Госпожа Смерть

Глава 6

Когда колдунья пошла своей дорогой, Бэннон вытер с губ кровь и нащупал синяк. От попытки улыбнуться боль только усилилась, но он все равно улыбнулся. Он должен улыбаться, иначе его хрупкий мир развалится на части.

Его холщовые штаны были порваны и испачканы, но эти прочные рабочие штаны фермера были сделаны на века и отлично служили ему на борту судна. Домотканая рубашка была разорвана в двух местах, но у Бэннона будет время заштопать ее после отплытия. Когда «Бегущий» отправится на юг, потекут спокойные однообразные дни плаванья под парусом. Юноша ловко управлялся с ниткой и иголкой и сможет все починить.

Когда-нибудь у него будет прелестная жена, которая сошьет ему новую одежду и заштопает старую, как это делала его матушка на острове Кирия. У них будут бойкие детишки с лучезарными глазами — пятеро, решил он. Они с женой будут смеяться вместе... в отличие от его матери, которая редко смеялась. У него все сложится иначе, потому что он не будет таким, как его отец. Он совсем другой.

Молодой человек вздрогнул, перевел дух и заставил себя вернуться в реальный мир из этой яркой и красочной картины, которую он любил представлять себе. Да. Уютный дом, любящая семья, отличная жизнь... Он привычно отряхнулся, и на этот раз его улыбка была настоящей. Он даже сделал вид, что не замечает синяков на лице и ноге. Все будет хорошо. Должно быть.

Он вышел на светлые и открытые городские улицы. Небо было ясным и голубым, из гавани дул свежий соленый воздух. Танимура была городом чудес, как он и мечтал.

После отплытия с острова Кирия он просил других моряков рассказать о Танимуре. То, что они описывали, казалось невозможным, но Бэннон же не считал невозможными свои мечты, и потому поверил морякам — по крайней мере, постарался поверить.

Как только «Бегущий по волнам» вошел в порт и пришвартовался, Бэннон спустился по трапу, полный надежд, что город — хоть что-то в его жизни — окажется именно таким, как он надеялся. Остальные члены экипажа получили свое жалованье и отправились в портовые таверны, где подают что-то помимо рыбы, квашеной капусты и вяленого мяса, и где они напьются до беспамятства. Или заплатят за услуги... особых дам, которые готовы раздвинуть ноги перед любым мужчиной. В безмятежных деревеньках Кирии не было таких женщин, а даже если и были, Бэннон никогда их не встречал (хотя он к этому и не стремился).

Отец Бэннона, сильно напившись, часто называл мать шлюхой, а потом избивал ее, но матросы «Бегущего», казалось, были в восторге от предстоящего общения со шлюхами и совсем не собирались их избивать, поэтому Бэннон не понимал такого сравнения.

Он стиснул зубы и сосредоточился на солнечном свете и свежем воздухе. Паренек рассеянно отбросил с лица длинные рыжие волосы. Пускай другие моряки ходят по пивным и снимают распутниц. Бэннон оказался в Танимуре впервые и хотел быть опьяненным видами города и его чудесами. Он всегда представлял мир именно таким.

Таким он и должен быть.

Высокие белые здания с черепичными крышами были украшены цветниками под распахнутыми окнами. На веревках, натянутых между окнами, висело разноцветное белье. Дети со смехом бегали по улице, гоняя мяч. Они пинали его на бегу и бросали, и казалось, что у этой игры нет никаких правил. Мальчишка с лохматой головой врезался в Бэннона, но тут же отскочил и убежал. Юноша проверил свои штаны и карманы — возможно, мальчишка налетел на него, чтобы залезть в карманы — но у Бэннона уже нечего было красть. Последние оставшиеся деньги были надежно припрятаны в ботинке, и парень надеялся, что их хватит на сносный меч.

Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и снова открыл их. Он улыбнулся и решил думать о том, что тот уличный мальчишка не был невоспитанным карманником, который пытается воспользоваться растерянностью незнакомца.

В поисках кузнеца Бэннон вышел на главную площадь, с которой открывался вид на сверкающую голубую воду и скопление парусников. Грузная женщина толкала перед собой тележку, заполненную моллюсками и потрошеной рыбой, без особого энтузиазма предлагая свой товар. Старые рыбаки с распухшими от артрита суставами плели новые рыболовные сети и чинили те, что были порваны. Их больные руки каким-то образом не растеряли ловкости. Чайки то бесцельно кружили над головой, то с пронзительными криками боролись за найденные объедки.

