Княгиня Евдокия 5 (СИ)

Глава 3

Первым гостем стал царевич. Нагрянул нежданно-негаданно. Походил по витиевато уложенному мелкими досочками полу, все осмотрел, потрогал, покрутил, подёргал и вышел на террасу в сад. Сада, как такового ещё не было, но дорожки были проложены, деревца посажены и огорожены колышками.

В дальней части сада стоял дом для доронинских людей, выходя фасадом на другую улочку. На границе с соседями сверкала стеклами изба для выращивания редких растений. В Москве уже все знали о любви Дуняшки к цветочкам и всяким садовым диковинкам, потому дарили луковки, корешочки, семечки, черенки. Царевич знал, что подруга сумела вырастить у себя виноград и многие заморские деревца. Правда, ничто из этого не плодоносило, но зимы пережило, и то ладно.

— Светло и просторно у тебя в доме. Непривычно это. В саду тож пусто и ветер гуляет. Чужие дома вокруг и все из окон будут пялиться, — заметил Алексашка, недовольно морща нос.

— Ничего, деревца вырастут, ветерок задержат и скроют от любопытных глаз, — дружелюбно ответила ему боярышня.

— Когда ещё это будет? Тебя уж в монастырь отдадут по старости.

Евдокия подскочила, чтобы дать Алексашке в лоб, но боярич Никита опередил её. Царевич засмеялся над потирающим лоб приятелем:

— Так тебе и надо! Не будешь девице о старости говорить.

— А чего на правду обижаться! — не сдался Алексашка. — К ней сколько достойных юношей и вдовых мужей сваталось, а ейный дед всем отказал. У меня жена уже второго родила, а Дунька всё в девках ходит.

— Не твоя забота, — отрезала Евдокия.

— Пусть не моя, но царевичева! — не отступал Алексашка. — Была бы ты голодранкой, то и пускай, а у тебя деньжищ немеряно!

— И? — царевич с удивлением посмотрел на товарища детских игр.

— И ничего, — потупился Алексашка.

— Раз взялся говорить, то уж договаривай, — взгляд Иван Иваныча похолодел.

— Откуда у девки стока денег? — выпалил Алексашка.

— С хозяйства, то всем ведомо, — царевич не дал ответить Евдокии, сам сказал.

— Но почему она ими распоряжается? Вот раньше бабы без мужей ничего не могли купить дороже отреза на сарафан, а теперь что?

— Что?

— Дома покупают! Целые улицы по своему хотенью строят! Дунька вона слободку по собственному разумению возвела!

Евдокия сердито посмотрела на Алексашку и мысленно договорила за него вопрос: «А дальше на царство сесть захочет?!» Но молодой муж сумел вовремя остановиться, хотя в своём духе всё же успел наговорить.

— Тебе не нравится слободка? — насмешливо спросил Никита, пытаясь увести в сторону нехороший разговор.

— Да не-е, красиво, но она же девка! А теперь ещё в Думе сидит. Как будто достойнее её нету.

— В Думе она сидит как летописец, а не как думная боярыня. Про достойных не тебе решать, — отрезал Иван Иваныч, а когда он отвернулся от Алексашки, Никита постучал по столу, а потом по лбу приятеля. Тот набычился, но остался убеждён в своей правоте. Настроение у Евдокии испортилось.

Алексашка, как всегда, высказался прямо. Он озвучил точку зрения крайне негативно настроенной части знати к переменам. Им всё не так!

Справедливости ради этим вечно недовольным активно возражают те, кто помнит старину и княжение женщин. В их памяти ещё хранятся знания об умнице Рогнеде, жене князя Владимира, державшей порядок на своей земле крепкой рукой, несмотря на потерю семьи. Помнят Марию Ясыню, жену князя Владимирского Всеволода по прозвищу «Большое гнездо», принимавшую активное участие в правлении. И сколько ещё было княгинь, уверенно правящих рука об руку с мужем или вовсе заменяя его. Та же Софья Витовтовна сумела удержать трон для своего малолетнего сына, проявляя волю и силу духа. А боярыня Борецкая Марфа? Она заставила с собой считаться не только новгородских бояр, но и правителей. Обо всем этом не устаёт напоминать партия Марии Борисовны, делавшая немало для процветания городов.

Евдокию же споры о правах жёнок касались постольку-поскольку, потому что она раздражала всех не из-за того, что она женского роду-племени, а потому, что она не замужем, а значит не взрослая. И пусть она старше и образованнее многих юных жёнок, успевших родить по ребятёнку, а кое-кто и двух, это ничего не значило.

