Инженер Петра Великого – 13

Глава 9

Подзорная труба раздражала своей картинкой. Весь мир сузился до крошечной точки в мутной взвеси. Две фигуры. Шаг, другой… Массивная створка Версальских ворот, украшенная позолоченными вензелями сомкнулась, проглотив Петра Алексеевича вместе с тем вертлявым французским капитаном и тряпкой белого флага.

Труба опустилась. Лагерь вокруг жил своей рутиной: перефыркивались у коновязи озябшие лошади, шипели, умирая под дождем, последние угли костров, где-то в обозе надрывно, с присвистом кашлял часовой. Внутри же Орлова разверзлась пустота, в которой набатом била мысль: «Один. Он там совсем один». Эта идея парализовала волю. Привыкший всегда быть в авангарде и щитом принимать на себя тяжесть первого удара, он месил французскую глину, пока его командир добровольно шагнул в волчью яму. Челюсти сводило от бессильной ярости.

Ноги сами понесли его вдоль линии коновязи — туда, сюда, маятником. Ботфорты чавкали, превращая раскисшую землю в грязное месиво. Ногти впивались в ладони. Он пытался физической болью заглушить душевную смуту. Внутри бурлила энергия, но выхода ей не было.

Тем не менее, каждый нерв требовал действия. Воображение тут же подкинуло детальную картину: позолоченный зал, шелковый шнурок на шее генерала, блеск кинжалов в напудренных руках придворных мясников…

Глухой рык вырвался из глотки. Удар сапогом по колесу телеги отозвался болью, слегка прояснив сознание. Недостаточно. Руки чесались, требовали дела — ломать, крушить, рвать.

Продолжать в том же духе означало перегореть еще до полудня.

Резкий разворот взметнул брызги грязи.

— Десяток со мной! По коням! — отдал приказ Орлов.

Дремавшие у костра преображенцы, давно привыкшие к внезапным перепадам в настроении командира, подорвались мгновенно. Выбирать не приходилось. Тычок пальцем в сторону сержанта с перевязанной головой, кивок паре рослых гренадеров — отряд собран. Дюжина физиономий смотрела на него без удивления. На лицах мрачное понимание: командиру невмоготу.

Повысив голос для порядка, чтобы услышал дежурный офицер, Орлов бросил через плечо:

— В дозор! Прочешем северный край, проверим опушку!

Спустя пять минут отряд уже растворялся в молочной мгле, перейдя на размашистую рысь. Шум лагеря, с его ржанием и людским говором, остался за спиной. Ехали молча, углубляясь в чащу, пока Орлов резко не натянул поводья на дальней поляне, скрытой кронами вековых дубов.

— Спешиться.

Гвардейцы посыпались из седел, разминая затекшие ноги, и уставились на командира в ожидании дальнейших действий. Орлов с каким-то мрачным предвкушением стянул мокрые перчатки, заткнув их за пояс. Следом расстегнул перевязь, позволив тяжелой сабле звякнуть о луку седла.

— Ну что, братцы, — его взгляд прошелся по шеренге. — Кровь разогнать надо. Айда, потешимся.

Ответом послужило одобрительное сопение и хищные ухмылки. Кафтаны полетели в мокрую траву, открывая исподнее. Скрипнула кожа портупей, стукнулось о корни оружие. Дождь поумерил свой пыл, слегка моросил. Минута — и на поляне остались двенадцать мускулистых, исполосованных шрамами фигур, от которых в холодный воздух поднимался густой пар.

— Стенка на стенку! — гаркнул седой усач-гренадер, и отряд, повинуясь негласному правилу, разбился на две группы.

Орлов занял позицию в центре своей шестерки, сгруппировался.

— Навались!

Живые стены сошлись. На поляне закипела веселая работа — без злобы, зато с азартом. В воздухе слышалось натужное кряхтение, мат и стук кулаков, впечатывающихся в разгоряченные тела. Отлетев в кустарник после удара в челюсть, кто-то из гвардейцев тут же пружиной вылетал обратно, сверкая шальными глазами. Работая корпусом как тараном, Орлов снес двоих, пропустив при этом чувствительный тычок под ребра. Вспышка боли подействовала лучше лекарства — напряжение наконец-то начало отпускать.

Вколачивая удары и получая сдачу, он чувствовал, как в этой возне растворяется страх за генерала, исчезает давящее бессилие. Существовала только эта грязная поляна, скользкая земля под сапогами, надежные парни рядом и шум крови в ушах. Здесь, посреди враждебного французского леса, в хаосе драки, он наконец обрел шаткое душевное равновесие.

