Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 10

Наряд у Евдокии был статусным, и со стороны она походила на красивого богатого отрока: укороченная шуба, крытая расшитой тканью; кафтан мужского покроя, повторяющий фасоном шубу; порты и поверх шелковые штаны, заправленные в сапожки. Косу она спрятала под шапку с меховой опушкой, но не для того, чтобы казаться мальчиком, а чтобы не зацепиться ею. В целом её одежда вписывалась в разношерстный вид царского поезда и любопытные взоры были только из-за отделки шубы тканью.

Дуне даже показалось, что её появление никто не приметил из-за того, что её вои держались рядом с нею. За их спинами не враз кого приметишь, тем более они грозно зыркали, не давая никому приглядываться.

Как только поезд подъезжал к очередному постоялому двору, то Дуня спрыгивала с Мухи и на ходу залезала в домик. Бабушка настояла, чтобы на людях внучка ходила в платье. Евдокия и во время пути не раз возвращалась к бабушке, когда уставала ехать верхом или замерзала.

Подъезжая к новому постоялому двору, Евдокия переоделась, накинула шубу с длинными рукавами и вышла из походного домика. Обернулась, помогла бабушке спуститься и с удивлением посмотрела на подъехавшего царевича, князя и их ближних.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросила она.

— Где он? — глухо спросил Юрий Васильевич.

— Кто? — нахмурилась Аграфена.

— Боярич… баский ликом… пригожий, весь из себя… — глухо произнес князь, смотря в глаза Евдокии, но та лишь приподняла брови. — Или то твой брат? Тогда почему не сказала, что он едет с тобой?

Боярышня с монахиней какое-то время молча смотрели на окруживших их мужчин, а потом:

— Ой, не могу! — всплеснув руками, захохотала Евдокия. — Да то ж я! — для достоверности она хлопнула себя по груди. — Надоедает сиднем сидеть, вот и… — она трогательно развела ладошки и с улыбкой обвела взглядом суровых мужчин.

— А я тебе говорил, что это Дунька в дорожной одежке, — хохотнул царевич и спросил: — Чего к нам не подъехала?

— Да мои не пустили, — кивая в сторону Балашёва с Ильей, призналась она. — Тем более, что я подолгу не езжу… так чего всех баламутить, скача туда-сюда.

Иван Иваныч одобрительно кивнул Балашёву, мельком глянув на крутящихся поблизости парочку неприметных воев. То князевы охотники. О них он узнал, когда читал список входящих в поезд людей. Подле него тож такие же находились. С виду неказистые, но глазастые и опасные.

Царевич тронул Юрия за рукав, торопя его пройти в дом. Смущенный князь хотел было что-то сказать боярышне, но чувствуя себя дураком, отступил, поспешил за племянником.

— Ловко же тот пан ввёл нас в заблуждение, — произнёс царевич, когда остался наедине с Юрием. — Вроде как о безопасности поезда беспокоился, заметил нового человека, а не мог не понять, что это боярышня.

Князь согласно кивнул, наново переживая то смятение, когда услышал, что с боярышней соседствует какой-то юнец. Не поверил. Схватился за оружие, чтобы наказать наветчика, но нашлись свидетели. А он и свидетелей готов был рубить. И если бы не царевич, сказавший, что юнцом может быть сама Евдокия, то случилась бы беда. А теперь ничем не укоришь ляха. Он выполнил свои обязанности и сообщил о том, что видел, а то, что не отличил девку от юноши, то не с него спрос.

— Хотелось бы знать, с какой целью он это сделал, — сквозь зубы произнёс Юрий Васильевич. — Ведь нарочно с намёком всё рассказал!

— Не думаю, что нам стоит опасаться людей Казимира, — посерьёзнел Иван Иваныч. — Если здесь прольётся моя кровь, то Казимир вырежет не только род убийцы, но и тех, кто не остановил. Ты ж сам обговаривал условия и другие короли выступили гарантами.

