Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 9

— Дорогие гости, позвольте развлечь вас пением моей внучки! — торжественно объявил Фёдор Львович, усаживаясь в неудобное деревяное креслице.

Юная княжна, пышущая здоровьем и энергией, взяла в руки удлинённую лютню, и перебирая струны, затянула неожиданно тоненьким голоском что-то очень грустное на итальянском языке. Вышло нежно и трогательно. Гости остались довольны и просили ещё.

Дуня же не могла отделаться от мысли, что именно такими голосками могли бы петь умирающие мыши. Но она вежливо выслушала ещё одну песню, понимая, что слышит действительно голос редкого звучания, а когда гости попросили повторить репертуар, то встала и предложила пожалеть юную деву и дать ей отдохнуть.

— А чтобы вы не заскучали в этот чудесный вечер, предлагаю послушать сказ про Золотого Петушка.

Гости непонимающе начали переглядываться, а слуги в это время вносили дополнительные скамьи, на которые усаживались служилые жёнки с музыкальными инструментами. Все было оговорено заранее.

Аграфена подала Евдокии четыре маски, изображавшие султана Дадона, Шемаханскую царицу, звездочета и петушка. Бабушка посоветовала назвать Дадона султаном, чтобы царь чего лишнего не подумал, а ещё она хотела убрать из сказки звездочета или сделать его резко отрицательным персонажем, но тут уже Дуня воспротивилась. Ей звездочет казался милым старичком и она не понимала бабушкиного предубеждения.

Маски крепились к палочке и закрывали только верхнюю часть лица, возвышаясь над головой короной, петушиным гребнем или колпаком звездочета. Если бы Дуня успела продумать костюмы, то эффект попадания в роль был бы полный. Но и без этого…

— Негде, в тридевятом царстве,

В тридесятом государстве,

Жил был грозненький султан Дадон…

Одновременно с Дуней тихо запела флейта, поддерживая её адаптированный к нынешней реальности сказ. Гости и хозяева с улыбкой смотрели на боярышню, не ожидая, что она так выразительно поведёт свою речь. Все же сказительницы предпочитали напевный стиль.

Постепенно в зале становилось все темней, слуги зажигали больше свечей, расставляя их поблизости от боярышни, а слушатели полностью погрузились в события тридевятого царства.

Они посмеивались над Дадоном, внимали звездочету, а когда появилась роскошная шемаханская царица, то стало жарко не только мужчинам. Глаза на маске были прорисованы столь необычно, что все забыли, что это всего лишь маска. А боярышня плавно водила ладошкой, причудливо складывая пальцы, подражая индианским танцовщицам.

— А царица вдруг пропала будто вовсе не бывало, — закончила Евдокия — и по её знаку слуги переставили подсвечники так, чтобы осветить хозяев замка.

Оказавшись в тени, она с удовольствием смотрела на завороженных сказкой зрителей. У царевича блестели глаза от восторга и он пытался растопырить пальцы, подражая ей. Остальные мужчины растерянно переводили взгляд с Евдокии на маску царицы, словно очнувшись от морока. А Юрий Васильевич смотрел на неё по-особенному и Дуне хотелось запомнить этот взгляд. Князь восхищался не сказкой, а ею!

— И в чём же урок? — неожиданно звонко спросила внучка князя, ревниво отнёсшаяся к успеху гостьи. Дед обещал, что царевич будет покорен ею и запомнит ее. Он прямо сказал ей, что невеста Ивана ещё слишком мала и может подвинуться. Но все оказалось не так! Гости пению и игре на музыкальном инструменте совсем не удивились!

«Ах ты!» — мысленно воскликнула Евдокия, но искренне огорченный и возмещенный вид княжны ее больше насмешил, чем задел. Боярышня широко улыбнулась внучке Воротынского. Царевич с предвкушением подался вперёд: он свою подружку хорошо знал.

