Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 13

— Какой долгий день, — едва слышно пожаловалась Евдокия бабушке, сидя за столом.

Аграфена устало улыбнулась, неодобрительно посматривая на пытающуюся утолить жажду слабеньким вином внучку. Монахиня давно уже мечтала о тишине, но вынуждена была присутствовать на всех мероприятиях. Владыкой Геронтием ей было поручено важное дело — плавно перенять в заботливые руки дочь Стефана и удостовериться в чистоте веры. И если с первым всё оказалось просто, то с благочестивостью появлялись вопросы.

При дворе молдавского господаря все болтали обо всём и бравировали щекотливыми темами, не боясь подхватить типун на язык. Да что говорить, тот же Курицын нахватался иных точек зрения и с умным видом вещал за столом, что монашество противно человеческой природе.

Аграфена разочаровано посмотрела в сторону дьяка, недовольно поджала губы и укоризненно качнула головой.

Удивил ее Федор Васильевич. За ним и раньше водились сомнительные высказывания, но здесь его прям распёрло от идей, словно забродившую капусту. А господарынька все эти измышления слушает, стараясь понять, а после повторяет перед другими, норовя щегольнуть знаниями.

У Аграфены болезненно тянет под ложечкой, когда она слышит дерзкие рассуждения Елены о том, о чём понятия не имеет. Хорошо хоть внучка вовремя останавливает ее, отвлекая на забавы. У дочери Стефана светлый ум, но она не имеет никакого представления о жизни за стенами крепости. Ей обо всём рассказывают учителя, а жизненный опыт она получает, слушая разговоры за столом. Вот только беседы тут ведут весьма странные люди, и Аграфена не представляет как бороться с ними за внимание господарыньки. Надо было ехать Анастасии. Сестра не зря получила чин игуменьи и горазда плести словесные кружева.

Монахиня остро почувствовала своё одиночество среди людей и несостоятельность. Ей не хотелось проявлять строгость к девочке, а объяснить глубину заблуждений не получалось. Елене нравилось бунтовать против традиций.

Дуняшка попробовала прилюдно помочь, но придворные говоруны втянули ее в словесные баталии, и она запуталась. Зачем-то ляпнула, что у всего есть две стороны. Аграфена даже возразить не успела, что опасно так думать, потому что так можно спутать добро со злом, но внучка торопилась отстоять монашество:

— Для кого-то монашество действительно противоестественно, ибо сказано: плодитесь и размножайтесь, а кому-то это шанс просто выжить или реализовать себя в чём-то большем, чем семейная жизнь.

Аграфена одобрительно кивнула, хотя слишком уж прагматичным было рассуждение внучки, но то дело мирское. Потом Дуняша привела примеры, рассказывая, какую ныне монахи и монахини ведут просветительскую деятельность, а после вдруг вспомнила о многоженстве. Аграфене бы одернуть её, но она так опешила, что не успела, а внучка уже соловьем заливалась, что во многих странах по-иному женщине не выжить и многоженство — это разумная милость.

— А есть страны, где у женщины два и более мужей! — шокировала собеседников Евдокия и победно посмотрела на них. Господарынька была в восторге от ее смелости, но Аграфене в тот момент стало не по себе. А Дунька разошлась:

— Условия жизни диктуют свои правила. И прежде чем бросаться гневными словами или ещё как-то выражать своё презрение, лучше стоит подумать, почему так случилось. Если, конечно, есть чем думать.

Аграфена еле удержалась, чтобы не схватиться за голову. Не хватало ей, чтобы Дуньку язычницей назвали! Но тему монашества больше не трогали, а господарынька чуть ли не в рот внучке смотрит.

И вот, сидят они за столом и слышат, как люди заговорили о приближения семитысячного года, который будет концом света. Аграфена мысленно попросила у бога терпения и милости к неразумным, а гостящие у Стефана иноземцы вдруг дошли в своих рассуждениях до сомнений в божественной природе Христа, назвали бредом учение о Святой Троице, почитание икон сочли ересью.