Но, как бы то ни было, «собака лает, а караван идет». Евдокии семнадцать, почти восемнадцать, многим её негласным помощницам, собирающим новости, и того меньше, а новостные листки раскупаются в считанные часы. Дуня с уверенностью могла сказать, что спрос на новости будет только расти, а Алексашка завидует. Это она узнала от его двоюродной сестренки. В семье Алексашку похвалили за организацию кирпичного дела, которому она его научила, но с тех пор он ничем не отличился, вот и…

Евдокия решила не обращать внимание на его брюзжание и сосредоточилась на царевиче. Иван Иваныч явно был впечатлен ее новым домом, но не всё принимал. Те же окна ему казались неоправданным расточительством и слабой стороной в защите. Однако вежливость соблюдал.

Пользуясь случаем, спросил про дела бумажной мануфактуры и справляется ли Степан с руководством. Всё же производство бумаги увеличивалось год от года, а вместе с этим ширились отделы разнообразной бумажной продукции, особенно упаковочный.

Евдокия ответила подробно, понимая, что царевич не успевает просматривать те отчёты, что она ему передаёт. Отец его учит править государством, а личные предприятия остались детскими шалостями. Хотя эта шалость вывела Евдокию в один ряд с богатейшими боярами. Только она все доходы вложила в слободку и заставляла деда ходить пешком, а они тратили серебро на наряды жёнкам и покупку разного рода транспорта с лошадьми, остальное спрятав в сундуки.

— Дунь, ты говорила, что тебе привезли записки Афанасия Никитина и там описан путь в страну Чудес.

— Всё так, — обрадовалась Евдокия интересу царевича и степенно кивнула.

Записки Афанасия она изрядно отредактировала и дополнила от своего имени, якобы опираясь на его же сведения и данные редких торговых гостей из Персии. Царю она сразу призналась, что доработает записи Никитина, исходя из своих знаний. Иван Васильевич не сомневался, что ей известно больше о мире, чем простому купцу, поскольку она вместе с его сыном читала летописи о древних торговых путях и странах, и велел передать ему записки вместе с собственным докладом.

— Отцу будешь показывать?

— Конечно.

— Для меня сделай список*. (*переписать, сделать копию)

— Я могу заказать печать… ограниченное количество.

— Нет, список! — настоял царевич. — Пока никто не должен знать о записках купца.

— Хорошо, — кивнула Евдокия, при этом с недоумением косясь на слушаюсь их разговор Никитку с Алексашкой. Она была уверена, что они забросают вопросами Иван Иваныча, о каких записках идет речь и обязательно проболтаются дома.

Понятия о секретности сейчас своеобразное: у сынов нет тайн от отца и тем более на исповеди. Но вряд ли царевич расслабился и ляпнул не подумав. Впрочем, речь шла именно о записках Афанасия, а о дополнениях и составляемой ею карте — ни слова.

— Засиделись мы у тебя, — решил наследник и попрощался.

Евдокия так и не поняла, почему Иван Иваныч завершил визит вопросом о записях странствий Никитина, хотя была уверена, что сделал он это специально.

Она проводила гостей и побежала дорабатывать сей трактат, раз к нему столько интереса. Ей осталось раскрасить карту, сшить листы в тетрадь и… найти переписчика. Нет, сначала переписчик, а потом сшить листы, но эти хлопоты уже для завтрашнего дня.

Все следующие дни Дуняша крутилась как белка в колесе. Она исправно посещала Думу, отмечала поднятые там вопросы, подкармливала бояр, приучая к своему присутствию.

В остальные дни сидела в царицыных палатах, выбирала самые интересные новости, редактировала их и подавала в печать. Новостные листки выходили теперь один-два раза в неделю, и конечно же, этого не случилось бы, если бы у боярышни не появилось множество помощников.

Дуне нравилось быть в курсе всего и участвовать в создании общественного мнения, но когда она стала посещать Думу, то поняла, что переоценила свои силы. Ей перестало хватать времени на остальные дела и всё сразу стало в тягость.

Может, очередное незаметно прошедшее лето так на нее подействовало, которое она вновь провела в городе, а может, манил новый дом, в коем хотелось заняться обустройством по своему вкусу. Обустройство же пришлось поручить маме, и та отчего-то заставила все вокруг лавками. На вопрос, где другая мебель, Милослава растеряно оглядывалась и пожимала плечами.

