Громов. Хозяин теней. 5 [СИ]

Глава 28

Карп Евстратович выглядел именно так, как должен выглядеть приличный человек, разбуженный среди ночи. Он был взъерошен, слегка мят и премного мрачен.

— Знаете, Громов, — сказал он, нервно дёргая за левый ус, — я начинаю думать, что прав был мой гувернёр, когда говорил, что за всякий проступок следует возмездие свыше.

Я пожал плечами.

Я себя в качестве возмездия свыше как-то не рассматривал.

— И вот теперь я пытаюсь понять, где и когда я успел так нагрешить, — добавил Карп Евстратович.

А, это вон оно что.

— Это не вы, — успокаиваю я хорошего человека. — Это другие. Тут такое дело… на Вяземке прорыв.

— Уже доложили, — он придержал скрипучую дверь флигеля, пропуская меня внутрь. Сторож, разбуженный ещё Николя, проводил нас мрачным взглядом трудового человека, которому начальство присутствием своим мешает нести службу. — Ваших рук дело?

— Ну… как-то… не совсем. Точнее оно там всё равно того и гляди рвануло бы. Карп Евстратович! Ну не смотрите вы на меня так, будто я последнее зло в этом мире и вам всенепременно его истребить надобно. Причём неотложным порядком.

Он тяжко вздохнул и головой покачал, этак, с укоризною.

— Поверьте, есть зло и позлее, — дверь я придержал, чтоб не бахнуло.

— Верю. Так что там? Рассказывайте. И желательно вот с самого начала. Вы же собирались только проследить за неким… объектом, — в полумрак коридора Карп Евстратович поглядывал настороженно.

Во флигеле нынче пусто.

Почти.

Пациент Николя всё ещё скорее жив, чем мёртв. Не знаю, то ли не решились дать ему эту воду, то ли не помогла она. Главное, лежит себе, как лежал. Плюс к нему — девицы, которых мы решили в главное здание не тащить, потому как надобно разбираться, что это за девицы и в целом, чем меньше людей их пока видит, тем оно и лучше.

Но девиц утащил Николя, прихвативши мою сестрицу в помощь. И были они где-то там, дальше.

— Во, — я открыл дверь в ближайшую палату и сам вошёл. — Проходите. Присаживайтесь.

— Чую, беседа будет непростой.

— Вы даже не представляете, насколько. Тут… Карп Евстратович, — я потёр шею, запоздало подумав, что мне и самому бы переодеться. Вымок. Пропитался подвальной грязью, смрадом. И вообще, хрен знает, чего из тех катакомб притащить можно. Но сперва как-то было не до переодевания, пока объяснял, чего я посеред ночи припёрся, пока Карпа Евстратовича вызванивал, пока пострадавших таскал, ибо сил у них на прогулки не осталось. — Такое дело… я сразу скажу, что дрянь оно. И дерьмо полное.

— Юношам не подобает ругаться.

— Ай, сами сейчас будете.

В дверь постучали.

— Савелий, чай сейчас принесут, а вот одежда. Больничная, но Николя велел не тянуть с переодеванием, — Татьяна положила стопку на кровать. — Я пока помогу девушкам, а потом поговорим.

Прозвучало на диво многообещающе. Даже Карп Евстратович поёжился.

— А как они? — уточнил я. — Там одной совсем плохо было.

— Сильно ослаблены. У Ниночки — двусторонняя пневмония и очень быстро прогрессирующая на фоне общего истощения, — Татьяна потемнела. — Николя старается, но…

А потом тихо так добавляет.

— У него должно получиться. А так она бы не дожила до утра.

Значит, правильно я всё сделал.

Хотелось бы так думать. Потому что сейчас все эти подвиги во имя человечности выглядят сущим идиотизмом и авантюрой.

Татьяна вышла, прикрыв за собой дверь.

— Могу отвернуться, — сказал Карп Евстратович. — Хотя… погодите. Где-то был. Вот.

