Громов. Хозяин теней. 5 [СИ]

Глава 18

— Жизнь моя началась весьма успешно. Я появился на свет в семье потомственных целителей. Род наш известен едва ли не с начала царствования… — Николай Степанович особо не спешил, а стало быть, пациент хоть и относился к умирающим, но не настолько, чтоб прямо сейчас.

Целитель заложил руки за спину, обретя несколько комичный вид.

— За многие годы мои предки сполна сумели реализовать выпавший им шанс и в том, что касается сохранения и преумножения дара, и в том, что касается сопутствующих капиталов. Вы ведь понимаете, что даже самые здоровые люди порой болеют.

— А здоровье стоит денег. В смысле, возвращение его.

— Именно.

Это не то, чтобы враньё, что здоровье не купишь. Его, может, и нет, но вот специалистов и лекарства — вполне. Но чем серьёзней проблема, тем дороже обойдётся её решение.

— Нас знают… и тем тяжелее пришлось моим родителям. Не скажу, что я доставлял проблемы. Отнюдь. Я был спокойным ребенком, который с малых лет выказывал предрасположенность к целительству. Это ведь кажется, что просто, поделился с силой и всё получилось. Более того, сейчас я могу со всей определённостью заявить, что это путь тупиковый. Сколько бы ни было силы, рано или поздно она иссякнет. А потому будущее — за совмещением целительства и науки. И мои родители придерживаются того же мнения. В клинике отца работают и неодарённые доктора. Но речь не о них, а обо мне. Я учился. Анатомия, физиология, гистология… есть целители, которые полагают, что основного понимания работы человеческого тела вполне достаточно, что нет нужды возиться со всеми этими анализами, когда можно просто ощутить проблему… но мне было интересно.

Он поправил очочки.

— Обучение я получил домашнее. И поверьте, оно было таким, что редко какая гимназия сравнится. Одна моя бабушка — профессор словесности, она знает семь языков и ещё два мёртвых. Вторая — выпускает поэтический журнал… оба моих деда, как и отец — целители. Матушка — медик.

То есть, силой не обладает, но имеет знания.

— Она изучает болезни крови. Занимается разработкой методов раннего их выявления на основании изменения соотношения пропорций разных типов кровяных телец…

На всякий случай киваю.

Звучит на умном. То есть общий смысл понятен, а в детали мне лучше не вникать. Мои мозги не потянут.

— Дело в том, что большая часть целителей сосредоточена в Петербурге и Москве, есть и в иных крупных городах. Но всё одно их слишком мало. И не будут они тратить свои силы на… разную ерунду, — тема, кажется, болезненная для Николя. — А работа по её методикам позволит выявить болезнь довольно рано и без привлечения целителей. И это в значительной мере увеличивает шансы на выздоровление.

— И что случилось?

Здание больницы не только восстановили, убрав всякое напоминание о взрывах, но и слегка видоизменили. Во всяком случае, я не помню, чтобы тут был этот флигель. Или как правильно будет пристройку назвать? Прижалась к стене, протянулась вдоль неё, приклеиваясь боком. Тёмный плотный камень. Узкие окошка. Решётки.

Вид своеобразный.

— Меня же интересуют болезни, появляющиеся в нашем мире под воздействием энергетики кромешного. Часто они заразны. Поэтому вопрос изоляции — это вопрос безопасности в том числе, — взгляд мой не остаётся незамеченным. И Николя спешит дать пояснения. — Вряд ли вы знаете, но каждый год на территории Империи случаются эпидемии. И больше половины их — это результат прорывов с той стороны. Видоизмененные болезни опасны именно своей непредсказуемостью. Они плохо поддаются стандартному лечению, а стало быть, жизненно важно отыскать новые способы, желательно такие, которые помогут если не излечить, то хотя бы сдержать распространение заразы до тех пор, пока не прибудут… но я отвлёкся. Я рос в любящей семье, окружённый этой любовью, не знающий иного, когда пришла пора учиться далее. Экзамены я сдал с лёгкостью…

Я думаю, при таких-то репетиторах. Небось, у него не было проблем ни с цыбиками чаю, ни с чистописанием, не говоря уже о латинских глаголах.

