Госпожа Смерть

Глава 20

Бэннон спал плохо, несмотря на кров бухты и знакомую колыбельную прибоя. Ворочаясь, он боролся с водоворотом мыслей о событиях последних дней и страшился того, что ждет его впереди.

Проснувшись, он вызвался стоять на страже и провел самые темные ночные часы в размышлениях. Он подскакивал от каждого звука из темноты, боясь, что по пляжу крадутся сильные безжалостные мужчины, которые хотят схватить и связать его, а рот заткнуть кляпом. Но то было лишь воображение Бэннона... его воспоминания.

Пока прекрасная колдунья спала на песке недалеко от Натана, Бэннон призвал спокойствие и представил, что мир такой, каким он хотел его видеть. Юноша умиротворенно улыбнулся сам себе. Его тревожил волшебник, лежавший близ угасающего костра: он спал с открытыми глазами. Тем не менее, к рассвету его веки сомкнулись.

Юноша разбудил своих спутников, когда утренний свет озарил высокое побережье. Он поразился тому, что Никки проснулась в одно мгновение, без зеваний и потягиваний. Она поднялась на ноги, ее голубые глаза были яркими и настороженными, а лицо ясным. Она мельком осмотрела окрестности и смахнула песок со своего черного платья. Несмотря на все испытания, колдунья совсем не выглядела потрепанной; само по себе это казалось Бэннону волшебством.

Он уже влюблялся в симпатичных девушек на Кирии, но Никки отличалась от всех знакомых ему женщин. Она была красивее и умнее юных девушек с острова, но дело было в другом.

Колдунья была восхитительна, но опасна. Бэннон залился краской, когда Никки поймала на себе его взгляд и посмотрела в ответ: в ее глазах было мало тепла.

Путники тронулись в путь по пустынным землям. Когда маленькая бухта осталась позади, Бэннон тихонько вздохнул от облегчения: они ушли от остова зловещего норукайского корабля...

— Дальше пляж более каменистый, — сказала Никки, глядя на линию берега, идущую на юг. — Лучше идти вглубь материка.

— Так мы наверняка наткнемся на какое-нибудь поселение, — согласился волшебник. — Мы все равно не видели ни доков, ни кораблей в этой части побережья.

— Я найду, где можно подняться, — вызвался Бэннон.

Он пошел вперед в собственном темпе, выбирая удобный маршрут и зигзагом поднимаясь по осыпающемуся песчаному склону. Никки с Натаном проворно шли за ним, и вскоре все они вышли на ветреную равнину, возвышавшуюся над прибоем.

Холодный резкий ветер гнал по небу прозрачные облака. Высокая пампасная трава и низкорослая растительность колыхались, словно по равнине в панике носилось невидимое стадо. Темно-зеленые кипарисы согнулись из-за постоянных штормов, их растрепанные ветви показывали направление преобладающих ветров.

Натан и Никки обсуждали дальнейшие планы, но шелест ветра уносил их слова от идущего впереди Бэннона. Он был не в настроении — а может, недостаточно смел, — чтобы говорить с красивой колдуньей. Ему хотелось услышать, где Никки выросла, была ли у нее идеальная жизнь, мирное детство, любящие родители.

На самом деле, Бэннону и не нужно было это знать — да и не хотелось. Он просто представил себе все это.

Натан вспугнул сидевшую в густой траве чернокрылую крачку и наклонился.

— Посмотрите, гнездо — и, что еще лучше, три яйца. — Он перекатывал их на ладонях. — Хорошее дополнение к завтраку.

Бэннон вернулся, чувствуя, как заурчало у него в животе.

— Яйца? Мы снова разведем огонь?

Они шли всего час.

— Нет нужды останавливаться. Позволь. — Никки забрала яйца из рук Натана и обхватила их пальцами.

Бэннон увидел поднимающиеся вверх завитки пара, и спустя несколько мгновений колдунья отдала ему яйцо. Скорлупа была такой горячей, что Бэннону пришлось поупражняться в жонглировании.

— Можем есть на ходу, — сказала Никки. — Нам нужно преодолеть большое расстояние, хоть мы и не знаем, куда идем.

Натан покончил с завтраком, выбросил счищенную яичную скорлупу, отряхнул руки и вытер их о штаны.

С высоты они видели, что береговая линия простирается к югу на многие мили. Холмы на материке поросли темными соснами и серебристыми эвкалиптами с отслаивающейся корой.

Трое путников поддерживали равномерный темп, и волшебник окликнул Бэннона:

— Мой мальчик, если увидишь еще один указатель, ведущий к Кол Адаиру, не забудь сообщить нам.

Бэннон с воодушевлением согласился, а затем понял, что Натан просто дразнит его. А если все же нет?

Он бросился вперед, осматривая местность, пробрался через изогнувшиеся кипарисы и принялся исследовать стволы сосен и терпко пахнущие кипарисы. Не найдя следов обитания человека, юноша задумался, не были ли они первыми людьми, ступившими на эту дикую землю. Он почувствовал смесь восторга и ужаса.

