Инженер Петра Великого – 13

Глава 20

Шум вчерашнего пиршества сменился тишиной опустевшего Версаля. Замерев у высокого окна кабинета, король Жан — в прошлом министр де Торси, а ныне монарх — провожал взглядом хвост русской колонны, тающий в утренней дымке. Стоило неуклюжему, грозному силуэту последнего «Бурлака» скрыться за поворотом аллеи, как парк окончательно обезлюдел.

Почтительную дистанцию позади короля хранил Франсуа де Майи. На лице архиепископа Реймского застыла маска смирения, однако в глубоко посаженных глазах старого интригана плясали торжествующие искры.

— Они покинули нас, Ваше Величество, — вкрадчивый шепот прелата разрезал тишину. — Франция обрела спокойствие.

Жан продолжал сверлить взглядом пустую аллею, изуродованную глубокими колеями от тяжелых колес.

— Обрела ли, Ваше Высокопреосвященство? — губы короля скривились в горькой усмешке.

Оставив пост у окна, он склонился над столом, где лежал развернутый «Реймсский пакт». Исписанный каллиграфическим почерком пергамент, отягощенный сургучными печатями, выглядел внушительно, провозглашая «Вечный мир и дружбу».

— Вчитываясь в эти строки, — палец Жана, унизанный королевским перстнем, скользил по тексту, — я вижу долговую расписку. Счет, выставленный мне за корону, за право занимать это кресло. Платить же придется всей Франции.

Сознание короля превратилось в арену схватки двух страхов.

С востока нависали русские. Сейчас они ушли, и растворятся в своих бескрайних снегах и болотах за тысячи лье от Парижа. Их ревущие паром левиафаны, бородатые солдаты, стали призраками, оставившими в наследство дымящиеся руины и этот договор.

Зато привычные, «цивилизованные» хищники дышали в спину. Англия, отделенная узкой полоской Ла-Манша, выжидала. Могучая Австрия копила злобу за Рейном. Они ищут момент, когда выскочка на троне оступится, когда наспех сколоченная власть даст трещину, чтобы нанести безжалостный удар.

— Возможно, я допустил промах, — голос Жана растерял королевский металл. — Харли тоже предлагал корону, и его условия отличались понятной простотой. Порты, колонии, торговые преференции — язык, на котором Европа говорит столетиями. Русские же требуют иного. Им нужны наши мастера, секреты. Вместо золота они жаждут самой нашей сути, стремясь перенять знания и превзойти учителей. И это пугает.

— Союз с еретиками-англичанами и схизматиками-русскими одинаково лишен Божьего благословения, — заметил де Майи, осторожно прощупывая почву. — Тем не менее, мудрость правителя велит выбирать более отдаленную угрозу. Русский царь — варвар, непредсказуемый в своем гневе и милости. Сегодня союз ему выгоден, но завтра дикая прихоть может заставить его разорвать пакт с той же легкостью, с какой он гнет серебряные талеры.

Архиепископ многозначительно замолчал.

— Лорд Харли же — джентльмен. Его мотивы прозрачны, а договоренности с ним имеют твердую цену.

Приблизившись к карте Европы, Жан вперился взглядом в пестрое лоскутное одеяло границ. Перстень с лилией скользнул на восток, к необъятному пятну Российской империи. Между Версалем и Россией лежал целый мир — спасительная дистанция, искушающая пойти на риск. Отказ в мастерах, разрыв кабального договора, ставка на Лондон — все это казалось возможным, пока между ним и варварами пролегали тысячи лье.

Вдруг взгляд короля, возвращаясь на запад, споткнулся о крошечную точку в сердце Европы. Женева.

— Расстояние обманчиво, Ваше Высокопреосвященство.

Палец Жана с силой вдавился в карту, словно пытаясь выжечь этот город.

— Они оставили там гарнизон. Пушки. Мастерские, работающие без передышки. Женева из вольного города превратилась в русский бастион, арсенал, плацдарм. Царь, покидая нас, забыл на столе Европы кинжал. Лезвие, приставленное к горлу Австрии и Франции одновременно. Один приказ из Петербурга — и этот клинок вспорет нам брюхо. Им потребуется неделя, чтобы вернуться. Всего лишь неделя.

Покинув Париж физически, русские сохранили полный контроль над ситуацией. Они оставили в теле Европы стальную занозу, изменив саму геометрию политики. На политической карте расставлены их чугунные, дышащие паром фигуры.