— Достаточно немного подумать, чтобы увидеть поучающую часть сказа, — выгнув бровь, ласково произнесла боярышня. Она выбрала тон, как будто разговаривает с маленькой девочкой. — Это сказ о ценности слова. Уж коли дал слово, то держись его.

— Верно говоришь, — одобрил старый князь, как раз погоревший на доверии к Казимиру.

— А ещё это сказ о справедливости. Она неизбежна. К сожалению, в жизни, бывает, запаздывает, но за всё спросится.

Слушатели понемногу отходили от испытанных эмоций, включались в обсуждение того, чему учила рассказанная история.

— Сказка показывает, что сила духа важнее материального блага, и мы наглядно увидели, что надо быть осмотрительными при принятии решений, — разошлась Евдокия.

— Да-а-а, надо же! Признаться, я сразу всего смысла не уловил, — покачал головой Воротынский. — Ты прекрасная рассказчица, боярышня. Мне до сих пор кажется, что я перенёсся в неведомый мир.

Семья одобрительно закивала головами, а Иван Иваныч небрежно так бросил:

— У нас все сказки с глубоким смыслом и пользой. Интересно послушать и детям, и взрослым.

— Да, многое переменилось на Руси, — вздохнул Фёдор Львович. — Хочется всё своими глазами посмотреть, да боюсь, что стар я уже.

— Ты, Федор Львович, не городи себе препоны, — мягко заметил царевич, — возьми да поезжай. У нас добрые лекари, глядишь, их советы продлят тебе жизнь и ещё немало лет потопчешь мать сыру-землю.

— Может, и прав ты, Иван Иваныч, — покивал Воротынский и с горечью посмотрел на своих внуков. Сыновьям он нанимал лучших ученых, чтобы учили они наследников всему тому, что необходимо знать правителям земель. Внукам же досталось совсем другое обучение. Они знают чужие языки, обучены манерам и счёту, а в остальном словно бы пустышки: повторяют чужие слова, не хотят ни в чём разбираться, действуют на эмоциях.

Воротынский смирился, думая, что вся молодежь такая, но приехали гости и юный царевич поразил его своей хваткой и разумностью. А после удивила боярышня. И вроде бы он слышал о ней многое, но ему казалось, что за ней кто-то стоит, подсказывает и направляет. Ан нет! Настоящая боярышня. Такая, как встарь заведено.

— Уже поздно, надо бы дать отдохнуть Евдокии Вячеславне, — оборвал все разговоры князь Юрий Васильевич, давая всем понять, как впредь надо обращаться к девушке.

Дуня вспыхнула, но хозяева с пониманием отнеслись к намеку князя о его намерениях по отношению к ней. Перед ними будущая княгиня. Да и вообще говорят, что ныне в Москве на Новгород равняются и все чаще к людям с вичем* обращаются.

— Я провожу тебя, — сообщил князь и пошёл первым. Жёнки быстро подхватили инструменты, но Аграфена чуть придержала их, давая Евдокии с князем уйти чуть вперёд. Дом был разделён на мужскую и женскую половину, поэтому Юрий Васильевич вскоре остановился. Повернулся к боярышне и замер. Он не ожидал, что она стоит так близко к нему, но не отступил. И она осталась не отступила, осталась близко. Подняла на него глаза, улыбнулась.

— А здорово я им нос утерла?! — скрывая смущение, заговорщически спросила она. — У меня уже уши вяли слушать, как при дворе князя Казимира лепо и весело. Вот пусть знают, что у нас лучше!

Князь с нежностью посмотрел на неё, потянулся поцеловать ее, но вовремя опомнился. Мотнул головой, как конь, улыбнулся ей в ответ. А она растерялась. В ней словно бы поселилась жадина, которой хотелось постоянно видеть нежность и любовь к себе. Зазудело желание удивлять князя, провоцировать, соблазнять, только чтобы он всегда так на нее смотрел.