Юрий Васильевич с этим был согласен, но…

— Но, — подхватил мысль дядьки царевич, — как говорит Дуня, «подёргать кота за усы» они себе в удовольствии не отказывают, — закончил он свою мысль.

— И я им этого не спущу.

— Погоди, дядька, не ярись. Им же только этого и надо. Мы ответим шутникам, но не здесь и не сейчас. Вот вернем себе эти земли, тогда и посмеёмся над ними…

Юрий сжал кулак и усмехнулся: племянник был прав. Воротынские ясно выразили своё желание вернуться под руку царя, а за ними последуют другие. А кто задержится, то он лично подгонит мечом. Таких князей, как Воротынские, что бегают от одного правителя к другому, полно по всей границе, и брат прав, что взялся за эту вольницу.

Тем временем царевич посмотрел комнаты на постоялом дворе, поморщился и велел ставить шатры. Гонцы, которых он каждый раз посылал вперёд, чтобы дворники готовились для приёма большого поезда, угрюмо смотрели себе под ноги.

— Ништо, — успокаивающе обронил Иван Иваныч, понимая, что у местных хозяев нет возможностей зараз принять стольких гостей.

Выйдя во двор, он приметил выезжающий домик Евдокии. Усмехнулся, поняв, что она первая сообразила, что им всем здесь нечего делать и поехала на поиск продуктов, пока светло. Иван Иваныч тоже решил не задерживаться и даже не стал покупать выставленные на стол бочонки с напитками для дружины и еду обозникам. От местного пойла воины буянили и наутро выглядели больными.

Да и Дуняшка предостерегла его пить эту гадость, сказав, что крепость напиткам придают черти и они таким образом привязывают к себе разум пьющих. Вроде пошутила, но при этом описала, как со временем меняется внешность любителей горелого вина, и Иван с ужасом узнавал эти признаки во многих иноземцах.

— Разобьём лагерь в лесу, — дал указание царевич и посмотрел на ясное небо. Судя по всему, ночь будет морозная и коням не помешает укрытие. — Поторопимся! — крикнул Иван Иваныч и показал пример.

Евдокия утаптывала площадку возле походного домика и поглядывала на лагерную суету. Бабушка готовилась ко сну и нудно наставляла Арину, как топить печку, чтобы ночью не было душно.

— Скучаешь? — спросил её подъехавший царевич.

— Немного.

— Пошли к моему костру, — предложил он ей.

— Не могу, бабушка уже спать ложится.

— Возьми с собой служилых жёнок, кои к моей невесте будут приставлены. Мама отобрала в дорогу самых верных и полезных.

Евдокия оглянулась, позади стоял ещё один походный домик и там суетились жёнки. Они уже тоже перекусили и грели себе воду, чтобы протереть тело. Заботу о животных взяли на себя царские слуги.

— Дунь, скучно без тебя, — совсем как в детстве заныл Иван Иваныч. — Я думал, мы в дороге поболтаем, а ты наособицу держишься…

— Так получается, — пожала плечами девушка.

— Твоя сказка у Воротынских была потрясающей. Расскажешь её ещё раз?

— Только не на улице, — покачала она головой. — Слишком холодно для музыки.

— А ты без неё.

Евдокия задумчиво посмотрела на царевича и улыбнулась:

— Пошли! — скомандовала она.

За ней сразу последовал Балашёв, а когда боярышня уже подошла к шатру Иван Иваныча, то её догнала старшая всех женок Надежда. Рядом с царским шатром стоял княжеский, а их окружали воинские шатры. Чуть поодаль из срубленных жердин и наломанного лапника было сооружено укрытие для дорогих скакунов.

Князь Юрий Васильевич, думный дьяк Курицын и бессменный дядька Иван Иваныча Никифор Пантелеймонович сидели за столом меж двух костров.

Евдокия всех поприветствовала, приняла кубок с горячим травяным напитком и не успела сделать глоток, как до всех донеслась ругань со стороны костра казимировых воинов. Старший отряда срывал своё недовольство на одном из подчиненных, а тот униженно кланялся.

