Кузнец

9



Хакон действительно нашел Орека в почти законченном доме, который он строил для Сорчи. Он постучал в открытую дверь и вошел, когда услышал, как Орек зовет из глубины дома.

Это был красивый дом, весь из полированного дерева теплых тонов. Очень человечный по конструкции и дизайну, но опять же, Сорча была человеком, а клан Орека жил в замысловатых палатках, так что все логично.

Проходя мимо прекрасного сооружения, свидетельствующего о неистовой любви полукровки к своей паре, Хакон не смог сдержать укол ревности. Сколько еще времени пройдет, пока он не окажется в своем собственном доме, построенном для пары, которая держала его сердце в ладони?

Ладно, это была не просто зависть.

Действительно ли леди Эйслинн нравится жить в замке или она предпочла бы что-то более уютное?

Эта мысль заставила его остановиться на пороге кухни.

Черт. Он сказал себе перестать это делать.

Разочарованный звук заставил его пройти дальше на кухню. Орек стоял у свежо-натертой воском столешницы, разложив перед собой три дверные ручки. Его лицо исказилось, и если бы Хакону пришлось гадать, он бы сказал, что его друг уже некоторое время стоит там, выбирая ручки и петли.

— Что ты думаешь? — спросил Орек вместо приветствия.

От грубого оркского языка Хакон рассмеялся. Он не слышал родного языка с тех пор, как в последний раз видел своего друга, и небольшое напоминание о доме — даже если Орек говорил со странным акцентом, встречающимся только в отколовшихся лагерях у подножия Григена — было желанным.

В последнее время он слишком много фантазировал, живя в своей голове, и час, проведенный с предметом его фантазий, делу не помог. Его пульс все еще бился немного быстрее от длительного контакта, и он сомневался, что уши вернутся к нормальному цвету до завтра.

Подойдя к своему другу, Хакон взглянул на сделанные им образцы. Его подарком Ореку и Сорче на свадьбу были все металлические ручки, петли и регуляторы, которые понадобятся им для их нового дома, но сначала Ореку нужно было решить, какие именно Хакон изготовит.

— Эта, — он взял один из вариантов со стола. Дизайн был попроще, но ему больше всего понравился. — Она достаточно большая для рук полукровки и будет удобна для человеческих.

Орек серьезно кивнул.

— Это правда. У Сорчи нежные руки, даже если она настаивает на обратном.

Руки леди Эйслинн нежнее. У нее была ровно одна мозоль на безымянном пальце правой руки из-за того, как она держала перо. В остальном она была вся мягкая и гладкая, податливая кожа, маленькая, теплая тяжесть в его руке.

Сидя рядом с ней в этой смертельной ловушке, его рука прижималась к контурам ее бока, он находил ее тело таким же мягким и податливым. Она не была маленькой женщиной для человека, но Хакон был уверен, что сможет поднять ее одной рукой, прижать к своему телу, оторвать ноги от пола, унести в дикие места, где он спрячет ее и…

Он почти не слышал, как Орек в последний раз расставлял образцы по шкафам и ящикам. Только когда его друг наконец признал:

— Ты прав, — он очнулся от своих грез наяву.

— Сколько тебе понадобится? — Хакон заставил себя спросить, отстраняясь от мыслей о женщине, которая одним лишь звуком своего голоса сумела сделать поездку не такой уж мучительной.

Они потратили еще несколько минут, подсчитывая все, что потребуется, и снимая окончательные мерки. Хакон заверил своего друга, что работы с металлом будут закончены с запасом времени.

— Я сделаю несколько дополнительных, просто чтобы было.

Орек вздохнул с облегчением.

— Однажды ты познаешь муки выбора ручки для своей пары.

Клянусь старыми богами, пусть этот день наступит поскорее.

Хакон согласился, и затем они вышли через парадную дверь, готовясь совершить короткую прогулку к новой ферме Варона.

Тихим свистом Орек подозвал своего компаньона, кругленького енота, которого он назвал Даррах. Животное чирикнуло и вскарабкалось по телу Орека, чтобы устроиться у него на плечах.

Хакон и Вульф обменялись взглядами.

Он запретил Вульфу преследовать Дарраха, когда они впервые прибыли в поместье Брэдей, но это требовало напоминания, поскольку теперь они были обитателями замка.

Указав пальцем на своего волкодава, он сказал:

— Не еда.

Вульф раздраженно фыркнул, когда они углубились в лес.



Подарки были быстро розданы, а затем Эйслинн, Сорча, ее мать Эйфи и тетя Софи устроились за большим кухонным столом с чаем и выпечкой. Каждый из младших детей ушел со своими угощениями, а охранники удалились, пока женщины готовились к свадебным разговорам.

