Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.
— А я тебе говорю, он ей башку оторвал! — шёпот пробрался сквозь шелест дождя. И я оглянулся. Мальчишки. Забрались в грузовик, в кузов, там и сухо, и спокойно.
Прям зависть берёт.
— Брешешь.
— Вот те крест! Взял так за башку и повернул! Только внутрях и хрустнуло.
— Так не оторвал же.
— Ага. Сперва. А потом оторвал. Девка дёргаться начала, ногами так, брык-брык… — что-то стукнуло. — А этот только скалится… прям страх! И перехватил её, ну, половчей, и раз! И всё! И башка отвалилась! А он сел, стало быть, и хохочет. Жуть!
— Брешешь, — повторил второй голос, но уже неуверенно. — Если б так оно… да кто б ему дал-то девку портить!
— Так Король и дал, — шёпот был тихим, но Призрак, которому на дождь было плевать, сунулся к машине и заглянул под брезент. Мальчишки. Возраст… а непонятный возраст. Мелкие. Тощие. В лохмотьях. Тот, который говорит, вроде провожатый, что Роберта Даниловича в гости привёл. А может, и не он. Второй — белобрысый, белый до прозрачности и с пятнами, покрывающими кожу. — Слыхал, небось, про подвалы-то…
И голос провожатого стал тише.
— Я там был!
— Да…
— Если опять скажешь, что брешу, я тебя побью, — сказал мальчишка, сжимая кулаки.
— Да лады, Щербач, я ж так…
— Вот… он и вправду есть. Там вход наособицу. И лестница. Идёшь, идёшь, а она всё не кончается. Я аж притомился.
— А чего ты пошёл?
— Так, послал Кижуч, чтоб отнёс благородным пожрать. Там булки и пироги, и ещё всякое… там под землёй, прям как наверху. Даже больше! Ещё один дом. Всамделишний. А стережёт Стынь. Он меня и встретил. Я уж и с жизнью-то попрощался, — это звучало искренне. — У него ж глаза мертвющие…
— Кажуть, что сам мертвяк. Чего его для Короля некромантус один поднял.
— Да не. Тут точно брешуть. Он у меня пирога взял. И жрал. А мертвяку на кой жрать? Но страшный — это да…
Тяжело слушать два разговора.
— Но ты не уверен? — голос Короля сделался задумчив.
— Конечно. Только когда я уверен стану, поздно будет…
— Если уже не поздно.
— Нет. Коленька у нас бесхребетник ещё тот. Вечно во всём сомневается. Я его хорошо знаю. Я ему сам позвонил. Извинился за побег. За разговор. Пригласил на встречу. Мол, нам надобно серьёзно обсудить проблему и всё такое, что помощь его нужна, а больше я не знаю, к кому ещё обратиться. Он обещал быть. И пока не поговорим, никому ничего не скажет. Натура такая.
— Где встречу назначил?
— «Доминик».
— Вот попроще нельзя было место найти.
— Я не хотел, чтобы у Николя возникли подозрения. А «Доминик» — приличная ресторация…
— Да, да… и посетители приличные. И охрана отличная. И не только там. Всю улицу пасут. Идиот ты, Робертушка…
Роберт Данилович, похоже, обиделся.
— Не обязательно соваться туда. Смотри. Он поедет сразу от госпиталя.
— Это…
— Жандармский.
— Час от часу нелегче, — Королю явно затея не нравилась. И вовсе не от чистоплюйства, скорее уж будучи человеком опытным, он всею шкурой ощущал опасность грядущего мероприятия.
— Машины у него нет. Стало быть, вызовет таксомотор. Отправь кого, чтоб взяли. Потом вывезете за город…
— Экий ты у нас разумный, — Король всплеснул руками. — Всё-то придумал. Всё-то продумал. А где твои мозги прежде были, а, умник? На хрен ты вообще подставился? Да своего целителя жандармы этот городишко вдоль и поперёк перероют. И стараться будут от души. А значит, мне людишек убирать придётся. И не лишь бы каких. Лишь бы каких на это дело не поставишь. Значит, расходы…
— Я возмещу!
— Куда ты денешься.
— …и Стынь корзины перехватил, а мне велел идти. Там, помогать, значится… я и пошёл.
— И чего? — мальчишеский шёпот влезал в другое ухо.
— И того… там эта… ну… коридора. Как наверху. Двери. За ними люди. Слыхать, что люди… и одна открытая, я глянул. Так, из интересу. Лежит один на постели, глаза раззявил и в потолок пялится. А рожа белая вся. Страшенная…
— Опиумистов никогда не видывал?
— Не, это другое, — Щербач замотал башкой. — Там… ну… ещё воняло. Как на бойне вот… а потом туда пришли, где этот… и типа как зала. Здоровая такая. А по бокам — лавки разныя. И зеркала ещё. Какие нормальные, какие треснутые.
— В треснутые глядеться неможно, — заявил второй пацан. — Удачи не буде.
— Ну а пол песочком посыпанный. И там мужик, значит, голый весь. И баба… он сперва её кидал, там влево и вправо, за руку, за ногу. А как надоело, то и оторвал башку. Кровищи… она упала, ещё дергается. А этот… прям кровищу по себе размазывает. Другие ж глядят. И кто-то хлопает, а кто-то орёт.
