Громов. Хозяин теней. 5 [СИ]

Глава 27

Песок зашелестел.

Это был шелест морской волны, что трётся о камни, примеряясь, как бы половчее подняться по ним. Туда. Выше и дальше, чтобы обжиться на морском берегу. И замерли твари.

Застыла, зависнув в прозрачном воздухе, Тьма.

Время остановилось.

Не для меня.

Вдох.

Выдох. И дыхание моё прорастает в воздух морозными нитями. Удар сердца. И вздрагивает под рукой тело Роберта, погружаясь в песок. И движение возвращается. Мир снова оживает.

Миры.

И тот, другой, спешит взять своё. Он раскрывает эти песочно-лилейные губы, всасывая покойника в пасть зарождающейся воронки, чтобы выплюнуть вместо него новые тени. Они пока бледны и крылья их разодраны, и сами они, взмывая к потолку, становятся добычей других, давно обживших подземелья.

А я…

Я пячусь.

Не хотел, но уж как получилось, так получилось. Закрывать пробои я не умею, этим пусть Синод займётся, а мне бы убраться отсюда.

Нам бы убраться.

— Не спеши, — этот голос за спиной застаёт меня в некрасивой позе, вот когда человек с колен поднимается на ноги, он выглядит по-дурацки.

— Доброго дня, Госпожа, — я оборачиваюсь.

Новое обличье?

Девушка. Бледненькая, с узеньким лицом и огромными глазищами. Коса растрепалась. Из-под короткой рубахи коленки выглядывают. И косолапая ещё, но это же мелочи.

Мёртвым можно.

А что девушка мертва, я понимаю. Она озирается, потом вытягивает руку и ладонью накрывает отпечаток.

— Совпало? — спрашиваю, хотя оно и так понятно.

— Да.

— Как её звали? Родителям ведь надо сказать. И остальных бы тоже имена неплохо бы. Их ведь тут много было, да?

Кивок.

— Но ты не скажешь?

— Нельзя. Нам нельзя вмешиваться.

— Тогда зачем ты здесь?

— Поблагодарить. Меня давно уже не радовали подарками.

По стене расползается ледяное пятно. Лёд вгрызается в камень, выводя узоры. И в них мне мерещится нечто, похожее на письмена.

— А… а ответить на вопросы ты можешь?

— Смотря какие. Её звали Инесса. Инесса Латынина.

Я запоминаю. Я даже повторяю шёпотом это имя. Одно пока, и это немного, но одно — всяко больше, чем ничего.

— Спасибо. Я нашёл то место, где отец проводил опыты. И тех, над кем он их ставил. Они разумны? Существа твоего мира?

Мора глядит, ожидая вопроса.

— То есть, они действительно разумны?

— А твоя тень разумна?

— Да. Пожалуй… то есть… разумна. Но они как люди… или…

Это я привык, что у нас разумны лишь люди. А там? Другой мир. Другие правила. И почему бы не существовать разным видам разума? Нет, может, какой учёный и найдёт причину. Но я не учёный.

Ладно, это вопросы глобальные. Мне же надо поконкретнее.

— Что такое мёртвая вода? Такая белая жижа. Отец получал её из других… существ.

Взгляд задумчивый. Тяжело с нелюдьми. Хотя ей, наверное, со мной тоже непросто. Но Мора снова кивает. И отвечает:

— Сила мира. Творения.

Понятнее не стало.

— А если попроще? Вот… почему он её брал из тех существ? А тут тянут из людей? И люди связаны с миром, но… как? Почему не из животных там. С животными ведь проще. Чисто в теории. Устрой себе ферму и вперёд. И всё законно… или в животных этого нет?

— Есть. Но мало, — подтвердила мою гипотезу Мора и снова задумалась. А я не торопил. Вот она провела пальцем по стене, вычерчивая поверх сажи морозную полосу. — Искра Создателя в каждом. Мир хранит её. И наделяет живых. Всех живых. Но жизнь бывает разной.

Это я ещё понимаю.

И киваю, мол, пока ясно.

— Одни хранят. Другие… в других искра превращается в душу. Душа же способна взять силу Его извне и преумножить.