— Я не знала, что существует такой выбор цветов — или сколько их нам на самом деле понадобится, — провозгласила Сорча.

Если их руки не были заняты питьем или едой, женщины занимались цветами. Всего за два часа Эйслинн уже сплела десятки стеблей и прижала сотни лепестков. Столовая была отведена для хранения вещей для свадьбы и до краев заставлена корзинами и ящиками.

Эйфи беспокоилась о том, где будет спать вся приезжая семья — она и Софи происходили из обширного клана.

— И, конечно, ты и твои спутники, — сказала Эйфи Эйслинн. — Мы разместим твоего отца в нашей комнате, но для тебя я бы…

— Пожалуйста, не беспокойся за нас, — настаивала Эйслинн. — Мы захватим походную палатку отца. Она довольно просторная и может с комфортом вместить нашу свиту.

Эйфи скорчила гримасу.

— Я не знаю, могу ли я позволить сеньору и наследнице спать в палатке во дворе.

— Отец пользовался ею множество раз.

Эйфи продолжала недовольно бормотать, пока, наконец, Сорча не сказала:

— Позволь им, мама. Это же не односпальная палатка. Он больше, чем эта комната и передний холл вместе взятые. С ними все будет в порядке.

— Я обещаю, что так и будет, — согласилась Эйслинн.

Если не обрадованная, то, по крайней мере, успокоенная, Эйфи налила Эйслинн еще одну чашку крепкого чая и положила ей на тарелку еще печенья.

Так они проболтали весь день, и Эйслинн впитывала в себя теплое совершенство визита к друзьям. Женский смех и подшучивание, мягкое поддразнивание и похвала — все это питало что-то внутри нее, что увяло и почти погибло вместе с ее матерью.

Однако, когда день пошел на убыль, Эйслинн поняла, что ей все еще нужно рассказать им о главной причине своего прихода. У нее были новости гораздо важнее, чем то, какие гильдмейстеры враждовали, и какие рыцари ухаживали за какими служанками. И все же она не хотела, чтобы день заканчивался, ведь кухня Брэдей была такой теплой и гостеприимной. И… новость вернула тошнотворный ужас, который она испытывала с тех пор, как узнала, что натворил Джеррод.

Тем не менее, когда она закончила с последним из своих плетеных стеблей, она заставила себя сказать:

— Есть кое-что, что я должна вам сказать.

Их взгляды потухли от ее тона, словно они готовились к чему-то, и Эйслинн ненавидела быть той, кто это делает.

Сложив руки на кухонном столе, она сказала, глядя Сорче в плечо:

— Не так давно мы получили известие из Палаты. Джеррод сбежал.

Кухню наполнил хор возмущенных вздохов.

— Куда он направился? — спросила Эйфи.

— Кто-нибудь слышал о нем что-нибудь? — спросила Софи.

Эйслинн посмотрела на Сорчу, лицо ее подруги было мрачно нахмурено. Она знала, что это выражение было адресовано не ей, но она ничего не могла поделать со своим чувством вины и стыда. Ее собственная кровь сотворила такую ужасную вещь с Сорчей, с семьей, которая приняла ее как свою собственную. Их семьи всегда были так близки, и так жестоко разрушить эти узы…

Чай с тортом заурчал в желудке Эйслинн.

— Отец сказал, что поищет его, когда они с сэром Кьяраном отправятся на юг после свадьбы.

Все женщины Брэдей недовольно заворчали.

— Да, — сказала Эйфи, — нам рассказали о новом плане.

— Мужчины, которые чувствуют, что их дела не улажены, никогда не смогут успокоиться, — сказала Софи, качая головой. — Они не понимают, что их дело никогда по-настоящему не может быть решено, а только передано другим.

— Я подумывала попросить Коннора разыскать его. Я знаю, что он хотел отправиться с ними на юг, но если Найл тоже уезжает, я бы хотела послать хотя бы кого-нибудь выяснить, куда подевался Джеррод.

Сорча оживилась при упоминании старшего брата.

— Найл знает Джеррода лучше, но я бы больше доверяла Коннору в его поисках.

Эйслинн и Сорча обменялись кивками. Найл, второй по старшинству брат, и Джеррод с ним когда-то были друзьями, до того, как Найл серьезно занялся своим рыцарским обучением. Хотя Эйслинн доверяла Найлу как рыцарю, она не знала, может ли она доверять тому, что он будет служить ей, а не Джерроду.

И, кроме того, когда был выбор, она всегда выбирала старшего, более спокойного и мудрого Коннора. Он был добрым человеком, плотником и ремесленником в душе, вот почему многие были удивлены, когда он последовал за своим отцом в рыцарство. Возможно, это было не его настоящим призванием, но Коннор был благородным, верным и эффективным.

