Громов. Хозяин теней. 5 [СИ]

Глава 20

— Карпу Евстратовичу доложите? — я уточняю это так, для порядку. И Николя чуть морщится, но кивает.

— Я должен. И дело не в обещании. Но… понимаете, если Роберт ввязался в ту же неприятную ситуацию, то ему нужна помощь. Он, как и я, может не осознавать происходящее.

— Он вас не любит.

— Это не важно, — и по взгляду Николя я понимаю, что ему действительно не важно, каков из себя Роберт. Что даже если тот — дерьмец первостатейный, это ровным счётом ничего не изменит. Николя постарается его спасти.

И этого вот я не понимал. Это, наверное, что-то совсем уж интеллигентски-высокое, чистое и светлое, до которого я, слава местным богам, не дорос. И вряд ли, руку на сердце положа, дорасту, потому как на Роберта Даниловича у меня имелись совсем другие планы.

Хотя и не те, что в начале разговора.

— Давайте я сам расскажу? — предлагаю. — Всё одно с ним встретиться собирался, вот заодно и про этого Роберта побеседуем…

— Д-да?

— Да.

Кстати, чистая правда.

Я позвонил.

И просьбу передал. И как выяснилось, вовремя донельзя, потому что у Карпа Евстратовича ко мне тоже вопросы имелись.

— Всё одно без его помощи не обойтись. Верно?

Кивок.

— Вот… а Карп Евстратович в этих делах понимает больше вас или вот меня. Так что я изложу ему всё, а дальше подумаем, что и как… хотите и сами вкратце. А я потом подробней. И если чего ему надо будет, то у вас потом и поинтересуется.

— Да. Пожалуй. Это… это очень разумно. Не подумайте, что я дурно отношусь к Карпу Евстратовичу или кому бы то ни было. Я осознаю, сколь многим ему обязан. И что в целом-то жив во многом благодаря его усилиям, но… рядом с ним я снова чувствую себя… тем глупым ничтожным юношей, который был горделив и пустоголов.

Ага. А ещё в его голове сидит шепоток общественного мнения. И где-то там, в глубинах интеллигентской души, Николя мечется между пониманием, что поступит правильно, сдав Роберта, и сомнениями. Ну пускай мечется.

Ему можно.

И я говорю это вслух, заодно уточняя:

— Но Татьяне вы уж сами. Не про Роберта, а так, вообще. В целом. Это не предательство кого-то там. Это предупреждение. Назидательные истории должны ведь предупреждать.

Снова кивок.

И морщинки на лбу исчезают. Всё-таки сложно иметь дело с порядочными людьми. То у них совесть, то душевные терзания. И главное, не отмахнёшься же.

— А теперь, пока нас не хватились, пациента покажите.

— Д-да… — Николя отряхивается, как собака, выбравшаяся из воды. И мигом преображается, разом делаясь жёстче, собранней. — Конечно. Идёмте… приближаться не стоит. Мужчина. Возраст… здесь сложно. Судя по тому, что зубы мудрости ещё не начали прорезаться, ему меньше двадцати пяти. Однако состояние костной ткани соответствует годам шестидесяти…

Эта палата самая дальняя.

— Первый наш пациент, — поясняет Николя, останавливаясь перед узким шкафом, поставленным прямо в коридоре. — Вот. Наденьте халат, перчатки и волосы тоже лучше убрать.

Халат выстиран и накрахмален, а ещё чутка великоват. Впрочем, как и перчатки. Они не латексные, но шитые из тончайшего полотна.

— Маска тоже обязательна. Я ещё в прошлом году направил предложение в комитет санитарного контроля об обязательном использовании масок и перчаток при работе в районах с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой.

— Разумно.

— Отвергли. Точнее переслали Гильдии на рецензию. А там написали, что защитные свойства простой ткани крайне низки и не могут препятствовать распространению заразы. Необходимы амулеты. И да, я согласен, что они эффективнее, но… цена. Далеко не все могут позволить себе амулет, а вот повязки, даже обработанные дополнительно травяными отварами, будут стоить в десятки раз дешевле…

— Но спасут многие жизни.

Эта была сшита из нескольких слоёв тонкого полотна.

— Видите. Даже вы понимаете.

— А… говорили?

— Кому? А… да, Карпу Евстратовичу тоже. Он сказал, что передаст, но всё это медленно… крайне медленно…

— Можно выпустить просто брошюру с рекомендациями. Для населения. Скажем, что нужно делать, если начинается эпидемия. Или плакаты. Вешать, к примеру, на станциях. Или в аптеках.