Наверное, кого-то повеселило бы, что боярыня, на чьей земле жили лучшие мастера по изготовлению мебели, не смогла обставить свой дом, но Евдокии было обидно. Высокие потолки, соразмерно им окна, просторные комнаты и… дедовы сундуки в ряд соревнуются с лавками.

Как только Евдокия поняла, что тонет под взятыми на себя обязательствами и не может даже завершить работу над записками Афанасия Никитина, то начала действовать. Она передала издательско-журналистскую деятельность своей главной помощнице, вдове двадцати трех лет от роду. Людмила была из служилых и случайно попала в поле зрения боярышни. Дед проверил понравившуюся внучке жёнку и дал добро.

Дуня нагружала Людмилу работой постепенно, и женщина со всем справлялась. А теперь Евдокия полностью скинула на неё создание новостных листков, выделила денег на наём дополнительного персонала, отдала подвальное помещение и часть первого этажа одного из доходных домов в своей слободке, обозвав всё это издательством. Сделав все это, она с удивлением думала, как до сих пор они с Людмилой тянули на себе всю работу. А теперь у Евдокии даже плечи расправились!

Окрыленная, она ехала в Кремль в отличном настроении, чтобы наконец-то завершить работу над записками Афанасия. Там осталось-то чуть-чуть.

В царицыных палатах по-прежнему было шумно. Жёнки сновали по коридорам, как рабочие муравьишки. У одних были важные дела, у других хозяйственные, у третьих одна забота — помочь тем и другим. Но палаты не были исключительно женским царством. Писари, гонцы, дьяки, охрана из служилых дворян, работники царицынской мастерской, истопники и мало ли ещё кто. К тому же до сих пор часть горниц продолжали расписывать и обставлять, так что народу было много. Все они имели доступ на разные этажи и сновали туда-сюда.

Евдокия посторонилась, пропуская слуг, поднимавших огромный сундук как раз на тот ярус, где находился её кабинет. Она проводила их тяжелым вздохом. Ей хотелось знать, кто из боярынь заказал себе эдакое старье, если при каждой встречи с ней они спрашивают о мебельных новинках, но спросить не успела, а проследить не смогла из-за нового сарафана.

Мама буквально заставила надеть его, и Дуня несла его на себе, как музейную реликвию. Мало того, что он был богато расшит и ткань стала плотной, так ещё щедро украшен россыпью жемчуга и драгоценных камней.

Евдокия уже пару лет отказывалась надевать этот шедевр рукотворчества, но Милослава сказала, что больше не может расставлять сарафан по фигуре и если дочь не наденет его сейчас, то никогда уже не наденет.

Евдокия посмотрела на маму и устыдилась. Милослава много сил потратила, чтобы расшить его. И вот, чувствуя себя сказочной царевной, Евдокия несла эту вещь на себе, делая вид, что ей нисколечко не тяжело.

Гришаню с воями она оставила у входа в здание, а сама прошествовала к себе. Перед её горницей-кабинетом уже сидел переписчик, занявший место помощницы Людмилы. При виде боярышни он поднялся, поклонился.

— Держи лист для работы, — протянула она свернутый в трубочку листочек и сразу же прошла к себе, закрывая дверь.

Очередной переписчик ей не нравился. Это было взаимно. Наверное, они все невзлюбили её за то, что она ратовала за книгопечатание, лишая их хлеба. Это было не так, потому что для подготовки в печать старые летописи требовалось переписать, новые тексты так же принимали начисто писанными. А ещё оставались такие книги, которые надо было обновлять, но в печать они не шли. Так что не только этому поколение переписчиков было много работы, но ещё следующему хватило бы, но того почёта, что был раньше у них, конечно же, больше нет, и характер у этих людей испортился. А тут главная злодейка по их мнению попросила помощи, и они всячески отыгрывались на ней за свои мнимые страдания.

Евдокия сменила парочку переписчиков, надеясь, что не один, так другой нормально возьмётся за работу, но всё больше склонялась к мысли самой начисто переписать трактат Афанасия. Эти стервецы так ловко путали буковки в некоторых словах, что получался оскорбительный смысл для читающего.

Очутившись у себя в кабинете, боярышня сразу взялась за работу. Она написала ябеду на переписчиков настоятелю, уведомив, что более не обратится за подобной услугой к нему. Потом принялась за доклад по запискам Афанасия Никитина. Карта была уже готова, но у Евдокии по мере чтения записок рождались новые идеи и она хваталась за них. Вот и сейчас, отложив перо, взялась за восковые мелки и начала рисовать диковинных животных.