Остров Кирия был заселен много столетий назад; люди выращивали капусту и рыбачили, а единственным развлечением были случайные торговые корабли, заплывавшие в маленькую гавань. Бэннон долго притворялся, что у него было прекрасное детство: каждый сосед сердечно здоровался, все с радостью помогали друг другу, погода всегда была солнечная, стол ломился от еды, а в очаге даже в самые холодные зимние ночи горело пламя.

Он покинул это место... место, которого никогда и не существовало.

Его ограбили в темном переулке Танимуры. Он сражался с кровожадными сэлками, видел, как убивали его товарищей, и был уверен, что тоже погибнет этой ночью. Но он пережил кораблекрушение на неизвестном берегу. Ради этого он оставил Кирию, сильные кулаки отца и его пьяные крики, кровь. И котят...

Бэннон вздрогнул от воспоминаний. Он раздвинул высокие ломкие стебли пампасной травы, обошел пригорок и нырнул в шуршащие заросли кипариса, которые защищали от ветра. Даже страшные испытания этого путешествия были лучше Кирии. В разы лучше.

Исследуя местность, он вошел в лес и услышал журчание ручейка, который тек меж сосен и впадал в красивый круглый пруд с гладким песчаным дном. Он заметил серебряные всполохи мелких рыбешек, быстро уплывающих от его тени. Бэннон опустился на колени среди прибрежных трав и цветов, зачерпнул горсть холодной чистой воды и вволю напился. Пресная вода!

Он рассматривал шустрых рыбок, но они были слишком малы, чтобы возиться с ними. Если он сможет их поймать, целой горсти едва хватит, чтобы утолить голод. Но вода была чистой и вкусной. Он заполнил водой свой мех и вышел из сосен и эвкалиптов навстречу свежему ветру.

Теперь, разворошив свои самые темные воспоминания, Бэннон почувствовал, что идти стало легче. Да, он пережил много страданий, но он не будет унывать. Он напомнил себе, что покинул Кирию в поисках приключений — и нашел их. Крошечная потаенная часть его разума возразила, что он сбежал с острова в состоянии шока, отрицая все случившееся... но он снова отогнал эти мысли, моргая и рассматривая яркий мир. Он снова вдохнул чистый воздух.

— Я не сбегаю, а исследую! — твердо сказал он, пытаясь себя убедить.

Он шел по незнакомым землям с великим волшебником, который был его наставником, обучал его истории и обращению с мечом. А еще с ним была таинственная и прекрасная колдунья, которая с каждым днем все больше захватывала его мысли. Бэннон не мог бороться с влечением к ней.

Побродив по травянистой опушке, он отправился обратно к краю скалы, чтобы посмотреть на бушующие белые волны. Он размышлял, кто такая Никки и что ею движет. Думает ли она о нем? Бэннон задумался, как сделать так, чтобы колдунья его заметила и сочла достойным компаньоном, а не просто случайным попутчиком.

Бэннон смотрел за край скалы на то, как барашки посылают в воздух брызги. Его внимание привлекла цветная искорка, затерявшаяся в мшистом песчанике чуть ниже края скалы. Он опустился на колени, чтобы рассмотреть скопление необычных цветов, которые росли на расстоянии вытянутой руки. Яркие лепестки самого глубокого и интенсивного фиолетового оттенка, который ему доводилось видеть, были пронизаны малиновыми прожилками, а в центре цветка находился пучок желтых тычинок. У цветов были толстые мясистые стебли и зеленые мечевидные листья.

Красивые цветы подали ему идею, восхитительную идею. Прекрасные цветы для прекрасной женщины!

Бэннон протянул руку за край скалы, чтобы сорвать их, и собрал букет из четырех цветков. Это был скромный жест, но, возможно, Никки будет благодарна и обратит на Бэннона внимание.

Он продирался через траву в поисках своих спутников и совсем запыхался, когда, наконец, нашел их. Ветер развевал его рыжие волосы, пока он спешил к Никки.

Когда он протянул ей цветы, все изысканные слова улетучились, будто их украл ветер, и он лишь пробормотал:

— Я нашел их для вас.

Никки раздраженно нахмурилась, но, когда взглянула на цветы, на ее лице появилась заинтересованность. Она прищурила голубые глаза и протянула руку, чтобы взять один цветок из букета, оставив Бэннону остальные. С огромной осторожностью она держала стебель кончиками пальцев.

Бэннон ожидал, что колдунья довольно улыбнется или хотя бы благодарно кивнет. Он не мог припомнить, видел ли вообще ее искреннюю улыбку.

— Где ты их нашел? — требовательно спросила она.

— У обрыва, — указал он. — Они росли в трещине между скал.

— Эти цветы редки. Я могла бы использовать их множество раз. — Она взглянула на Натана.

Глаза волшебника расширились, когда он узнал цветы.

— Знаешь ли ты, что это, Бэннон Фермер?

— Красивые цветы?

— Гибельные цветы, — сказала Никки, разглядывая цветок в своей руке.

Бэннон смущенно посмотрел на остатки своего букета.