Испугавшись столь странного вдохновения, Евдокия отступила, а увидев сожаление в глазах князя, чуть было не расплылась в довольной улыбке. Она не безразлична ему, и бабушка была права: мужчины очень ранимы, а женщины — властительницы их сердца. Поддавшись озарению, она кокетливо приложила свою ладошку к груди князя. Он вздрогнул, захотел прижать своей рукой ее, но она вздохнула и счастливая, скрылась на женской половине.

— Я ужасная женщина! — сообщила она сама себе и прислушалась, проверяя не ушел ли князь. Его удаляющиеся шаги она услышала не скоро и только после этого протанцевала вальсом до выделенных покоев.

Походив немного по комнате, ища покоя в движении, Евдокия решила не форсировать события. Она всё же ещё приглядится к князю, помучает его и посмотрит, как он отреагирует на её капризы. А то вдруг потом, будучи беременной, она станет невыносимой, а у князя никакой сопротивляемости не окажется. Такое надо знать заранее!

Довольная собою и суждениями, Евдокия легла спать и снилась ей танцующая и задорно смеющая шемаханская царица, а Звездочёт из сказки грозил пальцем и просил угомониться, потому что враг рядом. Дуня во сне не сразу поняла, что царица танцует под её песни, так весело им было, а Звездочет...

— Зануда! — произнесла боярышня вслух и проснулась. — Я так хорошо пела, а он… — проворчала она и приготовилась вылезать из постели.

В доме Воротынского было холодно. Точнее, в некоторых помещениях стояла невыносимая духота, где-то было нормально, а вот в гостевые покои никак не могли прогреть. Дом князя был огромным и отапливался несколькими печами, но что-то не додумали при строительстве.

— Боярышня? Встала уже? — заглянула к Евдокии Надежда. — Я заранее велела воду нагретую принести. Вчера-то ты не успела ополоснуться, так сёдня… Правильно?

— Молодец, — одобрила боярышня, хотя ей нисколечко не хотелось обмываться в холодном помещении. Но впереди их всех ждала дорога и лучших условий уже не будет.

Впрочем, она с бабушкой приспособилась ополаскиваться в походном домике, когда в постоялый двор было противно даже зайти. Царский поезд мог бы и вовсе обойтись без дворов, поскольку готовили свои повара. Так было безопаснее и дешевле. Однажды все ночевали на открытом воздухе. Знатные пассажиры в домиках, дружина поставила шатры, а обозники объединились и зарылись в шкуры. И если бы не дорогие кони царевича и князя, то так бы и повелось. Но этим красавцам требовались условия, и спать в снегу они не желали.

— Надя, бабушка уже проснулась?

— Давно уж. Матушка Аграфена отстояла заутреню, а сейчас помогает местным жёнкам.

— Помогает?

— Лечит и утешает.

Евдокия собралась с духом, встала в корыто, и Надежда принялась поливать ее водой. По телу побежали мурашки, и боярышня заторопилась.

— Ты мне ромашку заварила?

— А как же! Вот она.

— Лей!

— Боярышня, какая ты гладенькая! Неужто из-за ромашки?

— А чего мне не быть гладенькой? Я молода, здорова… давай скорей полотно обтереться, а то холодно.

— Так-то оно так, да не так, — вздохнула Надежда.

Дуня не стала расспрашивать. Она знала, что многие страдают от раздражения на коже или от укусов клопов, мошек и комаров. В большинстве случаев лечение тела бесполезно без изменения условий жизни.

К примеру, у неё с Аграфеной взят в дорогу ворох нижних рубах, и они меняют их ежедневно, а у женщин по одной запасной. И в дороге от многих жёнок стало исходить неприятное амбре. За чистотой тела они следят, а вот нижние рубахи напитываются запахами.

В доме Воротынского все не только попарились, но смогли и одежу простирнуть. Тут, однако, другая напасть — клопы! Дуня с бабушкой скинули перины и велели набить травяной матрас, а женки утащили к себе перины, чтобы понежиться. Ну и живого места теперь на них нет! Так что никакая ромашка им не поможет.