Бэннон набрел на лавку кожевенника, где стоял мужчина в кожаном фартуке и с круглым лицом в обрамлении темных волос. Он чистил и обрезал высушенные шкуры, в то время как его грузная жена стояла на коленях перед широким корытом и руками окунала в ярко-зеленую краску куски кожи.

— Извините, — сказал Бэннон, — вы не могли бы посоветовать хорошего оружейника? С разумными ценами.

Женщина посмотрела на него.

— Хочешь присоединиться к армии лорда Рала, да? Войны закончились, наступило время мира. — Она оглядела его долговязую фигуру. — Не знаю, нужны ли им теперь воины.

— Нет, я не хочу в армию, — ответил Бэннон. — Я моряк на «Бегущем по волнам», но мне сказали, что у каждого хорошего человека должен быть хороший клинок, а я хороший человек.

— Вот как? — сказал кожевенник, добродушно фыркнув. — Тогда, возможно, тебе нужен Мэндон Смит. Он продает самые разнообразные клинки, и я никогда не слышал, чтобы кто-то остался недоволен.

— Где мне его найти? Я впервые в городе.

Кожевник удивленно поднял брови.

— Вот как? Никогда бы не подумал.

Жена кожевника вытащила руки из корыта с краской. Ее руки были ярко-зелеными до локтей, но сами кисти и запястья были более темного цвета из-за повседневного пребывания в краске.

— Через две улицы ты учуешь запах от лавки с соленьями и увидишь лавку свечника.

— Свечи там не бери, — перебил ее кожевенник. — Этот жулик использует больше сала, чем пчелиного воска, так что свечи мгновенно плавятся.

— Я это запомню, — сказал Бэннон. — Но я не собираюсь покупать свечи.

— Когда пройдешь мимо высохшего фонтана, — продолжила женщина, — увидишь оружейную лавку. «Мэндон Смит. Добротные клинки». Он усердно работает и предлагает честную цену, но не оскорбляй его просьбами сбавить цену.

— Я... Я не буду. — Бэннон вздернул подбородок. — Я буду честен, если он попросит честную цену.

Он оставил кожевенников и пошел по улице. Найти лавку с соленьями не составило труда. От запаха уксуса защипало глаза и нос, а когда Бэннон увидел большие глиняные горшки с квашеной капустой, его резко замутило, и в горле появился привкус желчи. Все это слишком напоминало о вони его старого дома, капустных полей Кирии и бездонной тюремной ямы, которой была его прежняя жизнь. Капуста, капуста, капуста...

Юноша пошел дальше, мотая головой в пытке избавиться от запаха. Он прошел мимо бесчестного свечника, а затем подивился на искусную фреску, написанную на длинной стене общественного здания. Та изображала какое-то исполненное драматизма историческое событие, но Бэннон не был знаком с историей.

Он набрел на высохший фонтан, украшенный статуей прелестной морской нимфы. Танимура была полна чудес, и Бэннон почти не хотел покидать ее, даже после того, как его ограбили и чуть не убили. Было ли это хуже того, что он оставил позади?

Бэннон был в отчаянии, когда покидал свой дом, но все же хотел повидать мир и бороздить океаны, путешествуя от одного портового города к другому. Было бы неправильно осесть в первом же месте, которое он посетил. Но его сильно впечатлила прекрасная и ужасно могущественная колдунья, которая отличалась от всех, кого он встречал на Кирии...

Обнаружив оружейную лавку в конце улицы, он сел на край сухого фонтана, снял левый ботинок и вытряхнул на ладонь монеты; два серебряника и пять медяков, вот и все. Монеты натерли ему мозоль на пятке, но он был рад, что проявил предусмотрительность. Он усвоил урок отца: никогда не храни все свои деньги в одном месте.

Бэннон с трудом сглотнул и подошел к оружейнику. Добротные клинки. Смутившись, он снова ощупал свои пустые карманы.

— Сэр, мне нужно купить меч.

Мэндон Смит был смуглым мужчиной с лысой блестящей головой и густой черной бородой.

— Полагаю, так оно и есть, молодой человек, раз уж ты пришел в оружейную лавку. У меня богатый выбор клинков: длинные и короткие мечи, изогнутые лезвия и прямые, с закрытым или открытым эфесом — и все из великолепной стали. Я не продаю плохого оружия. — Он показал на мечи, которых было так много, что Бэннон совсем растерялся. — Какой меч ты ищешь?

Бэннон отвернулся, потирая синяк на лице.

— Боюсь, у вас может не оказаться подходящего меча.