— И дар… дар имеет значение?

— Да.

— То есть из обычного человека можно получить этой… силы мира больше, чем из животного. А из необычного человека больше, чем из обычного?

Кивок.

С этим более-менее разобрались.

— И она, эта сила, может многое? Хотя да, о чём это я… наверняка… погоди…

Воздух промерзает настолько, что становится хрупким, как стекло. И ещё немного, и я застыну в нём. А она не поможет.

— Ещё минута. Пожалуйста. Отец придумал ту штуку, построил… я собираюсь её взорвать.

— Хорошо, — теперь мне чудится радость в её голосе. — Это тоже будет подарок.

— Записи тоже постараюсь убрать. Но он был не один. Он один физически не сумел бы. Значит, есть и другие, до которых надо добраться. Нельзя оставить никого, кто бы знал. Саму идею придётся похоронить. Эта установка… мерзкая. Сама идея. Это отец придумал, как эту частицу извлечь… концентрировать. Так?

Задумчивый взгляд. Она не спешит с ответом. Не знает? Или такие подсказки уже не положены. А холод раздирает горло.

— Он придумал это там. Проводил опыты на тенях. Тени не люди, на них можно. А потом… потом понял, что если можно там, то и тут сработает? Что принцип-то один. Да, здесь нет теней, но людей хватает. И можно вытягивать эту силу мира из них? Но из одарённых можно получить больше, вот они… девчонок ищут. Вытягивают из одних, чтобы… чтобы что? Отдать другим?

Логично.

Просто и логично. Эликсир номер какой-то там.

— Дерьмо.

— Опасное, — Мора улыбается, только улыбка мертвеца — такое себе удовольствие.

— Для людей?

— Для мира. Если из тебя вытянуть много крови, ты умрёшь. Даже если не сразу. Человек слабеет. И мир слабеет. Миры, они на самом деле от людей не сильно отличаются.

Тоже логично. О таком я и не думал.

Но и вправду… может, конечно, от пары-тройки человек, которых на опыты пустили, мир и не пошатнётся. А вот от пары-тройки десятков? Сотен? Где та черта? Чуется, близко.

— А у… — я замираю, поскольку если они научились получать что-то и там, и тут, то что помешает… — У Крылатого тоже творится… такое?

— Умный, — Мора улыбается ещё шире. Честно, тянет перекреститься, но сдерживаюсь. — Иди. Долго здесь. Пришло моё время собрать страдания…

— А прорыв, он…

— Большим не будет. Но здесь меня звали. И я пришла.

По спине побежали мурашки, но я кивнул. Мол, понимаю.

— Стой, — она вдруг протягивает руку и касается лба. Холод сковывает череп, и от него ноют глаза, а зубы, кажется, начинают мелко постукивать. — Нехорошо оставить подарок без ответного.

И задумывается на долю мгновенья. Правда, чувствую, как на коже образуется ледяная корка.

— Так, — она наклоняется и выдыхает облако тьмы. То окутывает меня, и холод отпускает, становится даже хорошо, настолько, что стискиваю зубы, чтобы не застонать от нахлынувшего удовольствия.

Вот это приход, чтоб его.

— Так будет хорошо. Теперь ты сможешь подарить покой.

— К-кому? — губы слушаются плохо, язык и того хуже.

— Поймёшь. Потом.

Понятно. Божественные дары — штука такая. Инструкция к ним не прилагается. Ладно, кто бы жаловался, но только не я.

— Спасибо, — говорю и кланяюсь.

— Иди уже, — она умеет улыбаться почти по-человечески. Так, что ещё немного и действительно можно будет за человека принять. — Мне сложно держать их. Особенно, когда они в своём праве.

— Конечно, — говорю тихо, решив, не уточнять, кто именно сюда явится. — Ты дашь нам время? Немного. Там девчонок надо вывести. И самому… в целом время. Чтобы разобраться в этом дерьме. Я их найду. Всех найду.

— Хорошо, — она отступает и тонкая девичья фигурка плывёт туманом. — Найди. Я люблю подарки.