Аграфена не могла понять, как у них язык поворачивается такое говорить, а у тех, кто слушает, уши не вянут. Особенно старается почетный гость господаря звездочет Мартин.

У нее кровь прилила к лицу и в голове зашумело, в глазах потемнело и так обидно стало, что она не в силах встать на защиту веры.

— Ну надо же, — как ужаленная вскочила Евдокия, — не желаете верить в то, что не можете пощупать, как монеты в кошеле! Не понимаете, что это большое ограничение для себя самих, но да ладно. Вот только зачем другим навязывать свои взгляды? Быть материалистом — большая беда!

— Наоборот, — возразил ей молодой мужчина, которого все называли звездочетом.

Евдокия заметила, как он весь аж засветился от довольства, что она услышала его разглагольствования и отреагировала. Теперь на него с интересом смотрел господарь и все знатные гости. Боярышня с силой сжала кубок, но больше ничем не показала, что пожалела о своей несдержанности. Высоко подняв голову, она громко произнесла:

— Не суметь за всю жизнь почувствовать свет души — это беда или бедность души. Не почувствовать радость при рождении ребёнка…

— Но при чём тут это?

Звездочету не понравилась пылкость боярышни. Особенно одобрительные взгляды в ее сторону. Он не сомневался, что до ее слов не было никому дела, а вот раскрасневшиеся щечки и горящие искренним гневом глаза определенно привлекли к ней сторонников.

— А при том! — Евдокия подалась вперед. — Радость не пощупать руками, она не материальна, а значит, по-вашему, её нет. А вдохновение? Оно же захватывает любого мастера целиком, когда он увлечен своей придумкой. Но для вас это не существует. Вы же материалисты! А может, вы лукавите? Всё вы чувствуете, но нравится вам смущать чужие умы, ставя всё под сомнение!

— Боярышня слишком категорична, — со снисходительной улыбкой произнёс звездочет, поворачиваясь в сторону Стефана и его семьи, и всем своим видом показывая, что тяжело спорить с юными особами. Теперь он сожалел, что гостья отреагировала на его рассуждения и постарался свести спор на нет.

— Это вредительство! — воскликнула Евдокия, не дав ему тихо отступить. Да ещё грохнула по столу кубком, привлекая внимание с противоположного конца стола, где сидели менее знатные вельможи. — Нельзя обличённым властью людям подвергать сомнению существующую церковную политику, предлагая взамен только вопросы, не имеющее ответов.

Евдокия почувствовала, как бабушка успокаивающе гладит её по руке и сменила гнев на милость:

— Людям нужны простые ориентиры, которых они будут держаться всю жизнь. А вы на прямом пути городите развилки, запутываете и ослабляете свет добра и любви.

— Боярышня слишком молода и многого не понимает, — примирительно произнес звездочёт Мартин, склоняя голову перед Стефаном.

Дуня выдохнула, опустила глаза и села. Она поняла, что спорить надо по-другому, а сейчас ей не хватает опыта победить противника. Вроде все сказала по делу, но ее выставил юницей. А все из-за то, что разгорячилась, когда увидела, как бабушка перегорела. Милая и добродушная Аграфена слишком долго сидела в монастыре среди своих и здесь ей оказалось не по силам.

Кусая губы, Евдокия смотрела на злосчастный кубок, которым она ударила по столу и прислушивалась к разговорам. Все оживились, но в поднявшемся гвалте ничего было не разобрать.

Она бросила короткий взгляд на звездочета. Тот вновь распушил перья, как павлин. Евдокия вспомнила своё удивление, когда услышала, что при дворе Стефана живет звездочет. Не астроном, а самый настоящий звездочет! Его пригласили предсказать благополучие союза между Москвой и Молдовой. Когда она это услышала, то проворчала: «Средневековье какое-то!», а потом усмехнулась. Сейчас она вынуждена была рассматривать Мартина, как значимую фигуру при дворе Стефана.

