Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 22

— Не бойся, я не собираюсь убивать тебя, — прошептал ей на ухо Игнасий. — Мы давно наблюдаем за тобой, но професс* (чин) недооценил тебя и поплатился за это.

— М-м-м-м, — промычала Евдокия, пытаясь показать, что ей трудно дышать.

— Потерпи! У нас будет время поговорить с тобой обо всём, и я верю, что ты выберешь правильную сторону.

— М-м-м, — вновь промычала боярышня, показывая своё негодование.

— О, я слышу категоричность, но поспешу развеять её, пока мы поднимаемся. Ты ведь уже догадалась, кто я? И ты понимаешь, что я не один. Не знаю, откуда в глуши появился такой алмаз, как ты, но я рад, что нашёл тебя.

— М-м-м, — застонала девушка, когда несший её слуга неосторожно развернул её на повороте и она ударилась плечом о стену.

— Не порань её, остолоп! — бросил по латыни Игнасио, заставив Евдокию замереть. Она никак не ожидала, что простоватый на вид слуга поймёт латынь, но дон ради него перешёл на неё.

Игнасио без задержки вновь перешел на родной язык для боярышни:

— Не волнуйся, боярышня! Сейчас мы доберемся до моих покоев, и ты ляжешь спать. Проснёшься уже за пределами Сучавы и мы с тобой побеседуем. От твоего ответа будет зависеть, какими настойками я стану угощать тебя во время нашего путешествия домой. Но в любом случае обещаю, что дорога покажется тебе приятной и недолгой.

Евдокия попыталась лягнуть ногой непрошенного благодетеля, но он ловко отклонился.

— Сейчас у нас есть немного времени, чтобы я тебе кое-что пояснил. Тебе не нужно бояться меня, потому что я твоя fortuna. Я ключик от дверей библиотеки, где хранятся бесценные знания, которые собирали тысячелетиями, — проникновенно произнёс Игнасио и через интонацию чувствовалось трепетание его души. Не вызывало сомнений, что он был там и остался под впечатлением.

— Если ты дашь клятву служения, то узнаешь, какой силой обладали вавилонские жрецы и языческие волхвы, сражавшиеся с римлянинами. Ты сможешь увидеть свитки из александрийской библиотеки и тех, что были созданы после неё. У нас хранятся труды из багдадского дома Мудрости и Гондишапура, почти вся константинопольская библиотека перевезена к нам.

— Пф-ф-ф!

— Да, мы открыты всем источникам знаний! Для нас нет границ в вере. И ты права, мы не всё можем прочитать, но нам хватает того, что мы узнали, чтобы управлять королями, — торопился убедить её Игнасио. — Понимаю, что тебе сложно во всё это поверить, но контролируя появление новых знаний, мы стали властителями мира, и я тебе предлагаю присоединиться к нам. Поверь, это великая честь, и если бы я не был уверен, что ты способна оценить её, не знал, что ты можешь принести нам немалую пользу, то не говорил бы сейчас с тобой. А пока…

Дон Игнасио остановился, поставил Дунину свечу в выемку в стене и начал открывать замок, висящий на двери в его покои. Для него было полной неожиданностью услышать:

— А пока вели отпустить боярышню, а то я тебе кишки наружу выпущу.

Дон почувствовал, как в его живот упирается нож, но не растерялся. Он ударил локтем назад и изогнулся, выскальзывая из-под удара, но нападавший оказался не один.

— Да помоги же, остолоп! — вновь перешёл на латынь Игнасио.

Слуга скинул Евдокию со своего плеча на пол, и она болезненно охнула. Не обращая внимания на боль, Дуня, выдернула изо рта платок и постаралась отползти в темноту. В слабом свете свечи мелькало четверо дерущихся мужчин, а потом свеча погасла.

Боярышня затаилась, боясь выдать своё положение шуршанием платья. Она не успела встать на ноги, а теперь не могла этого сделать, чтобы не привлечь внимания. Евдокия замерла и внимательно слушала. Мужчины поступили так же.

Дуня решила, что эту схватку выиграет самый терпеливый, но она недооценила своих спасателей. Они умели двигаться бесшумно, и как только положились на свой слух, возобновили действия. Рядом с боярышней застонал слуга Игнасио, потом она услышала ряд быстрых движений, а дальше послышался топот ног, и она увидела в конце коридора свет.

— Сюда, княже! — раздалось рядом с Евдокией.

После полной темноты несколько факелов показались ярче солнца. Щурясь, Дуня смотрела на князя и не знала, плакать или бросаться ему в объятия. Хотелось того и другого и всемерного участия. Князь не подвёл. Он сам бросился к ней, подхватил, как пушинку и крепко к себе прижал.

