Инженер Петра Великого – 13

Глава 6

С рассветом облегчение не наступило. Выползший из парковых низин молочный туман поглотил поле вместе с темной громадой дворца, оставив взамен сырость и пробирающий до костей холод. Лагерь оцепенел. Всё войско превратилось в напряженный слух, от солдата, грызущего окаменевший сухарь, до фельдмаршала, застывшего над картой.

Внутри наспех разбитого штабного шатра было шумно.

— Я пойду. — Де Торси, глава законного правительства Франции, метался по тесному пространству, каждый его шаг сопровождался чавканьем грязи под каблуками. — Мой статус обязывает говорить с ними, кто бы там ни прятался.

— Сядь, маркиз, — голос Петра громыхнул, заглушая шорох мелкого дождя.

Загородив собой вход, царь вглядывался в мутную пелену.

— Я пойду. Гляну в глаза этому Людовику, узнаю цену его короне на сегодняшнем торге.

— Исключено, Государь! — Возражение вырвалось у меня раньше, чем я успел обдумать формулировку. — Ты пойдешь, и мы получим царственного заложника. Нам это не надо.

На меня уставились две пары глаз: одни метали молнии раздражения, в других читалось искреннее недоумение.

— Господа, включите логику. — Я указал на полог шатра, за которым скрывался безмолвный дворец. — Посмотрите на факты. Кто вышел к нам? Герцог? Министр? Дофин соизволил лично махать простыней? Нет. К нам отправили простого офицера, как я понимаю.

— И как это понимать, генерал? — Де Торси наконец прекратил свое хаотичное движение.

— Вариантов всего два. Либо это плевок в лицо: посылая к императору мелкую сошку, они демонстрируют пренебрежение. Либо, — я снова умолк, взвешивая вероятность, — в той крысиной норе просто не осталось никого чином выше, у кого хватило бы духу высунуть нос наружу. Оба расклада кричат о царящем внутри хаосе.

Тяжелым взглядом я обвел присутствующих, фиксируя внимание на каждом.

— Отправлять на переговоры с капитаном монарха — значит уронить статус. Такую демонстрацию слабости история нам не простит. Уровню капитана соответствует иной. Я пойду.

Скрежет зубов Петра был слышен даже в дальнем углу шатра. Мысль оставаться зрителем, пока другие вершат историю, причиняла ему физическую боль. Однако против железных аргументов крыть было нечем.

— Добро, — нехотя вырвалось у него. — Иди. Однако, — его взгляд, казалось, мог прожечь дыру в груди, — ухо держи востро. Орлов!

Василь, до этого сливавшийся с тенью в углу, вышел на свет, не переставая править лезвие кинжала.

— Возьмешь лучших. Егерей, способных снять белку в глаз на предельной дистанции. Рассыпь людей по парку, вдоль дороги. Пусть каждый куст станет огневой точкой. Французский щеголь должен чувствовать дыхание смерти на затылке от первого до последнего шага. При малейшем подозрении — огонь. Задача ясна?

— Так точно, Государь.

Снаружи туман сгустился настолько, что его, казалось, можно было черпать ложкой. Звуки вязли в этой вате, расстояния искажались, теряя смысл. Впереди, метрах в ста, сквозь белесую мглу проступал одинокий силуэт под белым флагом.

Шагая к нему, я кожей ощущал спиной тяжелый взгляд Петра и присутствие сотен невидимых стволов. Егеря, растворившиеся в мокрой траве, держали сектор под прицелом.

Передо мной стоял капитан королевской гвардии — мальчишка лет двадцати пяти, явно не подходящий для роли переговорщика в такой игре. Холеный красавец, чье естественное место обитания — паркетные залы под хрустальными люстрами, посреди развороченного артиллерией поля смотрелся инородным телом. Вид он имел жалкий. Землистая, нездоровая кожа, глубокие тени под глазами, свидетельствующие о бессонной ночи. Древко флага ходило ходуном в его руках, обтянутых белоснежной лайкой. Довершало картину расплывшееся на груди, поверх золотого шитья синего мундира, бурое пятно от пролитого вина.

Десять шагов — ровно такая дистанция теперь разделяла нас. Клубящийся у сапог туман скрывал растерзанную копытами землю, сужая мир до пятачка мокрой травы. При моем приближении капитан вздрогнул. Темные глаза метнулись по сторонам в поиске пути к отступлению, которого не существовало. На его ресницах оседала водяная взвесь. Толмача я звать не стал: за месяцы кампании мой французский прокачался до уровня, позволяющего обходиться без «испорченного телефона» переводчиков.