Наверх я поднимаюсь бегом.

— Выходим! — крик мой тонет в вязкой тишине. Прорыв меняет и звуки, и саму физику мироздания, поэтому воздух становится тягучим. И ощущение такое, что бежишь, как во сне. Когда бежишь, но при этом остаёшься на месте. — Девчата, теперь собрали силы и быстро шевелим ножками. Очень-очень быстро!

Как ни странно, дальше было легко.

Относительно.

Бег? Нет, бежать они были не в состоянии, но вот на ногах держались. И шли сами, опираясь друг на друга. И только у лестницы одна, та, чернявая, которая болела, опустилась на корточки.

— Я… не смогу, — просипела она и зашлась в приступе кашля.

— Сможешь, — Одоецкая дёрнула её за руку. Она была бледна, но упрямое выражение лица говорило, что княжна скорее сдохнет тут, у подножия этой лестницы, чем сдастся. — Давай, Ниночка. Тут немного.

— Они… всё равно…

Кашель не позволил ей договорить. А я вздохнул и, подхватив девицу, закинул на плечо.

— Идём. А то и вправду сунется кто.

Вряд ли.

Призрак не чувствовал присутствия живых, а вот Тьма, та ощущала и мертвецов, и тварей, которые заполоняли подвалы. Что ж, дверь им не особо помешает, но какая-никакая, а преграда.

— Раз-два… девушки, раз-два… веселей… а ты не дёргайся.

— Вообще-то девиц носят на руках, — уточнила Одоецкая, которая переступала со ступеньки на ступеньку, чтобы на каждой остановиться и перевести дыхание. — А ты…

— А я дикий. Необученный. Как умею, так и таскаю.

Смешок.

И смех. Смех нервический, наверное, он скорее не потому, что смешно, а чтобы не сойти с ума. Но Призрак оборачивается и клекочет с укоризной, мол, чего смешного-то?

Ничего.

Совершенно.

Коридор.

И здесь уже живые есть. Из комнаты высовывается девица, и мне приходится снова вытаскивать Призрака в явь. Девица визжит и захлопывает дверь.

— Прорыв! — ору я. — Твари на подходе… Твари сожрали Короля!

Хлопают двери, редко, но всё же. Значит, не все поверили. Пускай. Я держу Призрака видимым, и этого хватает, чтобы из-за хлопающих дверей никто не высовывался..

— Держимся рядом и давайте… — я срываю какую-то портьеру, за которой обнаруживается перечёркнутое полосами решётки окно. Пыльную ткань набрасываю на девиц. Мысль искать одежду уже не кажется здравой. — Уже недалеко. Тут где-то дверь.

Чем дальше, тем людей больше.

Осоловелая шлюха, в глазах которой пустота, стоит у стены и хихикает. Явно под дозой. Над порогом замер, согнувшись, какой-то мужик. Он поднял взгляд и икнул, а после снова согнулся с характерным таким звуком. Пить надо в меру, чтоб вас…

Но мы идём.

Дальше. Коридор кажется бесконечным.

Дверь. Теперь распахнута. Двор по-прежнему тёмен, но Призрак топорщит крылья. Люди здесь. Люди не ушли далеко. Они глупые, думают, что темнота их спрячет от теней.

И что скоро всё закончится.

Нет, для этого места всё только начинается. Если я правильно понял. Но это уже не моя головная боль. «Руссо-балт» исчез. Зато грузовик на месте. Отлично. Мальчишки убрались, что тоже скорее хорошо.

— Эй ты, — из темноты выныривает фигура. — Ты кто такой…

Призрак отвечает вместо меня. Его нервный тонкий голос разносится над пустырём, и человек, отшатнувшись, хватается за револьвер.

Грохот выстрелов заполняет тишину.

— Твари… твари!

Согласен.

Кругом одни твари. И не все они — порождения кромешного мира.

— Забираемся. Без комфорта, но уж как есть, — я сваливаю девчонку в кузов и она, снова согнувшись в кашле, пытается отползти дальше. — Быстро, быстро… пока тут не спохватились.

Здесь людей много. А с толпой я не справлюсь.