— Лада моя ненаглядная, тебя не поранили?

Евдокия сварливо подумала, что была бы ранена, то умерла бы сейчас от удушья. Раны открылись бы, кости сдвинулись бы, а потом болевой шок и — прости-прощай!

— Испугалась? Евдокиюшка, не молчи!

— Пусти, княже, — попросила она, чувствуя, что ещё немного и зацепится сережкой за вышивку на кафтане и порвёт себе мочку уха.

Он бережно поставил её на пол и тогда она, пользуясь, что все отвлеклись на похитителей, а князь ещё не разогнулся, прижалась своей щекой к его. Юрий Васильевич весь пылал, а она была холодной, и этот контраст их обоих ошеломил.

Ей пришлось слегка оттолкнуть его, чтобы мимолетное касание больше никто не заметил. Оттолкнула — и сразу стала мёрзнуть. Тело взбунтовалось, желая напитаться княжеским жаром и силой. Из упрямства отошла от князя на пару шагов, напоминая себе, что её долг убедиться в том, что злодеи будут правильно упакованы. Пускать такое важное дело на самотёк было нельзя. Это ж не простые злодеи, а мировые властелины.

Юрий Васильевич качнулся за ней, но вовремя опомнился. Прижался спиной к холодной стене, чтобы остудиться. Ему казалось, что он горит заживо. От пережитого ли страха за неё, от желания обладать?

Его тянуло быть рядом с нею и с каждым днем противиться этому было сложнее, а сейчас не хватало сил отпустить. Она отошла, а он не мог отвести от неё взгляда. Ревниво смотрел, как она повернулась к иноземцу.

Князь его узнал: дон Игнасио. У Евдокии он с первого дня вызывал опаску, и Юрий велел присматривать за ним одному из братьев, что ещё в Москве стали тенями его боярышни. Не зря. Несмотря на то, что всё указывало на то, что Евдокия враждует со звездочётом, но испугалась она именно этого дона и, слава богу, сказала об этом. А он не отмахнулся и сейчас был рад этому.

Евдокия растерянно смотрела на образовавшуюся суету. Воины князя проникли в покои дона, обыскали их. Нашли снадобья, какие-то порошки, неизвестное оружие, одежду разного сословия и много накладных волос и бород. Один из воев насмешил: он схватил бороду и долго смотрел на неё, не понимая, для чего это и куда прикладывать. Но задерживаться было нельзя: дон должен был исчезнуть бесследно, ровно так же, как по его замыслу должна была пропасть Евдокия.

Она всё это время оставалась в коридоре, не выпуская из поля зрения обоих иноземцев. Княжьи вои вышли из комнаты, доложили Юрию Васильевичу о результатах обыска, а потом Игнасио крепче взяли с двух сторон за локти, заставляя чуть пригибаться и собрались вести.

Евдокия уже присмотрелась к его воротнику, выискивая капсулу с ядом, но кроме кружев там ничего не было, а ими сложно подавиться. Она стояла и думала, что у такого человека обязательно есть тайное оружие или яд. Уже даже открыла рот, чтобы предупредить княжьих воёв об иглах, но Игнасио дёрнулся, оперевшись на державших его людей, а сам высоко задрав ногу, ударил Юрия Васильевича по бедру. Никто ничего не понял — удар получился нелепым, смазанным, но пола кафтана и штаны он порезал.

— Осмотрите его сапог! — в волнении велела Евдокия, хотя уже догадалась, что там был выдвигающийся в носке нож.

Её приказ немедленно исполнили и облегченно доложили:

— Слишком мал, чтобы серьёзно поранить, — констатировал княжеский сотник.

Юрий Васильевич непонимающе смотрел на небольшой порез на ноге, смысла в нём не было.

— Если только не отравлен, — прошептала боярышня и бросилась к дону. — Что за яд ты использовал? Говори!

Игнасио снисходительно улыбнулся и приподнял брови.

— Ну-ка боярышня, дай я спрошу, — прогудел у неё над ухом сотник и, как только она подвинулась, резко ударил его.

Неожиданно взревел слуга Игнасио и пытаясь вырваться, почему-то приложил все силы, чтобы дотянуться до своего хозяина. Пару раз он даже ударил его.

— Да оттащите вы этого медведя! — взревел сотник.

— Не убивать! — рявкнул князь и тут же закашлялся, увидев бросившуюся к нему Евдокию. Она присела, развела ладошками порванную одежу и вгляделась в рану. Надавила, заставляя ее кровить.

— Душа моя, что ты делаешь?