— Генерал Смирнов, — французская речь звучала так, словно проходила через вату. — Уполномочен вести переговоры. Докладывайте.

Он судорожно сглотнул, и кадык на тонкой шее совершил нервный скачок.

— Я… капитан Д'Эссо. М-монсеньор генерал… — язык заплетался, отказываясь повиноваться хозяину. — Мы… мы просим о перемирии.

Просим. В этом слове, произнесенном офицером элитной части, сквозила капитуляция. Или у меня проблемы с переводом? Нет, акустика здесь отменная.

— Перемирие? — Кривая усмешка сама собой наползла на лицо. — Любопытный тактический маневр. Еще вчера вы готовились накормить нас свинцом. Что изменилось?

— Произошли… определенные обстоятельства, — пробормотал он.

— Обстоятельства? — Сократив дистанцию еще на шаг, я заставил его попятиться. — Порох отсырел? Или в винных погребах Версаля показалось дно?

В ответ — тишина.

— Хорошо, капитан. Вы можете сдаться. Прямо сейчас. Гарантирую жизнь личному составу. Офицерам оставлю шпаги.

Само слово «сдаться» подействовало явно негативно. Вскинув голову, он полоснул меня взглядом.

— Никогда! — Слова вылетали вместе с брызгами слюны. — Мы — гвардейцы Короля! Плен для нас — бесчестье! Мы умрем на стенах, однако оружия не сложим!

Реакция выглядела абсурдной. Гордость — это понятно, однако здесь она граничила с шизофренией. Дрожать, вымаливая перемирие, и одновременно лезть в бутылку при упоминании плена? Система уравнений не сходилась. А ведь ему было страшно. Это видно невооруженным взглядом. Кажется, я чего-то не понимаю.

— Чего вы на самом деле боитесь, капитан? — Тон сменился. — Нашего штурма?

Едва заметное отрицательное движение головой.

— Мы не боимся вас, генерал… — шепот сорвался с губ, глаза снова забегали, сканируя туман.

Он осекся. Закусил губу.

Что у них там произошло? Бунт? Эпидемия? Дезертирство? Окружающая мгла сгущалась, превращая звуки нашего лагеря — далекое ржание коней, лязг железа — в подводное эхо.

— Я… я не могу говорить.

— Тогда зачем этот спектакль? Тянете время?

— Я объясню. Всё объясню, — в его взгляде читалась мольба. — Однако мне нужно ваше слово, что перемирие будет. Что штурм не начнется, пока вы меня не выслушаете. Нам нужен перерыв от боя. Хотя бы пара часов.

— Чтобы сбежать? Или дождаться подмоги от друзей?

— Нет у нас друзей! — Крик боли был настолько искренним, что мой детектор лжи дрогнул. — Мы одни! Поймите, генерал… Просто дайте слово, что не отдадите приказ на атаку немедленно!

Классическая дилемма. На одной чаше весов — сбивчивый лепет перепуганного мальчишки. На другой — возможность захлопнуть ловушку, воспользовавшись хаосом врага. Однако риск велик: если он не врет, если во дворце произошел некий форс-мажор, слепой штурм может стоить мне тысяч жизней.

Обернувшись, я бросил взгляд на холм. Сквозь молочную пелену проступал гигантский силуэт Петра. Царь ждал.

Логика требовала атаковать. Верить противнику, останавливать запущенный механизм войны из-за истерики капитана — глупо. Однако интуиция уже не раз вытаскивавшая меня с того света, настойчиво сигналила об обратном.

Решение созрело мгновенно.

— Хорошо, капитан. — Мой голос прозвучал неожиданно громко. — Даю слово. Ттишина до полудня. Ваши люди не стреляют, мои остаются на позициях. А теперь — выкладывайте.

Капитан судорожно втянул воздух, напоминая утопленника, которого только что выволокли на берег. Грязная перчатка прошлась по лицу, размазывая в серую кашу пот и туманную изморось.

— Вчера вечером… после того, как ваши механические дьяволы перемололи нашу артиллерию, дворец накрыл хаос. — Речь его была быстрой, рваной, окончания слов проглатывались. — Ожидание немедленного штурма парализовало волю. Офицеры метались, выкрикивали бессмысленные приказы, которые никто не исполнял. Затем… затем всю гвардейскую верхушку срочно затребовали в тронный зал.