В темноте уже вспыхивают огоньки.

Слева.

И справа.

Рукотворные созвездия факелов и редких ламп, и с каждым мгновеньем их становится больше. Объединённые этим огнём люди утрачивают страх. Их больше. И нечто древнее, объединяющее толпу, лишающую её и разума, и страха, уже пробуждается в них.

Надо убираться.

Раз два…

Я выдёргиваю Тьму и отправляю её вперёд. Она словно стала больше и шире, и чёрные треугольные плавники вбирают в себя весь доступный свет. В том числе и факелов. И вот уже люди, самые храбрые или отчаянные — сложно понять разницу — отступают.

Крики.

Вой. Выстрелы. Но пули пробивают Тьму, не причиняя ей вреда. И это пугает их ещё больше. Пока ещё пугает. И хорошо. То есть, для местных не особо, паника никому ещё на пользу не шла, но для нас — отлично. Так… чтоб, я умел водить машину, но там, дома. А здесь мне Мишка показывал. И вроде всё получалось, но теперь знания вылетели из головы.

Ключ…

Уровень масла? Так, обойдёмся без роскоши. Уже радует, что ключ в замке зажигания. И проворачивается. А теперь давай. Раз, два… и мотор, всхлипнув, отзывается рокотом. А машина трогается.

— Ну, мать вашу, — я выдыхаю. — Поехали, что ли…

И мы поехали.

Наверное, тот, который Крылатый, всё-таки отправил приглядывать за нами одного из своих ангелов, если мы не только поехали, но и доехали.

Пробились.

Сквозь толпу, которая, взбудораженная и злая стекала со всей Вяземки. Вооружившись факелами, лампами, вилами, люди двигались к проклятому дому. Надеюсь, не спалят по давней крестьянской привычке огнём решать глобальные проблемы.

Там всё-таки люди остались.

Оставались.

Мы проскочили через жалкий и пустой пост, где должен был бы стоять ночной жандарм, но он предпочёл убраться куда-то. Мы не застряли и не угробились, когда нас занесло на очередном повороте. Не свалились в канал.

Не…

В общем, доехали.

И уже заглушив мотор, я выдохнул. Руки тряслись, как у алкаша со стажем. И сердце ухало только в путь. Ничего… это нервы.

Все болезни от нервов.

Главное, что доехали. Ну, почти. Ломиться в больничные ворота, запертые по ночному времени, я не стал, здраво рассудив, что этакое происшествие точно не останется без внимания. А значит, надо иначе. Остановившись у ограды, я заглянул в кузов, убедился, что пассажирки живы.

Большей частью.

Одоецкая сидела, уложив на колени голову девушки.

— Ей очень плохо. Если не помочь, она к утру отойдёт, — сказала она, зыркнув исподлобья, будто это я виноват, что она в таком состоянии. — А сил у меня не осталось.

— Полчаса продержится?

Николя должен был быть на месте. Ну или хоть кто-то.

— Продержится. Я тебя узнала. Ты…

— Благородный аноним, — я прервал Одоецкую. — Хобби у меня такое, девиц спасать.

А она всё правильно поняла, склонила голову и сказала:

— Чудесное хобби. В таком случае, полагаю, ты доведешь это дело до конца.

Будто у меня выбор есть.

Через ограду я перемахнул с лёгкостью, а Тьма, с некоторым сожалением сменившая форму, подсказала, что Николя на месте.

И не один.

Надо же… сидят, чаёк пьют, беседуют. Картина просто-таки душевная. И сестрица моя улыбается, не вежливо, как она умеет, но искренне. А вот и хохочет, забыв, что девицам приличным не положено смеяться во весь голос. И тут же прикрывает рот ладошкой.

Даже как-то совестно, этакую идиллию разрушать.

С другой стороны, ночь на дворе, Татьяна вообще дома сидеть должна, за меня переживая, а они вот чаёвничают. Обидно, да.

И тоже хочется.

Татьяна замерла. Ага, стало быть, ощутила моё присутствие. И к окошку подошла. Я помахал рукой, сказав:

— Привет…