Мэндон пригладил свою густую бороду, но та тут же снова приняла прежнюю форму.

— Я могу выковать любой меч, молодой человек.

Лицо Бэннона просветлело.

— Тогда мне нужен... недорогой меч.

Кузнеца такой ответ удивил. Лицо его помрачнело, он насупил брови, но уже в следующий миг расхохотался.

— Вот уж и правда, непростая просьба! И насколько он должен быть недорогим?

Бэннон протянул ему свои уцелевшие сбережения. Мэндон озадаченно вздохнул.

— Это довольно непросто. — Его губы скривились в усмешке. — Однако было бы неправильно позволить мужчине разгуливать без оружия. Улицы Танимуры весьма опасны.

Бэннон сглотнул.

— В этом я уже убедился.

Мэндон завел его в свою лавку.

— Давай посмотрим, что у нас тут есть.

Кузнец принялся рыться в гладких металлических полосах, которые еще предстояло выковать и придать им форму. Он перебирал заготовки длинных мечей, сломанные клинки, изысканные кинжалы, зазубренные охотничьи ножи. Там был даже короткий нож с плоским лезвием, который подходил разве что для резки сыра и масла.

Кузнец прекратил свое занятие и задумчиво уставился на громоздкий меч длиной с руку Бэннона. У меча была прямая гарда без украшений и маленькое круглое навершие. Рукоять была обмотана полосками кожи, на ней не было ни изысканной резьбы, ни украшений из проволоки и драгоценных камней. Лезвие было бесцветным, как и у всех добротно выкованных клинков, но на нем не было ни кровостока, ни гравировки. Это был простой крепкий меч. Мэндон взвесил меч в правой руке, а затем перекинул его в левую. Он крутанул меч, чтобы прочувствовать его вес, наблюдая за тем, как тот рассекает воздух.

— Попробуй-ка вот этот.

Бэннон поймал меч, опасаясь, что уронит его на пол лавки с оглушительным грохотом, но его рука сама легла на рукоять, пальцы обхватили кожаную обмотку, которая не позволила им соскользнуть.

— По крайней мере, выглядит надежным. И прочным.

— Ага. И лезвие острое. Заточка продержится долго.

— Я представлял себе что-то чуть более... — Бэннон нахмурился, подбирая слова, которые не оскорбят кузнеца, — чуть более изящное.

— Ты пересчитывал монеты, которые хочешь потратить?

— Да, — сказал Бэннон, опуская плечи. — Я понимаю.

Мэндон хлопнул его по спине, немного не рассчитав силу удара.

— Расставляй приоритеты правильно, молодой человек. Когда твой противник смотрит на клинок, который торчит у него из груди, то его меньше всего заботит, что на рукояти не хватает орнамента.

— Думаю, так и есть.

Мэндон смотрел на простой клинок и размышлял:

— Этот меч выковал один из моих самых талантливых учеников, молодой человек по имени Гарольд. Я дал ему задание сделать хороший и надежный меч. Ему потребовалось четыре попытки, но я знал, какой у него потенциал, и был не против потратить четыре заготовки для меча. — Кузнец постучал ногтем по сплошному лезвию, и послышался чистый металлический звон. — Гарольд сделал этот меч, чтобы доказать, что ему настало время стать подмастерьем. — Он задумчиво улыбнулся, поглаживая рукой свою колючую черную бороду. — И он доказал. Через три года Гарольд стал таким хорошим мастером, что создал фантастически искусный, совершенный меч — свой шедевр. Тогда я нарек его мастером. — Он расправил плечи и откинул голову, с усмешкой вздохнув. — Теперь он один из моих основных конкурентов в Танимуре.

Бэннон посмотрел на меч с возросшим уважением.

Мэндон продолжил:

— Это только подтверждает мои слова: может, он и не кажется таким, но это очень добротный меч, и он послужит нуждам правильного человека — если только ты не собираешься впечатлить какую-нибудь милую девушку.

Бэннон почувствовал, как у него загорелись щеки.

— Мне придется сделать это каким-то другим способом. Этот меч будет защищать меня.

Он поднял клинок, держа его обеими руками, и медленно взмахнул им, описав изящную дугу. Как ни странно, это подняло ему настроение — возможно потому, что в противном случае у него не было бы никакого меча.

— Он отлично тебе послужит, — сказал кузнец.

Бэннон расправил плечи и с отсутствующим видом кивнул.

— Никогда не знаешь, когда может понадобиться защитить себя или своих спутников.