— Потерпи, княже, — пробормотала она и сунулась носом прямо в рану. У Юрия аж мурашки по телу побежали.

Возня за спиной стихла и один из воев воскликнул:

— Тварь, он его убил!

Евдокия оглянулась и увидела, что изрядно побитого остолопа скрутили, а дон Игнасио лежал мертвее мертвого.

Князь решительно двинулся вперёд, чтобы начать распоряжаться, но Дуня преградила ему дорогу:

— Сначала твоя рана. Юрий Васильевич, миленький, прошу тебя. Плевать на них! Твои вои разберутся, а нам надо идти.

Он с улыбкой посмотрел на неё и позволил себя увести. О себе князь сейчас не думал. Он был счастлив, что успел найти её, и она рядом. Давешний страх за её жизнь сейчас отдавался слабостью и почему-то онемением. Нога стала ватной, не слушающейся…

— Княже! — воскликнула Евдокия. Он ободряюще улыбнулся ей. — Держите его! Несите ко мне!

Воины подхватили заваливающегося князя и поспешили за побежавшей впереди боярышней. Она ворвалась к себе в покои, показала им, куда класть князя и отрывисто повелела:

— Принести воды и пустой таз. Быстро, исполнять!

Воины побежали, а в дверях появился сотник.

— Вихря? — уточнила Евдокия и получив согласный кивок, произнесла: — Слугу дона раздеть, осмотреть, не вшито ли чего под кожу, не спрятано ли что в волосах. Все забрать и дать ему другую одежду. Из портов вытащить веревку.

Брови у сотника взлетели вверх, но задумчиво посмотрев на неё, он отошёл, чтобы передать указания своим. Вскоре принесли то, что она требовала. В коридоре уже стояли царевичевы вои и сам Иван Иваныч что-то говорил рядом. Она ничего не слышала. Её голова решала задачу, что за яд был использован, и по всему выходило, что не смертельный. Слишком дорого было бы мазать кончик ножа на сапоге, не зная, когда он пригодится. Быстродействующие яды — дорогое удовольствие и выветриваются, стираются, меняют свои свойства при воздействии внешней среды. А на улице слякоть и низкая температура и так или иначе подошва не защищает спрятанный нож.

— Дуня? Ты слушаешь меня?

— Что? Да, то есть нет, извини. Мне нельзя сейчас ошибиться.

— Он будет жить?

— Да, но надо правильно помочь, чтобы не было последствий.

— Я велю послать за Аграфеной.

— Не надо, я сама.

— Дуня, ты уверена?

— Бабушка не лекарь, а… — Евдокия смолкла, не зная, какую замену придумать слову психотерапевт. Тяжко вздохнула и повернулась к царевичу: — Вели разбудить Надежду, пусть сюда придёт, а остальные — вон!

Иван Иваныч пытливо посмотрел на неё, но послушал и сделал, как она просила. Вскоре появилась Надежда. Она вошла, ахнула, закрывая рот руками, но сразу же начала исполнять приказы боярышни.

Князю в эту ночь пришлось несладко. Евдокия вычистила ранку, пока действовало онемение. А потом она привела Юрия в чувство и дала свои снадобья. После чего очнувшийся князь выгнал её, стесняясь при ней изливать из своего нутра жидкости. К утру он чувствовал себя обессиленным и обиженным, но был рад, что жив и здоров.

Узнав, что в ожидании новостей о его самочувствии Евдокия заснула в соседних покоях, приказал не будить её, а сам направился к себе. Ему не терпелось услышать, что узнал царевич из допроса слуги и не поползли ли ненужные слухи по замку.

С последним невольно помог дон Игнасио, устроив похищение Евдокии в самый тихий час и предупредив своих знакомых об отъезде. Теперь его никто не будет искать. Вот только с телом может быть сложно, но царевич наверняка уже решил это.

Одолеваемый разными мыслями, князь вихрем ворвался к себе, велел принести воды и, как только освежился, поспешил к царевичу.

— Что удалось узнать? — с порога спросил он.

— Ничего.

— У тебя что, нет того, кто мог бы разговорить слугу?

— Мы не у себя дома, — огрызнулся Иван Иваныч. — Но слуга не может говорить.

— Не понял, — нахмурился Юрий Васильевич. — Мне доносили, что он охотно мурчал бабам на ушко всякие скабрезности на своём языке.

— А сейчас сидит и пускает слюни. Не может заглотить еду и питье.

Князь не мог поверить услышанному.

— Яд? — хрипло спросил он.

— Вряд ли.

Щека царевича дернулась, как это бывало в моменты сильного напряжения, и он прижал её ладонью.