Царевич поморщился, у князя заиграли желваки, а дьяк с дядькой усмехнулись. Дуня понимала, что всех раздражает шум, а не суть произошедшего. Орать поблизости от высоких лиц было невежливо, а ругающийся литвин заставил обратить на себя внимание всего поезда. Евдокия же обратила внимание на то, как получивший люлей подчиненный начал лупить своих боевых холопов. Курицын с пестуном царевича засмеялись, а Дуня, кивнув в сторону орудующего плеткой литвина, произнесла:

— Я знаю басню, которая очень хорошо описывает эту ситуацию, — и начала читать: — Послушать певчих птиц однажды пригласили начальство…

Евдокия читала басню Михалкова «Без вины пострадавшие» — и слушатели улыбались. Им в диковинку было слышать, как звери приняли на себя роли людей, а когда боярышня произнесла последние слова:

— …готовые уже за указанье считать обычное чиханье вышестоящего лица, — то засмеялись.

— Как ладно у тебя получается, — похвалил её Курицын. — И ведь как верно! Я уж сколько повидал таких людей, что всё переврут, но во всем виноватят подчинённых! Сам уж зарекся держать их поблизости, а они все одно пролезают и чудят.

Тут Евдокия не удержалась и прочитала свою любимую ворону с сыром, чем изрядно повеселила мужей. Её дважды просили повторить эту басню, пока сами не заучили.

Боярышня улыбалась вместе со всеми, радовалась тому, что сумела развлечь мужей, но сама чувствовала себя выжатой. Впервые ей пришлось побывать в роли хозяйки вечера у костра, и это оказалось нелегко. Как только все стихли, Евдокия поднялась.

— Благодарствую за хороший вечер, — приложив руку к груди, произнесла она. — Пойду я.

Все поднялись, ответно поблагодарили её — и у Дуни словно открылось второе дыхание. Ей могли просто улыбнуться в ответ, как всегда бывало, но исполнили ритуал и ответили, как взрослой честной боярыне. Невольно она до предела расправила плечи и запретила себе мчаться в домик вприпрыжку, чтобы согреть озябшие ноги. И совсем благостно на душе стало, когда князь решил проводить её. Тут уж Дуня не оплошала, подарила ему одну из самых добрых своих улыбок и на прощание пожелала спокойной ночи.

Но как только Дуня зашла в домик и закрыла за собой дверь, то ей захотелось смеяться. Ей даже пришлось зажать себе рот руками и от этого стало ещё смешнее.

— Ты чего? — сонно спросила Аграфена, поднимая голову от свернутой в рулон шкуры. Вместе с ней на боярышню посмотрела Арина, сидевшая возле печи и занимающаяся рукоделием под светом толстой свечи, спрятанной в стеклянный плафон. Женка с удивлением таращилась на боярышню и её губы невольно расползлись в улыбке.

Дуня замахала бабушке руками, показывая на дверь и уши. Та хмыкнула и легла обратно. А Евдокии вновь стало весело, и она нарочитой павой прошлась по узкому проходу, а потом задорно изобразила цыганский танец, охлопывая себя руками и смешно качая плечами. Арина прыснула, закрывая себе рот, как давеча делала боярышня. А Аграфена с улыбкой посоветовала:

— Уймись, оглашенная!

Дуня замотала головой и несколько раз прошлась по проходу, молча выписывая кренделя, но запуталась в подоле и упала со смехом. Арина бросилась её поднимать, но боярышня быстро подскочила, чмокнула её в щеку и, изображая пикирующую птицу, понеслась к своей постели.

Евдокия так и уснула с улыбкой на устах. На следующий день боярышня с утра села на Муху и расплылась счастливой улыбкой, увидев, как князь незамедлительно поскакал к ней.

