Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 24

— Дуняша, я твои травы и снадобья передала настоятелю, — со вздохом призналась вернувшаяся Аграфена. — Монахи идут вместе со Стефаном на битву с османами.

— Владычий полк?

— Нет, они при войске господаря… раненых лечить будут.

— А умеют?

Аграфена промолчала, но по её виду Дуня поняла, что помогут чем смогут, а это более, чем ничего.

— Отдала и отдала, — согласилась с содеянным Евдокия. — Не вести же их обратно!

— Серебро твоё сохранила, — продолжала отчитываться бабушка. — Мне сказали, что ты придумала выращивать горчицу?

— Угу.

— То прибыльное дело, — одобрила монахиня. — Меня расспрашивали насчёт твоих советов по ведению хозяйства, а я толком ничего и не знаю.

Евдокия набрала воздуха в грудь, чтобы начать рассказывать бабушке о том, сколько всего ныне полезного крутится возле городских выгребных ям, но та не заметила, опередила её:

— Мирские посмеялись над твоими советами, а в монастыре ко всему сказанному тобой отнеслись серьёзно.

Аграфена выжидающе, со значением посмотрела на внучку. Евдокия выдохнула, пожала плечами, не проявляя радости от интереса монастыря. Не все мирские посмеялись над ней, и подтверждение тому — мешочек с серебром. И если местному игумену нужны подробности, то пусть покупает их наравне с другими. Там же речь идёт не только о червяках и удобрениях, а об ускоренном получении селитры, о выделении газа, который рано или поздно научатся использовать.

Евдокия сделала достаточно подарков чужим людям, и никто доброго слова не сказал, зато новые просьбы излагают не стесняясь. Бабушка явно смягчила ситуацию, проникнувшись жалостью к людям и надеясь всем помочь.

Но Дуне было уже всё равно. Все её мысли были посвящены планированию дороги домой. Елену предстояло постепенно приучать к московским порядкам, но не переусердствовать. Сейчас девочка плаксива из-за осознания спешного отъезда и твёрдым отказом царевича брать с собой звездочёта. Никто из посольства не ожидал, что маленькая господарынька предвкушала похвалиться перед царем таким умным и образованным человеком. Вдобавок ко всему князь настоял на замене нянек на московских жёнок, и если раньше Елена радовалась этому, то из-за звездочёта стала делать всё наперекор.

Евдокии хотелось быть рядом с князем, но девочка не отпускала её от себя, и боярышне приходилось отвлекать Елену от гневливости или не давать грустить. В другое время Дуня с легкостью бы увлекла девчонку и утомила бы шалостями, но не в чужом замке.

Тем более что все обитатели были взбудоражены учебными полетами Влада Дракулы на дельтаплане. Он и его воины учились летать, но отчего-то решили, что ветер лучше ловить на вершине башни.

Без травм не обошлось, но это никого не остановило. Грязно-серые дельтапланы, (а цвет такой Влад выбрал специально, чтобы его летающих разведчиков не заприметили в сумерках), срывались в полёт и кружили над Сучавой. Слухи об этом ползли самые жуткие, но нельзя было не признать военный талант Влада: он с ходу придумал, как можно использовать дельтапланы, задумался о маскировке и продолжал искать способы нанесения вреда с воздуха. Евдокии хотелось намекнуть ему о важности всё держать в секрете, но «гигантские нетопыри» уже привлекли к себе внимание.

А вообще у боярышни не было настроения с кем-либо общаться. Ей хотелось помечтать, как она устроит свою жизнь с Юрием Васильевичем, а не переживать за Дракулу или рассказывать Елене без умолку о её будущей жизни в Москве. Но девочку можно было понять: её отрывали от дома и везли в неизвестное…

С того дня, когда царевич с князем объявили об отъезде, прошло три дня. Три неспокойных, наполненных слухами о приближении конца света и появлении на землях Стефана стотысячного войска осман, дня. И, наверное, сборы в обратную дорогу продлились бы дольше, если бы не начал таять снег.

— Мы завтра уезжаем! — повторил князь Юрий на третий день, поняв, что никто не торопится со сборами господарыньки. — С Еленой или без неё.

Последние слова вызвали шок у присутствующих, а лицо Стефана потемнело. Все смотрели на господаря, готовые накинутся на московитов за небрежение невестой и непочтительность к хозяевам дома. Но Стефан молчал.

