Громов. Хозяин теней. 5 [СИ]

Глава 26

Тьма играла.

Я видел, как она гнала человека, появляясь то слева, то справа. Здесь, верно, граница миров совсем уж истончилась, и пространство, пронизанное сквозняками кромешного мира, обрело новые свойства. Это пространство позволяло Тьме воплощаться по собственному желанию.

Вот она растекается лужей темноты, перегораживая один путь.

И Роберт Данилович с тонким визгом отскакивает, чтобы угодить каблуком в расщелину. И подвернув ногу, хнычет, но бежит.

Упрямо.

Переходит на шаг. И оглядывается, убеждаясь, что оторвался, а потом поворачивается и видит уродливого пса с горящими глазами. Не знаю, чувствовал ли он запах. Но вид заставлял отшатнуться и продолжить бег уже в другую сторону.

— Гони его на арену, — велел я, тряхнув головой. — И не заиграйся. Времени не так много.

Вряд ли люди Короля полезут в подвалы. Хотя Вяземка — место особое. Здесь своя полиция, и свои синодники найтись могут. Так что надо бы поспешать.

На арене песок.

От песка пахнет лилиями, и даже цвет у него стал белым, таким вот лилейно-чистым. А в воздухе над ареной повисло дрожащее марево.

Твари…

Твари никуда не делись.

Напротив, они, не смея приближаться к чужой добыче, каковой полагали человека, всё же продолжали надеяться урвать хоть что-то. И теперь заполоняли лавки. Они теснились на них, наваливаясь друг на друга, сплетаясь хвостами и щупальцами, цепляясь чешуёй.

И те, кому не хватило места, оттеснённые к стенам, поднимались на эти стены, до самого до потолка.

Зрители.

И я. Силы хватало. Она пропитала это место, только бери. И я взял, чтобы вернуть, чтобы снова слегка сместить границу. Мне почему-то захотелось, чтобы Роберт Данилович тоже их увидел. А то ведь нехорошо. Артист без зрителей жить не может.

— Ты… — он понял. Обернулся. Руку выкинул, вот только теперь Тьма успела. Передо мной мелькнули чёрные крылья, принимая целительскую силу.

— Я, — я развёл руками. — Как видите. Мы с вами вдвоём остались. Поговорим?

— И ты меня отпустишь?

— Да.

— Врёшь!

Вру, конечно. Но всё равно обидно. И потому гляжу на Роберта Даниловича с укоризной. Мол, как можно так плохо о людях думать.

— Мне не выгодна ваша смерть, — взгляды на него тоже плохо действуют. — Наоборот. Вы ценны как свидетель. Я вас выведу. Доставлю в Охранку. Там вы расскажете и о том, что за дрянь принимаете. И о том, что вас с Королём связывало. И об Алхимике.

— Ты… знаешь? — а вот теперь он не играет. Он поражён в самое сердце. Хотя казалось бы… — Ты… с ним?

— Нет. Скорее наоборот. Я против него.

— Почему?

— Как тебе объяснить-то…

Тьма скользит по краю арены. А ничего так новый её образ. На ската похожа. Огромного, метра два в поперечнике, угольно-чёрного ската. Широкие плавники-крылья опираются на воздух, вьётся позади чешуйчатый хвост, украшенный длинными шипами.

— Понимаешь. Он над людьми издевается. Пытает там. Мучает. Убивает. И если последнее я ещё как-то могу понять, то вот остальное — нехорошо.

— Что? — Роберт Данилович морщится. — Нехорошо?!

— Плохо. Незаконно. Чтоб… как бы это подоходчивей. Ну вот не люблю психов-садистов и всё тут!

— Он не псих! Он… он великий человек! Гений! А к гениям неприменимы законы человеческие.

— Это он потом нелюдям и расскажет, — я легко соглашаюсь. — У них там тоже свой взгляд на законы. Глядишь, и столкуются.

— Издеваешься? — Роберт Данилович выдыхает. — Ты… ты мог бы войти в число избранных!

Спасибо. Уже. И перевыборы, к сожалению, не грозят. Но вслух ничего не говорю. И молчание вдохновляет. Или, может, плавник Тьмы, что словно невзначай касается плеча, заставив Роберта Даниловича отпрыгнуть. Или пасть её, этаким раструбом. Тьма взмахивает крыльями, поднимаясь над ареной, и хватает повисшую в воздухе тварь, практически всасывает её в себя.

Роберт заставляет отвернуться от неё. А он силён, однако. Не физически.

— Ты молод, но уже силён, — он заговаривает и говорит быстро. — А он поможет тебе стать ещё сильнее! Подумай!

— Убивая?

— Это… это необходимость. Временная мера. И в конце концов, смерть малого числа откроет дорогу многим! Они отдадут свои силу и жизнь за правое дело!

— Хрень, — обрываю. — Пока они отдавали силу и жизнь за… за что? Вон…

Я указываю на пятно.