— Все это, конечно, будет после свадьбы, — поспешила добавить Эйслинн, увидев обеспокоенное выражение лица Эйфи.

— Тебе придется рассказать все своему мужчине, — сказала Софи Сорче. — Сомневаюсь, что он хорошо это воспримет.

— Нет, он захочет напасть на Джеррода завтра с первыми лучами солнца, — хитрая улыбка появилась на ее лице. — Хотя, у меня есть свои способы убедить его. Я скажу ему сегодня вечером.

Ее мать и тетя захихикали и закатили глаза.

Эйслинн улыбнулась шутке, но не смогла сдержать охватившую ее ревность. Она видела, как Сорча вела себя с Ореком — и, что более важно, как Орек относился к ее подруге.

Эйслинн никогда не видела мужчину, более преданного своей женщине, и она чувствовала себя почти вуайеристкой⁷, наблюдая за тем, насколько они тесно связаны. Они словно читали мысли друг друга. Между ними проскальзывали взгляды, легкие прикосновения и нежное подшучивание — у них был свой язык.

Она немного завидовала тому, что внимание ее подруги было отвлечено, но еще больше — тому, какой может быть настоящая история любви.

Эйслинн знала, что им было нелегко, и союз между людьми и другими народами всегда будет сопряжен с трудностями. И все же, когда Эйслинн увидела их вместе, она поняла, насколько незначительны для них были эти испытания. Жертва, битва стоили того.

Ее подруга не заслуживала меньшего.

Прошло много времени с тех пор, как Эйслинн видела такую любовь между людьми или пару, которая так хорошо подходила друг другу и поддерживала друг друга. Конечно, в замке всегда происходили флирты и интрижки. Время от времени служанки выходили замуж за других слуг, за рыцарей или за кого-нибудь из горожан. Многие из ее подруг-дворянок выходили замуж по любви, и она видела, какими счастливыми они выглядели на своих свадьбах.

Ничто из этого не имело такого блеска и глубины, как любовь, которую она чувствовала между Сорчей и Ореком.

Она предположила, что это была именно та любовь, которая могла бы соблазнить ее, заставить захотеть того, чего у нее никогда по-настоящему не было раньше.

Эйслинн поклялась никогда не беременеть, никогда не оказаться в положении, когда ее жизнь могут украсть, как у Ройсин. Проще говоря, это означало, что она никогда выйдет замуж. Конечно, были способы избежать беременности, не связанные с воздержанием, например — порошок сильфия, и Эйслинн тоже употребляла его, но любой дворянин, имея высокородную жену, хотел бы детей, наследников. И при дворе, где доминируют пирросси, он хотел бы сыновей.

До сих пор ее план работал превосходно. Отец, казалось, никогда не стремился выдать ее замуж. Он и Ройсин поженились по любви и дружбе, как и многие в Дарроуленде и в других регионах Эйреана. И все же Эйслинн не была настолько наивна, чтобы думать, что мир, в котором поженились Меррик и Ройсин, был таким же сейчас. В Эйреане, опустошенной после войн за наследство, дворяне, особенно дворянки, ожидали иного.

Этому изменению сопротивлялись многие сельские лорды, как и ее отец. Права женщин всегда были равны с правами мужчин, а наследование и родовые имена в Эйреане часто передавались по материнской линии. Сорча сама была Брэдей, а не Бирн, и, как старшая дочь старшей дочери, должна была унаследовать поместье и семейное дело.

И все же выбор Эйслинн никогда не мог быть таким простым, как любовь, партнерство и совместимость.

Она знала это с детства. Поэтому решила никого не выбирать.

Однако, увидев Сорчу с такой подходящей парой, с мужчиной, который смотрел на нее так, словно она была солнцем в его небе, Эйслинн почувствовала боль.

Не то чтобы Эйслинн никогда не была влюблена. Далеко не так. В юности она воображала, что влюблена в своего учителя математики. Он был лихим вундеркиндом из столицы, всего на несколько лет старше нее, и она была ослеплена его умом. Отец привез его в Дарроуленд специально для нее, поскольку в начале обучения она превзошла других своих наставников.

Разум Брендена работал такими интересными, разными способами — иметь кого-то, кто тоже думал по-другому, более аналитично, было довольно увлекательно. Бренден был первым человеком, которого она подпустила близко после смерти матери, и они полюбили друг друга среди теорем и диаграмм.

Со временем, однако, его блеск начал тускнеть. Он верил всему, что люди говорили о нем, что он создан для величия. Эйслинн не оплакивала его отъезд обратно в столицу.