— Интересный вариант, — Николя тоже сменил халат. — Как-то я и не думал… действительно… люди ведь и сами могут изготовить. Пусть без трав, но просто повязки. В них нет ничего сложного.

— Именно.

— Надо будет… да… проходите. Он спит. Я погрузил его в сон, но это, пожалуй, единственное, что я мог для него сделать. Его тело продолжает саморазрушаться, а я не нахожу причины.

Двадцать пять?

Меньше?

Да он выглядел лет на семьдесят, этот человек, который почти терялся на белизне постельного белья. Он лежал прямо, скрестив руки на груди, будто заранее репетируя будущие свои похороны. И в глаза бросились именно руки. Широкие белые ладони с невероятно тонкими пальцами. Кожа обтянула кости и теперь суставы казались этакими шарами.

Выпирали кости и на запястьях.

— Что с ним случилось?

— Увы, — Николя развёл руками. И теперь, когда маска закрывала половину его лица, оставляя лишь глаза, стали видны крохотные морщины, разбегавшиеся от уголков. — Большой вопрос. Он единственный, кто выжил… небольшая гостиница на окраине Сельца. Это городок в дне пути от Петербурга. И гостиница на самом тракте расположена, немного даже за чертой города, что в наших обстоятельствах хорошо. Свидетели описывают облако то ли дыма, то ли пыли, которое взялось из ниоткуда и повисло в воздухе, укрыв все три этажа. Оно расползлось по двору, да так и зависло. А после, часа через три, само собой истаяло. К этому времени прибыли и полиция, и синодники. Но увы.

Человек дышал.

Сипло втягивал воздух, задерживал внутри и так же сипло, туго выдыхал.

— Синодники заявили, что имел место прорыв, но он, похоже, закрылся сам собой. В гостинице обнаружили людей.

— И?

— И среди них — его вот. Во дворе. Он явно или входил, или выходил. Возможно, потому и остался жив. Документов при нём не было. Одежда истлела. А сам он вот… он и прежде пребывал в бессознательном состоянии. И когда приходил в себя, лишь кричал не то от боли, не то от ужаса.

— А остальные? От чего они умерли?

— Это вот весьма интересно. От старости.

Ни хрена ж себе…

— Именно потому Карп Евстратович и распорядился доставить этого человека сюда. Он, верно, надеялся, что я пойму, но… — Николя приблизился к постели. — К сожалению, я вижу, что его тело стареет. Точнее, что жизненная энергия уходит, но вот куда — мне не ясно. И сколь я ни пытался, я сумел лишь замедлить процесс.

— А Татьяне не показывали? Так-то она тоже дар имеет.

— Да? Конечно, она говорила, а я… но это может быть не безопасно. Сейчас он вряд ли заразен. Во всяком случае, я приносил канарейку, и цветы, на них не было воздействия.

А глаза у лежащего двигаются.

Веки тонкие пергаментные и почти прозрачные.

— Предложите ей работу.

— Я не уверен…

— Раненые — это хорошо, — я прищуриваюсь, пытаясь смотреть иным взглядом. — И ей нравится в госпитале. И нравится быть занятой.

А занятая женщина куда менее склонна искать приключения, чем незанятая.

— Татьяна не из тех, кто станет сидеть дома, составляя списки приглашённых на очередной ужин… нет, это она тоже сможет, но…

Серая пыль.

Она никуда не делась. Она окружает тело, пусть не коконом, скорее такой вот полупрозрачной оболочкой. И эта оболочка протягивается внутрь, под кожу. А ещё она двигается в такт дыханию. На вдохе расползается, а на выдохе сжимается, уходя под кожу.

— Татьяне сейчас плохо. Мы лишились дома. И близких. И в целом, вся её жизнь переменилась. А потому ей отчаянно нужно дело, если понимаете, о чём я… и это вполне подходит. Она способна видеть тени. И защищаться от них. И знает об этом мире побольше меня. Да, она слабее, как Охотник, но исследования — это ж не про силу.

А я подкину мысль Татьяне про антибиотики.

Про обычные.

И про другие. Если здешняя зараза приспосабливается к кромешной силе, то и антибиотики должны. Их ведь из плесени получали, коль память не обманывает. А плесень вполне может быть кромешной. Ну, это мне кажется, что может.

Тьма откликнулась на зов.

И Призрак выбрался. А Николя замолчал и глянул так, с прищуром.

— Видите их?

— Не то, чтобы полностью… скорее такое вот… колебание воздуха. Знаете, бывает, когда жар и воздух раскаляется… только теперь он слегка такой… тёмный? — это было сказано с сомнением. — Но в целом, если приглядеться… да, пожалуй.