Резкий свист оборвал забаву. Занесенный для удара кулак так и не опустился. Игра остановилась мгновенно. Веселая, разгоряченная дракой ватага за долю секунды перетекла в состояние стаи, почуявшей чужака. Два быстрых скачка — и Орлов уже вжимался в мокрый папоротник на гребне холма рядом с дозорным.

— Тихо шли, Василь Семеныч, — едва слышный шепот гвардейца сливался с шелестом листвы. — Лисами. Десяток, может, боле. Мундиры синие. Не наши и не союзники. Крадутся.

Глаз привычно прильнул к трубе. Туман, цеплявшийся за голые ветви, неохотно расступался, позволяя шлифованным стеклам выхватить из серой мути цепочку всадников. Гвардейцы. Судя по синему сукну и богатому серебряному шитью — элита. Однако вместо того чтобы гордо гарцевать по тракту, они крались тенями, жались к стволам старых дубов, явно избегая лишних глаз. И как только они не услышали шум потешной драки. Замыкающий то и дело оглядывался, нервно поглаживая замок мушкета, лежащего поперек седла.

— Кончились пляски, братцы. — Орлов скатился с холма, мягко пружиня на ногах. — За мной. Без звука.

Не издав ни шороха, отряд растворился в сыром подлеске. Лошадей бросили в овраге под присмотром молодого бойца с жестким наказом: «Дуй в лагерь, ори тревогу, но тихо».

Французы двигались грамотно, но нервозность их выдавала. Вскоре тропа вывела преследователей к одинокому холму, увенчанному развалинами башни. Поросшая мхом и плющом, она торчала из земли словно гнилой клык мертвого великана. Стены осыпались, бойницы смотрели на мир пустыми, слепыми глазницами. Идеальное место для грязных дел.

Внизу, у подножия, мушкетеры спешились. Двоих, самых молодых, выставили в дозор, остальные сбились в кучу у старой кладки. Лежа за поваленным стволом, Орлов наблюдал через трубу, как один из офицеров, натужно кряхтя, сдвинул массивный валун, открывая черный провал хода. Послышалась французская речь. Не таились уже, черти.

— Чего говорят, Еремей? — толчок локтем в бок преображенца, примостившегося рядом.

Тот превратился в слух, вылавливая обрывки фраз из порывов ветра.

— Бранятся, командир, — прошелестел он. — Что «эти» опаздывают. Что за «груз» уплачено золотом, а его нет. Дрожат. Один бурчит: если их тут накроют, головы полетят.

Труба опустилась. Значит это не патруль и не люди де Торси. Заговорщики или наемники. Ждут кого-то из этой крысиной норы.

Вариантов немного. Можно дать залп — от холеных французов и мокрого места не останется. Но грохот встанет такой, что вспугнет тех, кого они дожидаются. А Орлову было интересно, что происходит.

Взгляд скользнул по своим парням — закаленные, злые, готовые рвать глотки. В голове родился план. Идиотский и наглый, абсолютно в его стиле. Орлов посмотрел на свои сбитые костяшки, еще ноющие после утренней разминки.

— Ну что, мужики, — в голосе зазвенела веселая нотка. — Доиграем?

Рывком он стянул через голову мокрую, липнущую к телу рубаху, швырнув ее в сторону. Гвардейцы переглянулись и без лишних слов последовали примеру командира. Через минуту из-за поваленного дерева на французов взирал десяток голых по пояс, исполосованных шрамами бойцов. В клубах тумана эти рубленые фигуры казались выходцами с того света, варварами, явившимися за кровавой данью.

— Задача, — шепот был тихим, — как утром. Тихо, без железа. По-нашему, по-кулачному. Мне они нужны живые и способные говорить. Часовых снять разом, чтоб пискнуть не смогли. Ты, — палец уперся в грудь усатого гренадера, — берешь того, что на стене. Ты, — тычок другому, — на тропе. Остальные — за мной. Как только дозорные лягут, валим основную кучу.

Короткий взмах Орлова сорвал с места две тени, моментально растворившиеся в мокром кустарнике. Время потекло вязко. Он вслушивался в лес. Сверху, со стены башни, раздался «шмяк» — словно тяжелый мешок с зерном швырнули на камни. Одновременно в зарослях у тропы тяжело свалилось тело, вспугнув невидимую птицу. Отлично, работа ювелирная. Главное, что враг не понял того, что происходит.