Сначала изобразила носорога, тигра, слона и обезьяну, а после переключилась на обитателей индийского океана. Акула, осьминог, огненные кораллы… Евдокии вспоминались больше ядовитые представители океана, чем красивые, но тем лучше. До этого она днями напролет рисовала растительность Индии и насекомых, немного людей в национальных одеждах. Вот и сейчас увлекшись, она не заметила, как пролетело время.

Мысль о том, что будущему известному путешественнику Васко да Гама больше не светят лавры первооткрывателя Индии, грела. Наша нога уже ступила туда, и Евдокия уверена, что это был только первый шаг. К тому же страна Чудес хороший повод, чтобы заняться строительством морских ладей и выйти в море. Деньги у Ивана Васильевича есть, уж ей ли не знать!

Довольная собою и своими гениальными планами по развитию Руси, Евдокия потянулась и только сейчас обратила внимание, что как-то уж больно тихо. Обычно даже сквозь закрытую дверь доносятся крики, топот, посторонний шум, а тут только муха в окошко бьётся. И переписчик ни разу не побеспокоил ее, хотя должен был просить добавить чернил. Неужто сбежал жаловаться?

Боярышня подошла к двери, потянула ее на себя, но та не шелохнулась. Застыв в недоумении, она ещё раз дёрнула ее на себя и проверила засов. Он ни краешком не зацепился и не должен был мешать. Тогда девушка навалилась на ручку и попробовала приподнять дверь, думая, что та отчего-то перекосилась, но и это не помогло. Других идей пока не было, и боярышня позвала на помощь:

— Эй, кто там? Дверь заклинило, нужна помощь, — неуверенно крикнула она — и сразу же поняла, что надо громче.

Однако орать было неловко. Слухи о том, что ей не хватило сил открыть дверь, дадут повод для насмешек, и она попыталась решить проблему сама. Взяла лист бумаги и протолкнула его в щель, потом стала обводить им дверь, ища, где проблема. На уровне массивной ручки оказалась втиснута в проём тоненькая дощечка и она мешала открытию.

Евдокия вернулась к столу, чтобы поискать то, что ей помогло бы протолкнуть дощечку, но задумалась о том, чего ради её заперли? Замерев возле стола, она взяла в руки нож для бумаги и посмотрела на дверь.

Она откроет её — и что дальше? Переписчика в проходной горнице точно нет, иначе бы он не дал ничего пихать в щель, а может, именно он устроил пакость. Но Евдокия не того уровня боярышня, с которой можно так шутить и надеяться сохранить работу.

Дуня тяжко вздохнула и взяв в руки нож, решительно двинулась к двери, чтобы открыть её и одновременно обдумывая свой ответ на подобный демарш. Её отвлекло еле уловимое шипение… точнее, чужой вздох, и она даже подскочила, выставив нож вперёд, прежде чем сообразила, что слышит шум вдуваемого воздуха!

Евдокия прислушалась. Обводя взглядом горницу, она уставилась на вентиляционную решёточку. Именно оттуда шёл звук, похожий на работу мехов. Если бы не установившаяся тишина, то она не обратила бы на это внимания. Жирная противно жужжащая муха у окна свалилась на подоконник и затихла. В следующий миг Евдокия схватила платок и одним махом облив его водой из кувшина, закрыла себе лицо.

Резко повернулась к двери, намереваясь пробиться, но сделав шаг, застыла и, не успев ничего толком обдумать, подскочила к окну и открыла его.

Доступ к свежему воздуху помог справиться с охватившим волнением, и Евдокия наконец-то сообразила, что её не травят, а хотят усыпить. Она пригляделась к вентиляции.

Звук нагнетаемого воздуха не прекращался. Никакого дыма не было. А судя по еле уловимому фруктовому запаху, ей в кабинет закачивали эфир*. Катерина рассказывала о нём, упоминая труды арабского лекаря, но сама не умела его получать.

Евдокия окинула взглядом площадь, на которую выходило ее окно. Народу было немного, но если она попросит о помощи, то её услышат. Однако, услышат и те, кто из соседнего помещения сумел использовать вентиляционную шахту и при помощи мехов закачивал эфир. Она бросила взгляд на решеточку. Вроде бы все стихло, а может, шум снаружи мешает ей услышать.