Он протянул круглую штуковину.

— Дезинфицирующий артефакт. Позволяет избавиться от… неприятных последствий визитов в не самые благополучные места. Клопов там, вшей…

Чтоб его. Только сказал и у меня всё тело зачесалось, прям от головы до пят.

— Раздеваетесь донага, разламываете…

Из одежды я выскочил. И поспешно разломил пластину. Тело тотчас окутало жаром, и кожа снова зазудела, но уже иначе, как бывает, когда она пересыхает.

— В общем… я за Робертом пошёл, держался позади, но тень отправил. Так что он меня не видел, а я его — вполне. Он в трущобы эти попёрся, — я не выдержал и поскрёб зудящую шею. — А дальше уже как-то само вот…

Кожа после использования этой приблуды покраснела, как после ожога. Но зато никакой погани не принесу. Наверное. Хотелось бы думать. Я натянул широченные штаны, к которым прилагалась не менее широкая нижняя рубаха, рукава которой пришлось закатать.

Одевался и говорил.

Говорил. В пустой тишине говорил.

И когда оделся, говорил.

И…

— А прорыв — это не я, — закончил я. Во рту дико пересохло, но уже не от амулета. — Это само получилось. Они там столько крови пролили, что граница не выдержала…

— То есть, прорыв там действительно есть?

— Да. И пока пусть Синодники не суются. В ближайшее время. Там… она вышла. Понимаете?

Карп Евстратович, стоявший спиной ко мне, обернулся.

А лицо такое вот. Мёртвое лицо, будто он сам в этом подвале побывал.

— Я заберу? — он указал на книжицу, которую я выложил на стол. Слизь обсохла и покрывала теперь обложку чёрной чешуёй, из-под которой выглядывал крест.

— Конечно.

— Заглядывали?

— Нет. Когда мне было. Да и… расскажете потом? Ну… если будет что?

— Расскажу, — Карп Евстратович накинул на книжицу платок и после уж взял. — А теперь… вы посидите тут. А мне нужно позвонить. Но не уходите никуда, ладно?

Куда мне идти-то. Мне и тут неплохо. Я вот на кровать присел. Покачался, чувствуя, как растягивается и скрипит сетка. Скрежещущий этот звук с одной стороны был неприятен до крайности, с другой он как-то привязывал меня к миру нынешнему.

Потом я вовсе вытянулся на кровати.

Прикрыл глаза.

Нет, не засыпал. Скорее погрузился в престранное состояние, когда отчётливо слышен каждый звук вовне, и шаги вот, и трение петель приоткрывающейся двери, вздох и снова дверь — закрывается.

Стрёкот сверчков снаружи.

И странный гул то ли в стене, то ли где-то рядом, но стеною припасённый, перенесённый сюда. Шевелиться не хотелось.

Ничего не хотелось.

Но когда в дверь постучали, я заставил себя открыть глаза.

— Поспали? — уточнил Карп Евстратович, по-прежнему взъерошенный.

— Чутка. А вы — нет?

— Я связался с Алексеем Михайловичем. Признаюсь, он давно собирался навести в столице порядок. А что Вяземка, что Сенная площадь — ещё та головная боль. Но тут или не трогать вовсе, или глобально заниматься переустройством. И как раз для второго был нужен повод. Всё же место такое… своеобразное.

— Я заметил.

Интересно, сколько времени я провалялся? За окном синеватая муть. По ощущениям рассвет где-то рядом.

— Там много людей собралось, которых нельзя просто выставить на улицу. Точнее, если это сделать, то они в поисках нового пристанища расползутся по всему городу, — Карп Евстратович опустился на соседнюю кровать. — Я отправил посыльного в трактир. Поспать всё одно не выйдет. Вяземка… её надобно расселять. Город — перестраивать. А это деньги. Да и те же доходные дома не сами собой, но во владении рода Вяземских находятся. И свою землю они за просто так не уступят. Не только они… столкновение интересов.