— Здесь кого-то сожгли. Полагаю, живьём. А ещё кому-то, как я слышал, оторвали голову. И полагаю, это не случайность. Здесь развлекались, убивая. И ты мне втираешь что-то там про высокие идеи?

Я делаю шаг.

И Тьма ложится у ног. Она окутывает меня, не желая, чтобы я прикасался к человеку. Она этому человеку не доверяет. Роберт Данилович пятится. Взгляд его мечется по арене. Но твари никуда не делись. Они ждут. Они… действительно ждут? Я ощущаю их предвкушение. И нетерпение. И вот это чувство близости праздника.

И знания, что он будет.

Что бы ни происходило здесь, они это видели.

И запомнили.

Даже у меня по спине мурашки побежали.

— Хочешь жить? Рассказывай. Как ты познакомился с Алхимиком? Кто он?

— Не знаю. Я… я никогда его не видел! Никогда с ним не говорил! Я… я уверен, что он из тех, кто… высоко! — это Роберт Данилович произносит шёпотом. — Он… ему многое известно.

В том, что этот грёбаный Алхимик сидит высоко, я и сам не сомневаюсь. Ничего. Слышал я от одного специалиста, что при желании на любую гору подняться можно.

А желание у меня есть.

— Как на тебя вышли?

— В… университете… был кружок. Собрание… — его взгляд метался по арене. Роберт Данилович надеялся найти выход и не находил.

— Приятель Николя?

— Нет… там… другое… у них свой круг. Для тех, у кого род… богатство… я их ненавидел! Если бы ты знал… ты должен меня понять! Должен!

— Не ори, — а то и вправду уши закладывает.

— Кто я был? Целитель… дар пробудился… конечно… все знали правду… папаша мой пил и не скрывал, что ненавидит меня! И мать ненавидит! Нагуляла сама, а меня ненавидит! Ни у кого в роду не было дара! А у меня вот! Сподобился… я учился… всегда учился. Понимал, что если хочу выбраться из этого болота, то должен… должен стараться. Учиться. Стипендию получил. И рекомендации. Я надеялся, что это шанс… шанс! А в итоге что?

— Что? — послушно задаю вопрос.

— Там мне быстро дали понять, где моё место… где-то у ног таких, как Николя. Тех, кто родился с золотой ложкой во рту! У него с детства… лучшие учителя, лучшие книги. Сила, которой у меня никогда не будет, хоть наизнанку вывернись!

Да уж.

Комплексы — они такие, жить с ними тяжко.

— А я выворачивался… я старался… я показывал, что могу не меньше! Но правда в том, что как бы ни старался, я оставался середняком! Я и такие же… а они нас вовсе не замечали! У них своя компания. Свои друзья… и нам туда нет хода!

— И вы создали собственную?

— Не сразу. Это было… сперва было просто вот… собирались в трактире. Обсуждали интересные случаи. Кто-то сказал, что там своё студенческое общество, и надо бы нам своё организовать. Вторых.

— А чего не третьих?

— Это сарказм. Признание того, что мы всегда будем вторыми. И мы приняли. Но… это так, шутка… и потом… мы доучились. Я получил предложение. Я надеялся, что смогу раскрыть себя в работе.

Судя по тому, что я видел, вряд ли он этой работе отдавался со всем пылом.

— Я… старался. Из кожи вон лез. Остаться после работы? Пожалуйста. Взять ещё пациентов? Конечно. И меня хвалили. Год, два… хвалили, но держали в младших целителях. Зато стоило появиться Гнездовскому, который владельцу племянником доводился, и он за год стал просто целителем. А теперь, небось, и старшим. А я? Я снова второй. Второй!

— И тогда на тебя вышли?

— Однокурсник… он… рассказал про Николя. Смешно. Наша гордость и надежда оказался стукачом, да ещё и убийцей.

Роберт хихикнул, точно это его и сейчас радовало.

— С жандармами спелся… лишился дара… да… так ему и надо! Да! А я… я сумел!

— Что сумел?

— Он предложил. Работу. Сказал, что «Вторые» всегда в тени, но тем и лучше. Пока никто не обращает на нас внимания, мы пробираемся везде и всюду! И закрепляемся там, чтобы, когда придёт время, сказать своё слово…

Опять попёр этот пафосный бред.

Первый.

Второй.

Рассчитайсь, мать вашу.

— Почему ты уехал?

— Я?

— Из госпиталя, — поясняю. — Этой… Матроны. Ну, в котором работал.

— Узнавал? Николя доложился? Не верь ему! Он предал! Друга предал… а уехал… уехал! Не твоё собачье дело!

А его, похоже, тоже ведёт. Что-то похожее я уже наблюдал. Как там Мишка сказал? Ментальная закладка? И стало быть, долго Роберт Данилович не протянет. Или можно отвлечь? Чтоб… если времени осталось мало, надо давить. До охранки, если так, всё одно не довезу. Да и не собираюсь.