— Ничего не понимаю! — в раздражении воскликнул князь. — Чертовщина какая-то! Может, матушку Аграфену позвать? Пусть посмотрит, кто порчу навёл!

— Послано уже, — пытаясь сохранить невозмутимый вид, Иван Иваныч начал мерить комнату шагами. — Хватит ей в чужом монастыре сидеть!

Князь и царевич молча стояли, понимая, что оба осрамились. У них в руках был ключ ко многим странным событиям, а они его проворонили, как та глупая ворона с сыром.

— Османы на Стефана идут, — обронил Юрий Васильевич. — Нам надо либо помогать ему отбиваться, либо уезжать.

— Нельзя помогать! — резко вскинулся царевич. — Сам знаешь, что этим летом Крым попал под османский протекторат и отец послал посольство к султану, чтобы наново договориться о торговых путях для наших купцов. Нам нельзя терять влияние в Каффе.

— Он хочет продолжать выкупать православных?

— Да.

— Вместо того, чтобы укреплять границы, мы поощряем набеги, — не сдержался от укора Юрий.

Царевич поморщился, а князь раздраженно махнул рукой, показывая, что не ждёт ответа. Оба прекрасно знали, что этот спор зародился от бессилия. К тому же налаживать связи с султаном придется в любом случае: Каффа, Судак и причерноморские города — там должны быть русские купцы. И царь собирался протолкнуть их в море, чтобы расширить торговлю.

— Как всё навалилось-то! — не сдержавшись, тоскливо застонал Иван Иваныч, запуская пятерню в кудри. — Если б Дуньку похитили, то мы её даже искать не смогли бы из-за идущих сюда осман.

— На то у дона и был расчёт! Поверить не могу, как он от нас ускользнул.

— Он мёртв, дядька.

— И что? Ускользнул же! Мы понятия не имеем, кто за ним стоит. Кто велел ему охотиться за Евдокией и устроить на тебя покушение.

— Ну почему же не имеем, в общих чертах знаем.

— Вот именно, что в общих чертах. Лука передал мне, чем дон соблазнял Евдокию, но сомнительно что-то. Библиотеки, тайны, жрецы… Чушь все это.

— Не скажи. В знаниях великая сила. Мы за последние годы своим трудом и умом многое узнали и смотри, как продвинулись. Ныне простой люд не о еде думает, а строит отдельные дома сыновьям, не прячась от налогов, да на храмы жертвует. Когда такое бывало? Лекарское дело опять же… — царевич замолчал.

— Надумал чего?

Иван Иваныч потер виски и пожаловался:

— У меня не укладывается в голове, что мы так оплошали с этим доном. Он у нас был в руках и, если бы не его слуга, — царевич стукнул кулаком о стену. — На теле Игнасио не осталось никаких ран, но он мертв. Как так? Что с ним сделал этот здоровяк? Почему он сам теперь в таком состоянии? Я ничего не понимаю!

— Может Евдокию спросить? Она мыслит как-то совсем по-другому.

— Спрошу, да толку то? Всё уже произошло! Ты мне скажи, не передумает ли Стефан отдавать дочь, если мы сейчас уедем? Он ищет поддержки против осман, мы же виляем и серебром откупаемся, а теперь и вовсе уехать должны.

— Как раз сейчас и отдаст. Если осман прорвётся к нему, то Елена окажется в гареме султана.

— Но он просит воинской помощи.

— Племяш, скажи честно: он просит или девочка?

Царевич смутился, но все же ответил:

— Ты не думай, я всё понимаю. Это политика, и римляне нам пример.

— Раз понимаешь, так чего спрашиваешь? Мы сюда столько злата-серебра привезли, что Стефан может целое войско наемников собрать.

— У него своё войско собрано…

Юрий Васильевич скептически хмыкнул, но продолжать эту тему не стал. Как бы Стефан ни старался, а в одиночку осман ему не одолеть. И никакие союзы не помогут, потому как все его соседи тянут в свою сторону. Брат Иван всё правильно делает, собирая земли в единый кулак, но как же медленно всё происходит!

Царевич и князь вновь молчали. Обоим хотелось домой, чтобы заняться домашними делами, но из-за быстро набирающих силу осман политический расклад вновь поменялся и с повседневностью придётся обождать. Затишье прервал стук в дверь.

— Чего ещё случилось? — спросил Иван Иваныч, увидев просунувшуюся голову своего телохранителя.

— Так там боярышня спрашивает, как князь себя чувствует. Переживает.

— Скажи обождать нас, — переглянувшись с Юрием, велел царевич. — Сейчас подойдем.

— Ага, передам.