— Прорыв.

— Его удалось локализовать. Дом оцепили.

Киваю.

Разберутся. И с домом, и с землёй. Моё дело — другое.

— Как девушки?

Уверен, что Карп Евстратович к ним заглянул.

— Пока живы. Николя, честно говоря, пребывает в некоторой растерянности. Говорит, что физических повреждений и следов насилия нет, но в остальном они сильно истощены. Причём скорее энергетически, нежели физически. Их кормили. О них заботились. Однако при том делали что-то…

— Выкачивали силу. И жизнь. И эту… кровь мира.

— Ихор.

— Чего?

— Древние греки полагали, что у богов кровь отличается от крови простых смертных. И называли её — ихор.

— Красиво, — соглашаюсь я.

— Из того, что ты сказал…

А я и про это сказал? А, точно. Не всё, но кое-что. Про кровь мира. Хотя… кровь мира, кровь богов. Может, оно как-то одно с другим связано.

— Страшно. Савелий. То, что ты рассказывал… оно не должно куда-то пойти. Я сейчас не про ихор.

— А про эликсир номер девять? И про тех, кто на него подсел? Дарников? Полагаю, из хороших родовитых семейств? Имена-то? Нашли имена?

— Да, — он не стал отнекиваться. — И нет. Записи есть, но они зашифрованы. Я передал в работу. Сомневаюсь, что шифр сложный, так что сегодня-завтра прочтём.

— И что сделаете?

— Арест. А дальше… Синод имеет свои принципы перевоспитания. И поверьте, многие предпочтут каторгу или эшафот.

— В Синоде тоже далеко не всё ладно.

— Это верно. Но разберемся… Поверьте. Гвардия ожидает приказа. Как только станут известны имена, хотя бы одно… Виновные будут задержаны. Дознание начато. И Алексей Михайлович твёрдо намерен довести это дело до суда.

Наверное, что-то такое, недоверчивое, отразилось на моём лице, если Карп Евстратович вздохнул:

— Впрочем, у дворянина всегда остаётся… вариант, который позволяет избежать суда.

— А если он не захочет?

— Этот вариант остаётся у рода. И полагаю, многие пожелают воспользоваться этим шансом, если подтвердится хотя бы малая часть рассказанного тобой. А Синод намерен начать зачистку к полудню, и следом пойдут представители Третьего отделения…

— Подтвердится, — я вспомнил ту комнату.

И ещё отпечаток ладони на стене.

— Алексей Михайлович уже потребовал Исповедников…

— А они…

— Исповедники — уже не совсем люди, Савелий. Их нельзя подкупить или запугать. Заставить. Обмануть. Скажу больше, из сам Синод опасается.

— Хорошо, если так.

— Хорошо. И поэтому можешь быть уверен, что это дело не замнут.

Мне бы его уверенность, но киваю.

— Однако пока… надобно молчать. Если пойдёт слух, что… в столице неспокойно. Тут давно уже не было спокойно, но получилось достичь какого-никакого равновесия. Алексей Михайлович говорит, что правительство готово начать реформы. И они изменят империю. Но…

— Но если народ узнает, что в подвалах Вяземки благородные мучили и убивали невинных девиц, вспыхнет бунт.

— Скорее начнутся волнения. Революционеры обязательно воспользуются информацией. И скорее всего к правде добавят немалую долю выдумки. Знаете, как оно бывает. Появятся жертвоприношения, кровь младенцев и всё прочее.

— Вот не уверен, что этого там не было, — я понимаю, что он прав.

Эта такая муха, из которой грех будет не раздуть слона народной борьбы.

— Выясним.

И взгляд выжидающий. И надо что-то ответить.

Главное, что понимаю я. Прав Карп Евстратович. Если правду о том, что происходило, вытянуть и грамотно подать, то как минимум беспорядки обеспечены.

