Кузнец

Эпилог II



Два года спустя

Хакон лежал неподвижно в постели, пока его крошечная дочь тихо агукала у него на груди. Рослинн наконец задремала, убаюканная его ровным дыханием и стуком сердца. Он придерживал её мягкую попку ладонью, чтобы малышка не сползла в одеяло. Снова.

Другой рукой он обнимал Эйслинн за бедро, нежно проводя большим пальцем по коже. Она лежала рядом, положив голову ему на плечо, и перебирала пальцами тонкие светлые волосы дочери.

Мгновение было идеальным.

Некоторым не доводится пережить ни одного идеального мгновения за всю жизнь, но Хакону выпало множество. И благодарить за это следовало его пару. Она захватывала дух своей мудростью и добротой. Она нашла для него место в своей жизни, изменила законы королевства, чтобы оставить его рядом. За годы вместе она учила его, утешала, любила.

И теперь она подарила ему самый драгоценный дар.

Рослинн появилась на свет почти три недели назад. Она ворвалась в этот мир громким криком, лёгкие работали исправно. После долгих часов схваток Эйслинн этот звук стал для него прекраснейшей музыкой.

Они не всегда планировали завести ребёнка. Хакона вполне устраивала одна лишь Эйслинн, несмотря на намёки её отца и вассалов о наследнике. Но год назад его пара почувствовала готовность.

— Может, всего один, — сказала она, и он согласился всем сердцем.

Первые месяцы беременности почти не отразились на Эйслинн, а появившиеся симптомы её не останавливали. Вернее, она старалась не подавать виду. Когда живот округлился настолько, что подъёмы по лестнице стали проблемой, она заставляла Хакона носить её:

— Это всё твоя вина! — как любила напоминать.

Он лишь смеялся, целовал её волосы и выполнял роль персонального транспорта.

На последних сроках, когда Рози сделала её слишком тяжёлой для прогулок, бумаги доставляли в их покои. Это отвлекало от дискомфорта, но вторая половина беременности далась нелегко. Прикованная к их новым апартаментам, она проводила в постели больше времени, чем хотелось.

Вскоре после решения завести ребёнка они переехали в просторные покои, предназначенные для сюзерена и его семьи. Большая спальня и гостиная идеально подошли, как и маленькая детская рядом. Эйслинн поставила кресло-шезлонг возле стола, чтобы работать, и вероятно продолжала бы читать даже во время схваток, если бы Хакон не отметил страницу и не перенёс её в постель.

Последовавший за этим день стал самым долгим в жизни Хакона. Эйслинн часами ходила по комнате, с влажными от пота волосами и бледной кожей. Ребёнок не спешил появляться на свет.

С каждым часом её страх рос, и акушеркам не раз приходилось успокаивать её — это не будет похоже на беременность её матери. Всё в порядке. Малыш просто не торопится.

Никто не говорил этого вслух, но всех терзал страх: ребёнок, на четверть орк, может оказаться слишком крупным для Эйслинн.

Хакон оставался с ней, несмотря на неодобрительные взгляды акушерок, помогая садиться и вставать. Он поддерживал её, когда она пыталась тужиться стоя, и с каждой неудачной попыткой его паника росла, а внутренний зверь скулил — он никогда ещё не был так напуган.

Наконец, глубокой ночью, маленькая Рози решила явиться на свет. Когда он обнимал свою измученную пару, их дочь оказалась на руках у Эйслинн. В тот миг Хакон держал в объятиях весь свой мир — всё, что имело значение. Это стало его первым идеальным мгновением с Рози.

Судьба, три недели с новорождённой изменили Хакона неожиданным образом. Первую неделю он боялся даже прикоснуться к дочери — его грубые руки казались ему слишком огромными для этого хрупкого создания. Как иначе — она была такой крошечной, такой нежной, такой идеальной.

Её кожа отливала бледной зеленью, словно весенние побеги. Унаследовав льняные волосы матери, она получила тёмные глаза и заострённые уши Хакона. Пухленькие ручки и ножки свидетельствовали о здоровье, а когда она сжимала его палец своей ладошкой, Хакон издавал глухое урчание — настолько чистая и глубокая любовь захлёстывала его, что перехватывало дыхание.

Пока она не походила ни на одного из них, проявляя дерзкий и громкий нрав.

— Сигиль будет её обожать, — шутила Эйслинн.

Создавалось впечатление, что малышка знала о своём высоком положении — если младенец вообще может выглядеть властным, то это Рози определённо удавалось. Но Хакон уже видел: она будет умна, как мать. С его дочерью лучше не спорить.