— И сам был полон самых светлых надежд. Мне казалось, что я вступаю в новую жизнь, где обрету друзей и единомышленников… — Николя снова снял очки. И вернул их на переносицу.

Может, и ему чётки посоветовать?

От нервов.

— Вас не приняли?

— Не то, чтобы… преподаватели отнеслись ко мне весьма тепло. Меня хвалили. Ставили в пример.

И это действовало на нервы прочим, тем, кто не так одарён или не так знатен, не особо богат или вовсе родился не в той семье. В общем, бесил людей он знатно.

— А вот с однокурсниками отношения не слишком складывались. Тем паче оказалось… внешность имеет значение. Вы ведь видели Роберта?

— Видел.

И увижу. Потому что отпускать его я не собираюсь. Он оставлял сестрице визитку, так что тут с поисками проблем не возникнет.

— Я, каюсь, не уделял должного внимания развитию тела, — Николя смущённо пожал плечами. — И сейчас тоже… как-то вот то некогда, то сил нет совершенно.

— А… как-нибудь… ну… целительством? Воздействовать?

Мне самому эта мысль показалась донельзя занятною. А что? Походишь на сеансы, скажем, массажу, и опа, мышцы выросли.

Или там кости укрепились.

— Можно, конечно. Но это опасный путь. Неестественный. Понимаете, тело устроено сложно. И да, я знаю, что есть те, кто занимается его трансформациями, но… эти изменения крайне нестабильны. Кроме того, если тот, кто вмешивается во внутреннюю структуру, делает это грубо, то следом пациент получает и иные проблемы. Кости становятся хрупкими, сердце изнашивается от избыточных нагрузок, а порой человек вдруг начинает испытывать неудержимую тягу к еде, однако вместо мышечной ткани образуется жировая. Опытные целители избегают вмешиваться в работу организма без особой на то надобности. А вот молодые часто воздействуют на себя, но стараются ограниченно.

А Роберт у нас к каким относится?

— Другое дело, скажем, шрамы убрать или веснушки, поправить прикус, зубы… хотя при даре целителя зубы и без того будут здоровыми.

— А глаза?

— Глаза? Ах, очки… это врождённое. Матушка время от времени поправляет. Не сказать, чтобы я вовсе плохо вижу, но вот… своего рода… особенность.

— Извините.

Что я к человеку докопался. Близорукость — не порок. Не такой уж тяжкий, во всяком случае, не похоже, чтоб Таньку наличие очков на переносице Николя как-то смущало.

— Значит, с однокурсниками не сложилось?

— Да. Сперва отчуждение меня даже угнетало, но я решил сосредоточиться на учёбе. Всё-таки возможности даже моей семьи несопоставимы с тем, что предлагал университет.

И Николя окончательно превратился в зубрилку.

— Профессора всегда поддерживали подобное рвение. И позволяли оставаться в лабораториях, а с третьего курса и ассистировать при некоторых интересных случаях.

А ещё выскочку.

— Я с головой погрузился в учёбу, ещё писал первые статьи…

Николай Степанович остановился у изолятора. Ага, а дверь здесь тоже солидная. Такая, железная и с крохотным окошком, через которое и кот не пролезет.

— …работал в клинике, где и познакомился с… — Николя взял в руки молоточек. — Богданом Вьюжным. Случай. Кое в чём мы были поразительно похожи. Он тоже из древнего и славного рода, хотя и не целительского, но уважаемого. В Петербург приехал на учёбу и вполне себе успешно учился, но в отличие от меня, он сумел найти друзей. В тот вечер и попал в больницу именно потому, что в голову им пришла не самая удачная идея… это уже дело прошлое. Я ему помог. А он нашёл меня в университете и пригласил на свой день рождения. Меня как-то… не приглашали особо.

— И вы пошли?

— Конечно. Знаете, Савелий, при всём сходстве наших жизней он так разительно отличался от меня. Он был сильным и красивым, шумным, не способным и минуты усидеть на месте. В его голове постоянно возникали идеи. И потом, после, я понимал, что идеи были глупыми, но тогда они казались… удивительными? Интересными? Богдан был из числа тех, кто всегда в центре внимания, всегда и всеми любим и уважаем. Многие хотели бы попасть в его компанию, но он выбрал меня.