Он-то до последнего надеялся, что русичи засидятся и вынуждены будут биться с османами. Коли так случилось бы, то московских послов, с лета дожидающихся в Царьграде встречи с султаном, казнили бы. Стефану доложили, что Мехмед до сих пор не принял их, но и не прогнал. Хватило бы малейшего повода, чтобы прилюдно покарать докучливых послов и царь Иоан уже не отсиделся бы в стороне.

Господарь хмуро смотрел на сверлящего его упрямым взглядом князя и желал в этот момент только одного: дать команду своим воям порубить его и всех, кто с ним. Пусть они кровью умоются, а не дочь его получат! В этот момент ему казалось, что он найдет ей жениха получше.

В ожидании ответа господаря тишина набирала угнетающую весомость, и только княжна Катарина ёрзала, поглядывая со вспыхнувшей надеждой на молодого царевича. В отличие от маленькой Елены она могла выскочить замуж за него хоть сейчас, и не собиралась упускать своего шанса. В один миг из худородной княжны могла бы подняться в царевны, получить во владения обширные земли, кои не то что за день не объедешь, а месяца не хватит. И вместе с землями — несметные богатства, твёрдое положение во власти. Равного царевичу жениха нет и не будет!

Стефан видел её мысли насквозь и понимал, что бесцеремонная девица права. Он ожёг её взглядом и сквозь зубы выдавил князю:

— Добро, — не без удовольствия наблюдая, как царевич напряженно затрепетал ноздрями, думая, что сватовство сорвалось по вине дядьки. — Отпускаю Елену, — выждав паузу, добавил господарь и обстановка разрядилась, а посольские облегченно вздохнули.

Утром, помолясь, выехали. Первый день пути Елена обживалась в своём походном домике, а на следующий зазвала Дуню в гости. Евдокия пришла с бабушкой и та, потихоньку-помаленьку завладела вниманием девочки. Так и повелось.

Аграфена взяла на себя обучение Елены, царевич устраивал конные прогулки, жёнки обеспечивали господарыньку комфортом, а Евдокия вечерами развлекала всю компанию сказками. Иногда она навещала слугу дона Игнасио.

Он больше не изображал дурачка, но молчал. Дуня рассказывала ему, что на Руси всем миром стараются сделать жизнь лучше, а розмыслам особый почёт. Им все помогают, надеясь, что новые придумки облегчат тяжёлый труд.

Она ни в чём не убеждала пленника, но выводы сами напрашивались. Хозяева дона Игнасио желали блага только для себя, а на Руси были бы рады, если бы всем было хорошо. И способ достижения блага у папского престола был очень уж мерзким — не надеясь на собственные силы, ум и трудолюбие, они втаптывали в грязь доверившиеся им народы, чтобы личные успехи и продвижение казались более значимыми.

Евдокия уже догадалась, что высшие церковные иерархи не добьются тех успехов в медицине, на которые рассчитывали. И она точно знала, что они умудрятся растерять накопленные древними лекарями знания. Избранные не будут жить по сто лет и дольше, как им, видимо, мечталось, зато в отместку они исказят лекарское искусство, доведя всё до абсурда, и нет им прощения за это.

Боярышне было жаль, что она не может рассказать пленнику, как на протяжении веков будут травить общественным мнением выдающихся лекарей, как спустя четыреста лет коллеги отправят в психушку венгерского врача за предложение мыть руки перед операцией. Сейчас это кажется дикостью, но потомки сделают это.

И всё же Евдокия рассказывала о многом и видела, что пленник её внимательно слушает. А потом она приметила, что во время прогулок он с интересом наблюдает за суетящейся Ариной. Самой младшей по статусу среди жёнок, но она из служилых и знает несколько языков. Дуня переговорила с князем, и он разрешил Арине учить пленника русскому.

По пути посольский поезд догоняли купцы, которые вели торговлю в Молдавии. Приближающиеся османы вынудили торговых гостей прервать свои дела и поспешить за посольством. Знакомый боярышне купец Поликарп полностью рассчитался с нею и получил приглашение заехать в Доронино, чтобы посмотреть товар из первых рук и договориться об использовании лавки в Новгороде.

Обратный путь всем показался лёгким. Чем дальше уезжали от родного дома Елены, тем крепче становился мороз, и лошади бодрее тянули повозки. Ехали весело, нигде не задерживаясь и вскоре добрались до дома.

