Кузнец

34



Эйслинн потянулась с наслаждением, расправляя пальцы ног и расправоляя плечи. Её кожа скользнула по ещё более тёплой коже, и воспоминания о вчерашнем наполнили её сердце ликованием. Перевернувшись на другой бок, она увидела своего спящего жениха.

Она никогда прежде не видела Хакона спящим. За все ночи, проведённые вместе, они либо просыпались одновременно, либо это он будил её, чтобы она могла вернуться в свои покои.

Сейчас он казался таким безмятежным — обычно жёсткие черты лица смягчились во сне. Заострённые уши прижаты к коротко выбритым вискам, а более длинные волосы на макушке беспорядочно спадали Хакону на лоб, придавая почти мальчишеский вид. Его губы были слегка приоткрыты, обнажая кончики клыков, и выглядели настолько соблазнительно, что она не могла устоять.

Тяжёлая рука, лежащая на её талии, сжалась и притянула её ближе, когда она стала будить его поцелуем. Возможно, стоило дать ему поспать, но она не могла в одиночку сдерживать своё ликование.

Он просыпался медленно, его губы лениво отвечали, пока она переплетала их ноги.

Какой способ встретить новый день.

Ей это нравилось. Большинство своих утренних часов она проводила в одиночестве. В этом тоже были свои прелести, как и в возможности растянуться на всей кровати. Однако нынешнее положение открывало куда больше удовольствий, и она уже представляла, как быстро привыкнет к его присутствию здесь — в её кровати, в её покоях, в её жизни.

Он мой. Настоящий и навсегда мой.

Мысль казалась почти невероятной. Она не могла вспоминать вчерашний день без трепета. Эйслинн не знала, как всё сложилось так удачно, улыбнулся ли ей наконец какой-то древний бог, но она не собиралась принимать этот дар как должное.

Баярд в темнице, Хакон в её постели.

Все оказались именно там, где должны быть.

Эйслинн как раз проводила ладонями по мускулистой груди своего мужчины, когда он наконец оторвался. Его добрые карие глаза открылись, взгляд был таким нежным, что ее охватила дрожь.

— Доброе утро, моя пара, — пробормотал он.

— Доброе утро, будущий муж.

В ответ он одарил её улыбкой — глаза превратились в щёлочки, а на щеке появилась та самая убийственная ямочка.

Он поднял большую ладонь, чтобы отвести волосы с её лица, и надолго прижал руку к её щеке, заглядывая в глаза и деля с ней дыхание. Эйслинн понимала — он хочет что-то сказать, но не торопила его, счастливая просто лежать в его объятиях.

Когда он наконец заговорил, его брови были нахмурены от беспокойства, и это чуть не разбило ей сердце:

— Ты уверена? — прошептал он. — За пределами этой комнаты… не все примут нас.

— Я не боюсь, — так же тихо ответила она. — Те, кому это не по нраву, научатся либо принимать нас, либо держать язык за зубами. Я уверена в тебе, Хакон. Если только ты…

Живот её сжался от мысли, что у него могли появиться сомнения. Романтические жесты и ночные разговоры — одно дело, но жить рядом с ней, наследницей Эйреана, — совсем другое. Немногие подошли бы для такой жизни, полной испытаний.

Он быстро развеял её страхи, покачав головой:

— Ничто не разлучит нас теперь, — он прижал её руку к своей груди, разместив её над ровным стуком своего сердца. — Связь завершена — я твой навсегда, даже когда боги призовут нас к себе. Я просто хотел убедиться, что ты уверена в своём выборе.

— Больше чем уверена.

Его ответная улыбка была сдержанной, но от этого лишь прекраснее. Люди могли принять его скромность за мягкость характера или отсутствие страсти. Как же они ошибались. Эйслинн видела, как яростно пылал его внутренний огонь — раскалённое железо, которое можно согнуть, но не сломать.

Вместе они выкуют свою собственную жизнь.

— Я люблю тебя, мой дорогой, — прошептала она, касаясь его губ, счастливые слёзы выступили на ресницах.

— Ах, виния, ты начинаешь день, балуя меня, — притянув её на себя, он ладонями обрисовал каждый изгиб, прежде чем губы вновь захватили её. — Мне не хватит слов, чтобы сказать, как сильно я люблю тебя, — признавался он между поцелуями, — как ты прекрасна, блистательна, как…

Дверь в солнечные покои распахнулась. Вульф сорвался с лежанки у камина с громким лаем.

Эйслинн поспешно нырнула под одеяло, когда в спальню ворвалась Бренна. Глаза служанки округлились при виде Хакона.