— Чего?
— Откудова мне знать? По ненашенски… благородные же ж. И этот… я прям тогда подумал, что всё уже. Что… ну… следом башку открутят. А тут выскочил Брехло. И как вцепится, зашипит на самое ухо, мол, как ты тут. А я ему, что, мол, Стынь меня. А он мне…
— Ладно, — голос Короля перебивает этот весьма любопытный рассказ. — Что-нибудь придумаем. Это всё?
— Нет… ещё кое-что. Но уже по основному делу. Есть объект один… даже не один. Двое. Брат и сестра. Оба с даром, хотя пока не разобрался, какой именно. Скрывают. Но дар точно имеется и судя по реакции не самый слабый.
— …и раз уж пришёл, то помогай. Убираться заставил. Бабу ту без меня сволокли, а вот песок лопатой такою…
— Сироты. По-моему, даже беглецы. Уж больно неохотно она рассказывала о прошлом, — Роберт Данилович поднял кружечку с кофеём. — Мне показалось, что они скрываются от кого-то. Стало быть, искать не станут. В целом годный материал.
Сам он… годный материал.
— Правда, парень не в себе.
— Дурак?
— Можно сказать и так. По словам сестры, имело место контузия.
— Военный?
— Вряд ли. Тогда пенсия была бы. Да и она как-то упомянула, что не служил. Нет, тут другое. Небось, с соседями чего-то не поделили, вот и получили. Сам знаешь, родовитые-родивитые, а режутся так, дай Боже…
И рученькой махнул.
— Не знаю, уж чем там его приложило, но физически парень здоровый, крепкий. Развит отлично. Телесно. А что разум, как у младенца. Ну так ему не теоремы решать.
Сука он всё-таки.
И вот даже не уверен, что готов я держать обещание, Карпу Евстратовичу данное. Точнее даже почти уверен, что не сдержу.
— С ней и того интересней. Явно образование получила хорошее. Про дар вот выяснить не удалось…
— Чего так? Обычно ж девки тебе душу излить готовы.
— Да… получилось неудачно. Сперва встретила меня с другой.
Король хохотнул.
— Потом Николя влез с вопросами ненужными. А тут ещё и команда пришла убраться из города и срочно. Вот и бросил. Вернуться я вернулся, да она уже смотрит… в общем, по обычной схеме точно не получится. Тебе придётся работать.
— Отработаем. Адрес?
— Есть. Только… там не одни они.
— Темнишь, Робертушка.
— Да… кузен её. Кстати, тоже одарённый, но этот покрепче будет. Если напрямки, то может и ответить. Пара мальчишек, то ли братья сводные, то ли так прибились. Бабы — натура жалостливая, не гонит. Хотя один там похож на старшего, так что надобно будет прихватить. Если одна кровь, то и мальчонка может даровитым оказаться.
— Экий знатный улов.
— Да… там ещё одна девка имеется. Учительница. Но эта пустая. Смысла тратиться нет. И охранник.
— Охранник?
— Да он один. И немолодой. Крепкий с виду, но этот точно без дара. В общем… если возьмём, то на полгода обязательства закроем.
— Ты, Робертушка, закроешь. Ты, — палец Короля указал на лоб Роберта Даниловича.
— А ты нет? Или хочешь с ним поиграться?
Это он про Алхимика?
— …а ещё три рубля после дал. И велел приходить, ну, как кликнет.
— И?
— Пока не кликал. Я мыслю, скоро кликнет. Может, и завтрева. Тот раз суббота была. Может, они по субботам собираются. Аккурат тогда шлюшарник ещё прикрывают. Я вот и подумал, что оно не спроста. Только ты ж никому, добре?
— Чтоб мне землю жрать… а, слухай, может, ты за меня попросишь?
— Чего?
— Так-то три рубля не лишние… — прозвучало это задумчиво. — Хотя я мертвяков боюся, но если не тягать, то могу…
И снова голос Короля:
— Ладно. Поговорили и добре. Раз уж ты тут, то сходи-ка, глянь. Дело делать надо.
— Туда? — мысль о деле Роберту Даниловичу явно не понравилась.
— А куда?
— Может…
— Давай, Робертушка, оторви задницу. Не всё тебе языком работать… утром новых доставили. А завтра уже гостейки соберутся. И надобно постараться, чтоб никто не ушёл обиженным. А то ведь выйдет, как в прошлый раз. Сам же ж недовольным будешь.
Я потряс головой, в которой оба разговора перемешались. А заодно уж стряхнул с мокрых волос капли. Король же, выглянув в коридор, крикнул:
— Эй, Стынь, проводи доктора…
— А ты? — Роберт Данилович прямо побледнел.
— А чего я? У меня вон дела. Свои были. Теперь ещё и твои добавились. Надобно думать, кого там и как отправить, чтоб за товарищем твоим… и так-то… ох, Робертушка, чую, не к добру это всё. Помяни слова мои. Прости, Господи, мя грешного, что связался когда-то… а ты иди. Займись своим делом. И гляди, чтоб девки завтра бодрыми были.