— Беда даже не в том, что бунт начнётся. Это, в конце концов, дело обыкновенное, привычное даже, — продолжил жандарм нервно пощипывая ус. — Бунт усмирят, но… что произойдёт помимо бунта? Скольких ещё эти новости толкнут на путь революции? Только-только общественное мнение начало сомневаться… меняться… нападение на госпиталь, взрыв государевого дворца, когда погибли мирные люди. Всё это меняет отношение к террористам.

— Однако правда о подвалах может всё испортить?

— Именно. Есть ещё кое-что. Ты сам сказал, что эти люди не совсем в себе. В своё время Николя, человек сугубо мирный, под действием эликсира показывал недюжинную силу. Да, во время приступов, но… показывал. А разум его, затуманенный болезнью, долго не принимал происходящее. Его одолевали то приступы страха, то гнева…

— А если разгневается не целитель…

— Именно. Сколько их там было? И на что они способны? И не решат ли ударить на опережение?

— Если уже не решили.

— То есть?

— Кто бы ни устроил это веселье, — я опять поскреб бок. Кожа зудела, этак, неприятно, будто стала сухой, что пергамент. И каждое движение заставляло этот пергамент натягиваться и потрескивать. — Он ведь не развлечения ради. Это была долгая работа. И, если хотите знать, что я думаю…

— Хочу, — Карп Евстратович склонил голову. — Как показывает практика, к вашим мыслям стоит прислушаться. Возможно, вас нельзя в полной мере назвать воплощением… высшей силы, но она явно благотворно сказывается на вашем мышлении.

Ага. То есть, это не я сам по себе такой умный и талантливый, но благодаря высшим силам. Пускай. Ему, наверное, и вправду непросто воспринять советы от подростка. Другое дело, если подросток кругом избранный и вообще осенённый божественным сиянием. Или тьмой? Не важно.

Главное, он уже не просто так, а пророк.

Ну или почти.

— Это давняя работа. Смотрите. Сначала пятый эликсир и группа Николя. Посыпались они на двух вещах, зависимости и том, что мозги этого эликсира не выдерживали. В итоге появились трупы, началось ваше расследование и всё закончилось, чем закончилось. Так?

— Грубо, но верно.

— А теперь то же самое, считай. То есть почти. Он явно дорабатывал своё зелье. Поэтому столько времени и прошло. Пока новый рецепт создастся, пока протестируется. Выявятся недостатки. Зачистится итог. Потом снова цикл. Этот рецепт — девятый. И над ошибками они поработали. Зависимость не исчезла, но эти… плохие эффекты…

— Негативные?

— Ага. Они развиваются куда медленней. Роберт, как я понимаю, на игле давно, но вполне контролировал силу. Как надолго его бы ещё хватило? Вопрос.

И ответа на него мы не узнаем.

— А вот с тем, что касается психики… как я понял, совсем убрать этот момент не вышло. И они решили его контролировать. Создали очередное тайное общество.

— Если бы вы знали, как они мне осточертели! — в сердцах воскликнул Карп Евстратович.

— Верю… так вот. Они давали людям спустить пар и вроде бы как вернуть контроль. Подсовывали вон… не знаю, шлюх, попрошаек, купленных в сёлах девок. Может, мужиков, которых захватили. Тут я не скажу. Главное, что это срабатывало. И срабатывало бы некоторое время. Но думаю, со временем этих забав стало бы не хватать. Кто-то точно сорвался бы. С психами нельзя иметь дело именно потому, что они психи. Вопрос времени. А значит, чтобы ни затевалось, оно должно было бы произойти скоро.

— Что?

— А вот здесь… здесь вы скажите, Карп Евстратович. На что способна группа молодых и нестабильных одарённых, зависящих от того, кто даёт им зелье? И да, находящихся в самом центре Петербурга? И да, благодаря зелью получивших приличную силу.

Тишина была гулкой.