Выбор сузился до предела: принять навязанные варварами правила или исчезнуть под жерновами истории.

При упоминании «русского кинжала» де Майи благочестиво опустил глаза.

— Господь милостив, Ваше Величество. Провидение убережет Францию от козней еретиков.

— Господь?

Резкий разворот короля сопровождался металлическим звоном в голосе — тоном, доселе незнакомым церковному служащему.

— Где был Господь, Ваше Высокопреосвященство, когда его наместник в Риме возомнил себя крестоносцем?

Жан с силой обрушил ладонь на стол.

— Объявить Крестовый поход в восемнадцатом веке! Средневековая дикость, достойная осмеяния, если бы она не стоила нам тысяч жизней, поставив королевство на грань распада.

Взгляд короля, упершийся в архиепископа, лишился всякого почтения к сану. В нем кипела ярость политика, вынужденного разгребать последствия чужой близорукости.

— На что рассчитывал Его Святейшество? Полагал, что армии Европы по зову трубы бросятся умирать за его амбиции? Что русский царь, этот северный медведь, устрашится пергамента с печатью? Этим актом Папа расписался в собственной оторванности от реальности и политической немощи.

Де Майи, в кулуарах Ватикана сам неоднократно проклинавший авантюры курии, тяжело вздохнул. Маску набожного слуги можно было отбросить. Новый монарх требовал анализа.

— Вы зрите в корень, сир. — Елейность исчезла в голосе. — Папа Климент давно стал зажатым между венским молотом Габсбургов и мадридской наковальней Бурбонов. Крестовый поход… — кривая усмешка исказила губы архиепископа, — лишь окончательно расколол католический мир. Булла показала: вера превратилась в разменную монету. Австрийцы, прикрываясь борьбой с ересью, подмяли под себя Италию. Англичане воспользовались моментом, чтобы обескровить нас. В этой войне молились мамоне, а не Богу, Ваше Величество.

— Именно! — Жан вскочил, нервно меряя шагами кабинет. — Вывод напрашивается неутешительный. В этом новом мире старые союзники предадут при первой возможности. Церковь же, погрязшая в интригах, слишком слаба и некомпетентна, чтобы служить опорой.

Жан умолк, вновь замерев у окна. Пустая аллея растворилась, вытесненная жуткими, живыми картинами памяти. Бойня под Лионом, где русские «Шквалы» за считанные минуты перемололи элитную английскую пехоту. Ночной Париж, накрытый тенью черных кораблей, висящих в небе подобно демонам из преисподней и изрыгающих пламя на беззащитный камень.

— Их вера отлита в железе, Ваше Высокопреосвященство, — произнес он, не оборачиваясь, надтреснутым голосом. — В паровых машинах, волокущих пушки через грязь, где вязнут наши лучшие кони. В скорострельных ружьях, выкашивающих полки за мгновения. В летучих чудовищах, против которых бессильны крепостные стены и молитвы. Пока мы лишены такой веры, наша участь — быть игрушкой в руках тех, кто ею обладает.

В глазах развернувшегося к собеседнику короля горел холодный, лихорадочный огонь.

— Договор.

Он посмотрел на «Реймсский пакт».

— Пункт о технологиях. Мастеров, которых они обязаны прислать. Для меня это — сердце соглашения. Оно важнее союзов, золота и папского благословения. Это наш единственный шанс на выживание, чтобы сохранить трон и Францию.

Жан отчетливо осознавал всю глубину своей унизительной зависимости от России. Путь к свободе лежал через смирение: придется стать прилежным учеником у «варваров», платить любую цену за их секреты. Иначе Францию ждет забвение, смерть в тисках между Англией, Австрией и новой, страшной силой, пришедшей с Востока.

Де Майи благоразумно хранил молчание, наблюдая трансформацию монарха.

— Одной веры мало, Ваше Величество, — осторожно заметил архиепископ. — Нужны апостолы. Фанатики, готовые нести это новое евангелие в народ.

Жан обессилено сел в кресло, проведя ладонью по лицу. Жест, стирающий налет королевского величия и обнажающий усталость человека.

— Люди… — горький смешок сорвался с губ. — Где их взять? Взгляните на наше наследство.

Широкий жест руки, полный презрения, охватил воображаемый зал совета.