— Наливайте вина, а не разговоры разговаривайте! — остудил горячие головы пожилой боярин.

Аграфена накрыла своей ладонью сжатую в кулак руку Евдокии.

— Не пей больше, — попросила она.

— В горле пересохло, а тут только вино наливают, — пожаловалась девушка.

— Ты ведешь себя шумно и агрессивно.

— Ба, я ж за веру, — смутилась боярышня. — Они не понимают, что сеют зерна сомнений, от которых будет больше вреда, чем пользы.

— Дуня, ты поняла, что я тебе сказала?

— Да, бабуль. Ты права. Чего-то я разошлась, — нехотя призналась Евдокия. — Сама уж думала об этом.

— И спасибо тебе, милая, что заступилась. Я сама должна была, да оплошала. Не ожидала услышать на старости лет за столом православного государя таких мерзких речей и от кого... — монахиня посмотрела в сторону Мартина, но тут же вернула своё внимание к внучке. Та взяла кубок и подняла его, чтобы слуга налил вина, но Аграфена остановила ее и обратилась к слуге:

— Дружочек, принеси-ка нам с боярышней горячего взвара или травяной воды.

— Ба, тут душно, зачем горячего?

— Дуняша, ты захмелела. Потерпи, сейчас взвара принесут.

Евдокия вяло кивнула. Ей нестерпимо хотелось пить, но кроме вина на стол ничего не поставили. Даже маленькая Елена пила разбавленное вино.

Боярышня обвела пирующих рассеянным взглядом. Большинство присутствующих за столом ели руками, подхватывая пищу сложенным пополам кусочком хлебной лепешки. Некоторые использовали ложку, помогая хлебом. Часть дам держала в руках двузубые вилки* и посматривала на остальных свысока. Ели все торопливо — и не зря! Еда исчезала со столов молниеносно, а новую не приносили. Но всего было достаточно, и Евдокия сочла умеренность полезной.

Раздалась музыка и молодежь оживилась. Жена Стефана склонилась к его уху, что-то зашептала, он одобрительно покивал и поднялся, подавая ей руку. Тут же все подскочили и вышли из-за стола.

— Дуняша, ты будешь танцевать? — спросила подбежавшая Елена, воодушевленно подпрыгивая.

— А ты?

Евдокия с сожалением отставила кубок с только что принесенным взваром. Напиток ещё не остыл и ей удалось выпить всего несколько глоточков.

— Мне нельзя, я маленькая, — с горечью ответила девочка, бросая обиженный взгляд в сторону отца с мачехой.

— Тогда и я не буду, — расслабилась боярышня.

— Что ты, как можно? — встрепенулась Елена Стефановна. — Когда ещё веселиться, если не сейчас!

Евдокия попробовала сделать ещё несколько глотков, но обожглась и отставила кубок. Поднялась. К ней сразу подошел мужчина, которого она интуитивно определила, как римлянина и пригласил танцевать. Он был черняв, но форма носа и глаз выдавали в нём не местного. Может не римлянин, но другие эпитеты ей в данный момент в голову не пришли. Она с интересом разглядывала его, двигаясь с ним за другими парами.

— Нравлюсь? — неожиданно спросил он и Евдокия смутилась, потому что он угадал.

Только он понравился ей как художнику, а не как девушке. Было в нём что-то на её взгляд неординарное. В его глазах она увидела ум и образование, а капризные губы ей намекали на безжалостность. Такой обольстит и растопчет, не жалея. Но словно этого было мало, так Евдокии ещё показалось, что нос этого человека указывает на деятельную натуру, уверенно идущую только вперёд. Были ещё подбородок и ряд едва намечающихся мимических морщинок, но объект её наблюдения задал вопрос, и она поняла, что увлеклась.

— Ты не сказал имя, — чуть резковато ответила она ему.

— Дон Иньиго Лопес де Рекардо Лойола.* По-вашему Игнасий, — остановившись, представился мужчина и тут же попросил прощения у наткнувшейся на него пары.