— Доброго дня тебе, Евдокиюшка, — пожелал он ей и протянул завернутое в платочек угощение. — То местные делают, — пояснил он. — Тесто по-особому в печи пекут, а потом медом поливают и в шар катают. Попробуй, необычно!

Дуня развернула платочек и надкусила деревенское лакомство. Всего лишь крошка из белого хлеба, политая медом, но внимание князя она оценила. Тем более он старательно делал вид, что его не интересует её реакция.

— Действительно необычно и вкусно. Благодарствую, — она улыбнулась и изобразила поклон, не слезая с лошади. — Я велю в дом отнести, чтобы с горячим отваром после попить, — заворачивая обратно в платочек угощение, пояснила Дуня.

— Сегодня будем ехать целый день, — сообщил он ей.

— Но как же животные?

— Завтра будет метель, придётся переждать и они отдохнут.

Боярышня удивленно посмотрела на князя, и он рассказал ей, что у пестуна царевича на погоду ломит кости. Постепенно между князем и Евдокией завязался разговор, и они ехали вместе до первой стоянки. После боярышня оставалась в походном домике и слышала, как Юрий Васильевич несколько раз спрашивал, не утомилась ли она, а вечером её вновь пригласили к костру царевича.

В этот раз многие вои постарались расположиться поближе, чтобы тоже послушать сказки Евдокии. Так и повелось. День за днем, неделя за неделей. Остановки в городах перестали радовать и больше утомляли, зато вечера в лесу возле костра стали долгожданными. С пересечением границы воинский отряд Казимира попрощался, и все вздохнули с облегчением.

Окружающая обстановка сменилась. Зима стала намного мягче, жители беднее и угрюмее, а знать воинственней. Евдокия уже в который раз пыталась разобраться, кто с кем на этих землях воюет и получалось, что под колпаком у османов режет друг друга родня. Тот же Стефан пришёл к власти, свергнув дядю, который до этого убил своего брата, чтобы стать господарем. И на фоне этой борьбы за власть известный ей Влад Дракула ничем не выделялся.

— Дуняша, что за шум? — спросила Аграфена, когда внучка вернулась в домик, чтобы отдохнуть.

— Стефан прислал воинов сопровождения.

— Не торопился он. Мы же уже подъезжаем к Сучаве?

— Да. Надо бы переодеться, — осматриваясь, пробормотала боярышня.

— Я тебе уже всё приготовила. А вон там украшения. Надень.

— Бабуль, не слишком ли?

— Ты представитель царя и царицы, так что нет. Пусть все видят, что мы хорошо живём.

Евдокия предпочла бы побыть в тени, чтобы оглядеться, но так было не принято. Встречали по одежде, и это было важным моментом.

Боярышня еле дождалась, когда поезд подъедет к городу, проедет по тесным улочкам и войдёт в крепость. Когда открылась дверца домика, то она с удовольствием вышла и попыталась охватить всё взглядом.

Покрытые рыхлым снежком стены крепости, множество темноглазых людей, вычищенная дорожка… а потом Евдокия увидела восхищенные взгляды, устремленные на неё. Её жадно разглядывали все, от мала до велика. Юная, белая ликом и в роскошных светлых одежах. Даже мех на ее парадно-выходной шубе был белоснежным. Кому-то вспомнилась покойная жена Стефана Евдокия Олельковна, которую он обожал. Золотоволосая, голубоглазая красавица прожила с ним всего четыре года, но люди до сих пор помнили её.

Евдокия нашла глазами царевича с князем и направилась к ним, стараясь ни с кем не зацепиться взглядом. Бабушка держалась рядом с нею, но на полшага позади и смотрела властно. Она-то хорошо видела, какими взглядами провожают внучку, особенно знать. Даже Стефан долго не мог оторвать от неё взгляда, а что уж говорить о других. Крепче сжав посох в руке, она ожгла взглядом бесцеремонных мужей, и те наконец-то уделили должное внимание главному гостю.

— Добро пожаловать, царевич Иоан.