра это вполне устраивало: ещё немного поколдовав над картой, он пришёл к выводу, что, если ветер не переменится, его, как щепку, прибьёт к восточному побережью Мёртвого Материка, немного южнее того места, которое он пометил на карте как конечную точку своего маршрута. Такое отклонение не имело значения: какая разница, где именно приставать к земле, о которой всё равно ничего неизвестно?

Удобно примостившись на корме возле румпеля, Пётр перекусил сухарями и вяленой рыбой, запив этот скудный завтрак водой из дубового бочонка. Бочонок был невелик, но Пётр не экономил драгоценную влагу: заклинание, с помощью которого можно было опреснить морскую воду и сделать её пригодной для питья, было ему хорошо известно.

Один за другим потянулись длинные, ничем не заполненные часы. Сначала Пётр удерживал тяжёлую шлюпку на заданном курсе с помощью румпеля, но ветер не менялся, и он закрепил руль, чтобы судёнышко шло по прямой. Делать стало совершенно нечего. Морской пейзаж оставался неизменным, лишь солнце неторопливо перемещалось по небосводу да ползли куда-то вдаль лёгкие кучевые облака. Пётр следил за ходом времени по своим наручным часам. Эти часы, точный хронометр в массивном водонепроницаемом корпусе, подарил ему два года назад дядя, уезжая в ту самую командировку, из которой так и не вернулся. Пётр подумал, что с тех пор, как попал на Острова, ни разу не смотрел на часы: здесь это просто не требовалось. Островитяне жили по солнцу, а для измерения более коротких промежутков времени использовали песочные часы. Их размеренный, неторопливый, устоявшийся за тысячелетия однообразной жизни быт не предполагал спешки; жители Островов никогда никуда не торопились, а потому никогда и никуда не опаздывали. Стрелки часов показывали без десяти пять. Для пяти утра солнце поднялось уже слишком высоко, а для пяти вечера было чересчур рано. Время здесь шло совсем не так, как в мире Петра, и показания часов, настроенных по сигналам московского радио, ровным счётом ничего не значили. Пётр подождал, пока солнце поднимется в зенит, и установил стрелки ровно на двенадцать часов. Он не знал, зачем ему это понадобилось, но теперь, когда он остался один, к нему начали возвращаться его старые привычки.

От нечего делать Пётр попытался вычислить скорость, с которой его шлюпка неслась навстречу неизвестности, но из этого ничего не вышло: километровых столбов в океане нет, а расстояние, пройденное красным крестиком на карте, исчислялось считанными миллиметрами. Линейки, чтобы измерить это расстояние, у Петра не было, и он махнул рукой на свои расчёты. На глазок выходило, что при попутном ветре он достигнет побережья Мёртвого Материка примерно через неделю, и это его вполне устраивало. Правда, до сих пор ему ещё ни разу не приходилось проводить целую неделю, семь долгих дней и семь ещё более долгих ночей, в полном одиночестве, на борту утлой шлюпки посреди открытого океана…

Тишина, нарушаемая только плеском воды за бортом да поскрипываньем туго натянутых шкотов, постепенно начала действовать Петру на нервы. Он попытался петь, но быстро бросил это занятие: чувствительная к рифмованным заклинаниям шлюпка начинала вести себя странно, стоило только Петру пропеть куплет какой-нибудь песенки. И, как назло, в голову лезла какая-то чепуха, не имеющая никакого отношения к морю, — про мальчика, который хочет в Тамбов, или, например, «Броня крепка, и танки наши быстры». Услышав такие слова, шлюпка начинала рыскать из стороны в сторону, как будто пытаясь найти дорогу в Тамбов или оглянуться назад и понять, наконец, кто это распевает такую непонятную ерунду. Парус терял ветер и принимался гулко хлопать, и Петру приходилось замолкать и выравнивать курс с помощью румпеля и шкотов. «На Островах со словами надо быть поосторожнее», — вспомнилось Петру предостережение Трёпа, и он загрустил: ему очень не хватало весёлого двойника, не говоря уже о Свистке. Свисток, наверное, очень обиделся, обнаружив, что его хозяин сбежал тайком, бросив его на произвол судьбы. Впрочем, теперь у Свистка была отличная компания: он не отходил от Дудки с первой минуты знакомства и, возможно, даже не заметил исчезновения Петра…

Петру пришло в голову, что можно увеличить скорость шлюпки, сочинив подходящее заклинание. Он честно попытался это сделать, но у него, как и в первый раз, ничего не вышло. Это служило лишним подтверждением истины, которая и так была ему хорошо известна: критиковать чужие стихи намного легче, чем сочинять собственные.