Въезжали под звон колоколов и радостные приветствия горожан. Все уж заждались царевича и его маленькую невесту. Даже ежегодные соревнования по клюшкованию на льду без него не начинали.

Возок Евдокии и Аграфены въехал вместе со всем поездом в Кремль. Дуня догадывалась, что Иван Васильевич и Мария Борисовна торжественно встретят сына с будущей невесткой, сама она надеялась постоять немного и уехать домой. По дороге она обо всём уже отписала царю с царицей. Кучу бумаги извела, описывая события, своё участие в них и всех остальных. Беспристрастно рассказала о Елене, чтобы Мария Борисовна понимала, как ей вести себя с девочкой. Так что Евдокия безотлагательных расспросов не ждала.

Она вышли из возка, подала руку бабушке, чтобы помочь сойти ей со ступеньки и, к своему удивлению, увидела подошедшего князя. Вместо того, чтобы стоять подле царевича, он стоял и смотрел на неё.

— Юрий Васильевич, тебе же с Иван Иванычем рядом надо быть, — нахмурилась Дуня.

— Как и тебе, Евдокия Вячеславна. Идём вместе!

Аграфена спустилась, опёрлась о посох и хмыкнула, глядя на внучку с князем:

— Идите уже, а я за вами.

Монахиня повела подбородком, указывая направление.

— Рука об руку, Евдокиюшка? — тихо спросил её князь, разворачивая ладонь.

— Уместно ли сейчас? — вспыхнула она, зная, что соединять руки жениха с невестой должен отец.

— Пусть все видят, что для нас уже всё решено! Иного я не приму, — чуть резковато ответил князь, но весь его бунт был потушен в тот же миг, когда Евдокия с нежностью посмотрела на него и вложила свою ладонь в его:

— И для меня уже всё решено! Никого, кроме тебя, не приму…

Вместе они встали за царевичем с господарынькой, за ними Аграфена и посольские. Так и двинулись навстречу царю с царицей и боярам, дожидающихся их на украшенном лентами крыльце.

Елену Стефановну с Иван Иванычем встретили тепло. Им дали испить горячего напитка, закусить хлебом, потом расцеловали, а вот при взгляде на взявшихся за руки Юрия Васильевича с Евдокией царь склонил голову на бок. Радостный гомон начал затихать.

— Ну что ж, заслужил ты, брат, своё счастье, — произнёс Иван Васильевич в полной тишине, а Мария Борисовна прижимая к себе Елену и по-доброму улыбаясь, дополнила:

— И Дунечка наша заслужила такого жениха!

Все воодушевлённо начали обсуждать, как погуляют на княжьей свадьбе, а потом, даст бог, дождутся царской.

— Когда думаешь справлять? — коротко спросил у брата Иван Васильевич про свадьбу.

— До масленицы.

— Э-э? Так меньше месяца осталось, — приподнял бровь царь. — Или ты год обождать хочешь?

— Я бы и дня не ждал. Прямо сейчас готов идти венчаться!

Евдокия настороженно поглядывала на царя, чувствуя, что тот растерян, а когда он в таком состоянии, то откладывает все дела на потом. И тут бояре недовольно зашевелились, даже посохами взмахнули, а потом словно бы выплюнули перед собой её деда.

— И впрямь, — заорал он, сердито выдергивая длинный рукав, за который его кто-то продолжал удерживать. — Чего ждать? Я давно готов! И невестка моя весь дом Дунькиным приданым заполонила, а ключница угощения впрок заготовила, девать некуда.

— Да ты-то понятно, что готов, — засмеялись бояре. — Да токмо пир князю надобно устраивать, а не тебе!

— И у князя все готово! — отмахнулся Еремей Профыч. — Я ж только что вернулся из его владений, и там все ждут не дождутся хозяйку!

— Деда! — воскликнула Дуня, стесняясь его пройдошливости.

— Что «деда»?! Сколько мне внуков от тебя ждать? — накинулся он неё. — Машка вон уже о третьем думает, подружки твои давно уж мамками стали, а ты всё в девках сидишь!

— Деда, не здесь же об этом! — кусая губы, взмолилась Евдокия, но Еремея было уже не остановить. Он увидел, что царь не сердится, а бояре смеются, поэтому при всех подошёл к держащимся за руки князю с внучкой и положил свою ладонь сверху.