В этой тишине стало слышно, как стучит о стекло назойливая бабочка, которую так влекло к желтому кругляшу лампы.

— Революция…

— Знаете, я могу ошибаться. И нет, я не пророк и ничего этакого она мне не говорила. Просто… ощущение, что это части одной большой игры, — я почесал уже за ухом. — Что за погань вы мне дали? Ощущение, что шкура сейчас слезет…

— Стандартный. Лучше так, чем она слезет уже позже, когда вы лишая или чесотку подхватите и заразите вашу сестру.

Да уж. Аргумент. Чтоб… а про чесотку мог бы и промолчать! Случалось, с нею дело иметь. И теперь вспоминания потянули зуд. Причём буквально по всему телу.

Я стиснул зубы.

Не буду чесаться. Не буду и всё тут. Надо перетерпеть. Отвлечься. Хоть бы и на революцию.

— Смотрите… тут сеть большая. Или такой выглядит. Революционеры, у которых появляются очень специфические бомбы. Да и в целом своеобразные артефакты. Одни силы тянут, другие вон тьмой заражают, третьи вовсе границу миров пробивают. Это раз. Бандиты, которые как минимум в двух местах вступают в союз с революционерами. Или наоборот? Главное, сотрудничают со взаимной выгодой. Это два. На самом деле я думаю, что двумя точками дело не ограничивается.

— Согласен, пожалуй.

— В принципе, логично. У Алхимика есть деньги. А у бандитов — возможности. И человеческий ресурс, который регулярно пополняется. Самое оно, чтоб объединиться. Уголовнички ищут одарённых. Предоставляют тихие места для экспериментов. Он… он платит. А может, не только деньгами. У него, полагаю, возможностей хватает. Если высоко сидит, то есть и связи, и знакомства, чтоб на полицию повлиять, ну, когда кто-то деньги брать не хочет или надо повыше надавить. То же самое с революционерами. Кому-то надо его придумки испытывать. И подопытных искать, чтоб добровольцы и в целом не в подвалах сидели.

Я выдыхаю и снова набираю:

— Ещё Синод… они тут тоже замараны. Уж не знаю, как, но это три… и вот чего получается?

Молчит.

Думает? Да нет, чего тут думать. У меня эта картинка одним вариантом складывается.

— Переворот, — Карп Евстратович засовывает палец под воротник. — Государственный переворот. Революционеры. Толпа. Безумные дарники, которые и без того на грани… прорыв? Или нечто такое, что ударит по государю? По его семье? Что уничтожит наследников? И тех, кто может перенять власть? Что-то…

Что ввергнет город в хаос, напомнив о временах былых. И покажет, что беспомощность властей, что безумие революционеров. Вряд ли тварям, которые прорвутся с той стороны, будет дело до конституции и реформ. Нет, то, что случится, вынудит народ искать защиты вовсе не у поборников справедливости.

Скорее уж они, как бывало это прежде, вспомнят о Церкви, Боге.

И о древнем обряде, который вернёт Романовых с их Светом.

И я видел в глазах Карпа Евстратовича, что он тоже всё понял.

— Но доказать пока ничего не выйдет, — тихо произнёс он. — Это вот всё… это просто теория. К тому же мы можем ошибиться.

Можем.

Я не собираюсь спорить. Где-то в глубине души я очень хочу ошибиться. Потому что есть ещё кружок безумных учёных, в котором отметился папенька. Книга, попавшая явно не в те руки, в которые должна была попасть. Ихор этот.

Крылатые.

Как-то оно тоже прикручено. Но вот как?

— Добудем, — ответил я и всё-таки почесался. — Блин… а оно точно от чесотки спасёт? И вот не надо на меня так смотреть. Заговор и переворот — это ещё когда случится. До них мы с нашим везением можем вовсе не дожить. А чесотка — она здесь и сейчас.

Чтоб вас всех…

Зудит просто зверски!