Темные грани мира рушили его мировоззрение. Ему казалось, что в чудесной Танимуре стало больше теней, что в ее закоулках прячется нечто мрачное, и оно приглушает яркие солнечные цвета. Все еще колеблясь, он протянул кузнецу монеты, уцелевшие после встречи с ворами.

— Вы уверены, что этих денег достаточно?

Кузнец брал монетки по одной: сначала две серебряные, затем четыре медные. На последней он сомкнул пальцы Бэннона.

— Я никогда не возьму последнюю монету. Давай выйдем. — Он указал направление своей лысой головой. — На заднем дворе у меня есть площадка для тренировок.

Мэндон отвел его на маленький двор позади кузницы, где стояли две бочки с плавающей в воде окалиной после охлаждения мечей, шлифовальный круг и точильные камни для заточки лезвий. Изрядно потрепанное сосновое бревно с человеческий рост было установлено вертикально в самом центре грязной площадки, застланной соломой. Вокруг бревна лежали ароматные груды свежей белой стружки.

Мэндон указал на изрубленное бревно.

— Вот твой противник, защищайся. Представь, что это солдат Имперского Ордена. Ха, почему бы не представить самого императора Джеганя?

— В моем воображении уже предостаточно врагов, — пробормотал Бэннон. — Нет нужды добавлять к ним новых.

Он ступил на тренировочную площадку и взмахнул мечом, приготовившись к отдаче от удара. Клинок вонзился в сосновое бревно, и рука Бэннона завибрировала до самого локтя.

Кузнеца попытка не впечатлила.

— Ты пытаешься срезать подсолнух, мальчик мой? Размахнись!

Бэннон снова замахнулся, гораздо сильнее, чем в прошлый раз, и раздался более громкий глухой стук. От бревна отлетел сухой кусок коры.

— Защищайся! — прокричал Мэндон.

Паренек размахнулся еще сильнее, рыча от прилагаемого усилия, и в этот раз у него загудела вся рука от запястья до плеча.

— Я смогу защитить себя, — прошептал он. — Я не буду беспомощным.

Но он не всегда был способен защитить себя и свою мать.

Бэннон снова ударил, представляя, что лезвие вонзается не в дерево, а в живую плоть и кости. Он снова оставил зарубку на бревне.

Он помнил, как однажды, еще когда жил на острове, вернулся домой где-то через час после захода солнца. Он не покладая рук работал на капустных полях Кирии, как и все молодые люди его возраста. Ему приходилось работать за деньги, а не обрабатывать земли своей семьи — потому что его отец уже давно лишился земли. Отец еще до обеда ушел из дома, и наверняка уже надрался в таверне. Пьянство было единственным делом, в котором он преуспел.

По крайней мере, это означало, что в доме будет тихо, и Бэннон с матерью обретут шаткое спокойствие. Сегодня Бэннон получил еще немного монет, которые заработал в поле на прошлой неделе — сбор урожая капусты был в самом разгаре, и плата была выше, чем обычно.

Он накопил достаточно денег, чтобы оплатить свой отъезд с острова Кирия. Он мог уехать еще месяц назад и помнил, как смотрел на редкие торговые суда, уходящие из порта, и жаждал убраться с острова. Корабли появлялись на Кирии лишь раз в месяц-другой, потому что островитяне мало что могли продать и редко располагали деньгами для покупки привезенных товаров.

Хотя Бэннону и пришлось дожидаться другого шанса уехать, он твердо решил, что не уедет — он просто не мог уехать — пока не сможет забрать с собой мать. Они вдвоем уплывут навстречу идеальному миру и найдут себе спокойный новый дом в одном из мест, похожих на Танимуру, Народный Дворец, Срединные земли. Даже дикие дебри Нового мира лучше, чем многострадальная Кирия.

Бэннон вошел в дом, сжимая в руках серебряную монету, которую заработал в тот день. Он был уверен, что теперь у него достаточно денег, чтобы они с матерью могли уехать. Они смогут убежать вместе на следующем появившемся в порту судне. Чтобы быть уверенным, он собирался тщательно пересчитать серебряные монеты, которые прятал на дне заполненного землей цветочного горшка, стоявшего на подоконнике. В горшке были засохшие ростки наскальной анемоны — он сам посадил и вырастил ее, а затем наблюдал, как она умирает.

Войдя в дом, Бэннон сразу почувствовал запах подгоревшей еды и медный запах крови. Он настороженно остановился. Мать, стоявшая у очага, отвернулась от горшка, в котором что-то помешивала. Она попыталась улыбнуться, но ее губы и щека больше напоминали кусок сырой печени. Она пыталась сделать вид, что все хорошо, но он не верил этой лжи.