Затем был сэр Алаисдэр, второй сын благородного происхождения и новоиспеченный рыцарь. Он приехал тренироваться к лорду Меррику и сэру Кьярану и служил под их началом несколько лет. Эйслинн позволила расцвести их роману, очарованная его привлекательной внешностью и непринужденной уверенностью. С ним было легко разговаривать, и Эйслинн была польщена его вниманием.

Тем не менее, как и Бренден, Алаисдэр тоже начал настаивать на браке. Заявил, что бы он сделал по-другому, если бы он был сеньором Дарроу.

Эйслинн не скучала ни по одному из них к тому времени, как они покинули Дундуран. Возможно, какое-то время ее сердце горевало, но она знала, что никогда не сможет по-настоящему полюбить того, кто любит не ее, а то, что она значит для их политического будущего.

Она ни для кого не станет ступенькой на пути.

Любовь между Сорчей и Ореком затмила все, что Эйслинн когда-либо знала. Она поняла, что их отношения были редкостью, и что такая любовь не была необходимой для удовлетворения.

И все же…

— Говори как есть, — съязвила Софи. — Вот они.

Эйслинн, оторвавшись от своих мыслей, выглянула из кухонного окна и увидела две огромные зеленые фигуры, пересекающие двор.

Орек был эффектен в своем кожаном костюме, и его рост доминировал в любом пространстве, где он находился.

Хакон был на волос ниже, но шире, его плечи и руки выпирали из-под плаща.

У нее екнуло сердце.

— Интересно, смотрели ли они землю на обратном пути, — рассеянно сказала Сорча, начиная собирать их чашки и тарелки.

В голове Эйслинн с металлическим лязгом прокрутились ее слова.

— Землю?

Сорча кивнула, сосредоточившись на том, чтобы складывать тарелки.

— Прежде чем получить должность в замке, Хакон сказал, что также заинтересован в приобретении земли. Я не знаю, хотел ли он заниматься фермерством, но землю — точно.

— Было бы неплохо иметь в этих краях еще одного кузнеца, — сказала Эйфи. — Особенно если бы мы могли прибрать его к рукам. Лошадям всегда нужны подковы.

Сорча улыбнулась через плечо, поставив грязную посуду у раковины.

— Осторожнее, Эйслинн. Похоже, моя мать намерена украсть твоего нового кузнеца.

Эйслинн выдавила из себя улыбку.

— Что ж, тогда придется использовать его по максимуму, пока он у меня.



Стая мантикор исполнила последнюю шумную застольную песню, их короткие усы подергивались от веселья, когда пиво и медовуха переливались через края кружек.

Более дюжины из них столпились возле крошечной усадьбы Варона, празднуя новую жизнь, которая вот-вот зародится там. Зеленая кожа, золотистый мех и голубые перья слились в какофонию текстур, монотонные голоса звенели, желая удачи и обильного урожая для новой фермы.

Когда все они произнесли последнее слово так громко, что дверной косяк задрожал, мантикоры вылили напитки на голову Варона в знак торжества и удачи. Самец воспринял это хорошо, оскалив клыки, а по его бровям побежала пена.

После похлопываний по спине и еще нескольких добрых пожеланий многие направились к бочонку, чтобы наполнить кружки.

Прежде чем он успел наполнить свою, Хакон посмотрел вниз, почувствовав, как перья зашуршали у его икры.

Марица, старшая в стае гарпий, которая теперь называла Дарроуленд домом, протиснулась между ним и Ореком, улыбаясь им в своей пугающей манере. У них не было клювов, как у птиц, вместо этого — ряды острых зубов, идеально подходящих для того, чтобы пикировать и кусать добычу — или пару. Большие круглые глаза с чрезмерно большой радужкой расширились и сфокусировались на нем.

Он почувствовал, как ее хвост из иссиня-черных перьев снова прошелся по его икре. Она и ее сестры были одинакового окраса: длинные чернильно-черные гривы волос, серо-голубая кожа на лице, груди и ногах, фиалковые глаза, которые всегда двигались, и иссиня-черные перья. Все гарпии обладали крыло-руками — не настоящими руками, а крыльями с когтистой четырехпалой кистью на сгибе — и ногами с обратными коленями, заканчивающимися птичьими лапами с тремя когтями на каждой.

Сестра Марицы — Андрин нацарапала несколько символов вокруг нового дома Варона своими странно элегантными ступнями. Две другие — Исера и Нарида — уже загнали в угол Йора, еще одного полуорка, размахивая хвостами. В расправленном состоянии их хвосты раскидывались веером на добрых пять футов, и за время жизни в лагере Хакон усвоил: гарпии флиртуют именно хвостами.

Переводя взгляд между ними, Марица улыбнулась, перекидывая свои блестящие черные волосы через узкое плечо. Хотя Марица флиртовала со всеми.