— В одной постели? — возмутилась она. — Вы же ещё даже не обвенчаны!

Прикрываясь одеялом, Эйслинн села, нахмурившись.

Хакон, подложив одну руку под голову и демонстрируя полнейшую мужскую невозмутимость, парировал быстрее:

— Мы связаны по орочьему обычаю, — спокойно объяснил он Бренне.

— Мы не в орочьих землях, а ты, — Бренна укоризненно ткнула пальцем в Эйслинн, — не оркцесса.

Нет, не оркцесса. Но сейчас Эйслинн была в бешенстве. Стыд залил её щёки румянцем, но она отказывалась чувствовать вину за то, что её застали с собственным женихом. Они с Хаконом уже десятки раз делили ложе, и это вертелось у неё на языке, чтобы швырнуть Бренне в лицо.

В сердцах взмахнув руками, служанка направилась к гардеробу за одеждой.

— Если уж решили это делать, то хотя бы делайте правильно, — читала она нотацию, доставая нижнее бельё из ящика. — Имущество объединяют только после свадьбы.

— У меня всего два сундука. Нам будет легко объединиться.

Бренна бросила на Хакона сердитый взгляд за шутку, но он лишь беззаботно ухмыльнулся.

Глубоко вздохнув, Эйслинн положила ладонь на его руку.

Довольно.

— Бренна, отныне ты не можешь врываться без стука. Это мои покои, моё убежище, а теперь и Хакона тоже. Ты должна объявлять о себе, как и все остальные.

Это привлекло внимание шателен. Развернувшись к кровати, Бренна с недоверчивым выражением уставилась на Эйслинн.

— Я не «все остальные», миледи.

— Нет. Но если ты так беспокоишься о соблюдении протокола и приличий между мной и Хаконом, тебе следует подавать пример.

Бренна заморгала, и Эйслинн поняла — попала в точку. Хотя она не собиралась выпроваживать Хакона из своей постели, она осознавала: некоторые вольности больше недопустимы, если они хотят успешно начать новую жизнь вместе.

Собравшись, Эйслинн встала с кровати, обернувшись одеялом. И Бренна, и Хакон не раз видели её обнажённой, но небольшая драпировка придавала ей уверенности, когда она объявляла решение старой подруге матери.

— Всё меняется, Бренна. Я… Дундуран не может продолжать жить по-старому. Как только мы победим Джеррода, я намерена провести реформы. Первая из которых… — она выпрямилась во весь рост, встречая взгляд Бренны, — я хочу, чтобы ты начала готовить преемницу. Когда она будет готова, ты получишь полную пенсию и дополнительные выплаты в знак признания твоей службы нашей семье.

Между ними повисла тяжёлая тишина, и Эйслинн увидела, что действительно ошарашила экономку.

Влияние и мнение Бренны всегда были настолько незыблемыми, что долгое время определяли жизнь Эйслинн. После смерти матери ей действительно нужна была эта жёсткость, как и профессионализм Бренны, пока она сама училась управлять замком Дундуран.

Но Эйслинн больше не была девочкой — и не слабой дурочкой, нуждающейся в строгом руководстве.

Сколько раз она считала себя сломанной, думала, что её разум слишком странный! После смерти матери её заставили стыдиться самой себя, и этот стыд звучал голосом Бренны.

Слишком много времени ушло на осознание: её способ мышления, её подход — не слабость, а сила.

— Ты не можешь серьёзно… — голос Бренны дрогнул, и она прикрыла рот рукой, сдерживая рыдания.

Стиснув зубы, чтобы не разрыдаться в ответ, Эйслинн кивнула:

— Я совершенно серьёзна. Ты верно служила, и я много раз опиралась на тебя. Я благодарна за всё, Бренна. Но ты ясно показала, что не одобряешь то, как я намерена править Дарроулендсом.

Она потянулась, чтобы взять руку Бренны, но шателен отступила, избегая прикосновения.

— Пришло время жить для себя, Бренна.

Эйслинн надеялась, что со временем женщина увидит в этом возможность, а не наказание, чем это должно было казаться сейчас. Пенсия, положенная служащим уровня Бренны, была более чем щедрой, и та могла распорядиться ею как угодно. Эйслинн позаботится, чтобы у неё было всё необходимое для новой жизни.

Но своего решения она не изменит. Она больше не могла доверять Бренне, а в эти первые, уязвимые дни её правления ей были нужны люди, на которых можно положиться.