Около трёх часов пополудни ему повстречался катер морской гвардии. Издали заметив на волнах тёмную точку, Пётр испугался и хотел пуститься наутёк, но любопытство взяло верх. Он снова полез в рундучок под скамьёй и вынул оттуда небольшую подзорную трубу. В трубу стало видно, что железный корабль пуст. Ржавая стальная посудина покачивалась на волнах, боком дрейфуя на запад под напором ветра, толкавшего её в клёпаный борт. Над пустой палубой дрожал горячий воздух, поднимавшийся от раскалённого солнцем железа, вокруг катера в волнах мелькало что-то белое. Отрегулировав резкость, Пётр понял, что это дохлая рыба: корабль, несший караульную службу у золотого острова, до сих пор служил источником ядовитого излучения. Двигатель не работал: очевидно, в баках кончилось горючее. Пётр вздохнул: вчера они утопили и оставили без экипажей целых полторы дюжины вот таких заражённых кораблей, и теперь все они лежали на дне или носились по воле ветра и волн, отравляя океан, убивая всё живое на своём пути. Цена, которую Острова платили за золото для Её Величества, была очень высока…

Солнце припекало. Пётр снова вынул из рундучка бочонок с водой, подумав при этом, не превратить ли ему воду в ледяную кока-колу, а парочку сухарей — в пирожные с кремом. Это была довольно простая работа, сводившаяся к созданию иллюзии. По виду, вкусу и запаху жёсткие морские сухари ничем не отличались бы от пирожных, да и аппетит они утолили бы отменно. Точно так же Пётр мог превратить сырую рыбу в жареную. Была бы рыба, а остальное — дело техники… Но есть пирожные и запивать их кока-колой, сидя в шлюпке посреди бескрайнего океана, было как-то неловко, и Пётр решил: пускай сухари остаются сухарями, а вода — водой, так будет честнее. И потом, разве не учили их в школе, что прибегать к помощи колдовства следует только в самом крайнем случае, когда другого выхода не осталось?

В тот самый момент, когда он поднёс к губам помятую оловянную кружку с плескавшейся на дне тепловатой, сильно отдававшей дубовым бочонком водой, у него над головой раздался крик чайки. Пётр удивился. Конечно, чайка — морская птица, но гнездится она на берегу, а отсюда до ближайшего берега было миль триста по прямой — далековато даже для самой крупной, самой отчаянной чайки. Правда, если верить капитану Раймонду, в океане существовали сотни рифов, отмелей и крошечных скалистых островков, не нанесённых на карты ввиду их полной никчёмности, никогда никем не посещаемых и потому могущих служить отличным пристанищем для морских птиц и животных.

Пётр поднял голову. Высоко в небе действительно кружила чайка, а в когтях у неё что-то блестело — очевидно, только что пойманная рыба. Чайка снова пронзительно крикнула, резко спикировала и, пролетая над лодкой, разжала когти. То, что Пётр принял за мелкую золотистую рыбёшку, соскользнуло по туго натянутой парусине и со стуком упало прямо под ноги Петру.

— Первый, Первый, я Второй, — умело имитируя радиопомехи, забормотал Свисток. — Приземлился в заданном районе, противника не наблюдаю. Наблюдаю какое-то чучело в белом — то ли санитара, то ли беглое привидение, то ли глупого мальчишку в чужом костюме… Первый, я Второй, как слышите? Приём!

— Ты что, головой ударился? — спросил Пётр, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не засмеяться от радости.

Свисток подбоченился и с царственным видом взглянул на него снизу вверх.

— Нет, это ты головой ударился! — заявил он. — Чем ты думал, когда бежал с острова, бросив меня на растерзание этим бородатым грубиянам?