— Мы скучаем по тебе в лагере, Хакон, — напевала она. — И Орек отдалился, достраивая этот дом.

Хакон почувствовал, как у него горят уши, а у Орека был такой вид, словно он проглотил камень.

Гарпии были известны своей похотью, неистовой любовью к охоте, полетам и сексу. Они часто спаривались на всю жизнь, иногда стая самок выбирала только одного самца, но этот самец должен был заслужить свое место. Гарпиям нравилось испытывать потенциальных партнеров.

Хакон знал, что Марица не испытывала угрызений совести из-за того, что Орек был спареным самцом — он не раз слышал, как она приглашала Сорчу присоединиться к ним.

Их маленький лагерь на окраине поместья Брэдей часто был источником интриг и флирта. Он знал, что по крайней мере один из мантикорской стаи, возможно Балар, судя по тому, как он смотрел на Нариду, ластившуюся к взволнованному Йору, не отказал гарпиям в их заигрываниях.

Хакон сам испытывал сильное искушение, но, если честно, Марица и ее сестры приводили его в ужас. Что-то в их голодном взгляде… он был достаточно мужественным, чтобы признать, что, возможно, недостаточно мужественен для них.

— Я очень занят в замке, — сказал Хакон, быстро поднося пустую кружку к губам, чтобы чем-нибудь заняться.

— Я полагаю, там много симпатичных человеческих женщин, — она взмахнула хвостом.

— И мужчин. Много рыцарей.

Ее брови заинтересованно изогнулись, перья зашуршали.

— Теперь они тут.

Хакон внезапно представил, как Марица и ее сестры спускаются во двор замка Дундуран, застав капитана Аодана врасплох и неподготовленным. У рыцарей Дундурана не было бы ни единого шанса.

— Возможно, ты сможешь посетить замок, — сказал Хакон, радуясь возможности отвлечь ее. — Я уверен, леди Эйслинн не будет возражать.

— Вы разговаривали с леди Эйслинн?

Они подняли головы на глубокий гул, празднества стихли при звучном голосе Аллариона.

Внушительный воин-фейри стоял в нескольких шагах от него, его лицо было суровым, а внимание сосредоточено на Хаконе. Это, мягко говоря, нервировало. Мало что было известно о фейри и их королевстве в западном нагорье. Истории рассказывали о великих замках, возвышающихся над морем, сверкающих городах, сияющих ярче солнца, — всем этим правила могущественная королева-фейри и ее двор. Фейри были древними, никто не знал, как долго они жили и как долго населяли западные побережья.

Мало что было известно и о том, как глубоко фейри были настроены и привязаны к своей земле. Они напитали собственную магию магией земли, сплетаясь с лесами, горами и озерами. Их королевство считалось неприступным, ибо как могла какая-либо сила сломить объединенную магию всех фейри?

Поэтому видеть одинокого отрешенного воина-фейри было достаточно поразительно. Хотя внешне он были более человечен, чем гарпии, но не менее поразительный. Склеры его глаз были скорее черными, чем белыми, а серовато-фиолетовая кожа такой бледной, что черная кровь в венах просвечивала узорами и завитушками. Волосы Аллариона свисали длинной серебристо-белой прядью, убранной с лица за длинные кончики ушей.

Его окутывал плащ из пурпурного бархата, такого темного, что он казался почти черным, резко контрастируя с его бледной кожей. Эти темные глаза — насыщенного аметистового оттенка, окруженные вихрем черного и обрамленные длинными белыми ресницами — устремились на Хакона, и он напрягся, с усилием сдерживая дрожь в коленях. Сейчас на него смотрело древнее существо, более древнее, чем окружавший их лес.

Никто не знал, что привлекло сюда Аллариона, и как он оказался так далеко от высокого двора своей королевы. Известно, что фейри возглавляли женщины, которых ревниво охраняли более крупные и агрессивные мужчины. Ходили истории, что у женщин-фейри, хотя и значительно меньших по размеру, крылья были красивее и изящнее витражного стекла.

Загадочный Алларион, тем не менее, был достаточно приятным мужчиной, стоило лишь преодолеть первоначальный испуг. Он был вежливым, хотя и отчужденным. Хакон был немного удивлен, увидев его на празднике, но ведь Алларион был одним из первых, кто прибыл сюда в поисках новой жизни в Дарроуленде.

Прочистив горло, Хакон ответил:

— Да, я разговаривал с леди Эйслинн. Я приехал с ней сюда, она в поместье Брэдей.

Коротко кивнув, Алларион сказал:

— Я провожу тебя обратно. Я хочу поговорить с ней.