— Гибельные цветы, — повторила Никки. — Одно из самых опасных растений в мире. Их чрезвычайно сложно найти, и они очень ценны. Убийцы отдали бы целое состояние за эти четыре цветка, но мы никогда их не израсходуем. — Она подняла руку с цветком. — Одного более чем достаточно.

— Что... что вы имеете в виду? — Он глядел на фиолетовые цветы с малиновыми прожилками и чувствовал, как кожа покрывается мурашками.

— Хочешь убить целый город, мой мальчик? — спросил Натан. — Или, может, всего лишь деревню?

Бэннон заморгал, пытаясь понять, о чем они толкуют.

— То есть это... яд?

На лице Никки заиграла очаровательная улыбка. Колдунья крутила в своих пальцах толстый стебель, не касаясь сломанного конца.

— У гибельного цветка масса применений. Из лепестков можно сделать чернила столь смертельные, что любая жертва, прочитавшая написанное ими послание, будет умирать долго и мучительно. А если съесть хоть одно семечко, агония будет невыносимой, будто ты глотаешь осколки стекла, потом извергаешь их из себя и снова глотаешь. И так бесконечно долго.

Желудок Бэннона скрутился в узел.

— Я... я не хотел...

— Настойки, экстракты и зелья можно сделать из всех частей гибельного цветка, — продолжила Никки. — Алхимики и травники императора Джеганя проверяли различные составы на пленниках. — Она приподняла брови. — В этих экспериментах погибло около пяти тысяч человек. Лагеря для испытуемых стали известны как Земли Криков, а император Джегань поставил рядом с ним палатку, чтобы засыпать под эти чудесные звуки.

Бэннон почувствовал тошноту. Он стоял и с дрожью смотрел на три цветка в своей руке, боясь пошевелить пальцами.

— Даже прикосновение к соку вызовет сыпь и нарывы на коже. — Никки взглянула на цветок в своей руке. Очевидно, Бэннон впечатлил ее, но совсем не так, как хотел. — Большое тебе спасибо. Никогда не знаешь, когда придется прибегнуть к таким мерам. — Она аккуратно завернула цветок в кусок ткани и спрятала в свою сумку. — Мне нравится ход твоих мыслей.

Смущение и страх, что на его ладонях и запястьях вот-вот появятся язвы прокаженного и нарывы, лишили Бэннона дара речи. Он повернулся и сломя голову бросился навстречу ветру, к соснам, стремясь как можно скорее добраться до пруда и ручья. Подбежав к поросшему травой берегу, он закинул цветы далеко в воду, затем упал на колени и сунул руки в пруд, зарывшись пальцами в песчаное дно. Он тер и скреб ладони, пальцы, тыльные стороны рук, запястья и предплечья. Он отчаянно пытался вспомнить, где его кожа контактировала с гибельными цветами. Он зачерпнул ладонями воду и уже хотел ополоснуть лицо, но не осмелился дотронуться до своего рта или глаз.

Несмотря на то, что руки выглядели чистыми, он снова погрузил их в песок, продолжая тереть. Он отмывал кожу уже и в третий, и в четвертый раз; с кончиков пальцев слезла кожа, ладони стали розовыми, а суставы заболели. Наконец, он отступил, тяжело дыша и все еще боясь, что яд мог проникнуть в организм.

Он сглотнул. Что еще он мог сделать? Он бы не нашел здесь противоядия... если оно вообще существовало.

Сердце его бешено колотилось, пока он пытался восстановить самообладание. В конце концов, он покинул пруд и побежал догонять Никки и Натана.

* * *

Когда наступили сумерки, из эвкалиптового леса вышли четверо карликовых оленей, которые целый день отдыхали в тени деревьев. Они с опаской шли по едва заметной звериной тропе, ступая по хворосту своими маленькими копытами. Хотя возле побережья было мало крупных хищников, олени с инстинктивной осторожностью шли к пресноводному пруду, где пили каждый вечер на закате. Нерешительные и пугливые животные добрались до берега, сделали еще несколько шагов и замерли; их уши затрепетали, пытаясь уловить любую угрозу, затем олени снова пошли вперед. Один олень немного отстал, словно решил стоять на часах, а остальные трое подошли к воде.

Один олень почуял что-то неладное. Вода была гладкая и прозрачная, как и всегда, но животные заметили мерцающие серебряные очертания, которые качались на поверхности пруда. Сотни маленьких рыбок, которые обычно сновали в закатных лучах солнца подобно маленьким зеркальным вспышкам, сейчас дрейфовали брюшками вверх, как пятна на воде. Олень пытался понять, что же изменилось. Животные долго стояли в лесу, словно замершие статуи, но никто не приближался и не нападал. Наконец, один олень вошел в воду и стал пить. Двое других присоединились к нему и напились вдоволь. Когда настала очередь часового, он тоже принялся пить воду в сгущающихся сумеречных тенях.

На следующие утро тела рыбок все еще плавали на поверхности воды, хотя некоторые уже начали тонуть. А на берегу лежало четверо бездыханных карликовых оленей.