Я здраво оцениваю свои силы. И тут или девицы в полуобморочном состоянии, или этот вот.

— Что тебе нужно было от моей сестры? — попробую переключить внимание, авось, получится.

— Сестры? — он хмурится, точно пытаясь вспомнить.

— Татьяны, — подсказываю я. — С какого ты пытался за ней ухаживать?

— Одарённые… нужны одарённые. Для общего дела. Даже слабые годятся. Искру дара можно раздуть, а потом, когда достигнет предела, вычерпать. Вытянуть. И тогда… — Роберт Данилович сглотнул и мазнул рукой по рту. Запах крови я ощутил даже несмотря на лилии.

— Я… — он уставился на руку с ужасом. — Это ты! Это всё ты! И он… вы… он придёт за вами! Думаете, самые умные… нет… я уже сказал… сообщил… двое сильных дарников — это ценность! Вас не оставят в покое… вас…

Он покачнулся.

— Девушки. Здесь, — я подскочил к Роберту Даниловичу и, ухватив за галстук, тряхнул его. — Ну же. Если не хочешь подохнуть просто так, то… зачем их убивали? Кто это придумал?

— Это… часть… необходимость. Просто необходимость. Сила, прирастая, вызывает изменения в психике. Но их можно сделать контролируемыми. Нужно давать выход агрессии. Направлять. И тогда… сила прибывает, но разум способен её контролировать.

— Сколько таки ублюдков?

— Я… дюжина… чёртова дюжина… братство. У Короля. Книга. Имена. Я не врал!

— Не врал. Только убивал.

— Не я. Я… я не убивал! Я лечил. Их лечил! Надо… дар требует. Боль — это красиво. Ты не понимаешь, — его глаза заволокло безумие. — Они сами виноваты… сами…

— Сами-сами, — я отвесил пощёчину и голова Роберта дёрнулась. А из лопнувшей губы побежала кровь, которую он жадно слизал.

Чтоб его…

— Как проявляется безумие?

Потому что этих ненормальных придётся искать. И не уверен, что это место единственное. Как не уверен, что в книжке Короля будут все имена.

— Никак. Оно… контролируемое… каждую неделю здесь. И этого хватало. Запросы… разные… сила требовала.

— Огневик — жёг? — отпечаток этой ладони не давал мне покоя.

— Д-да… мог быстро. Или медленно. Узоры мог рисовать. Огнём на коже. Я лечил. Тот, кто владеет камнем… я видел, как он давил камнями руки, по пальцу… долго… а я милосерден. Я… я забирал их боль. Они были мне благодарны. Они… я дарил забвение! Я хороший!

Просто замечательный.

— И они… они ведь просто… даже не вторые… третьи… десятые… они всё равно умерли бы. От сифилиса. От работы. От родов… от чего угодно. И эта смерть ничего бы не изменила. А мы… мы мир изменим.

— Имена! — я дёрнул воротник и костюм затрещал.

— Я… не знаю…

— Номер эликсира?

— Девять. Я начинал с шестого… мы работали… над уменьшением побочки… активность разных ингредиентов…

— Испытывали?

— Да… шестой был хуже. Безумие накатывало быстро и непредсказуемо. Седьмой… кровь заменили вытяжкой спинномозговой жидкости.

Меня замутило.

— Лучше, но… вопрос хранения. Срок очень малый. И не всегда получалось изъять правильно. С вытяжкой из мозговых желез тоже. Сама операция сложна… нет… другой метод… принципиально другой… бескровное изъятие… жидкость… насыщение.

Его голова начала запрокидываться, а по щеке потекла слюна.

— Записи! — чтоб, хоть ори, призывая врача. — Записи есть? Хоть какие-то.

— Какие-то… нельзя… записывать… запрещено… записи… имена… мы ради… справедливость… мир… равные возможности — у него дёрнулась щека и глаз заморгал резко и часто, а изо рта донеслось мычание.

Кажется, всё.

Узнал я не так и много, но…

Я позволил ему упасть. И тени зашевелились, засуетились, требуя продолжения. Что ж… я обвёл взглядом зрителей. Нехорошо разочаровывать. Но просто взять и отпустить этого угрёбка вдруг показалось неправильным.

Король?

Он обычный бандит. У него выгода и только выгода. Никаких идей. А вот Роберт Данилович, он куда сильнее замарался. И значит достоин большего. В руке сам собой возник клинок. Чёрный, изогнутый, один в один как тот, который был в поместье. И я ощутил силу.

Связь.

И главное, правильность того, что делаю.

Клинок вошёл в грудь ещё живого человека.

— Тебе, Мора, — выдохнул я. И воздух моментально заледенел. А следом раздался тихий такой вот хруст. Так хрустит наст под ногой человека. Так пахнет стылая городская зима.

И молодой разлом.

Кажется, я всё-таки слегка переборщил.