Измена. Ты нас предал, Дракон!

Глава 26. Приветы из прошлого.

— “И что”, мама? — не верю своим ушам.

— А ты думала он будет маяться, пока ты под сердцем ребенка носишь? Мужские потребности отличаются от женских, Мэлони. Уже не маленькая, должна это знать! — чеканит она. —- А раз такое произошло, то ты тем более должна быть сейчас там, а не тут. Должна зубами держаться за свое место, а ты оставила мужа одного. Зачем? Чтобы он пошел к любовнице? Ты идиотка, Мэлони!

Качает головой и тут же хмурится.

— Погоди-погоди! Выходит, он сослал тебя? А еще думала, чего это лорд Дидрих так разлюбезничался в письме! Да он избавился от тебя ради нее! А ты, глупая, даже удержаться не додумалась!

— Я сама уехала, мам.

— Тогда ноги в руки и возвращайся, Мэлони! Выкинь эту свою никому ненужную гордость. Подумай о себе, о сыне. Обо мне подумай! Если лорд Дидрих откажется от тебя, и мы потеряем его благосклонность, у нас ничего не останется. Ни денег, ни дома. Над нами все будут потешаться.

Она взывает, а я в который раз понимаю, что ошиблась в женщине, которую хотела называть своей матерью.

И с чего я решила, что она меня поймет? Почему позволила себе поверить, что здесь найду хоть какой-то приют? Потому что верить больше не в кого…

Я была готова к жалящим словам и сложным разговорам, но, чтобы так. Как же горько. Как гадко!

— Возвращайся к мужу, Мэлони! — командует она, а затем решительно идет к порогу и открывает дверь. — Запрягайте своих коней обратно!

Собралась выгнать меня с младенцем на улицу в ночь?

Ну уж нет! Я устала быть слабой!

— Разгружаете повозки! — чеканю я своим людям, а затем разворачиваюсь к ошеломленной женщине. Да, мама, у твоей дочери есть голос. — Мы отсюда никуда не поедем!

— Хочешь остаться, ночуй в хлеву, — выдает она.

— Вот уж нет, матушка. Может быть, ты забыла, но папа по завещанию оставил нам троим эти земли и дом. И, как ты верно подметила, именно мой муж все это сохранил. Так что я пойду в свою комнату, а прибывших со мной расселят в гостевые.

— Что?! — охает женщина.

— Тряпки тоже умеют хлестать, мама, особенно, когда их пропитывают слезы, — говорю ей, а затем велю слугам подниматься.

Сама же беру на руки сына, и моя матушка округляет глаза так, будто только сейчас его замечает. Сказать ничего не успевает, но ее дрожащая нижняя губа и хмурые тонкие брови отлично передают все, что она думает.

Решительно ступаю по широкой деревянной лестнице на второй этаж, и оттуда до конца налево к последним комнатам. Одна принадлежала мне, а другая Стелле, но матушка после ее ухода выкинула все.

— Вы располагайтесь здесь, — говорю повитухе и целительнице. — Сегодня ваша помощь не потребуется, как следует отдохните после дороги.

Женщины кивают, желают доброй ночи, а я дожидаюсь коляску, которую несут стражники. Им выделяю гостевые покои в другом крыле, и только потом вхожу в просторную спальню с небольшой кроватью.

Сколько меня тут не было, а почти ничего не изменилось. Даже воздух тот же, только с нотками старости. Не помешало бы открыть окно и немного проветрить, да Дэриэл спит, просквозит еще. Утром сделаю.

Кладу его в коляску, которая исполнена так, что лучшей всякой колыбели будет, и присаживаюсь на кровать.

Она тихонько поскрипывает, а я веду ладонью по грубоватой ткани сиреневого покрывала.

Здесь прошло мое детство. Мое отрочество. Моя юность. Я многое здесь испытала: и радости, и разочарования, и отчаяние. Но столь одинокой в стенах этой комнаты нахожу себя впервые.

Будто в этом мире я везде теперь чужая. А ведь в прошлый раз я места себе в этой спальне не находила, чуть ли не парила в танце, не веря своему счастью и умирая от нетерпения и волнения перед предстоящей свадьбой.