Прижавшись к нему ближе, Эйслинн спросила — не в первый раз:

— Ты уверен, что одного ребёнка достаточно?

Хакон готов был ждать годами, прежде чем задуматься о втором — если они вообще решатся. Мысль о том, что его пара снова пройдёт через такие муки, была невыносима. Хотя Рози и не оказалась столь крупной, как они опасались, она всё же превосходила размерами человеческого младенца, и организму Эйслинн требовалось долгое восстановление.

— У меня есть больше, чем я смел мечтать, виния. Ты, Рози, наша жизнь… Сердце болит от переполняющего меня счастья.

Она коснулась губами его щеки:

— Ты всегда знаешь, что сказать.

Он повернулся, чтобы поймать следующий поцелуй — теперь в губы:

— Это правда.

Эйслинн довольно заурчала, задерживаясь для новых поцелуев. Он с радостью отвечал, и так они провели долгие минуты — медленные поцелуи под мерное дыхание спящей дочери.

Когда она отстранилась, то прижалась лбом к его лбу:

— Нам правда нужно ехать?

— Да, — прошептал он в ответ. — Мы обещали твоему отцу.

Эйслинн тяжело вздохнула, смирившись. Хакон сдержал улыбку и осторожно приподнялся.

— Ну же, виттара, — обратился он к дочери, когда та заворочалась, — пора познакомиться с твоим народом.

Перед выходом он передал Рози на полуденное кормление и переоделся в парадные одежды. Они с его парой привыкли к простой удобной одежде — ни брак, ни рождение ребёнка этого не изменили. Но особые случаи требовали соответствующего гардероба.

До сих пор ему было непривычно облачаться в изысканные наряды, занимавшие отдельный гардероб. Из тончайших тканей и кожи, с вышивкой серебряными нитями — одежда принца. Или лорда-консорта. Отражение в зеркале долгое время казалось ему чужим, но теперь эти одежды наполняли его гордостью — стоять рядом с своей парой, выглядеть достойно. Как будто он действительно принадлежал этому месту.

Одевание Рози и Эйслинн заняло куда больше времени. Малышка корчилась и смеялась, когда они пытались просунуть её ручки в рукава платьица, и с восторгом сбрасывала крошечные туфельки.

— Эта малышка будет обожать бегать босиком по замку, вот увидишь, — ворчала Эйслинн, пытаясь наконец одеть Рози.

— Прямо как её мать? — поддразнил он, зашнуровывая её корсет сзади.

В ответ получил сердитый взгляд через плечо:

— Только не вставай на её сторону.

Хакон лишь рассмеялся.

Когда Рози наконец оказалась одета, насколько это было возможно, а Эйслинн — в удобном для кормления платье, с золотистыми волнами сияющих волос, Хакон на мгновение замер, любуясь своей маленькой семьёй. Что-то глубокое и первобытное в нём ликовало при виде их в одинаковых синих тонах Дарроу. Они были единым целым.

Эйслинн протянула ему Рози, но он тут же вернул ребёнка обратно:

— Ты неси её, а я понесу тебя.

Пригнувшись, он поднял свою пару на руки, её длинная юбка ниспадала на его предплечья, а Рози крепко лежала у неё в руках.

— Я могу ходить. Почти, — покраснела Эйслинн.

— Ты уже ходила сегодня утром, — напомнил он.

Она героически добралась до столовой на завтрак. Персонал встал, аплодируя, а ликующие крики не стихали так долго, что Хью пришлось выйти из кухни и прикрикнуть на всех, чтобы ели, пока не остыло.

— Это правда, — Эйслинн прижалась головой к его плечу, пока они шли. — И я считаю, что на твоих руках лучший способ передвижения.

Хакон рассмеялся:

— Самая почётная из моих обязанностей, миледи.

— Пожалуй, я заставлю тебя носить меня вечно.

— Осторожнее, а то я восприму это всерьёз.

Эйслинн рассмеялась, уткнувшись в его шею, и Рози тут же подхватила смех.

К тому моменту, как они достигли Большого зала, все трое смеялись. Стражи у задних дверей ухмыльнулись при виде этой картины прежде чем распахнуть створки:

— Миледи, милорд, — приветствовали они, улыбаясь, когда Рози уставилась на них.

При их входе церемониймейстер трижды ударил жезлом с металлическим наконечником о пол, прежде чем возвестить:

— Их светлости леди Эйслинн, лорд-консорт Хакон и леди Рослинн.