— Пошли! — выдохнул Орлов.

Из леса вылетела лавина. Без пафосных криков, с утробным рыком, от которого стыла кровь. Эффект превзошел ожидания. Французы, столпившиеся у черного провала, обернулись на шум, и на их напудренных, холеных лицах застыл гротескный ужас. Вместо привычного противника на них неслась стена голых, синюшных от холода торсов, шрамов и оскаленных зубов. Разум гвардейцев дал сбой перед лицом этой первобытной, варварской ярости. Они замерли, а после судорожно пытались зарядить пистоли.

Секунда замешательства стала для них приговором. Орлов врезался в строй, как живой таран. Тяжелый кулак, как кузнечный молот, впечатался в солнечное сплетение ближайшего противника. Тот сложился пополам, судорожно глотая воздух, и кулем осел в грязь. Слева и справа уже кипела работа. Преображенцы действовали экономно, без театральщины: короткий тычок в кадык, подсечка, рубящий удар по шее. Слышался только хруст хрящей, сдавленные стоны и звук падения тел.

Минута — и поляна перед башней напоминала поле после града: синие мундиры вперемешку с грязью. Кто-то тихо подвывал, баюкая сломанную руку, кто-то лежал без сознания. Ни одного трупа, но боеспособных единиц нет.

— Шустро, — удовлетворенно крякнул Орлов, вытирая о штаны сбитые в кровь костяшки. — Вязать.

Пленных сгребли в кучу. В ход пошли их же шелковые перевязи и дорогие шарфы — отличный материал для кляпов и пут. Вид у королевских мушкетеров был жалкий. Они взирали на своих победителей с бессильной ненавистью.

— Еремей, побеседуй с тем франтом, — Орлов небрежно указал на офицера, который приходил в себя быстрее остальных, пытаясь сохранить остатки достоинства.

Еремей, не тратя времени на политес, вздернул пленного за кружевные лацканы и уволок за ствол векового дуба. Донесся удар, сдавленное мычание, затем торопливый, сбивчивый шепот. Вскоре гвардеец вернулся, волоча за собой обмякшего француза.

— Расклад такой, командир, — доложил он, сплевывая на землю. — Ждали своих. Из норы должен выйти второй отряд. С «ценным грузом».

Орлов вопросительно изогнул бровь.

— Не знает он что за «груз». Когда нижние подойдут к выходу, должны крикнуть совой три раза. А эти обязаны ответить дважды. Если ответа нет или он кривой — те, что в подземелье, решат, что наверху засада. Приказ у них в таком случае строгий — уходить запасным лазом.

Орлов едва не запорол всю операцию. Перебив этих попугаев, он ничего не добился бы.

— А ну-ка, — он шагнул к пленному, нависая над ним скалой. — Покричи-ка нам совой, голубчик. Как по нотам.

Француз отчаянно замотал головой, в глазах плескалась паника.

— Jamais! (Никогда) — пролепетал он побелевшими губами.

Усмешка Орлова вышла кривой. Он наклонился к офицеру, понизив голос до вкрадчивого шепота:

— Я прямо сейчас шепну твоим друзьям, что ты нас навел. Что продал их с потрохами за жизнь и кошелек. Как думаешь, что они с тобой сделают, даже связанные? Зубами загрызут.

Еремей быстро перевел. Зрачки офицера расширились. Выбор стоял простой: либо гипотетическая кара от далекого начальства, либо мучительная смерть здесь и сейчас от рук своих же товарищей.

— Хорошо… — выдавил он, сглотнув слюну.

— Вот и умница, — тяжелая ладонь Орлова «по-дружески» хлопнула его по плечу. — Еремей, держись рядом. Контролируй. Фальшивит — ломай шею.

Орлов окинул взглядом своих парней. В их глазах уже не было хмельного угара драки. Надо было закрепить успех.

— Слышь, братцы! А ведь за этих головастиков нам знатно причитается! — гаркнул он, подбоченясь. — Я тут прикинул: за каждого такого ряженого я у Светлейшего по бутыли бургундского выторгую. А у Анны Борисовны — еще одну! Итого — по две бутылки на рыло, да не сивухи, а господского вина! Как вам такой расклад?

По поляне прокатился одобрительный гогот. Перспектива обменять синяки и грязь на элитное пойло пришлась по душе всем без исключения.

— Так чего застыли? — Орлов хлопнул в ладоши, разрывая паузу. — Прячьте товар! Тащите этих красавцев в овраги, да поглубже, чтоб не мешали. И живее, пока вторая порция дичи не подоспела.