Подходила к этому самому окну, томительно высматривая мужчину, без спросу ворвавшегося в моё сердце. И, как я думала, оставшегося там навсегда.

Кто бы мог подумать, что всего один бал, одна единственная встреча так вскружит мне голову.

С каким же восторгом и трепетом я смотрела на красивую изящную вязь на своём запястье. Не верила глазам и радовалась до слез.

Внутри всё трепетало, так что мне хотелось парить. Мне казалось, что у меня выросли крылья.

Я и сейчас помню этот судьбоносный бал. К тому моменту папы уже не было в живых. Это были тяжёлые времена, мама не сразу смогла разобраться в делах. Да и, в принципе, не разобралась бы.

Всё, что сейчас у неё есть, сохранено и приумножено благодаря Риду. Мы ведь почти обанкротились.

В тот день она вела меня в Свет с единственной целью: выдать выгоднее замуж. На очереди была Стелла, но она тогда сильно разболелась. И если бы не красный нос и отпугивающий вид, мама бы все равно заставила ее пойти. Но в итоге отдуваться пришлось мне.

Помню, как меня наряжали у этого самого зеркала в темном деревянном багете. В платье Стеллы, купленное чуть ли не на последние гроши. Матушка велела затягивать корсет всё туже и туже, а мне уже было трудно дышать.

Я просила её остановиться, а она говорила, что так надо, что от этого зависит не только моя жизнь, а жизнь сестры, самой матушки и всех наших людей.

Я готова была терпеть. Не только удушающий корсет, но и насмешки в взглядах некоторых адепток, тоже показавшихся на балу.

Забавно, как быстро иногда меняются люди. Хотя нет, они не могут так быстро измениться, они всегда были такими. Просто улыбались мне, когда моя семья была состоятельной. Но стоило случиться горю, и они показали свою истинную суть.

Особенно девчонки. Которые до этого притворялись подругами, а в один момент решили показать, что я отныне пыль.

Больно ли мне было? Неприятно, но не больно. Потому что они ничего не значили для меня, и я не гналась за их одобрением. Куда обиднее задело поведение Дастера.

Знаю, что я нравилась ему с первого года в академии, он даже ходил разговаривать к моему отцу, но благо папа отказался обещать мою руку тому еще бабнику с дурными манерами. А именно таким и был Дастер.

Для него ничего не стоило принизить низшего по статусу. А как-то раз на моих глазах, его кучер уронил свою фуражку, и Дастер выбил ее ботинком, ударив того по пальцам, и отчитав за неряшливость.

Меня так передернуло, что с тех пор я держалась от этого типа подальше.

И пока папа был жив, он не смел приближаться, а потом…. Кажется, он договорился с мамой. По крайней мере, вел себя нагло и по-хамски, чуть ли не силой заставляя с собой танцевать.

— Прости, Дастер, у меня кружится голова. — старалась отказать как можно вежливей и, в принципе, не лгала.

Корсет так жал ребра, что дышать было сложно, и перед глазами периодически все расплывалось.

— Тебе стоит быть сговорчивее. Ты уже не в том положении, чтобы строить из себя недотрогу, — выдал он, и невзирая на мои протесты, вцепился в руку.

Я ее испуганно вырвала и отступила. В этот момент в его глазах вспыхнуло такое пламя, что я впервые испугалась мужчины.

— Не в твоих интересах злить меня, Мэл. Твоя матушка уже обещала тебя мне. Так что будь покладистой или будешь наказана. — пригрозил он мне, и все внутри застыло от ужаса.

Мама, ведь, знает, какой он. Она не могла!

Наверняка, он просто врет, как всегда. Он и тогда точно так же мне говорил, что заберет меня себе, когда только-только собирался к отцу. И каким же красным от злости ушел из нашего дома, поджав хвост.

— Нет. Ты врешь.