Только, чуется, это ничем хорошим не закончилось.

Молоточек ударил в металлическую дверь. И заслонка отодвинулась. Следом раздался протяжный скрежет, заставивший Николя поморщиться.

— Петли всё не смажут. Знаете, всегда вот удивляло это в наших людях. Величие замыслов, размах, самоотверженность небывалая…

— А петли смазать некому? — я понимаю, о чём он. И понимаю, почему так. Потому что величие замыслов и размах — в головах таких, как Николя. Или вот Алексей Михайлович. А петли — удел людей попроще. И им плевать, что на петли, что на замыслы.

Как это изменить?

Без понятия.

— Именно… доброго дня, Афанасий Никитич, — Николя погрозил пальцем человеку в мятом халате, наброшенном поверх военного кителя, что характерно, тоже мятого. — Опять спали?

— Так ить… только-только глаза сомкнул, а тут вы, — проворчал этот Афанасий Никитич недовольно, явно упрекая, что явились мы вот тут и нарушаем покой.

— И петли скрипят.

— Масла не выдали, — не моргнувши глазом соврал он. — А без масла-то как смазать?

Николя покачал головой и пробормотал:

— Врёт ведь, поганец. И знает, что не стану тратить время на разбирательство… чем приходится заниматься.

Внутри было сумрачно. Свет в коридор проникал, но одного оконца было явно недостаточно. Только и хватало, что разглядеть узкую трубу и пару дверей по обе стороны. А не одна палата тут.

— Свет включи, — велел Николя.

— Так… на кой? День же ж.

— Темно.

— В палате посветлей будет…

— Свет, — я дёрнул Тьму и та, поднявшись, невидимая для человека, дыхнула в его лицо холодом. Афанасий икнул и попятился, наткнулся на стену, прижался к ней. — И чтоб сегодня же петли смазал, ясно?

В ответ он лишь перекрестился да молитву забормотал.

— И ведь смажет же, — Николя покачал головой и зажмурился, когда под потолком вспыхнули лампы. Следом и дверь заскрежетала. — Небось, побежал сразу… и это грустно. Очень.

— Почему?

— Хотелось бы от людей сознательности, понимания. Я ведь не требую больше, нежели он должен сделать, но мои слова он вроде и слышит, да только те слова для него — сотрясание воздуха, не более. И начинаешь задумываться, неужто правы те, кто говорит, что народ понимает лишь язык грубой силы.

— Не знаю, — честно ответил я. — Народ разный есть.

— Погодите, тут вот… недалеко. Пока пациент один, однако вряд ли это надолго… так вот, Богдан… я и сам не понял, как стал частью его компании. Или правильнее сказать, круга? Меня приняли. И весьма доброжелательно… да, доброжелательно и это не было притворством. Любой хороший целитель может понять истинное к нему отношение.

А вот этого я не знал. Надо будет запомнить.

— Крайне полезное, но в то же время неудобное свойство. Особенно в личной жизни. Знаете, когда матушка знакомит с дочерями подруг в надежде, что кто-то из них глянется. И девушки улыбаются, милы, доброжелательны и готовы продолжить знакомство. Но ты чуешь, что за этой доброжелательностью скрывается недоумение. Или отвращение даже… я был перспективным женихом, но увы, не тем, за кого хотели бы выйти замуж без перспектив. А вот Богдан…

— Если вам неприятно рассказывать.

— Неприятно, — перебил меня Николя и открыл дверь. — Палаты здесь небольшие. Есть рассчитанные на четверых пациентов, можно будет собрать тех, кто из одного места или же показывает сходные симптомы. Но есть и одиночные.

Света здесь немногим больше, чем в коридоре. Окна узкие и забраны решетками.

— Далеко не все пациенты готовы лечиться добровольно. Это неприятная, но необходимая мера, — Николя видит мой взгляд. — Изоляция нужна. Хотя… да, это похоже на тюрьму. Более чем. А что до истории… пожалуй, мне хочется рассказать её хотя бы кому-то. Чтобы не под принуждением или из страха. Но просто вот… Тем паче, что вы готовы слушать.