— Боярышня Евдокия Вячеславна Доронина, — с достоинством произнесла она, успевая заметить, как дама из следующей за ними пары строит глазки дону Игнасию. А он сумел посмотреть на неё обещающе и чуть снисходительно. Дуне же ответил с загадочной улыбкой:

— Я знаю, кто ты.

Евдокия чуть выгнула бровь. Давно ей не попадался человек, столь искусно владеющей мимикой своего лица. Но её партнер лишь ещё шире улыбнулся и ничего не пояснил. Она чувствовала, что он словно смакует ситуацию.

А ещё он сидел поблизости от спорящего с ней звездочета, но не вступил в еретическую дискуссию за столом. Однако слушал внимательно. Ей тогда ещё показалось, что он смотрит на них всех как взрослый на детей.

— О чём ты думать, боярышня? — с лёгким акцентом спросил он. — Твое чело принять много дум, я заметил, — тут же пояснил Игнатий, изображая встревоженность.

Евдокия растерянно посмотрела на него. Она не поверила его беспокойству, хотя его лицо и даже взгляд говорили о том, что он искренне интересуется.

Дуня воспользовалась тем, что он продолжает держать её за руку и сместила большой палец, чтобы приложить его к пульсирующей жилке Игнасия. Его пульс был удивительно равномерен и спокоен. Этот мужчина не обращал внимания на духоту, запахи, танцы, взгляды и прочее. Он изображал волнение, а сам оставался равнодушен ко всему.

— Я ни о чём не думаю, — как можно беспечнее ответила она и даже изобразила возмущение: — Как можно думать, когда танцуешь?

И он не поверил ей! Причём дал ей понять глазами: ты играешь со мной, девочка. Евдокия скрыла свое волнение за кокетливой улыбкой.

Она не понимала, что за интерес у этого дона к ней. И он был странным.

— Ты движешься, как легкокрылая бабочка, — признался он ей, не отрывая от неё взгляда. — Моё сердце замирает от восторга, — проникновенно, с хрипотцой продолжил дон.

Евдокия постаралась изысканно склонить голову, показывая, что услышала комплимент и одобрила его, а сама внутреннее сжалась.

«Что делать? Что отвечать? Как вести себя?» — сигналило в её голове, и такая досада взяла на этого Игнасия! Бывает, наглые мужчины отбирают у девушек первый поцелуй, а этот отнял у неё восторг от первых комплиментов. Вместо того, чтобы наслаждаться ухаживанием и лёгким флиртом, она вся как на иголках.

«Мерзавец! Дрянь человек! Пакостник!» — разозлилась она, продолжая улыбаться, причем более умело, чем он. Она и в глазах изобразила томление, а вот у него взгляд стал изучающим. Видно, ему стало лень верить в то, что пытался играть.

— Дон Игнасий, я покорена! — дрожащим голосом ответила она ему. — Ты такой чуткий! Я это с разу поняла по твоим рукам. Твои пальцы, они… они… — она с удовольствием захлебнулась восторгом, но показала, что преодолела себя и закончила — это пальцы высокодуховного человека.

— Э-э, да?

Евдокия с удовольствием отметила, что этот дон опешил и не понимает чего от нее ожидать.

— Да! И сам ты весь такой… опасно-прекрасный! У нас говорят: «Порхает, как бабочка, жалит как пчела!»

— Эм-м…

— На твоём счету, наверное, сотни поверженных врагов и тысячи покорённых женщин.

Его взгляд стал острым, а потом:

— А, я понял, — усмехнулся он и наклонился к её уху. — Я чем-то не угодил тебе и заслужил насмешку. Признаться, чуть не поверил и попался. А ты хитра…

Он не договорил, потому что его отстранил князь Юрий Васильевич.

— Тесновато стало, — с угрозой произнёс он и оттёр дона плечом в сторону наблюдающих.

Тот сверкнул глазами, но склонил голову и затерялся среди людей.

— Ишь, какой верткий, — недовольно бросил князь, продолжая с Дуняшей танец.