— А ты ее спроси. Ей без помощи имение свое не удержать, она и за малое тебя отдаст. Это раньше я бы и тысячу золотых вывалил, лишь бы тобой обладать, а сейчас ты и пяти сотен не стоишь, — с самодовольным оскалом выдал Дастер, и я в панике принялась выискивать матушку глазами, опасаясь, что бред, сказанный им, может оказаться правдой.

Но мое внимание всецело забрала на себя странная атмосфера. Я не сразу поняла, почему один за другим замолкают суетливые люди, почему они замирают и с обожанием, с восхищением и даже со страхом обращают взоры ко входу. А затем увидела его.

Высокого, широкоплечего брюнета. Молодого, но уже в мундире и орденах. С военной выправкой и уверенным, режущим пространство взглядом.

Он словно был выточенный из камня. Лицо грозное, но не пугающее. А эти глаза…

Я застыла, глядя в них. А он увидел меня.

Мне показалось, что между нами что-то вспыхнуло. Невидимое, но колющее в само сердце. И это самое сердце неистово забилось, разжигая кровь и заставляя меня краснеть без причины от одного взгляда на этому мужчину.

И я краснела, но при этом, к своему стыду, не могла оторвать взгляд.

— Куда ты смотришь при будущем муже? Тебе сейчас урок преподать? — зашипел на меня Дастер, и мне стало поистине страшно.

Но ему куда страшнее, когда незнакомец в мундире решительно шагнул в нашу сторону.

О боги, Дастер даже плечи сжал и отступил назад, трусишка. Меня наказывать горазд, а лорду и в лицо взглянуть, не облившись потом, не сумел.

Хотя от взгляда Рида любой бы с поля боя сбежал, не то, что какой-то позер-слабак, как Дастер.

Мне нужно было сказать спасибо, но я забыла, как говорить, глядя в небесно-синие глаза лорда Дидриха. И он не спешил начинать разговор, смотрел так, будто читал меня как книгу. И эта книга, видимо, нравилась ему. Отчего я краснела все больше и больше.

— Рид Дидрих, — назвался он, а от его низкого уверенного голоса по всему телу побежали мурашки какого-то нелепого блаженства.

— Мэлони Вайс, — почти не слышно шепнула я, а он едва заметно улыбнулся, будто и так уже это знал, и протянул мне свою крепкую широкую ладонь.

Сердце подпрыгнуло к самому горлу, а по лицу еще сильнее разошелся румянец. Как все трепетало внутри, и как застыло, едва я коснулась холодными, будто онемевшими кончиками пальцев его горячей руки.

Смотрела ему в глаза, а он в мои. Мы даже не сразу заметили золотое свечение на наших запястьях.

— Истинные! — шепнул кто-то в толпе.

Одна встреча, один бал, и все изменилось.

Я влюбилась по уши в этого мужчину. И вовсе не из-за того, что нас связали боги.

Я влюбилась в его решительность, в его стойкость, в его храбрость.

Помню, как я часами готова была наблюдать за тем, как он читает карты и расставляет солдатиков на огромном макете, чтобы укрепить границы государства. Как за его советом приходили высокопоставленные люди. Мне даже не верилось, что этот видный мужчина выбрал меня, обанкротившуюся дворянку. Порой думала, что все из-за истинности, но то, как он смотрел, то, что горело в его взгляде…

Суровый для всех и каждого мужчина лишь для меня одной становился теплым и мягким, как плед, но при этом оставаясь броней, защищающей меня от всего мира.

Мне казалось, что он щелчком пальцем решает все проблемы. Казалось, что для него нет ничего невозможного. Так как же получилось, что всё рухнуло? Что мы оказались там, где оказались?

В чём он просчитался? В чем просчитались мы?

Утираю едва зародившиеся слезы и подхожу к окну. Ночь на дворе. Ночь на душе.

Тихонько вздыхаю, глядя на Дэриэла. Частица Рида, того Рида, что я когда-то встретила и полюбила, всегда будет со мной…

Тук! Странный звук, будто камешком в окно, и я оборачиваюсь. Кто это там в темноте?

Бах! И в этот раз разбивается стекло, засыпая меня осколками.