— Моё благословение, как у главного в нашей семье у вас есть, — важно сообщил он. — А батька твой в отъезде. Он с Ванюшкой на службу поехал, но моё решение отдать тебя за князя одобряет.

Бояре зашумели на Еремея, высказываясь, что ждало бы Славку, не одобри он царского брата в качестве жениха. Еремей Профыч на это лишь хитро прищурился, а Репешок подмигнул ему.

— Ну что ж, — обратил на себя внимание Иван Васильевич, — до масленицы так до масленицы, — улыбнулся он и неожиданно для всех гаркнул:

— Вся Москва гулять будет, мой брат женится!

Бояре в шоке распахнули глаза, поняв, что царь особо выделил Юрия среди других братьев: Иван Васильевич прилюдно вычеркивал из своей жизни двух других женатых братьев, и все понимали, что ничем хорошим для них это не кончится.

Уже дома Евдокия пыталась вспомнить, что было потом, но тщетно — всё вылетело из головы. Она помнила, что бояре пытались познакомиться с господарынькой или хотя бы попасться ей на глаза. Из-за этого поднялась суета.

Дуне с князем тоже досталось внимания. Все чего-то спрашивали и советовали. А потом ей пришлось расстаться с Юрием Васильевичем, и это показалось таким неправильным, странным и нежеланным.

Сейчас всё произошедшее напоминало сон, а привычные будни вернули себе власть. Князь вновь у себя, Евдокия в своей светёлке со своими мыслями о предстоящих хлопотах. В дороге она расписала, что ей нужно делать по приезду и пришла пора браться за работу, но… душа рвалась к нему.

— Ляг, поспи, — предложила мама, заметив состояние дочери. — Наверное, в бане сомлела. Я говорила, чтобы жарко не топили, чай, ты девица, а не молодец. Жаль, что Лада уехала, а то размяла бы тебя. Я всё думаю: а не поторопились ли мы дать вольную Гришке? Без банщицы-то худо! Не представляю, как мы раньше без неё обходились…

Милослава всё говорила и говорила, а Дуня уплывала в сон. Ей снились все её люди, только словно бы спустя годы.

Лада, о которой мама сетовала, передавала свой опыт в училище. Выглядела она важно и степенно. Сами училища, а их теперь было много, по всему царству открыл её приёмный сын Олежка. Он многого добился и седовласым старцем сел в Думу. Невиданная карьера для бывшего холопа, но за ним было развитие самых доходных краев царства, так что Олег Григорьевич заслужил свой чин честь по чести.

Евдокия во сне хотела спросить его, а как там её Гришаня, долгую ли прожил жизнь, но её унесло на какую-то площадь, где на постаменте стояла небольшая фигурка буериста.

— Какая забавная! — воскликнула она, вглядываясь в неё. — Похоже, что ваятель хотел подшутить над любителем скорости!

Прохожие, как и она, с улыбкой поглядывали на напряженную фигурку скоростного гонца и шли дальше по своим делам. Евдокия хотела осмотреться, но к постаменту подъехали двое конных и один из них произнес:

— Это работа Елисея Мстиславовича! К нему ты едешь учиться.

— Но он же зодчий, — воскликнул незнакомый юноша.

— Великий зодчий, — поправил его седой мужчина. — А фигуры он ваял для души. Я думал, ты знаешь, раз книжки читаешь. Самое известное его творение стоит в кремлевском саду.

— «Княгиня Евдокия»?

— Ну вот, слышал же, а говоришь «зо-о-одчий», — насмешливо протянул мужчина.

— Говорят, что княгиня там как живая! Словно время остановили, когда она смеялась.

Дуня хотела спросить не о ней ли идёт речь, но её переместило в галерею с портретами. Она так отвыкла от подобного зрелища, что растерялась. Но многих висящих там князей и бояр она знала. Первым увидела своего жениха. Он смотрел строго и был таким неприступным, что ей вспомнилось его лицо, когда он пробовал кофе с десертом. Он точно так же был сосредоточен!

Потом она увидела князя Сицкого, что по всему царству занимается устроительством почтовых ямов. Рядом с ним расположили Холмского, и Евдокия увидела на его груди награды. Старого Протасьича разместили рядом, и почти всю Думу вслед за ним. У многих были награды или высокие боярские шапки.