— Старая гвардия гниет в земле после версальской бойни или запятнала себя, присягнув Дофину и англичанам. Кто остался? — Жан начал загибать пальцы, чеканя каждое слово. — Казнокрады, озабоченные набивкой карманов на поставках. Титулованные идиоты, чья верность зависит от длины родословной, а чем она длиннее, тем меньше ума. И предатели, готовые продать меня. Вот мой фундамент. Мне предстоит возводить здание новой Франции из гнилой древесины.

Он вздохнул.

— А ведь их инженер был гением, — вдруг произнес король с ноткой завистливого восхищения. — Жестоким, циничным, безбожным — и гениальным. Один стоил целой армии. Я изучал его: он не воевал, а переписывал тактику войны. Его машины, ружья… это страшно. Но еще страшнее другое. Он умел создавать людей. Нартовы, Орловы… он вылепил их из грязи. Сын солдата, безродный рубака — в его руках они стали мастерами, чьи имена шепотом произносят в лучших цехах Европы, и полковниками, ведущими в бой элиту. Он вывел новую породу людей.

Поднявшись, Жан вновь приблизился к окну, вглядываясь в серую пустоту пейзажа, свободного от русских мундиров.

— И здесь, Ваше Высокопреосвященство, кроется сомнение, гложущее меня. — Голос упал до шепота, словно король опасался ушей в стенах. — Вся эта русская мощь и хваленая система… держалась ли она на нем одном? Был ли он пружиной этого механизма? Смерть инженера может стать смертью империи.

Архиепископ напрягся. Мысль короля ступала на опасную тропу.

— Лишившись Смирнова, их «Катрины» и «Бурлаки» рискуют превратиться в груду ржавеющего хлама. Без направляющей воли гения сложнейший механизм встанет. И тогда их армия вновь станет тем, чем была всегда — ордой дикарей с дубинами, которых разгонит один полк нашей гвардии.

Обернувшись, Жан сверкнул глазами.

— Если я прав… то наш союз с Россией — это сделка с колоссом на глиняных ногах. С умирающим гигантом. Стоит ли тогда спешить с выполнением условий? Возможно, пришло время рискнуть. Начать свою игру, пока русский медведь не пришел в себя.

Де Майи затаил дыхание. На его глазах страх и прагматизм рождали предательство. Король ступал на лезвие бритвы: этот путь вел либо к полному триумфу Франции, либо к ее окончательной гибели.

И в этот миг, на пике опасных, соблазнительных размышлений, взгляд Жана скользнул к небу.

Он замер.

Высоко над крышами Версаля, распарывая низкие облака, скользили три тени. Арьергард эскадры князя Черкасского. Замыкающие строй «Катрины» уходили на восток со зловещей, тягучей грацией. Исполины парили в серой пустоте, будто вестники Апокалипсиса.

Зрелище обрушилось на короля откровением.

Смирнов не был одиночкой. Покойный инженер оставил после себя Систему. Отлаженный механизм, продолжающий функционировать и после смерти конструктора. Воздушные левиафаны, поставившие Париж на колени, были реальностью. Русские строили их, управляли ими и, что самое страшное, виртуозно использовали для убийства без помощи своего гения-Смирнова.

И они могут вернуться.

Мысль не понравилась. В следующий раз они явятся карателями, а не союзниками. Стоит Жану нарушить договор, затеять свою игру — и атака Парижа покажется детской шалостью по сравнению с участью Версаля. Воображение мгновенно нарисовало финал: вой их «сирен», разрывающий ночь, и огненный ливень, сметающий стены, трон и самого монарха. Никакая гвардия, никакие крепости не спасут от смерти, падающей с небес.

Ужас раздавил политические соблазны. Выбора не существовало. Сделка держала короля крепче, чем осада в Лионе. Любая хитрость и обман вели к войне нового типа — войне на уничтожение, в которой противник стирает тебя в порошок, даже не снижаясь до боя.

Провожая взглядом исчезающие в облаках силуэты, Жан ощущал, как тают остатки иллюзорной свободы. Он оставался королем. Но теперь это была корона узника в золотой клетке, а ключ лежал за тысячи лье, в кармане русского царя.

Жан застыл у окна, пока последняя точка русской эскадры не растворилась в серости неба. Отвернувшись от стекла, он явил кабинету совершенно новое лицо. В чертах монарха застыло спокойствие человека, заглянувшего в бездну и принявшего ее вызов. Сомнения и хитроумные планы двойной игры обратились в прах.

— Договор подлежит исполнению, Ваше Высокопреосвященство. — был лишен малейших колебаний. — До последней буквы.

Ладонь короля тяжело легла на «Реймсский пакт», словно припечатывая судьбу страны.