Он сказал это в своей обычной мягкой манере, без злобы или агрессии, но это не помешало зверю Хакона обратить на это внимание. У него не было шансов против древнего фейри вроде Аллариона, тем не менее, он оглядел мужчину, оценивая угрозу.

Леди Эйслинн не должна пострадать.

Алларион продолжал стоять там, выражение его лица не изменилось, но теперь в воздухе чувствовалось ожидание.

Марица взмахнула крыльями и двинулась дальше, чтобы пофлиртовать с драконом Тероном и его сводной сестрой Брисеидой, в то время как Орек и Хакон поздравили Варона и попрощались.

К тому времени, когда они вернулись к Аллариону, из леса к ним вышло, пожалуй, самое поразительное в фейри, как будто того, как он источал магию, было недостаточно.

Волосы на затылке Хакона встали дыбом, и ему пришлось положить руку на голову Вульфа, чтобы тот перестал рычать.

Темный, как тень, из которой он вышел, из леса появился конь Аллариона — единорог Белларанд.

Возможно, еще более редкими и мифическими, чем фейри, были их ужасающие кони. Более крупный, чем тягловые лошади, которых люди использовали для перевозки больших грузов, единорог, казалось, взрывался искрами при каждом ударе копыт, при каждом шаге вперед. С гривой цвета полуночи и шерстью, темной, как беззвездная ночь, мягкий свет луга, казалось, обволакивал его.

Прямо из пасти торчали клыки, а черные склеры почти скрывали темно-красную радужку. Мускулы его могучей груди и боков вздрагивали под вельветовой шерстью. И его рог…

Длинная злая спираль рога торчала из центра лба, как обсидиановое лезвие, наконечник которого был острее и прочнее любого копья или меча.

Существовали старые истории о том, как орки впервые пересекли западные моря, о кланах, объединившихся, чтобы сразиться с фейри и захватить землю для себя. Мысль о том, чтобы отразить атаку единорогов и фейри с зачарованными клинками на их спинах… От одной мысли желудок Хакона скрутило.

Ничто не могло остановить, заблокировать или сломать рог единорога.

Когда единорог вскинул голову в ожидании, все взгляды были прикованы к его рогу, рассекшему воздух.

Орек осторожно вытянул руку, Даррах весь надулся и совершенно неподвижно сидел у него на плечах.

— Ну что, пойдем?

Алларион покорно кивнул, как будто он и его скакун не заставляли всех присутствующих вздыбиться.

Хакон снова похлопал Вульфа, разглаживая шерсть.

— Не еда, — пробормотал он дворняге.

Обратный путь в поместье был быстрым и тихим. Хакон замедлил шаг только для того, чтобы взглянуть на небольшой уголок луга у границы поместья. Он часто замечал его раньше, но с неограненными драгоценными камнями в кармане он наблюдал за землями вокруг Брэдей свежим взглядом.

У него было всего мгновение, чтобы задержаться — какое-то шестое чувство подсказывало, что единорог не хочет, чтобы он отставал и пропадал из виду, — но его было достаточно.

Луг был прекрасным местом, заросшим клевером и окаймленным с одной стороны высоким скальным выступом. Кроны деревьев пропускали достаточно света для зарослей ежевики и россыпи синих васильков. Это место было очаровательным, и Хакон мог легко представить там свой собственный дом, с солидной кузницей с одной стороны и мастерской с другой.

Его усадьба была бы больше, чем у Варона, что-то гораздо больше похожее на дом Орека и Сорчи. Супруга Хакона не заслуживала меньшего.

Он поспешил догнать остальных, его решение было принято, а дух удовлетворен. Это был хороший участок земли, и он с радостью поделился бы им с парой.

Казалось, работа, как и все остальное в поместье, остановилась, когда они вошли во внутренний двор. Множество дрессируемых лошадей благоговейно заржали, глядя на Белларанда, их уши повернулись вперед, а длинные головы опустились, словно признавая короля среди зверей.

Они почти добрались до дома, когда открылась входная дверь и оттуда вышли леди Эйслинн и Сорча, за которыми следовали рыцари из Дундурана и трое младших детей Брэдей. Все уставились на фейри, идущего рядом со своим рогатым скакуном.

Несмотря на то, что Сорча улыбнулась в знак приветствия, она вытянула руку, чтобы помешать младшим братьям и сестрам приблизиться к единорогу.

— Алларион, мы давно тебя здесь не видели.

Внимание фейри переключилось на Сорчу, и Хакон почувствовал, как Орек рядом с ним напрягся.

— Я искал в западных лесах нужное место. Думаю, я нашел его, — жуткий взгляд переместился с Сорчи на леди Эйслинн. — Я несколько раз писал с просьбой об аудиенции.