— Не то слово, княже, — облегчённо выдохнула она.

— Я думал, он тебе понравился, но вижу, что ошибся.

— Я его испугалась, княже, — на грани слышимости произнесла она.

— Евдокиюшка? Он тебя обидел?

— Ни словом, ни делом. Наоборот, он постарался мне понравиться, но это было так, словно волк-людоед прикидывается овечкой.

— Хм, не похож он на волка!..

— Не похож? Да, наверное. Тогда это ловкая и хитрая куница, но от того не менее опасная.

Князь осторожно погладил большим пальцем кисть боярышни и вывел её из хоровода пар. Он хотел поговорить с ней, но Евдокию пригласил танцевать Стефан. Князя же схватила за руку Катарина и потащила следом.

Господарь вежливо провёл боярышню по кругу, и мелодия сменилась. Стефан вернул Евдокию монахине и отправился приглашать новую даму.

— Пойдём, милая, отдохнём, — преодолевая усиливающуюся головную боль, мягко произнесла Аграфена. Она видела, что внучка всё время ищет взглядом князя, а его только-только выпустила из своих цепких ручек вертлявая княжна и перехватил бывший валашский господарь Влад.

— Куда вы? — подбежала Елена. — Не уходите. Боярышни петь будут. Катаринка хоть и вредная, но поёт красиво. Ты лучше, — заторопилась сказать будущая правительница, — но у неё голос, как у ангела, — честно призналась она.

— А тебе не пора спать? — спросила Аграфена девочку.

— Ай, потом отосплюсь, — фыркнула Елена и быстро переместилась на сторону Евдокии. — Не каждый день отец пир закатывает!

Евдокия ревниво отнеслась к тому, что княжна Катарина поёт красивее её. Не хотелось ей уступать этой девице, но с силой голоса не поспоришь.

— Мы с удовольствием послушаем, — решила она и твёрдо посмотрела на осунувшуюся от усталости бабушку. — Бабуль, иди посиди в сторонке. Там никто перед твоим носом мельтешить не будет и все на виду будут.

Евдокия с Еленой устроили поудобнее Аграфену, сбегали «попудрить носики», а когда вернулись, то многие уже перебрались в другой зал. Девушки поспешили туда же и заняли места. Это оказалось чем-то вроде музыкальной комнаты. Евдокия увидела стоящий клавесин. Она была удивлена, потому что считала, что они появятся позже.

Одна из знатных девушек устроилась на небольшом возвышении с лютней в руках и начала петь о любви рыцаря к принцессе. Голос у нее был низкий и приятный, но совершенно не вязался с тем, что она пела. Евдокия подумала, что джаз для нее был бы находкой. Но слушатели выразили своё одобрение, и Дуня не отставала от них.

Следующая певица пела громко и многие оценили ее громогласный рёв, но были и те, кто втихомолку посмеивался. А вот Катарина Иоановна спела красиво. Елена была права. Голос княжны не был выдающимся, но звучал мягко, обволакивающе и балладу она выбрала подходящую для себя. Евдокия вместе со всеми выразила свою одобрение и поднялась, чтобы уйти.

— Быть может, гостья нас попытается удивить? — с вызовом спросила Катарина и приглашающе повела рукой. Евдокия с досадой подумала, что сегодня день испытаний. Оставалось надеяться, что, начавшись с песни песней и закончится.

Примечания:

Двузубые вилки* — католическая церковь считала использование вилок ненужной роскошью. Вилка — это порочное изобретение Востока, чтобы растлить христиан и удалить их от Бога.

Елена Стефановна* (Волошанка) — в настоящей истории Стефан отправил Елену в Москву в 1480 г, чтобы заключить союз против осман и для его скрепления выйти замуж. В нашей книге сейчас 1475 г. Дата рождения Елены 1464–1466 гг. Значит, ей было 14–16 лет, когда она отправилась с важной для отца миссией. Альтернативная история не сильно изменила события.