— Отправка мастеров в Россию становится нашим абсолютным приоритетом. Готовьте указ. Соберите лучших стеклодувов, ткачей, часовщиков из Лиона, Тулузы и Парижа. Мы обязаны получить доступ к знаниям Востока. Любой ценой, даже если придется стать подмастерьями у варваров.

Архиепископ де Майи ответил молчаливым поклоном.

Жан обвел взглядом кабинет. Золоченая мебель, гобелены, живопись — все это великолепие внезапно поблекло, утратив смысл. Внимание короля сместилось на жавшихся по углам перепуганных секретарей, на заваленный бумагами стол, на списки предателей, ждущих суда, и героев, ждущих наград. Объем предстоящей работы подавлял.

Губы короля тронула усмешка — кривая, больше похожая на гримасу человека, которому вместо изысканного десерта подали счет за весь банкет.

— Эти русские, кажется, заразили меня какой-то своей северной хворью, — бросил он, искоса поглядывая на архиепископа. Тот застыл соляным столпом, и лишь тонкая, ухоженная бровь ползла вверх, выражая крайнюю степень богобоязненного недоумения. — Дурное, знаете ли, влияние. Разлагающее.

Жан прошелся по кабинету, пнув носком туфли упавший на пол свиток с гербовой печатью.

— Еще полгода назад, мой друг, мое представление о монаршем бремени было, скажем прямо, несколько… пасторальным. Я искренне полагал, что править Францией — это череда приятных необременительных ритуалов. Утром — выбрать камзол, чтобы он гармонировал с цветом глаз фаворитки. Днем — принять пару послов, многозначительно кивая в такт их лести. Вечером — вино и остроумные беседы о том, как мы велики.

Он фыркнул, вспоминая себя прежнего.

— Я был убежден, что суть монархии — это, прежде всего, удачная кровь, ее чистота, умение держать лицо, даже если жмут туфли, и талант произносить изящные речи, смысла которых никто не понимает, но все аплодируют. Государство в моих фантазиях виделось этаким божественным механизмом, заведенным лично Господом Богом при сотворении мира. А королю дозволено лишь изредка, грациозным движением руки, смахивать с этого механизма пыль.

Взор Жана вновь уперся в стол. Карты, донесения, сметы, жалобы — бумажная лавина, готовая накрыть его с головой.

— А теперь я смотрю на эту гору бумаги и вижу слова, от которых у любого приличного дворянина должно сводить скулы: «подряд», «стройка», «залог». И самое страшное слово — «работать».

С выражением брезгливости на лице он подцепил двумя пальцами, словно дохлую крысу, роскошный лист с золотым тиснением.

— Вот, полюбуйтесь. Проект нового фонтана «Триумф Нептуна». Триста тысяч ливров. Мрамор, позолота, херувимы, писающие розовой водой. Красота, не правда ли? Очень величественно. Очень по-королевски.

Он небрежно отшвырнул проект в сторону и выудил из-под завалов серый, засаленный листок, исписанный корявым, прыгающим почерком.

— А вот это — прошение от старосты деревни. У них мост рухнул три года назад. И теперь, чтобы отвезти репу на ярмарку, они делают крюк в двадцать лье. И знаете, что самое смешное, Ваше Высокопреосвященство? — Жан посмотрел на прелата взглядом, в котором не было ничего смешного. — Этот корявый листок для меня важнее всех херувимов вместе взятых. Потому что если крестьянин не продаст репу, он не заплатит налог. Не заплатит налог — мне нечем будет платить тем мастерам, которых мы отправляем к русским учителям.

Он тяжело оперся кулаками о столешницу, нависая над бумагами.

— Нас ждет каторга, монсеньор. Самая настоящая каторга, только вместо кандалов у нас — этикет, а вместо кайла — гусиное перо. И галеры нам не светят, потому что с этой галеры, увы, никуда не сбежать. Труд нам предстоит бесконечный, неблагодарный и, боюсь, совершенно лишенный изящества. Привыкайте.

В этот момент интриган и дипломат де Торси окончательно умер. На французском троне воцарился новый, неожиданный правитель — Король-Работник, инфицированный вирусом петровских реформ. Жестокий мир, принесенный на русских штыках и крыльях летучих кораблей, диктовал новые правила. Истинная власть перетекла из геральдических книг в заводские цеха, воплотившись в технологиях, мостах для армии, дорогах для обозов и дальнобойных орудиях.