Хмурое выражение стерло шок с лица леди Эйслинн.

— Извините, я… Ферма Варона была единственным ходатайством, которое я видела.

— Я отправил вам множество запросов.

— Никаких других ходатайств о предоставлении земли на мой стол не поступало.

Фейри едва заметно подался вперед, и хотя его выражение лица не изменилось, воздух вокруг внезапно стал ледяным.

— Я не лжец, леди Эйслинн.

Она нахмурилась еще сильнее, на ее лице отразилось явное замешательство.

— Я никогда этого не говорила, только то, что я не получала вашего прошения.

— Значит, кто-то из ваших сотрудников что-то скрывает от вас.

Рот леди Эйслинн оскорбленно открылся. Воздух затрещал, и огромная голова Белларанда качнулась, кончик этого ужасного рога указал в сторону леди Эйслинн.

Его зверь взвыл, и Хакон шагнул вперед, встав между фейри и леди Эйслинн.

— Я уверен, что это просто недоразумение, — настоял он. — Нет необходимости обвинять леди Эйслинн или ее людей в неправомерном поведении.

Холодный взгляд Аллариона обратился к Хакону, но он не почувствовал страха. Возможно, мужчина поумнее так бы и поступил, но он встал бы и между чем-то гораздо худшим, чем Алларион, и леди Эйслинн.

После напряженного момента фейри наконец кивнул.

— Я приношу свои извинения. Я вспыльчив в своей спешке. Поскольку я не связан, моя душа призывает выбрать дом. Я нашел место, которое подошло бы Белларанду и мне.

Леди Эйслинн медленно кивнула и протянула правую руку.

— Мы можем поговорить наедине?

— Миледи… — возразил один из рыцарей.

— Ты не сможешь защитить меня от фейри, даже стоя рядом со мной. Так что же значат эти несколько ярдов? — она сказала это так буднично, и явное огорчение рыцаря отразило огорчение самого Хакона.

Сердце застряло у него в горле, когда Алларион шагнул вперед.

— Я бы никогда не причинил вреда женщине, особенно невинной, — прошипел фейри рыцарям.

И, словно бросая вызов, он подошел к леди Эйслинн и предложил ей руку. Она моргнула, прежде чем скользнуть рукой по сгибу его локтя, едва касаясь кончиками пальцев тонкой черной кожи его плаща.

Хакон наблюдал со всей напряженностью хищника, как Алларион отвел ее на небольшое расстояние, его голова была наклонена к ней, пока они тихо разговаривали.

Ревность пробежала у него по коже — оттого, что фейри так легко прикасался к ней, осмеливался требовать ее внимания.

Их слова были приглушены, и Хакон не знал, сможет ли он разобрать их даже со своим слухом, но ему было неприятно, что его правое ухо не могло уловить мягкий тон ее голоса. Они склонили головы друг к другу, отвернув лица от остальных. Он ненавидел эту маленькую интимность, ненавидел видеть ее стоящей так близко к другому мужчине, который был могущественным, искушенным в делах и явно благородной крови.

Все, чем я не являюсь и никогда не буду.

Эта мысль терзала его, как Вульф кость, разрывая на куски.

— Отвернись, — пробормотал ему Орек по-оркски. — Другие начинают пялиться на тебя.

Предупреждение заставило его зверя зарычать. Он не мог отвести взгляд, он не мог рисковать. Что, если я ей нужен?

Он услышал, как Орек протяжно вздохнул.

— Ты уверен?

Вопрос удивил его настолько, что он, наконец, отвел взгляд.

— Что?

— Ты уверен, что она твоя пара?

У Хакона кровь застыла в жилах.

— Она не моя пара, — выдавил он одними губами.

Орек фыркнул, явно не убежденный.

— Поэтому ты стоишь здесь и смотришь так, словно хочешь напасть на фейри. И рычишь громче, чем твоя собака.

Только тогда Хакон осознал, что его грудь сотрясается от тяжелых вибраций рычания. Он прикусил язык, заглушая звук, но его зверь не сдавался полностью. У него болело горло от напряжения, которое он сдерживал в себе.

— Я сам не знал, есть ли у меня зверь, будучи полукровкой, — сказал ему Орек. — По большей части он спал. До той ночи, когда я зашел в палатку с запасами и нашел Сорчу.

Слова, словно заклинание, пытались отвлечь внимание Хакона от леди Эйслинн и фейри. Он услышал предупреждение и, что еще хуже, правду, прозвучавшую в признании Орека.

Он знал, какая опасность вот-вот надвигается.

— Он знал, что я не могу оставить ее там. Он знал, что я не могу позволить ей отправиться домой одной. Он знал, что она та, кого я хочу. Как бы я ни пытался его остановить, зверь знал. Похоже, твой зверь тоже знает.