Зал взорвался возбуждённым гулом. Хакон окинул взглядом собравшиеся любопытные лица — народу было куда больше, чем предрекал Меррик. Но чего ещё ожидать, когда все жаждали увидеть наследницу Дарроу?

Хакон твёрдо настоял, что представление Рози народу состоится только когда Эйслинн полностью восстановится — ни минутой раньше. Он пришёл в ужас, узнав, что знатных матерей и младенцев обычно выставляют на всеобщее обозрение через день после родов, и предельно ясно дал понять Меррику: с его женой и дочерью такого не случится.

Его тесть без возражений согласился и, к счастью, сдерживал напор вассалов, жаждавших поздравить и увидеть новую наследницу.

Хакон почувствовал, как Эйслинн напряглась от неожиданности при виде такого скопления людей. Рози тоже уловила перемену и издала неуверенный звук.

— Они все рады тебя видеть, — прошептал Хакон.

— Вот бы это было взаимно, — ответила шёпотом Эйслинн.

Он быстро поцеловал её в висок, поднимаясь на помост.

Меррик уже стоял у своего трона, тепло улыбаясь. За последние годы он сильно постарел — тяжёлая болезнь украла его жизненные силы. Эйслинн силой воли выходила его, и хотя он стал слабее, смирился с уменьшением своих обязанностей. Появление внучки, казалось, вдохнуло в него новую жизнь — он постоянно искал повод унести Рози на пару часов.

Меррик протянул руки, и Хакон осторожно усадил Эйслинн на отцовский трон. Она взглянула на него широкими тревожными глазами — её беспокойство отдавалось в их связи.

— Они пришли ради тебя и Рози, — успокоил он её.

Поднявшись, он занял своё обычное место рядом с троном.

Меррик наклонился, чтобы поцеловать дочь и внучку. Рози рассмеялась, ухватившись за его бороду — свою любимую игрушку.

Собравшиеся затаили дыхание, когда Меррик и Хакон встали по обе стороны от Эйслинн с малышкой. Хакон узнавал лица: мэр Догерти и городские старейшины; все гильдейские мастера; Морро, Старли, Бургонь, Холт и другие вассалы; Алларион с молодой женой; мантикоры, полуорки, гарпии с человеческими супругами. В первом ряду стояли Орек и Сорча с семейством — их новорождённый сын Финн мирно спал на руках у матери.

Совместные беременности лишь укрепили дружбу между Эйслинн и Сорчей, а также Хаконом и Ореком. Финн появился на свет всего двумя неделями раньше Рози, и Хакон предвкушал, как они подружатся, когда подрастут.

Среди толпы было множество полукровок и иных разных видов — Дарроуленд стал домом для десятков иных людей и их человеческих пар. На землях, которые Хакон обменял мантикорам, выросла целая деревня, и все её обитатели яро преданы сюзерену и наследнице, давшим им этот шанс.

Хакон смотрел на Эйслинн, и сердце его распирало от гордости при виде её с дочерью на руках. Она всё ещё выглядела задумчивой, но плечи её были расправлены, спина прямая. Рози же с любопытством разглядывала толпу, изучая свой народ.

В первые дни после родов Эйслинн плакала от страха за будущее дочери. Примет ли народ Дарроуленда свою зеленокожую наследницу?

— Я, Меррик Дарроу, сюзерен этих земель, — провозгласил он, — имею честь представить свою первую внучку. Отныне я признаю её Рослинн Дарроу, плотью от плоти моей, законной наследницей Дарроуленда.

Толпа замерла, созерцая Эйслинн и Рози, пока Меррик сделал паузу, позволяя словам прозвучать.

— Кто здесь готов принести клятву верности моей дочери, крови от крови моей? — голос Эйслинн звонко разнёсся под сводами Большого зала.

Без малейших колебаний Хакон опустился на колено:

— Клянусь.

Как приливная волна, захлёстывающая берег, зал погрузился в едином порыве — колено за коленом склонялись перед наследницей.

В те тёмные часы, когда усталость и тревога за дочь тяжким грузом давили Эйслинн, Хакон прижимал её к себе:

— Они любили твоего отца. Любят тебя. И полюбят Рози — сначала ради него, ради тебя… а затем и ради неё самой.

И теперь, глядя на склонившийся перед его парой и зеленокожей малышкой Дарроуленд, Хакон знал — он говорил правду. Эти земли любили их.

Но и вполовину не так сильно, как любил он.