Мычащих и брыкающихся пленных растащили по кустам. Преображенцы, натянув кафтаны прямо на мокрые тела, сели в засаду. Орлов лично расставил людей. Гвардейцы лениво перебрасывались фразами.

Засада замерла. Холод пробирал до костей, влажный туман лип к коже, но никто не шелохнулся. Охотники ждали добычу.

Час неподвижности в мокром подлеске вытянул из тел последнее тепло. Туман сгустился, съедая остатки видимости, а холод, пробираясь под кожу, скручивал мышцы в тугие узлы. Сидевший рядом с Еремеем французский «язык» трясся так, что стук его зубов грозил выдать засаду.

Внезапно пленный подобрался, дернув головой. Из темного провала у подножия башни донесся ум. Кто-то выходил. Орлов едва шевельнул пальцами. Этого хватило: его люди мгновенно слились с землей и корнями деревьев.

Из черной дыры, словно мертвец из могилы, вынырнула голова в глубоком капюшоне. Следом, озираясь, выбрались плечи. Фигура скользнула наружу, освобождая путь остальным. Пять, шесть человек. Двигались рвано и быстро, с нервной пластикой загнанных зверей, уходящих от погони.

Первый сложил ладони рупором. Послышался ухающий звук. Сова. Раз. Два. Три.

— У-ух… У-ух… — ответили им.

Получив подтверждение, группа у подземелья вышла. Орлов выжидал. Пусть подойдут. Двадцать шагов. Пятнадцать. Видно, как напряженно их пальцы пляшут у эфесов, как глаза буравят мутную мглу.

Он боялся, что врагов будет больше, чем их, но все обошлось.

— Пора, — выдохнул он.

Пружина капкана захлопнулась. Однако веселой драки не вышло — началась тяжелая, черная работа. Вторая группа оказалась не чета напомаженным гвардейцам. Это были жилистые, быстрые волки, чьи движения отличала экономичность профессиональных рубак. Один из них, уловив боковым зрением движение тени, успел развернуться и выхватить клинок еще до контакта. Впрочем, седой гренадер Орлова, игнорируя фехтовальные изыски, просто шагнул под удар, принимая сталь на обмотанное рукавом предплечье, и всей своей двухпудовой массой впечатал врага в землю. Хруст ребер прозвучал громче выстрела.

Цель Орлова определилась автоматически — ближайший. Идеальная мишень: всматривается в туман, спина открыта. Удар рассчитывался на рефлексах: хук в основание черепа, мгновенное отключение без лишних переломов. Орлов вылетел из-за ствола, вкладывая в движение весь корпус. Кулак уже летел в точку контакта, когда глаз зацепился за до боли знакомый поворот плеч, но инерция — дама бессердечная, её не остановить. Еще одна деталь — под плащом знакомая одежда. Костяшки с впечатались в затылок.

Тело обмякло, ноги подогнулись. Орлов, повинуясь какому-то дикому, иррациональному импульсу, подхватил падающего, не давая ему упасть лицом в грязь, и рванул капюшон на себя. Слабый, призрачный свет, пробившийся сквозь рваные тучи, упал на лицо человека в его руках.

В глубоком забытье, у него на руках был генерал. Петр Алексеевич Смирнов.

Орлов смотрел на безвольно поникшую голову, на знакомые до каждой морщинки черты, а разум буксовал, отказываясь обрабатывать картинку. Он медленно разжал кулак, тупо уставившись на сбитые костяшки. Этими самыми руками он только что, возможно, убил человека, за которого сам пошел бы на плаху. Грудь сдавило.

— Петр Алексеич… — сорвалось с губ беззвучным шепотом.

Вокруг уже стихло — преображенцы быстро спеленали конвой. Увидев окаменевшего командира и тело, которое он держал, бойцы застыли. Азарт испарился мгновенно.

— Мать пресвятая… — выдохнул кто-то из темноты.

Орлов опустился в грязь, бережно укладывая голову Смирнова себе на колени. Пальцы, предательски дрожа, легли на сонную артерию. Это Смирнов научил. Есть пульс. Слабый и рваный. Живой.

Послышался нервный, сдавленный смешок. Молодой гренадер, тот самый, что утром получил от Орлова под ребра, попытался разрядить обстановку, хотя голос его давал петуха:

— Ну что, Василь Семеныч… Похоже, пару бутылей того… не будет. За своего ведь не считается… не по-честному это.