— Кормить нас будут? — одевшись, спросила Евдокия.

— Всех за большой стол посадят, — взволнованно сообщила Надежда. — У них так принято.

— Значит, раньше обеда не выедем отсюда, — вздохнула боярышня. — Отведи-ка меня к бабушке. Может, помогу ей чем?

Надежда кивнула и, дав указания местной прислуге вытереть мокрый пол и вынести воду, проводила боярышню вниз.

— Там она, — показала она рукой. — В первый день только челядь Воротынских приходила, а потом городские пошли. Говорят, что местные монахини завсегда помогают страждущим жёнкам, а тут знающая приехала.

— Ты чего болтаешь? Какая «знающая»?

— Ну, из боярского рода, знаниям обученная.

Евдокия спустилась, вышла во двор и с удивлением увидела, что он полон женщин. Они стояли, тихо переговариваясь и с надеждой смотря в сторону низкой двери. Боярышня направилась туда, протиснулась мимо женщин, миновала сени или что-то похожее, прежде чем попала в небольшую комнатку. В ней было тепло и пахло травами, а Аграфена успокаивала плачущую женщину, стоящую перед ней на коленях и поглаживала по голове.

Дуня взглядом спросила не нужна ли помощь, но бабушка мотнула головой, показывая на появившуюся за спиной внучки ещё одну монахиню. Та укоризненно смотрела на неё, не смея сказать, что боярышня пролезла без очереди.

— Ухожу, ухожу, — проворчала Евдокия и выбралась наружу. Постояв, она решила, что бабушка хорошо справляется без неё, иначе бы попросила помощи. Аграфена знала, что она везёт с собой целый ворох трав и снадобий на всякий случай. У неё уже был неприятный опыт, когда травили воинов, так что более ей не хотелось ощущать беспомощность. Пусть лучше не пригодится, чем при нужде бегать и искать потребное.

— Боярышня, — позвал её подошедший Балашёв, — коли погулять хочешь, то обожди. Я позову воёв.

— Нет, Кузьма. Дальше подворья не пойду.

Балашёв кивнул и, стараясь не мешать боярышне, последовал за нею. Евдокия побродила, присматриваясь к людям. Одеты все были разно — кто-то выбирал европейскую моду, кто-то держался отцов.

— Боярышня, прошу за стол, — позвала Евдокию служанка и, зардевшись под взглядом Кузьмы, убежала.

Князь Воротынский сказал за столом немало добрых слов, одарил всех гостей подарками. Евдокию старый князь выделил особо.

— Порадовала ты меня, ой, как порадовала! Долгонько я живу, а таких сказительниц, как ты, не встречал. Прими дар от всей нашей семьи.

По знаку князя боярышне вручили небольшой ларец, внутри которого лежал золотой обруч с крупной каплевидной жемчужиной. Княжеский головной обруч. Подарок со значением и одобрением возможной смены статуса в будущем.

Евдокия поклонилась старику, потом повернулась и поклонилась сидящим рядом сыновьям Федора Львовича и остальным членам семьи. Жена среднего сына князя Анна Константиновна подошла и крепко обняла Дуню, шепча ей ласковые слова.

Провожать вышли все Воротынские и долго стояли, смотря вслед царскому поезду. Горожане вновь выстроились вдоль дороги и желали Ивану Иванычу доброго пути. Евдокии очень хотелось помахать всем рукой, но из домика это было сделать невозможно. Она посмотрела на уставшую бабушку, задремавшую возле растопленной печки, и решила не мешать ей отдыхать. Полезла в сундук, вытащила мужскую одежу и переоделась. На первой же заминке выскользнула наружу и велела седлать плетущуюся за походным домиком Муху.

— Вот так-то лучше, — улыбнулась она, встраиваясь в ряд своих воёв и ища взглядом князя Юрия.

С вичем* — *по имени отчеству