— Ну-у, наверное, заслужили, раз всех изобразили и сюда повесили, — пробормотала Дуня и с любопытством вытянула шею в сторону наполненной солнечным светом оранжереи. А там ещё одна галерея оказалась.

— Это кто ж так рисовал? — ахнула она, увидев ряд женских портретов.

Во главе висел портрет Марии Борисовны, а по бокам возглавили ряды Евпраксия Елизаровна и Наталья. Все жёнки улыбались и держали в руках цветы, котов, книги, сладости или крошечных поросят. А одна из жёнок с видом безмерного удивления держала в руках светящуюся лампочку.

— Что за чудо? — удивилась Евдокия и сразу же приметила ленту с вышивкой, небрежно лежащую на коленях женки, а на ленте хорошо читалось «Маришка Златова».

— Батюшки святы! Никак Гаврила всё-таки сделал рабочую лампу! Или то его сестра? Нет, не похожа. Скорее всего, это его жена, и она явно принимала деятельное участие в его делах. Дождался он всё-таки свою ладу!

Дуня немного постояла возле этого портрета, теряясь в догадках, но ей интересно стало, что дальше. Она рассматривала портреты и невольно улыбалась. Все они были немного озорные по композиции и наполнены душевной теплотой. И все-таки она отметила, что художник не был профессионалом. Она остановилась у портрета взрослой Мотьки, облепленный котами, и подошла поближе, чтобы посмотреть подпись художника. Там красовалось размашистое «княгиня Евдокия».

— Ну точно, только я могла до такого додуматься, — всплеснула она руками. — И как все согласились позировать-то?

Дуня хотела подольше задержаться в этом уютном месте, но её перекинуло куда-то далеко в будущее. Она торопливо начала осматриваться, желая побольше разглядеть.

Её окружали монументальные здания с панорамными окнами. Ничего не понимая, Дуня подошла к указателю, где было написано: «Университет Кошкина», «Кошкинские экспериментальные цеха», «Заводы механических изделий Ивана Молодого», «Институт металлургии имени Кошкина», «Музей розмыслов», «Жилые сектора для абитуриентов»…

— А я говорила, что Пётр Яковлевич создаст центр научной мысли! — обрадованно воскликнула Евдокия, но порывом ветра её понесло в небольшой уютный квартал.

— Это же моя слободка! — узнала она изрядно постаревшие домики. Слободка была вся застроена и утопала в зелени. Но её квартал больше не был жилым — повсюду гуляли туристы, а в домах расположились магазины и офисы.

— Ну во-о-от, — расстроилась Дуня и захотела вернуться домой.

— А где твой дом, дитя? — спросил кто-то её.

— Как где? Там! — махнула рукой она, вертя головой. — Меня Юрий Васильевич ждёт и куча дел.

— А про родных и друзей узнать ничего не желаешь?

— Непростой вопрос, — задумалась Евдокия и неуверенно отрицательно мотнула головой.

— Вот и молодец. Всё может быть так, как ты видела, а может измениться, коли потомки подведут. Будущее не определено.

— А я? Я вернусь в будущее?

— Только когда закончишь все свои дела.

— О, да мне сотни лет не хватит! Дел-то по горло!

— Вот и живи сто лет, не зная бед! — засмеялся удаляющийся голос, и Евдокия погрузилась в обычный сон, который она называла «без задних ног».

— Присниться же такое! — буркнула она утром, не смея надеяться, что все было правдой. И все же теперь ей было жаль, что она не узнала подробности о своих близких.

— Проснулась, горлица? — спросила Василиса, входя в светлицу.

— Угу.

— Тогда вставай, не ленись. Скоро подружки придут поплакать о твоей девичьей судьбе.

— Да чего там плакать? — возмутилась Евдокия. — Мне девичество уже опостылело!

— Дуня! Как не стыдно?

— Ой, да ладно! — отмахнулась она. — Вась, знаешь, мне свою лялечку махонькую захотелось. Прав дед, что правнуков требует. Надо подкинуть ему, пока в отказ не пошёл. Пусть лошадкой у них побегает, — засмеялась девушка, и Василиса поддержала её, прикрыв рот ладошкой.

— Но подружек уважь, — напомнила ключница, отсмеявшись.

— Не сомневайся, — пообещала Евдокия и поспешила навстречу новому дню.