— Она не моя пара, — повторил Хакон, скорее для себя, чем для Орека. Слова комом застряли у него в горле.

— Пока нет. Но знай, мой друг, что, начавшись, этого уже не остановить.

— Знаю, — вот почему ему придется забыть о своем глупом увлечении. В Дундуране много прекрасных женщин — любая была бы лучшим, более безопасным выбором, чем наследница Дарроуленда, женщина, которой он никогда не сможет обладать.

Он хотел хорошей жизни, простой жизни с семьей. Он не хотел интриг или сложностей.

И все же я хочу ее.

За исключением того, что его никогда не приняли бы в качестве ее пары. Возможно, для Сорчи, дочери рыцаря и йомена, это было прекрасно, но для дочери вождя? Никогда.

Он был глуп только потому, что допускал такую мысль.

— Я знаю, какой это ад, когда супружеская связь остается безответной. Что бы ты ни выбрал, решай. Ты должен быть уверен.

Хакон почувствовал, как сухожилия на его шее натянули кожу, когда он стиснул челюсти, сдерживая рык разочарования.

Гребаная судьба, так не должно было быть!

Все внутри него, все его надежды, мечты и устремления взметнулись под натиском зверя, который уже был уверен. Он чувствовал, что разрывается надвое, между двумя желаниями, двумя судьбами, и беспокоился, что стоит на краю пропасти, слишком высокой и опасной, чтобы в нее броситься.

Что на самом деле могло ожидать его, если бы он прыгнул? Ни единого варианта, что она была бы его парой, в безопасности и комфорте в усадьбе, которую он построил бы для нее.

Этой мечте никогда не суждено сбыться.

Значит, она не может быть твоей парой.

Правда пронзила его до мозга костей, до самого его духа. Его сердце треснуло от напряжения.

Хакон ошеломленно наблюдал, как леди Эйслинн и Алларион пришли к какому-то соглашению. Фейри проводил ее обратно и, поклонившись Сорче в последний раз, одним изящным движением запрыгнул на спину Белларанда, описав дугу плащом.

— Миледи, — произнес он нараспев, и затем единорог повернулся к лесу.

Никто не произнес ни слова, пока эти двое не скрылись между деревьями.

Сорча выдохнула.

— Ну, это было нечто.

— Чего он хотел? — спросил Хакон, не в силах сдержать отчаянный лай в голосе.

Он чувствовал, что все смотрят на него, но ему было все равно. Ему нужен был ответ, как следующий вдох, неведение ползало по нему, как кусачие муравьи.

— Он хочет заявить права на заброшенное поместье на северной стороне леса, — сказала леди Эйслинн с непроницаемым выражением лица.

— Скарборо? — переспросила Сорча.

— Да. Он снова отправит мне прошение. Предыдущие, должно быть, потерялись… или отец забыл их отправить. Мне придется разобраться с этим.

Ее ответы были достаточным утешением, чтобы загнать зверя обратно в клетку его ребер. С усилием его гнев остыл, и урчание в груди утихло.

Когда он взглянул на Орека, его друг лишь серьезно посмотрел в ответ.

Больше не нужно ничего говорить.

— Нам следует вернуться до наступления темноты, миледи, — сказал один из рыцарей.

Леди Эйслинн согласилась, и так были сказаны слова прощания и даны обещания о будущих визитах. Хакон по-человечески пожал руку Ореку и получил легкий поцелуй в щеку от Сорчи. Все дети Брэдей в последний раз похлопали Вульфа по спине и добились от леди Эйслинн обещания еще большего количества подарков в ее следующий приезд.

Хакон протянул руку, чтобы помочь ей забраться в двуколку. Она без колебаний взяла ее, проведя своей ладонью по его. Дрожь пробежала от его руки вниз по позвоночнику, и он не смог удержаться от глубокого вдоха, впитывая ее сладкий аромат.

Судьба, я глупый самец.

Он забрался вслед за ней, дети захихикали, увидев, как двуколка покачнулась под его весом. Устроившись, они помахали на прощание, когда рыцари сели на коней.

Легко взмахнув поводьями леди Эйслинн вернула их на дорогу, по пути домой в Дундуран.

День давно пошел на убыль, и стемнеет еще до того, как они доберутся до окраин города. Тем не менее, Хакон не воспринял бы это как должное — он знал, что немного времени с ней успокоит его.

Он открыл рот, чтобы задать ей вопрос, побудив обсудить что-то из ее интересов, когда она первая повернулась к нему, ее глаза блестели от любопытства, и сказала:

— Расскажи мне все, что ты знаешь о фейри — и единорогах.