Дуне стало смешно, что такой продуманный план по её похищению сорвался из-за того, что она лично заплатила плотнику, чтобы тот тайком сделал ей открывающиеся окна. Кроме неё, ни у кого в царицыных палатах нет такого.

Впрочем, никто кроме неё, не догадался бы, что в помещение закачивают газ и в любом случае не подумал бы о доступе свежего воздуха. И тот огромный сундук, что она видела, когда поднималась к себе, теперь получил объяснение.

Никому он тут был не нужен! Все служащие женки при Марии Борисовне пытались обустроить выделенные им горницы для работы по примеру Дуни, современно и практично, а сундук могли использовать только в качестве шкафа. Но не здесь же переделывать дверцы и устанавливать полки! Так что можно было считать установленным фактом, что спящую боярышню намеревались положить в сундук и вынести из палат. А потом… наверняка есть придумка для дальнейших действий, потому как стражи у ворот обязательно заглянули бы в сундук.

Евдокия почувствовала кружение головы и насколько могла свесилась из окна. Тяжелый, негнущийся сарафан ей очень мешал. Она могла бы выбраться наружу, потому что под окном была плоская крыша одноэтажной пристройки, но не в сарафане.

А дальше боярышня начала действовать. Она метнулась к двери и опустила засов, чтобы снаружи запросто не проникли в её кабинет. Потом выбралась из сарафана, оставив его стоять на полу, настолько плотным он был, протиснулась в окно и прикрыла его за собой.

Дуня пошла на этот шаг не из-за страха надышаться эфиром, а чтобы поймать злоумышленников, и ей всё же необходима была помощь со стороны. Она не стала снимать богато расшитые нарукавники и со стороны нижнюю рубашку можно было принять за языческую рубаху. Подниматься во весь рост на крыше пристройки она не стала.

Кусая губы, пригнувшись добралась до края и легла, высматривая себе толкового помощника. Знакомых не было. Понимая, что время уходит, она сняла бусы и приготовилась кинуть их в ближайшего воя, чтобы обратить на себя его внимание, но на площадь въехала кавалькада с царевичем во главе. Он, не торопясь двигался ко дворцу с дружками и воями. Обрадованная Евдокия размахнулась и запустила бусы в полет. Они пролетели всего ничего и упали далеко в стороне. Боярышня приподнялась, чтобы вовремя помахать рукой, но никто не увидел даже краем глаза летящего предмета и украшение лишь запылилось.

Ругая на чём свет стоит сопровождающих царевича воев, Дуня увидела вдали деда, пересекающего площадь. Тихо подозвать его не было никакой возможности. Пока она провожала деда тоскливым взглядом, её бусы поднял один из проходящих мимо служилых.

Он с любопытством повертел их в руках, оглянулся в поисках владелицы знатного украшения, и тут Евдокия махнула ему рукой. Мужчина уловил движение, поднял голову и замер, не веря своим глазам. Она вновь махнула ему рукой, подзывая поближе. Служилый поколебался, не понимая того, что видит, но подошёл. Глаза его не обманули, на крыше лежала дева в нижней рубашке и судя по нарукавникам и расшитом золотыми нитями ожерелье на шее, она была из знатного рода. Он весь подобрался, невольно потянулся к оружию, понимая, что деве грозит бесчестье, иначе бы она не оказалась в таком положении и вдруг вспомнил её. Он видел ее в Алексино. Это была боярышня Евдокия, дочь боярина Вячеслава, выведшего его из плена!

— Служилый, — громко шепча, при этом складывая ладошки в рупор, обратилась Евдокия. — Вон там идет думный боярин Еремей Профыч, догони его, скажи, что лиходеи заперли меня в царицыных палатах и из соседней горницы закачивают ядовитый воздух.

По мере того, как Евдокия говорила, лицо служивого вытягивалось.

— Ты строго-настрого накажи деду не шуметь, чтобы лиходеи не сбежали.

Мужчина посмотрел на открытое окно, потом вернул взгляд на боярышню.

— А ты как? — встревоженно спросил он.

— Я здесь подожду, а ты поторопись.

Служилый колебался, опасаясь оставлять боярышню одну на крыше, но, видно, понял, что один он ничего не сделает и побежал к важному боярину.

эфир* — диэтиловый эфир получен Кордусом в 1540 г. Но есть ещё имена, которые связаны (не доказано) с использованием-получением эфира: 9 век Джабир ибн Хайям; 1275 Раймонд Луллий.