Бэннон уставился на мать, чувствуя подступающую тошноту.

— Я должен был быть здесь, чтобы остановить его.

— Ты все равно не смог бы ему помешать. — Голос матери был хриплым и сорванным — наверняка ей пришлось кричать, а потом рыдать. — Я не сказала, где ты их прячешь. Я бы ни за что не сказала. — Она снова начала плакать, качая головой, и тяжело опустилась на выложенный камнями пол возле очага. — Я бы ему не сказала... Но он все равно знал. Он обыскивал твою комнату, пока не нашел деньги.

Его желудок болезненно скрутило. Бэннон вбежал в свою комнату и увидел, что дорогие его сердцу безделушки разбросаны по полу, солома из тюфяка выдрана, а сшитое его матерью лоскутное одеяло кучей лежит у стены. Горшок с наскальной анемоной был перевернут на кровать.

Деньги исчезли.

— Нет! — зарыдал он.

Эти деньги должны были стать новой надеждой, новой жизнью для них обоих. Бэннон упорно работал в полях и год откладывал деньги, чтобы они смогли покинуть Кирию и оказаться вдали от этого человека. Его отец не просто украл эти деньги. Он лишил Бэннона и его мать будущего.

— Нет! — снова прокричал Бэннон в безмолвном доме, пока его мать тихо плакала у очага.

Именно так отец научил Бэннона никогда не хранить все деньги в одном месте — потому что кто-то мог забрать все. Неважно, насколько хорош тайник. Воры вроде его отца могут оказаться достаточно умными или очень жестокими — а могут сочетать оба этих качества. Но когда воры найдут хоть немного денег, Бэннон мог сделать убедительный вид, что это были все его сбережения, и они не подумают искать где-то еще...

— Во имя добрых духов, мой мальчик! — голос кузнеца прорвался через темную пелену воспоминаний. — Ты же сломаешь мое бревно, этот меч, а в процессе еще и свою руку!

Бэннон сморгнул и увидел, что натворил. В безотчетной ярости он сделал на бревне огромные зарубки, раскидав по сторонам щепки. Ладони вспотели, но он мертвой хваткой держал рукоять меча. Бесцветное лезвие звенело, но меч был цел, а кромка лезвия осталась острой. У него болели плечи, ладони саднило, а запястья пульсировали от боли.

— Думаю… — сказал он, а затем с трудом сглотнул. — Думаю, я уже достаточно его испытал. Вы правы, это отличный меч. — Бэннон порылся в кармане и достал последнюю медную монету. — У меня к вам еще одна просьба. Медяка хватит, чтобы оплатить заточку меча? — Он посмотрел на истерзанное бревно и подавил дрожь. — Мне кажется, он мог немного затупиться.

Мэндон долго и тяжело смотрел на него, а потом забрал медяк.

— Я сделаю такое лезвие, которое прослужит тебе долго, если будешь заботиться о мече.

— Буду, — пообещал Бэннон.

Кузнец водил мечом по точильному камню, разбрасывая по сторонам искры. Бэннон смотрел на него невидящими глазами — его мысли блуждали в трясине воспоминаний. Скоро ему возвращаться на «Бегущий по волнам», который отплывал с вечерним приливом. Остальные члены экипажа будут страдать от похмелья, и все они будут без гроша в кармане, как и сам Бэннон. Похоже, он отлично впишется в команду.

Он снова заставил себя улыбнуться и коснулся разбитой губы. Он не обращал внимания на боль, представляя, что сделает с головорезами, если они снова к нему полезут. Теперь он был готов к встрече. Он на время погрузился в свои фантазии — нет, в свою веру — где была лучшая жизнь, счастливая семья и добрые друзья. Этот мир должен где-то существовать. Все его детство прошло на острове Кирия, где отец кричал на него и избивал, и Бэннон Фермер создал в своем разуме радужную картинку, за которую отчаянно цеплялся.

К тому времени, как он восстановил для себя ясную картину того, как все должно быть, Мэндон закончил точить клинок и вернул ему оружие.

— Я даю тебе этот меч и от всего сердца желаю, чтобы у тебя никогда не возникло необходимости его использовать.

Бэннон улыбнулся, почувствовав укол боли в разбитой губе.

— Я тоже на это надеюсь. Всегда буду надеяться.

Но он сомневался, что его надежды сбудутся.

Распрощавшись с Мэндоном, Бэннон вышел из лавки и направился к докам, где его ждал «Бегущий по волнам».