Призрак галопом проскакал по палате, время от времени останавливаясь, чтобы обнюхать стены. При этом он по-кошачьи фыркал, а у порога и головой затряс, заворчал.

— Там защита? — я указал на дверь.

— Да. Михаил Иванович помог.

Ну да, если приглядеться, то видно, что порог светится. И на окнах будто щит. Смотреть на это неприятно и я морщусь, отворачиваюсь.

Что я понимаю в болезнях?

Ну… занозу вытащу, рану перебинтую. Пулю опять же выковырять смогу, был и такой опыт. Но так-то… Тьма на мой молчаливый вопрос оседает на несчастном облаком пыли. Одно поверх другого. И… снова ничего.

Обидно, кажется, от меня тут пользы немного.

А ведь Николя рассчитывал.

— Скажите… а вы не пытались понять, кто составил тот рецепт? Эликсира номер пять?

Тьма проникает глубже. И человеку не совсем это нравится. Движения его глаз ускоряются, ресницы дрожат и Николя делает шаг к постели.

— Погодите, — я выставляю руку, мешая приблизиться. — Ему всё одно не поможешь. Тень пытается понять, что с ним. Изнутри.

— Они способны проникнуть в человека?

— Честно говоря, я и сам не знаю, на что они там способны, но думаю — да. И внутрь, и… Тьма — тварь древняя, и людей она изучала по-всякому. В том числе изнутри. Правда, многое подзабыла.

— Любопытно. И да… в своё время я пытался добиться, чтобы Богдан познакомил меня с тем, кто дал ему рецепт. Я хотел кое-что исправить. Потом… потом, когда начал замечать неладное… в общем, он отказал. Он сильно изменился. Но это видно теперь, спустя время.

Знаю такую штуку.

Живёшь вот, живёшь, кажется, всё обычно и стабильно. И ты такой же, обычный и напрочь стабильный. А потом хлоп и отражение в зеркале вдруг меняется. Седина там. Второй подбородок проступает. Уши оттопыриваются и нос почему-то становится огромным. А потом понимаешь, что не только во внешности дело, что сам ты стал другим.

И те, кто вокруг.

— Когда же всё… закончилось и Богдан погиб, стало поздно. Первые полгода я провёл в монастыре. Там моё состояние пытались стабилизировать. Как-то удерживали разум и… и благодаря монахам я сумел его сохранить. Как и дар. Свет… свет выжег заразу, но гореть больно… и я физически не мог думать ни о чём, кроме этой боли.

Николя замолчал.

А я видел человека глазами Тьмы. Интересно… тело чистое, а вот в голове…

— У него в голове что-то, — сказал я и ткнул в черепушку. — Если повернуть на бок, не окочурится?

— Нет. Давайте я… так вот, потом, когда мне дозволено было покинуть стены, я оказался заперт в госпитале. Условия освобождения сперва были довольно жёсткими. Я даже жил здесь, в одной из палат. Полагаю, Карп Евстратович опасался, что за мной придут.

Или надеялся.

Почему бы и нет. Хороший ведь повод достать тех, кто придёт.

Кожа у человека влажная и какая-то скользкая, как у жабы. А вот пятно становится явнее.

— Здесь, — я нащупываю место. — Тут, если глубже… как бы такое… зерно, а от него в мозги тянутся нити… и что-то там в них делают.

— Позвольте? Вы смотрите. Я попытаюсь нащупать, но если увидите, что оно реагирует на силу, скажите.

Сила Николя полилась тончайшими ручейками, которые медленно просачивались сквозь кожу, попадая в кровь, и я видел, как пробираются они под черепушку. Тварь замерла.

— Тьма может её сожрать, но тут не факт, что успеет до того, как эта погань мозги скрутит.

— Тогда не будем спешить. Я хочу попробовать один манёвр… но мне нужно время. Постараюсь охватить весь объем… и да, кажется, есть. Надо же… — он замолчал на мгновенье. — Повреждения такие… едва заметные… отмирание групп нервных клеток, но… да… нарушение функции железистой…

Ничего не понимаю, но внимательно слушаю.

Умный он человек, а что дури натворил, так бывает.

— К вам никто не пришёл?

— Нет. Хотя… вру… была беседа с отцом Богдана. Тяжёлая весьма. Я рассказал всё, как было. Я ощущал свою вину, хотя он не стал винить. Но от этого не легче. Богдан… он и вправду был моим другом. А его убили.

Зеленая сеть сплеталась вокруг тёмного пятна этаким коконом.

— Я поставил метки, и теперь смогу влить силу, если…

Он не успел договорить.

Я ничего не делал.