Глаза Бренны блестели от яростных слёз, когда она нанесла последний удар:

— Ты разбиваешь мне сердце. Сначала твой брат, теперь ты, — она покачала головой с неверием. — После всего, что я сделала…

Ты и правда сделала так много.

Эйслинн с трудом сглотнула ком в горле:

— Сегодня я оденусь сама, а завтрак мы возьмём в столовой. Пожалуйста, возьми время для себя.

Сжав губы, Бренна сделала реверанс и вышла, громко хлопнув дверью.

В спальне повисло тягостное молчание, а в груди Эйслинн застрял осколок вины. Она пыталась стряхнуть это чувство, но острая боль не отпускала.

Шорох с кровати привлёк её внимание — Хакон поднялся и подошёл к ней. Поцеловав в лоб, он обнял её.

— Стоит ли нам беспокоиться о ней? — мягко спросил он.

Эйслинн поняла намёк. Было бы разумнее объявить Бренне о своём решении после разгрома Джеррода — нельзя исключать, что шателен не совершит чего-то глупого из-за обиды. Однако она ответила:

— Я распорядилась следить за её передвижениями. Пусть она и любит моего брата больше, но сейчас она бессильна.

— Возможно. Но всё же предупреди капитана Аодана.

— Так и сделаю. Просто… — Эйслинн подняла голову, глядя ему в глаза, чтобы он видел её твёрдость: — Мне не понравилось, как она вторглась в наше пространство. Она всегда использовала стыд как оружие, но нам не за что стыдиться. Это ей должно быть стыдно за свою предвзятость.

Уголок губ Хакона дрогнул в ухмылке.

— Вот она какая, моя грозная пара. С тобой лучше не связываться.

Она не чувствовала себя такой, но его слова успокоили ноющее сердце. Впереди ждали трудные решения и перемены, но она справится. Ведь теперь у неё есть он.

Со вздохом Эйслинн прижалась к его тёплому телу. В грядущие дни эта поддержка понадобится ей как никогда.



Последующие дни превратились в странную смесь мучительного ожидания и лихорадочной подготовки.

Двор замка заполнился горожанами, кухни и кладовые работали круглосуточно, чтобы накормить всех. Магазины закрылись, мельницы, кожевни и пивоварни остановили работу, рыночные лавки опустели. Многие учились самообороне у гарнизона, другие помогали в городских и замковых кузницах.

Печи дымили наравне с кухнями, превращая сталь и железо в наконечники для стрел и щиты. Одни проводили дни, чистя морковь и картофель, другие — затачивая колья.

Эйслинн переполняла гордость, видя, как сплотился её народ. Даже перед лицом угрозы люди не роптали. Они объединились, и их стойкость лишь укрепила её решимость.

Они также принимали высокого полукровку рядом с ней.

Конечно, слышались ропот и даже враждебные выпады против их союза. Но это оставалось лишь шёпотом, и по мере того как проходили напряжённые дни, вид Хакона рядом с ней перестал быть чем-то необычным.

Эйслинн опиралась на своего кузнеца, надеясь, что народ видит — он никогда не дрогнет. Он вкладывал все силы в укрепление гарнизона и замка, работая бок о бок с другими дундуранскими кузнецами, когда не сопровождал её. Он отдавал пот и кровь, защищая Дундуран, его наследницу и его жителей — и люди это замечали.

Его забота — о ней и о её народе — исцеляла самые потаённые, надломленные уголки её души. Его спокойное, надёжное присутствие придавало ей уверенности, и даже в те редкие моменты, когда он не был рядом, ей достаточно было подумать о нём и прикоснуться к резной розе, чтобы отогнать самые страшные страхи.

Когда страхи становились невыносимыми, он был рядом — протягивал руку или подставлял грудь, чтобы она могла выплакаться. Вместо того чтобы бороться с тревогой, она давала ей выход, освобождая место для новых сил.

С его помощью она назначала ответственных и делегировала полномочия, и замок от этого только выигрывал. Освободившееся время позволяло ей встречаться с вассалами, которые начали прибывать со своими отрядами.

Обходя замковые стены, она чувствовала, как в жилах струится надежда при виде разрастающегося лагеря к югу от города. Одни графы привели десяток рыцарей, другие маркграфы явились лично с полусотней воинов. Каждое подкрепление встречали с радостью, и по мере роста их численности угроза Джеррода и его наёмников уже не казалась такой страшной.

От отца, короля или королевы не было вестей, но это не имело значения. С Хаконом рядом и объединёнными силами Дарроуленда за спиной она знала — победа неизбежна.



— Тебе должна не двигаться, виния.