Они шли.
Сквозь здание. И на лестницу. И эта лестница действительно уходила под землю, глубже и глубже. И желтоватая кирпичная кладка сменилась другой, тоже кирпичной, но какой-то потемневшей, сырой. Отблески фонаря, что покачивался в руке Стыни, скользили по стенам.
И Роберт ступал осторожно, то и дело оглядываясь. Он явно не доверял провожатому.
Ниже.
Глубже.
И вот уж дверь, перечерченная стальными полосами. Замок внушительный. И судя по свечению — артефакторный. А поводок натягивается. И приходится перестраивать его срочным порядком.
Дверь отворяется совершенно беззвучно. И огромная лапа Стыни нажимает на выключатель. Желтый электрический свет заполняет пространство. Роберт Данилович морщится.
Да и Тьма.
На мгновенье. А потом клыки её впиваются в белесую спину твари. И та верещит, заставив Стынь обернуться.
Слышит?
Да. Но не видит. Взгляд его скользнул мимо Тьмы. А та поглощает тварь и косится наверх, туда, где куполом поднимается свод старого подвала. Тёмная кладка прикрыта побелкой, вот только сквозь ту просвечивает кирпич. Сквозь побелку и живое покрывало кромешных тварей. Мать моя женщина, сколько их тут?!
Твари чуют присутствие Тьмы и приходят в движение. Этот живой ковёр начинает шевелиться. И я слышу, как шелестят, трутся друг о друга чешуйчатые спины. С хрустом расправляются крылья. И бьют по воздуху. Кто-то шипит, кто-то посвистывает жалобно. И люди, пусть и не доступно им видеть, замирают.
— Как-то здесь… — Роберт Данилович зябко передёргивает плечами. — Как-то… совсем уж… нехорошо.
Стынь молчит, но вот револьвер в его руке показывает, что и ему неспокойно.
А подвалы знатные.
И тянутся дальше.
Ещё немного и мне придётся отправиться следом. Я даже прикидываю, как бы это влезть половчее, но люди сворачивают в боковой коридор. Ещё одна дверь. И эта уже выглядит довольно старой. Стынь возится с ключами, а вот Роберту Даниловичу неуютно. И правильно, твари и тут имеются. Они прячутся в обычных тенях, жмутся к камню, расплываясь по нему этакими белесыми пятнами, сложным узором иномирной плесени. Те, что побольше, поднимаются и замирают, вцепившись белесыми коготками в кирпич. И Тьма нервничает. Не потому, что боится. Скорее уж наоборот. Ей просто невыносимо смотреть на то, что может быть сожрано.
Но держится.
Призрак нервно поскуливает, чувствуя, что эта охота может пройти мимо.
Потерпи. Я уже достаточно знаю, чтобы понять: эта погань на пустом месте так не расплодилась бы. А значит, здесь, в подвалах, происходит что-то очень и очень нехорошее. В совокупности же с услышанным от мальчишек, я даже догадываюсь, что именно. Но масштабы… на паре-тройке покойников эта погань не разрастётся.
Влип ты, Громов.
Снова влип.
И вправду талант, похоже. Ну или дарованная свыше способность. Эти, которые «свыше», могут отдароватить так, что потом не отмашешься.
За дверью — узкий коридорчик. И не знаю, что в других подвалах, но этот был оборудован под тюрьму. Или переоборудован? Ладно. Подробности пусть Карп Евстратович выясняет. Я через тень чую запах боли и страданий. И тоски.
Свет здесь имеется. Тусклая лампа свисает с провода-нити. И твари задевают её, а она покачивается, отчего тени прыгают по стенам и дверям. На каждой — засов. Солидный такой. И судя по виду, старый. Значит, подвальчик и раньше использовали не для того, чтоб вино хранить. Вино, чай, не пытается сбежать, запирать его нужды нет. Засов сдвигается не сразу. И край его ранит пальцы Стыни. Капелька крови на металле приводит тварей в движение. И Тьме приходится ответить рыком, заставляющим их отползти.
Потом.
Мы всё тут вычистим. И плевать на высокие материи, на игры жандармские. Это место нельзя просто оставить. Если тварей столько, то граница мира прилично истощилась. А нужен ли жандармерии прорыв в центре столицы?
Вот-вот.
Так что без зачистки по-любому не обойтись. И я не только о тварях кромешных. Они-то как раз наименьшая из проблем.
Дверь скрипит. Петли тоже старые, провисли. Да и дерево от сырости разбухло.
— Начинай, — Стынь отходит в сторону.
— А свет?
— Так. Перегорело. Тут чего-то не того с проводкой. Только лампочку вкрутишь, а она всё, — Стынь не оправдывается, он ставит в известность. — Во.
Он протягивает переносную лампу. И доктор морщится, но берет. Я бы мог сказать, что дело не в проводке, что свет — это тоже энергия, и твари тянут её. А поскольку их тут набралось немало, то и не выдерживают лампы. Только кто меня спрашивал.
— Доброго вечера, красавицы, — доктор переступает порог. И мы с Тьмой за ним.