Никто ничего не делал. Но эта дрянь в башке вдруг рванула, раскидывая тёмные коренья-отростки, каждый из которых дотянулся до метки Николя и всосал её.

— Что за…

Человек захрипел, запрокидывая голову. Его веки приоткрылись, обнажая налитые кровью белки глаз. Вспухли сосуды по обе стороны шеи, а губы приобрели лиловый оттенок. Тварь же, сожравши силу, поспешно отступила, сматываясь в крохотное зёрнышко. Вот только на каждой такой метке появилось по новому.

Человек осел на кровать, снова превращаясь в подобие мертвеца.

— Это… это что было? — в голосе Николя сквозила растерянность.

— Не знаю, — честно ответил я. — Мне кажется, что тварь почуяла вашу силу и забрала её. А потом… она как бы стала маленькой, как шарик. А на месте ваших меток возникли новые шарики… я могу попробовать…

А ведь случай хороший.

Отличный просто случай.

Вот только… сделать всё тишком не получится. Верить или не верить? Хороший вопрос. Николя доложит Карпу Евстратовичу, тут и гадать нечего. Но и без союзников мне не обойтись. Это я уже понимал.

Значит, вопрос лишь в правдоподобном объяснении.

— Не стоит, — Николя покачал головой. — Оно ведь живое?

— В какой-то мере. Не разумное — точно, но… не знаю. Как будто… червяк? Ну, типа глиста, — я определился с восприятием. — Только глисты в животе, а…

— Паразиты порой встречаются не только в кишечнике, — Николя задумался. — А ведь… если так… допустим, то облако — это споры… споры попадают в тело… твари кромешные не могут долго пребывать в нашем мире без привязки или физической оболочки. Но вместе с тем… споры — это не совсем живое существо. Они попадают в организм… и сосредотачиваются в мозгу? Хотя… возбудитель бешенства как раз добирается до мозга, чтобы его… и некоторые черви.

И главное, говорит спокойно так, не спеша убрать руки. Мне от мысли, что в мозгах червяк завестись способен, жутко стало. Желание появилось не то, что от этого болезного отступить, но вовсе убраться из палаты.

А то и из флигеля.

Нет, я вижу, что зёрна эти лежат, вовсе признаков жизни не показывая. Но всё равно гадость.

— Амёбы? Или грибы скорее… если связь есть, то да, похоже на грибницу… в теории… тогда споры, попав в организм, начали стремительно развиваться и вытягивать жизненные силы. В результате люди умерли. Но здесь или возбудитель изменился, или ему удалось попасть в мозг… или просто его задело самым краем и доза была много меньше, чем у остальных… тогда понятно. Возбудитель обосновался в мозгу, но при этом не убил носителя…

Блин. Даже слушать о таком тошно.

— Мою силу он использовал для размножения… а ведь пациент стабилизируется, — отметил Николя. — Тело принимает силу и показатели выравниваются…

И я вижу её поток, который бежит по крови, с ней мешаясь. Вон, сердце обнял, прям от руки Николя пошёл, которую тот на грудь возложил. И выше.

— Если… если так, то… возможно, создание это использует жизненные силы организма, чтобы развиваться самому. Оно стало больше?

— Да фиг его знает, — я чешу подбородок. — Оно раньше пятном было, а тут теперь как раз как…

Я прислушиваюсь к ощущениям.

— Не больше, но точно как бы… ну, крепче. Плотней. Вот. И… да, а от тех… ползут вон, ниточки…

От зёрен на моих глазах выползали тонюсенькие, что пушок, нити. И на мой вопрос Тьма ответила согласием. Она коснулась такой вот нити и всосала её. А зёрнышко скукожилось и… и человек захрипел.

— Не спешите, — Николя упёрся руками в его грудь. — Погодите… у него нарушился сердечный ритм…

Да он в целом-то покойник. Ну, как мне кажется. Нет, парня жаль, не без того… но если он на одну штуку так отреагировал, то остальные убрать не выйдет.

Загнётся.

— А… — я прикусил губу.

Всё-таки верить или нет?

Тот, прежний, я никому не верил. Разве что Ленке. Но сейчас надо решать… и не ради парня. Этот мне никто. Так, удобный случай, не более.

— А если… попробовать… ещё кое-что?

— Что именно? — Николя убрал руки и смахнул испарину рукавом. Лицо его покраснело и будто бы сдулось, а вот дышать он стал часто.

Я же увидел, как высохшее зерно набухает снова. И ниточек становится больше. Так выходит, они связаны? И эти зёрна — не только новые твари, но и часть старой? Тронь одну и остальные забеспокоятся?

— Скажите, а вы слышали что-нибудь о… мёртвой воде?