Взгляд француза расфокусировался, упершись в молочную пелену тумана, словно там, в пустоте, снова разыгрывалась вчерашняя сцена.

— Мы готовились принять последний бой, умереть на стенах с честью. Вместо этого к нам вышли Дофин и мадам де Шуэн. Его Высочество вел себя… неестественно. Бегающий взгляд, трясущиеся руки, при этом — громкий, почти веселый голос. Он рассыпался в благодарностях за верную службу, говорил о гордости. А следом… приказал выкатить бочки с лучшим вином из королевских запасов. И объявил, что дарует своей «бесстрашной гвардии» ночь отдыха перед решающей битвой.

Слушая его, я ощущал, как волосы на затылке начинают шевелиться. Отдых? Попойка? В ночь перед гарантированным штурмом? Это выходило за рамки простой глупости. Это пахло саботажем или полным психическим распадом командования.

— Всех, — продолжал капитан, — сняли с постов. Стены, ворота, караулы — всё брошено. Нас загнали в Большую галерею, где уже ломились столы. Мясо, хлеб, вино рекой… Настоящий пир во время чумы. Приказ был однозначным: есть, пить и спать.

Он сделал паузу, собираясь с силами.

— Вино оказалось крепким, а люди — измотанными. Хмель ударил в головы мгновенно. Спустя час Большая галерея превратилась в лежбище: гвардейцы спали прямо на столах и на полу. Я тоже пригубил кубок, однако что-то не давало покоя. Притворившись мертвецки пьяным, я заполз в темный угол, за тяжелую бархатную портьеру.

Голос капитана упал до шелестящего шепота.

— Вам лучше самим увидеть, — он отошел в сторону приглашающее протягивая руку ко входу во дворец.

Капитана колотило. Мой мозг сбоил, пытаясь обработать входящие данные. Тени, красные глаза, неестественная моторика… Звучит как бред сумасшедшего, чей рассудок треснул от перенапряжения.

Однако соматику не подделать. Животный ужас, читавшийся в каждом движении француза, был настоящим. Симуляция исключалась. Оставалось понять переменную, способную за одну ночь превратить закаленного гвардейца в заикающуюся развалину.

Отбросив мистику — я человек двадцать первого века, демоны под кроватью не мой профиль, — я начал просчитывать вероятности. За любым «кошмаром» всегда стоит физика, химия или психология.

Для ловушки схема слишком сложная. Зачем этот спектакль с перепуганным парламентером? Проще выманить меня на нейтральную полосу и повязать. Значит, во дворце действительно произошел форс-мажор, обнуливший все предыдущие расклады. Слепой штурм в таких условиях грозит катастрофой: мы рискуем вломиться в капкан, расставленный третьей силой.

Решение сформировалось.

Развернувшись к лагерю, я нашел взглядом вершину холма. Сквозь туман смутно проступала гигантская фигура Петра. Царь ждал. Подняв руку, я подал условный сигнал: «Все в порядке».

Затем внимание снова переключилось на француза.

— Ведите, капитан. Показывайте.

Кивнув с явным облегчением, он, все еще дрожащей рукой, указал на темную громаду ворот Версаля.

Тяжелые створки сомкнулись за спиной с чугунным стоном, отсекая нас от шума лагеря. Внутренний двор встретил акустическим вакуумом. Темные провалы окон, отсутствие часовых, пустота.

Д'Эссо шел впереди. Дрожь унялась, сменившись дерганой походкой человека, вынужденного снова спуститься в ад. Эхо наших шагов под сводами пустых коридоров казалось единственным доказательством существования жизни. Воздух здесь был спертым и тяжелым. К ароматам дорогого табака и прокисшего вина примешивался тошнотворно-сладкий, медный дух.

В дальнем конце зала, за импровизированной баррикадой из наваленных в кучу стульев, гобеленов и перевернутых столов, жались друг к другу несколько десятков солдат. При нашем появлении стволы мушкетов взлетели вверх. Они провожали нас молчаливыми взглядами.

— Там… — прохрипел капитан, указывая трясущимся пальцем на двери.

Набрав полные легкие воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду, я толкнул створку.

Шаг внутрь — и реальность дала трещину — открывшаяся картина парализовала сознание.