Готов.

И слушаю.

Вот прям в оба уха.

А заодно палату осматриваю. Четыре кровати. Махонькие тумбочки. Стол у окна. Полки. Книги. Наличие книг особенно удивляет.

— Мне кажется, людей в изоляции нужно не только лечить, но и занимать. Если бы вы знали, до чего мучительно тянется время, когда занять себя нечем… — Николя снимает одну с полки. — Я организовал при госпитале библиотеку.

Похоже, его история весьма своеобразна..

— Я и сейчас, пытаясь понять, как же произошло то, что произошло, не нахожу себе оправдания… мы доучились. Я получил предложение от профессора Веднева, что огромная честь. Он как раз работал над совершенно новым направлением и искал учеников, готовых разделить с ним путь. И родители согласились, что мне стоит поработать в крупнейшем госпитале страны. Это позволит получить опыт. И репутацию… всё же одно дело семейная, и совсем иное — личная. Веднев, если вы не слышали…

Качаю головой.

Не слышал.

— …действительно великий человек. Его техники оперирования сверхтонкими потоками энергии позволяют вести работу на таких уровнях, о которых прежде и представления не было. В частности он впервые занялся вопросами восстановления проводимости нервных тканей. И не только ими… он реконструирует самые серьёзные повреждения головного мозга. И часто успешно. Его пациенты… извините, увлёкся, но если бы вы видели, как пациент, ещё вчера обречённый, ведь мозговая горячка не лечится, не только не умирает, но идёт на поправку…

— У меня была.

— Да? И вы здоровы? Удивительно.

— Меня осматривали. Сказали, что из-за дара. Криво открылся и поддерживал тело.

— Вполне возможно, — кивнул Николя. — Я бы хотел осмотреть вас, если вы не против…

— Потом? — когда я решу, надо ли оно мне.

— Хорошо, — он согласился легко. — Как бы то ни было, но передо мной открывались удивительные перспективы. И не только передо мной. Учеников было несколько.

— И Роберт?

— Нет. Роберт нашёл себе место в какой-то частной клинике, небольшой, но с неплохой репутацией. Роберт никогда не был силён, но при этом он всегда старался. Из тех, знаете ли, кто умеет работать.

Интересно.

Очень.

— Богдан искренне поздравил меня… в тот вечер мы устроили вечеринку. Их и прежде устраивали. Это как-то… обычное дело.

Ага, а покраснел Николя от обычности?

— В тот вечер алкоголя было несколько больше, нежели обычно… и подозреваю, что дело не только в алкоголе.

— Опиум?

— Ну что вы. Опиум с алкоголем не слишком сочетается. Действие слабеет…[23]

Не знал, однако.

— Да и… опиум — это для черни, — произнёс он с некоторой грустью. — Для людей же благородных есть иные средства расслабления… более… действенные. И куда более дорогие.

— На травках иного мира?

— На травках. На крови. Чего только не мешали… все знают, что последствия могут быть печальнейшие, однако одарённые, как я вам говорил, редко болеют. И это создаёт иллюзию собственной неуязвимости. Я как-то пытался донести до Богдана опасность зелий, тем паче не известно, кем изготовленных, но он отмахнулся. Мол, всё будет хорошо… и предложил попробовать.

— И вы…

— Сложно отказаться, когда все вокруг хлопают в ладоши и кричат, мол, пей… я выпил… помню, мне стало хорошо. Свободно так. Появилось желание причинить добро и немедля. Дар буквально требовал, чтобы я его применил. Я и применил… я очнулся в публичном доме, в виде неподобающем, не помня, как оказался там. Выяснилось, что я решил помогать людям и начал с публичных домов. Дошёл до этого, излечивши многих… девушек. А после упал без сил. Они оказались весьма добры. Мне позволили отлежаться, нашли одежду и проводили до квартиры. Я тогда сутки отсыпался. Хотел бы сказать, что на этом всё прекратилось, но… нет. Напротив. Тогда всё только-только началось.