— Прости, — сказал Пётр, — но ты где-то бродил, а мне было некогда тебя искать. Не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что это дело — моё и я должен сделать его сам. Я подумал, что ты в безопасности и сумеешь обойтись без меня…

— Он подумал! — ядовито передразнил Свисток. — Он, видите ли, подумал! Знаешь, ты лучше впредь не думай, это у тебя плохо получается. Хотя кое в чём ты прав: толку от всех этих героев с их саблями, знамёнами и сломанными кораблями маловато. Силой Королеву не победить. Да и какая это сила!.. Во вчерашнем бою они все так выдохлись, что их можно опрокинуть одним щелчком по лбу. К ней надо подобраться незаметно, перехитрить, запутать… Я только одного не пойму: почему ты решил, что сумеешь с этим справиться?

— Ну а кто, если не я? — подумав, спросил Пётр.

— Вот и старина Влас, как называет его наш капитан, считает так же. Знаешь, что он сказал, когда обнаружилось, что ты исчез?

— Таково Предначертание, — с кривой улыбкой предположил Пётр.

Свисток покосился на него с невольным уважением.

— Однако, — протянул он, — кое-какие мозги в этой глупой голове всё-таки есть. Именно так он и сказал, этими самыми словами. Но это доказывает только, что он окончательно выжил из ума. Где тебе справиться с Королевой! Один в поле не воин, тебе об этом известно?

— Известно, — буркнул пристыжённый Пётр. — Тебя не поймёшь. То ты соглашаешься, что я должен действовать самостоятельно, то кричишь, что один в поле не воин…

— Самостоятельно — не значит в одиночку, — заявил Свисток. — Нельзя быть таким эгоистом, это до добра не доводит. И вообще, совесть надо иметь. Между прочим, если бы не я, ты бы сюда ни за что не попал. Так бы и сидел в изоляторе, читая Дисциплинарное Уложение, и ждал, когда тебя с треском выгонят из школы. Полюбуйся на себя! Сидишь в ворованном костюме на борту краденой лодки и рассуждаешь о том, что такое хорошо и что такое плохо… Да ты же просто вор-рецидивист! Поверь, без моего вмешательства ты плохо кончишь. Ну, что скажешь?

— А что я могу сказать? — Пётр пожал плечами, и свистнутый Дудкой костюм из акульей шкуры негромко скрипнул. — Всё равно ты уже здесь. От тебя не так-то просто отвязаться, дружок. И знаешь что? Я этому очень рад!

— Ну наконец-то! — воскликнул Свисток. — Наконец-то ты изрёк хоть что-то умное! Итак, куда ты намерен отправиться?

Пётр молча извлёк из рундучка карту, расстелил её на скамье и постучал пальцем по обширному белому пятну, обозначавшему Мёртвый Материк.

— Сюда, — сказал он.

— О, нет! — воскликнул Свисток и театрально закатил глаза.

— О да, — возразил Пётр. — Подумай немного, и ты поймёшь, что я прав.

— Не хочу даже думать об этом! — верещал Свисток. — Мёртвый Материк! Там же ничего нет! Мы там погибнем! О, я так молод, так красив, я не хочу умирать в расцвете сил и таланта!

Пётр слушал его, понемногу начиная злиться. Он уже хотел предложить Свистку отправиться обратно на остров Шустрый и не путаться под ногами, но тут у них над головами снова раздался пронзительный крик чайки, и Маргарита, старая знакомая Петра, расправив крылья, спланировала прямо в шлюпку. Она неловко подпрыгнула, гася скорость, в последний раз хлопнула крыльями, важно прошлась по скамье рядом с разложенной картой, а потом вдруг клюнула пергамент. Её острый клюв пробил в пергаменте дырку.

— Видишь, — сказал Пётр, — меня ты можешь не слушать, но Маргарита родилась и выросла в этих краях. По-моему, она со мной согласна.

Чайка насмешливо каркнула и опять со стуком клюнула карту.

— Эх, — сказал Свисток, — сговорились, убийцы!

Он обречённо смотрел на карту, где прямо посреди белого пятна темнела пробитая птичьим клювом треугольная дырка.