— Прости, — его пара виновато улыбнулась, но уже через мгновение её внимание снова ускользнуло к окну. Она непроизвольно раскачивалась, мысли явно блуждали в пяти разных местах — но только не здесь, в кузнице с ним.

Хакон сдержал улыбку, крепче удерживая её за бёдра.

Подмастерья и другие кузнецы наблюдали с раздражением — его личный проект отнимал время и место, но его это не останавливало.

Прошлой ночью вернулись разведчики с вестями: Джеррод с войсками приближается и будет здесь завтра. Город кипел активностью — оставшиеся горожане либо перебирались в замок, либо бежали на восток. Люди достойно выдерживали стресс ожидания атаки, а теперь, зная сроки прибытия наёмников, Дундуран охватило странное спокойствие.

Включая его наследницу.

Все эти дни Хакон делился с ней своим спокойствием и поддержкой, но теперь сомневался, осталось ли что-то для него самого. Особенно после того, как она вышла с совета вассалов, утвердив стратегию встречи Джеррода в поле.

— Я хочу максимально защитить город и его жителей, — объяснила она прошлой ночью, лёжа с ним в постели.

— Понимаю, но это не значит, что ты лично должна возглавлять атаку.

Внутри всё рвалось наружу при мысли, что его необученная бою пара пойдёт навстречу брату с наёмниками. Он ненавидел эту идею и не раз высказывался против, яростно и категорично.

Но Эйслинн стояла на своём. Сколько он ни спорил, ни уговаривал, ни лишал её удовольствия —

— Решение принято. Я должна это сделать. А тебе лучше закончить начатое, иначе я буду дуться.

Он принял этот «ультиматум», но даже когда она растворялась в наслаждении на его языке, в груди бушевала такая глубокая тревога, что почти парализовала.

Поэтому с рассветом он взял с неё обещания и принялся за работу.

— Я встречу Джеррода в поле. Возможно, его ещё можно образумить.

— Хорошо, но только в доспехах.

У него не было времени выковать кирасу с нуля, поэтому он взял невостребованные доспехи из арсенала. Лишний металл был обрезан, а когда Эйслинн явилась на примерку, как и обещала, он отметил пластины углём, чтобы определить, где ещё нужно подогнать защиту.

Плотно сидящая кираса была лучше свободной, но где-то в глубине души он понимал: вряд ли это что-то изменит. Тем не менее, она согласилась носить её — хоть какая-то защита, раз уж отказалась оставаться в безопасности замковых стен.

Она также пообещала не вступать в бой, а отступить под защиту специально назначенной охраны, когда Джеррод перейдёт к агрессии, а Хакон не сомневался, что так и будет. Большего он не мог требовать, пытаясь утешиться мыслью, что её будут окружать сотни готовых отдать за неё жизнь.

Если честно, сама мысль о её близости к опасности сводила его с ума. Его зверь метался внутри, беспокойный и недовольный. Тревога ползала под кожей, оставляя ноль терпения на возражения других кузнецов, твердивших, что кираса и так достаточно хороша.

Ничто не могло быть просто «достаточно хорошим» для его пары.

Её нужно было защитить. Обезопасить. Насколько это в его силах.

Хотя он и не был мастером боя, он встанет рядом с ней. Станет её щитом. И если все другие защиты падут, хотя бы эти пластины и кольчуга прикроют её. Они остановят случайную стрелу или скользящий удар — и он молился, чтобы это было худшее, с чем ей придётся столкнуться.

Даже от этой мысли его внутренности болезненно сжались.

Ей не место на поле боя. Её место в их постели — в безопасности и покое. Она должна…

Мягкая рука приподняла его подбородок, прерывая поток мыслей.

Он поднял глаза и встретил её тёплый взгляд.

— Я буквально слышу, как ты думаешь, — прошептала она, наклоняясь к его губам. — Всё будет хорошо. Я знаю.

Хакон вдохнул воздух, наполненный её сладким ароматом. Принял нежный поцелуй, пытаясь успокоиться.

Судьба, она была слишком хороша для него. Для всего этого. Она заслуживала только хорошего, и послезавтра Хакон позаботится, чтобы так и было.

Завтра угроза для его пары исчезнет. Джеррод, его наёмники, все, кто посмеет оспаривать права Эйслинн как наследницы, — они либо склонятся перед ней, либо познают тяжесть его боевого молота. Ничто больше не сможет угрожать, подвергать опасности или огорчать её.

Завтра Дарроуленд и вся Эйреан увидят, на что способна Эйслинн Дарроу.

Завтра наступит конец — и начало.